Loe raamatut: «Лампа для Джинна»

Font:

* В тексте настоящей книги упоминаются социальные сети Facebook, Instagram и WhatsApp, принадлежащие Meta Platforms Inc. (в 2022 г. в России признана экстремистской и внесена в перечень организаций, причастных к терроризму и экстремизму). Данное уведомление относится ко всем упоминаниям продуктов компании Meta Platforms Inc.

Глава 1
Костюм

Голоса на грани сна и яви она впервые услышала именно в тот вечер.

Голосов было два, и оба – женские. Один – плотный, густой, басистый, и, если бы вдруг спросили, какого он цвета, Вовка бы запросто ответила: темно-фиолетового, баклажанного. Второй был тонкий и очень юный, не женский даже, а девичий, желто-золотистый.

О чем эти двое говорили, Вовка запомнить не смогла. Когда засыпала, казалось, будто о чем‐то невозможно важном, а когда проснулась, от слов остались одни только оболочки. Отсветы голосов: фиолетовый и желтый.

Ко снам Вовка относилась скептически. Ну привиделось. Ну прислышалось. Всякое бывает. Но эти голоса вспоминались так по-настоящему, что хоть рукой трогай. Будто и правда в квартиру влезли две дамочки – тяжелая, как пузатая гиря, и тонюсенькая, как струнка – и зачем‐то переругивались прямо у Вовки над ухом.

Это была не единственная странность. С тех пор как Вовка установила то злосчастное приложение, все пошло наперекосяк. Но разве можно винить какую‐то глупую программку в том, что, например, отключили электричество?

Когда свет потух, вся квартира стала каким‐то чужим, непонятным лабиринтом, в котором может случиться что угодно. Вот откуда в коридоре, на полке для шапок, банки с вареньем? Да еще и с клубничным (это Вовка выяснила, когда растирала по паркету красные осколки), а у родителей на даче отродясь не водилось клубники. Или Яшка, например: только что ныкался под ванной, сверкал цветными глазищами из-за тазиков, и вот он уже в кухне, на хлебнице, ждет своего любимого бородинского, будто из портала вышел. Но Яшка – кот, а с котами всегда какая‐то чертовщина. Хорошо, а что насчет папиного костюма для конференции? Маячил себе в родительской спальне, свесившись на плечиках с люстры, а Вовка точно знала: не мог папа его забыть. Ну никак не мог!

Они с мамой уехали в пятницу. Опять на конференцию, в какой‐то там Энск – точное название Вовка никак не могла запомнить. Вернуться обещали к вечеру воскресенья.

– Смотри, не разгроми квартиру, – пригрозил папа и зачем‐то лихо подмигнул: – Ух!

Что там за «ух» имел в виду папа, Вовка не поняла, потому что никакому «ух» после маминых наставлений шансов все равно никогда не оставалось.

– Обязательно ешь курицу. Вот тут – овощи, макароны, картошка.

Мама вытаскивала один за другим контейнеры.

Вовке хотелось поспорить, что чисто технически картошка – тоже овощ, но по маминому виду было ясно: шутить она не расположена. Впрочем, как и обычно. Если шутить – это с папой.

– Буйных гостей не води, – бросила мама, – не забудь про урок в субботу, тренируйся, чипсы-сухарики не покупай – я все по карточке вижу. Ну давай, дочь, отдыхай.

Чмокнула Вовку мимо щеки, куда‐то в ухо, встряхнула чехол с костюмом и убежала вслед за папой.

Стоило двери закрыться, как Вовка занялась важным: своим онлайн-дневничком.

вот бы поскорее поступить. жуть как хочется переехать. хоть в общежитие, хоть куда. можно и квартиру с кем‐нибудь снять, только бы найти адекватных девчонок. получится ли? страшно. не умею я заводить друзей. или умею, просто давно не пыталась?.. не знаю… еще и работу по вечерам найти придется. но иначе – никакой квартиры. а я очень хочу жить отдельно. нет больше сил с родителями. как маленькая. то нельзя, это нельзя… а мне в сентябре уже восемнадцать. хоть бы в паспорт посмотрели, что ли… и что это такое вообще – не комната, а проходной двор! надоело диван раскладывать.
хочу самостоятельную жизнь. настоящую взрослую жизнь.

Вовка и вправду спала не слишком удобно: на старенькой тахте в комнате, которую родители то величали залом, то звали просто-напросто гостиной. Вот и Вовке казалось, что даже у себя дома она – гостья. Постель утром следовало сложить в диванный ящик, и если бы не рабочий стол, заваленный учебниками и нотами, да лаковый «Красный октябрь», под клавиатурой которого Вовка в детстве царапала каракули, то можно было бы и не разобрать, что здесь вообще кто‐то живет.

