Завоевание счастья

Серия «Философия – Neoclassic»

Bertrand Russell

THE CONQUEST OF HAPPINESS

Перевод с английского В. Желнинова

Печатается с разрешения издательства Routledge, a member of the Taylor & Francis Group, copyright of The Bertrand Russell Peace Foundation.

© The Bertrand Russell Peace Foundation, 1996

© Издание на русском языке AST Publishers, 2021

Предисловие

Мой труд вряд ли пригодится тем, кто смотрит на практические задачи просто как на предмет для беседы. Для понимания идей, изложенных в этой книге, вам не потребуется специальных знаний и широкой эрудиции, и вы не найдете в ней глубоких философских прозрений. Я всего лишь стремился свести воедино некоторые соображения, диктуемые, как мне хочется верить, простым здравым смыслом. Все, на что я претендую в отношении советов, предлагаемых читателю, подтверждается моим собственным опытом и моими собственными наблюдениями, которые способствуют моему счастью, когда я живу, опираясь на них. На этом основании я смею надеяться, что среди великого множества мужчин и женщин, страдающих от отсутствия счастья, в то время, как им хотелось бы им наслаждаться, некоторые читатели обнаружат в этой книге диагноз своей болезни и выберут из перечисленных мною способов излечения свой. Я писал эту книгу в убеждении, что многие несчастливые люди смогут в конце концов обрести свое счастье, если приложат к тому осознанные усилия.

Часть I
Причины несчастья

Глава 1
Что делает людей несчастными?

Животные счастливы, когда чувствуют себя здоровыми и когда у них достаточно пищи. Человеческие же существа, как мне кажется, тоже должны довольствоваться той же малостью, однако в современном мире это не так – по крайней мере, в большинстве случаев. Если человек несчастлив, он, скорее всего, будет готов признать, что не одинок в своем несчастье. А вот если он счастлив, то пусть спросит себя, много ли счастливчиков среди его друзей. Если вы решитесь задать этот вопрос друзьям, вам следует освоить искусство чтения мыслей по выражению лица; научиться также улавливать настроение и душевное состояние тех, с кем вы общаетесь едва ли не каждый день. «На всех я лицах нахожу печать бессилья и тоски», – говорил Уильям Блейк. При всем видимом разнообразии невзгод бросается в глаза, что несчастье преследует человека повсюду. Допустим, вы находитесь в Нью-Йорке, типичнейшем современном большом городе. Если вам случится оказаться на шумной улице в разгар рабочего дня, или где-нибудь в центре в выходной день, или вы будете наблюдать веселье и танцы в какой-нибудь из вечеров, – освободите свой ум от собственных мыслей и попытайтесь проникнуться мыслями и чувствами окружающих вас людей. Почти сразу вы осознаете, что практически каждый в этой многоликой толпе чем-то обеспокоен. В рабочей суете легко различимы тревога, чрезмерная сосредоточенность, отсутствие интереса к чему бы то ни было, кроме борьбы за выживание, неспособность веселиться, игнорирование ближних. Если вы выйдете на центральную улицу в воскресный день, вам встретятся сотни людей (в том числе очень состоятельных), предающихся праздности и погруженных в поиски удовольствий. Эти поиски ведутся в общем для всех темпе, на скорости самого медленного автомобиля в кавалькаде: невозможно ни разглядеть дорогу, ни любоваться пейзажем вокруг, ибо отвлечение может привести к аварии; все пассажиры поглощены желанием опередить другие автомобили, но это затруднительно из-за обилия машин; если же они ненадолго забывают о своем стремлении, как это порой случается с теми, кто сам не сидит за рулем, их охватывает неодолимая скука, а на лицах проступает банальное недовольство. Иной раз можно встретить развеселую компанию людей попроще в каком-нибудь переполненном автомобильчике, но компания ведет себя так шумно и разнузданно, что в конце концов попадает в руки полиции в результате дорожного инцидента. Даже в выходной день веселье не должно выходить за рамки закона.

Или, опять-таки, присмотритесь к участникам какой-нибудь вечеринки. Все приходят туда, заранее решив непременно получить от нее удовольствие, причем решение принимается с той мрачной убежденностью, с какой обычно садятся в кресло дантиста. Считается, что выпивка и флирт – залог радости, поэтому некоторые быстро напиваются, не замечая, насколько их поведение неприятно окружающим. После достаточного количества выпивки мужчины принимаются плакать и заниматься самоуничижением, заявляя, что не стоят любви своих матерей. Единственное, что дает им спиртное – это осознание собственной греховности, которое в трезвом состоянии разум подавляет.