ничего, скоро уже. опять разнылась, – отписалась в комментариях volnushka00, Вовкина лучшая подруга. По документам она была Олей, но предпочитала называться Лёлей.

И что, ты только в один универ подаешься? Не страшно?) А вдруг не поступишь?)) – написал какой‐то неизвестный booben_knopp (и что за ник‐то такой?), на что Вовка раздраженно ответила:
поступлю. я точно знаю.

Так же говорила и Марьяна Леопольдовна: «Со мной – поступишь».

Именно поэтому Вовка и ходила к ней по субботам – готовилась к вступительному по вокалу. Не довериться властной старушке из приемной комиссии было невозможно.

В конце концов, баллы ЕГЭ у Вовки были приличные. И очень даже: пока что она расположилась в самой верхушке списка, и дело теперь оставалось за малым – «творческим экзаменом». За этим жутким вступительным по вокалу.

Удачи тебе, все у тебя будет! – написал какой‐то mcgrjk.

Другой неизвестный по имени cookiesh добавил:

Ха, восемнадцать. Думаешь, в восемнадцать все сразу по-взрослому станет? Шла бы лучше учебники читать, а то все тут больно взрослые, а в голове – сквозняк.

На комментарий Кукиша Вовка обиделась. Поступала она на вокальное, и учебники ей требовались куда меньше, чем плотный, хорошо поставленный голос. Но не будешь же объяснять это непонятно кому. Начнется ведь: ха, еще одна певичка, мечтай-мечтай!

А Вовка не то чтобы и мечтала. С самого детства ей твердили, что у нее красивый тембр, вот как‐то само и вышло, что не петь не получилось. Удавалось неплохо – даже суровая Марьяна Леопольдовна нет-нет да роняла скупую похвалу: «Хорошо».

У Марьяны Леопольдовны и до «удовлетворительно» было как до звезд и обратно.

Нравилось ей петь или нет, Вовка не знала. Вот в чем она была уверена, так это в том, что мечтает съехать. Свалить. Наконец‐то слиться, как она иногда называла это в дневнике.

Потому и выходные без родителей казались ей подарком выше всяких чаяний. Целая квартира – и для нее одной!

Но после установки того дурацкого приложения все стало не так.

Какой‐то mad_catter оставил в ее дневнике комментарий:

когда экзамен? удачи! скачай себе джинна, сдашь стопудово))

По ссылкам Вовка обычно не переходила, но на джиннов ей в последнее время везло. У нового интернет-провайдера листовки пестрели синими толстяками в цветных фесках, похожий джинн мелькал на рекламках у метро, зазывал в чебуречную. И даже в приемной комиссии, куда она накануне заносила последние документы, на большую доску со списками, расписаниями и объявлениями кто‐то пришпилил малюсенький значок со знакомой голубой фигуркой – такие обычно носят на куртках, на рюкзаках, а тут зачем‐то прикрепили к доске. На удачу?..

И Вовка лениво перешла по ссылке. С джиннами она уже как‐то сроднилась.

Открылась страничка приложения-«исполнителя желаний». Ну ясно же, джинны – это про желания. Очередная бестолковая игрушка… Но бесплатная. Скриншоты были красивые. Отзывов – несколько тысяч, и все по четыре-пять звезд. Столько не нагонишь никакими ботами, слишком уж много мороки.

Вовка все‐таки вытащила телефон, разыскала приложение и нажала «скачать». Загружалось оно долго, и Вовка успела проверить и «Инстаграм»*, и «ВКонтакте», а потом даже зачем‐то залезла в старперский «Фейсбук»*, хотя друзей у нее там было раз-два и обчелся.

«Джинн» наконец загрузился, и Вовка ткнула в иконку.

По экрану разъехался синий толстяк.

«Готова к сбыче мечт?» – значилось в углу.

Вовка хмыкнула и нажала на зелененькое «да».

Джинн пыхнул дымком, развернул свой призрачный хвост, мигнул, и приложение вылетело. Вовка нажала на иконку еще раз, но ничего не произошло. Запускаться «Джинн» больше не хотел.

– Ну и к черту, – разозлилась Вовка.

Вот после этого‐то свет и моргнул. Один раз, другой, как будто примерялся, а потом вдруг взял и отключился окончательно.