Причиной этих различных проявлений несчастья выступает социальная система, а также индивидуальная психология, которая, разумеется, в значительной степени сама является продуктом социальной системы. Я уже писал о тех изменениях в социальной системе, которые необходимо произвести для утверждения счастья. Что касается устранения поводов для войны, экономической эксплуатации, воспитания при помощи запугивания и наказаний – здесь я об этом рассуждать не собираюсь. Точнее, ограничусь кратким комментарием. Предотвращение войн видится насущной потребностью нашей цивилизации, но успех не придет, пока люди настолько несчастливы, что взаимное истребление кажется им менее страшным, нежели их привычное существование. Бороться с бедностью, безусловно, нужно, коль скоро машинное производство способно хоть немного облегчить положение обездоленных; но какая польза от того, что все сделаются богатыми, если нынешние богатые уже несчастны? Воспитание в жестокости и страхе никуда не годится, но ничего другого нам пока не предлагают, поскольку воспитатели и сами воспитывались в жестокости и страхе.

Что могут сделать конкретный мужчина или конкретная женщина, здесь и сейчас, в нашем ностальгирующем обществе, чтобы стать счастливыми? При обсуждении этой проблемы я сознательно возьму для примера людей, которых трудно назвать жертвами каких-либо крайних форм страдания. Пусть это будут люди с достаточным доходом, чтобы обеспечить себя пищей и кровом, и достаточным здоровьем, чтобы вести обычный образ жизни обычного человека. Я не стану затрагивать катастрофические события, например, утрату всех детей или публичный позор. Конечно, и об этом можно сказать много по-настоящему важного, однако это события другого разряда. Моя цель заключается в том, чтобы предложить рецепт избавления от повседневных несчастий, одолевающих большинство населения цивилизованных стран, ибо эти несчастья тем невыносимее, что, не имея видимых внешних причин, кажутся неотвратимыми и неизбежными. На мой взгляд, эти несчастья проистекают, прежде всего, из ошибочного мировоззрения, ошибочной этики, ошибочных привычек, которые постепенно разрушают свойственные человеку от природы любознательность и интерес к жизни, на чем, собственно, и строится счастье, будь то у людей или у животных. Исправить такое положение – вполне в силах индивида, и я намерен предложить меры, посредством которых возможно достичь счастья в его, если угодно, типовом варианте.

Пожалуй, наилучшим введением в философию, которую я готовлюсь отстаивать, будет краткая автобиография. Я отнюдь не родился счастливым. В детстве мне частенько приходило на ум, что я, как поется в гимне, утомлен земными заботами и отягощен грехами^[2]. В возрасте пяти лет я думал, что, если мне суждено дожить до семидесяти (тогда как миновала всего-навсего четырнадцатая часть жизни), впереди меня ожидает продолжительная невыносимая скука. В подростковом возрасте я вообще возненавидел жизнь и постоянно балансировал на грани самоубийства, от которого меня удерживал лишь живой интерес к математике. Теперь же я, наоборот, наслаждаюсь жизнью; полагаю, можно даже сказать, что с каждым годом я наслаждаюсь ею все больше. Частично это объясняется тем, что я открыл для себя факт наличия в мире того, что мне интересно, и постепенно приобрел многое из того, что хотел. Отчасти же причина кроется в том, что я благополучно избавился от ряда желаний – например, от стремления к достоверному знанию о чем-либо – как от чего-то недостижимого на практике. Но в первую очередь перемены случились благодаря тому, что я стал куда меньше интересоваться самим собой. Подобно многим людям с пуританским образованием, я завел привычку размышлять о своей греховности, осмысливать свои прихоти и недостатки. И потому я казался себе – вне всяких сомнений, справедливо – жалким образчиком человеческого рода. Постепенно я научился оставаться безразличным к себе и своим недостаткам; начал все больше сосредотачивать внимание на внешних объектах – на состоянии мира, на отраслях знаний, на индивидах, к которым испытывал привязанность. Конечно, внешние интересы чреваты собственными неприятностями: мир может погрузиться в войну, знаний в той или иной области непросто добиться, а друзья могут умереть. Но эти неприятности не разрушают исходное качество жизни, в отличие от тех, что возникают из отвращения к себе. Вдобавок всякий внешний интерес побуждает к активности, которая, пока интерес сохраняется, представляет собой отменное профилактическое средство от ennui^[3]. Зато интерес к себе, напротив, не подразумевает позитивной активности. Его результаты – это ведение дневника, психоанализ или, быть может, уход в монастырь. Но монах не обретет счастья, покуда монастырская рутина не заставит его забыть о собственной душе. Счастье, которое он приписывает вере, можно обрести и в должности подметальщика – при условии, что человек твердо намерен посвятить этому занятию всю свою жизнь. Внешняя дисциплина есть единственный путь к счастью для тех бедолаг, которые настолько поглощены собой, что их нельзя исцелить никаким иным способом.