Конечно, приложение здесь было ни при чем. Но как‐то приятнее, когда виновный найден – ну или хотя бы заподозрен.

Впрочем, страшно не было. Даже жутко весело: вот бы подольше продержался этот блэкаут!

С электричеством в их доме дела обстояли не очень. Отключали без предупреждения, на минуту, на час, на два. Объявлений уже не вешали, бумаги не напасешься. Соседи бурчали, возмущались, писали какие‐то жалобы, но свет от этого лучше не горел.

Вовка натаскала из кухонного шкафчика свечей, расставила их у себя в зале кругом на протертом ковре, села в центр и вообразила себя ведьмой.

Ноутбук держал заряд плохо, но Вовка знала, что долго ночное бдение не продержится. Что бы там с проводкой в старом доме ни творилось, чинили все быстро. Она пообновляла страничку со своим дневником, поменяла аватарку, пробежалась по списку постоянных читателей. Все то же, ничего нового. Так Вовка и сидела, пока спина не заболела и не пришел с котоинспекцией Яшка: устроился рядом с Вовкой, обкрутил лапы хвостом и стал жмуриться на свечи.

На ведьминого кота Яшка не тянул совсем. Шерсть у него была грязно-белая, как слякотный мартовский снег, путаная, а вылизывая себе шею, Яшка непременно цеплялся колючим языком за космы и долго еще не мог их прожевать. Ни изящества, ни загадки. Но Вовка любила Яшку. Единственное, что омрачало ее мечты о самостоятельной жизни, так это то, что в общежития с котами нельзя. Вообще‐то Яшку завела мама, и технически он принадлежал ей, да и Вовка раньше любила рыжих – они такие яркие! Но с Яшкой она так сроднилась, что о других котах больше и не думала.

Электричество меж тем не включали. Вовка позвонила Лёле, поругалась с длинными гудками, не дождалась. Заглянула во «ВКонтакте» – не онлайн; пролистала ее «Инстаграм»* – все то же, никаких новостей; написала в «Ватсап»*, но и там Лёли не было.

Вовка повалялась еще немного в своем ведьмовском круге, отлежала живот, чуть не подпалила носок, и ноутбук замигал зарядом. От нечего делать она отправилась раскладывать тахту.

В сизой, пахучей дымке от десятка затушенных свечей колыхались уличные тени, и убаюканная мерным движением Вовка быстро заснула.

Первую дремоту прервал телефонный звонок. Вовка подумала, что это Лёля – ну конечно, Лёля увидела пропущенный! – но оказалось, что это какой‐то «Неизвестный номер».

Вовка не любила такие вызовы и предпочитала на них не отвечать. Ну что за человек засекретит номер? От кого он скрывается? Что такого случится, если абонент увидит какие‐то там циферки, которые тут же и позабудет?

Но в этот раз Вовка ждала Лёлю – мало ли что случилось, от кого та перезванивает – и потому подняла трубку.

Только в ответ на ее «алло» молчали. Ни звуков дыхания, ни шуршания, ни транспортного гула. Тишина, и все тут.

– Я слушаю! Говорите!

Но звонивший не отвечал. Вовка отняла трубку от уха и глянула на экран: нет, не разъединилось, звонок все еще шел. Тогда она просто нажала «отбой».

Больше в этот вечер никто не звонил, и Вовка потихоньку уснула.

Вот тогда‐то, задремывая, она в первый раз и услышала те голоса. Желтый и фиолетовый. Но значения этому полусну не придала.

Свет не дали ни наутро, ни днем, когда Вовка уже засобиралась к Марьяне Леопольдовне. Ни в «Ватсапе»*, ни в «Телеграме» Лёля не отвечала. Ну конечно, забыла, что у Вовки такая возможность – квартира без родителей. Веселится где‐нибудь без нее… Вот тебе и подруга.

Дорога к Марьяне Леопольдовне занимала ровно тридцать одну минуту, и на эту разнесчастную минуту Вовка всегда опаздывала. Ну не умела она выходить заранее.

Но сегодня Марьяна Леопольдовна не поджала, как обычно, губы, встречая свою непунктуальную ученицу в дверях. Открыла Вовке теть Галя, соседка из первой комнаты, необъятная, вся какая‐то сизая, поношенная – от лица и до самых тапочек.

– А нет пока Леопольдовны, – объявила она, пропуская Вовку в душный, загроможденный коридор. Санки, коляска лежачая, коляска сидячая и трехколесный велосипед с лиловой бахромой на руле – поди протиснись. – Да ты проходи, проходи. Дверь она не запирает, посидишь, подождешь.