Их пристальный интерес к собственной особе проявляется по-разному, но мы возьмем в качестве примера три широко распространенных типа: грешника, нарциссическую личность и человека с манией величия.

Упоминая «грешника», я не имею в виду человека, который действительно грешит: в конце концов, грехи совершаются всеми – или вообще никем, тут все определяется толкованием значения слова «грех». Нет, я имею в виду человека, который поглощен осознанием своей греховности. Этот человек постоянно осуждает себя, и это неодобрение, будучи человеком верующим, он интерпретирует как неодобрение со стороны Бога. Он располагает неким представлением о своем идеальном «Я», и этот образ находится в постоянном противоречии с реальностью. Если в своем сознательном мышлении он давно распрощался с принципами, усвоенными на материнских коленях, чувство собственной греховности может прятаться глубоко в подсознании и вырываться из этих глубин, лишь когда человек пьян или спит. Тем не менее даже этого может быть достаточно, чтобы человек потерял всякий вкус к жизни. В сущности, он продолжает следовать всем тем запретам, которые усвоил сызмальства. Ругаться плохо; пить спиртное плохо; пререкаться плохо; а хуже всего секс. Конечно, наш герой не воздерживается ни от одного из перечисленных удовольствий, но все они для него отравлены, они унижают его в собственных глазах. Единственное удовольствие, которого он жаждет всей душой, – это ласковое одобрение матери, испытанное им в далеком детстве. А поскольку это удовольствие ему уже недоступно, он чувствует, что все на свете бессмысленно; и раз уж он не может не грешить, то решает грешить с размахом. Влюбляясь, он ищет в любимой материнской нежности и заботы, но не может их принять, поскольку не может уважать женщину, с которой вступает в сексуальные отношения. Далее, разочарованный, он становится жестоким, раскаивается в своей жестокости и начинает заново весь этот жуткий цикл воображаемого греха и реального раскаяния. Такова, по-видимому, психология очень и очень многих будто бы законченных грешников. Их сбивает с пути истинного преданность недостижимому объекту желания (матери или замещающей ее фигуре), усугубленная усвоенным в ранние годы жизни нелепым моральным кодексом. Избавившись от тирании ранних убеждений и привязанностей, жертвы материнской «добродетели» сделают первый шаг к счастью.

Нарциссизм в определенном смысле есть противоположность традиционного взгляда на грех; это привычка восхищаться собой и жаждать восхищения окружающих. До некоторой степени это, конечно, нормально, и тут нечего осуждать; лишь чрезмерное увлечение своей особой становится серьезным пороком. У многих женщин, в особенности у богатых дам из высшего общества, способность любить практически полностью иссякла, и на смену ей пришло горячее желание влюбить в себя вообще всех мужчин. Когда такая женщина убеждается, что мужчина ее любит, она перестает в нем нуждаться. То же самое происходит, хоть и реже, с мужчинами; классическим примером здесь будет главный герой «Опасных связей»^[4]. Когда тщеславие возносится на подобные высоты, уже невозможно говорить об искреннем интересе к другим, а потому невозможно обрести истинное удовлетворение в любви. Прочие интересы иссякают с еще более трагическим результатом. К примеру, нарцисс, вдохновленный общественным интересом к великим художникам, может заняться рисованием; но, поскольку живопись для него – всего-навсего инструмент, он не может увлечься ею по-настоящему и в итоге терпит провал, а вместо ожидаемого восторга публики получает насмешки. То же самое относится к тем романистам, в чьих произведениях предстают идеализированные героини. Мало-мальски значимый успех зависит от искреннего интереса к материалу, с которым ты работаешь. Трагедия множества успешных политиков заключается в том, что их поначалу искренний интерес к потребностям общества и желание принести ему пользу постепенно вытесняются нарциссизмом. Но человек, который интересуется только собой, не вызывает ни у кого восхищения, и никто не считает его заслуживающим восхищения. Следовательно, человек, озабоченный единственно тем, как бы заставить мир восторгаться собой, вряд ли достигнет желанной цели. Даже если он этого добьется, полноценного счастья ему не обрести, так как человеческий инстинкт никогда не бывает сосредоточен полностью на самом себе, а нарцисс искусственно ограничивает себя собственной личностью, так же, как и человек, одержимый своей греховностью. Первобытный человек может гордиться тем, что является хорошим охотником, однако он так же наслаждается процессом самой охоты. Тщеславие, когда оно превосходит пределы разумного, убивает удовольствие от любого вида деятельности и тем самым неизбежно ведет к вялости и скуке. Часто источником тщеславия выступает неуверенность в себе, и тогда исправить ситуацию можно, подняв свою самооценку. Но это достигается лишь при успешной деятельности, вдохновляемой объективными интересами.

Человек с манией величия отличается от нарцисса тем, что хочет властвовать, а не очаровывать, и ждет, чтобы его боялись, а не любили. К этому типу принадлежат многие сумасшедшие – и большинство великих людей в истории. Любовь к власти, как и тщеславие, оказывает сильное влияние на нормальную человеческую натуру, а потому с нею приходится мириться; она превращается в порок вследствие своего избытка или когда проистекает из искаженного представления о реальности. Когда это происходит, человек становится несчастным и (или) глупеет. Сумасшедший, который считает себя венценосцем, может быть в некотором смысле счастлив, но его счастье – не того рода, какому позавидует человек здравомыслящий. Александр Великий психологически относился к тому же типу, что и безумцы, но обладал даром осуществлять свои безумные фантазии. Впрочем, свою главную мечту он так и не реализовал, ибо она разрасталась по мере его завоеваний. Когда стало ясно, что он вправе зваться величайшим на свете полководцем, Александр возомнил себя богом. Был ли он счастлив? Пристрастие к спиртному, безудержная ярость, безразличие к женщинам и притязания на божественность свидетельствуют об обратном. Нельзя получить полное удовлетворение от развития какого-то одного элемента человеческой природы за счет других, как и от восприятия мира в качестве «сырья» для величия собственного эго. Обычно мания величия появляется как следствие чрезмерного унижения, испытанного человеком, независимо от того, был ли он изначально психически здоров или болен. Наполеон страдал в школе от нападок соучеников: те были богатыми аристократами, а он учился на скудном пансионе. Когда он разрешил вернуться во Францию emigres^[5], то с удовлетворением наблюдал, как ему кланяются бывшие одноклассники. Какое блаженство, не правда ли? Но отсюда возникло желание добиться той же покорности от русского царя, но итогом стало изгнание на остров Святой Елены.

Поскольку никто из людей не может обладать всей полнотой власти, жизнь, в которой доминирует любовь к власти, непременно рано или поздно поставит перед ним непреодолимые преграды. Осознание этого факта можно стереть лишь за счет той или иной формы безумия, хотя, если человек занимает достаточно значимое положение в обществе, он вправе заключить в тюрьму или казнить тех, кто будет отрицать его величие. Словом, репрессии в политическом и психоаналитическом смысле идут рука об руку. Там, где так или иначе обнаруживается психоаналитическое подавление (репрессии), подлинного счастья не найти. Власть, когда она имеет свои границы, может способствовать счастью индивида, но как единственная цель в жизни ведет к катастрофе, как внутренней, так и внешней.

Понятно, что психологические причины несчастья многочисленны и разнообразны. Но у всех у них есть нечто общее. Типичный несчастный человек – тот, кто, будучи лишен в молодости некоего «нормального» удовлетворения, научился ценить одну разновидность удовлетворения выше всех прочих и выстроил вокруг нее всю свою жизнь, уделяя избыточное внимание достижениям в ущерб удовольствию от самой деятельности, связанной с этими достижениями. Тут, впрочем, можно пойти еще дальше, и мы часто наблюдаем это в наши дни. Человек может мнить себя настолько чуждым обществу, что отвергает любые формы удовлетворения и принимается искать отвлечение и забытье. В результате он становится приверженцем «удовольствий». По сути, он стремится сделать жизнь сносной, отказываясь от реальной жизни. Напиваясь, человек словно убивает себя на какое-то время; счастье, которое приносит спиртное, откровенно негативно – это всего лишь мимолетное забывание о несчастье. Нарциссы и люди с манией величия верят в возможность счастья, хотя их способы достижения счастья весьма спорны, однако человек, жаждущий опьянения (в любой форме), уже оставил надежду на что-либо, кроме забытья. Такого человека следует перво-наперво убедить, что счастье желательно. Люди, которые несчастны, подобно тем, у кого нарушен сон, всегда гордятся своим недугом. Быть может, допустимо сравнить их гордость с гордыней лисы, потерявшей хвост; а значит, способ исцеления состоит в том, чтобы объяснить им, как отрастить новый хвост. Я думаю, лишь очень и очень немногие люди намеренно выбирают несчастье, усматривая в нем возможность стать счастливыми. Не стану отрицать, что такие люди существуют, но они слишком малочисленны, чтобы принимать их в расчет. Посему я буду исходить из убеждения, что читатель предпочтет быть счастливым, а не наоборот. Помогу ли я ему осуществить это желание, сказать затруднительно, однако попытка помочь ему в этом в любом случае не причинит вреда.