Марьяна Леопольдовна – статная, ухоженная, высокомерная – носила старомодные, но удивительно новенькие наряды. Она будто вынимала свои шляпки, шарфы и юбки из сундука, в котором консервировалось само время: никаких дырочек от моли, а ткани яркие, словно вчера только красили. И эти вот ее бесчисленные бусы? Под каждый туалет у Марьяны Леопольдовны находился свой аксессуар – тщательно подобранный под цвет, будто пипеткой в Фотошопе. И духи она носила приятные, не какую‐нибудь там «Красную Москву» из закромов пронафталиненного шкафа.

Вот почему, впервые переступив порог ее обиталища, Вовка так изумилась. И эта элегантная, суровая пожилая дама живет в какой‐то занюханной коммуналке? Но если в коридоре зимой намерзал лед, в туалете ржаво протекал бачок, а на кухне витал душный аромат газа и спичек, то в комнате у Марьяны Леопольдовны царил чуть ли не военный порядок и какая‐то изолированная, собственная красота. Кружево из позапрошлого века, фарфоровые балерины и резной шкаф с хрусталем смотрелись не пережитками прошлого, а почетными музейными экспонатами. И казалось вдруг, что Марьяна Леопольдовна с ее островком вышколенного, профессорского порядка когда‐то владела всей квартирой, и только суровые времена заставили ее потесниться, впустив в свое жилье соседей в тельняшках, халатах и рваных тапочках.

– Да ты проходи, Влада, не стой столбом, – махнула рукой теть Галя, по-хозяйски распахивая перед Вовкой дверь Марьяны Леопольдовны.

Вовку передернуло. Свое имя – Владислава – она терпеть не могла. Владой ей тоже называться не нравилось, так что она придумала краткое и бойкое мальчишечье «Вовка». Вот у кого еще такое? Уникально! Мама, конечно, в свое время охала. Где это видано – девочке зваться как дворовому пацану? А папа только ухмылялся и быстро подхватил новую кличку. За ним нехотя подтянулась и мама, хотя называла дочь не Вовкой, а как‐то сконфуженно – «Вов».

Без хозяйки комната Марьяны Леопольдовны смотрелась сиротливо. Вовка чувствовала себя неуютно, словно ворвалась в святая святых без спроса, но по часам ее урок уже начался, а преподавательницы все не было и не было.

Не зная, куда себя деть, Вовка присела на табурет перед пианино и неловко приподняла крышку. Обычно она смотрела на инструмент с середины комнаты. Там, в центре ковра, на красном розане, она проводила целый час. Левая нога на двух лепестках, правая – на одном, крупном, по-южному жирном. Марьяна Леопольдовна, вытянувшись, как в каком‐нибудь императорском женском училище, возвышалась на круглом табурете, заслоняя от Вовки клавиатуру. Теперь она рассмотрела пианино как следует. Не «Красный октябрь», как у нее дома. Название звонкое, непонятное: «Тверца». А клавиши – протертые до пузырькового, белошоколадного нутра, матовые, жесткие. Вовка взяла аккорд, второй и решила, что может пока и сама распеться. Делов‐то.

На третьем упражнении за спиной тактично-раздраженно кашлянули, и Вовка развернулась. Щеки так и загорелись.

– Халтура это, дорогая моя, настоящая халтура, – объявила Марьяна Леопольдовна, складывая на трюмо ключи. – Все‐таки явилась? Зачем тогда звонила, отменяла?

Марьяна Леопольдовна помахала ладонью, будто отгоняя блохастую псину, и Вовка вскочила с табурета.

– Тебе кто разрешил трогать инструмент?

Вовка только хлопала глазами.

– Так я же…

– «Я же»! Дыхательные делала? На неделе распевалась? Программу свою тренировала? Звучишь как мышь давленая. Сейчас вон кишки забрызжут. Спину выпрями, ребра – книжкой, вдох до самой попы. Ну?

Вовка хотела промямлить, что накануне вступительного ни за что бы не отменила занятие, но вместо этого только выпрямила спину, раскрыла ребра и вдохнула до самой попы. Перечить Марьяне Леопольдовне не получалось.

Домой Вовка возвращалась выжатая, как дряхлая губка, которую можно давить до бесконечности – все равно еще капелюшечка останется. Вот и Марьяна Леопольдовна так думала, гоняя Вовку, как для марафона.

– Придешь ко мне еще раз во вторник. А в среду чтобы мне вот так вот не блеяла. Понятно?

Опустились теплые летние сумерки, и Вовка, зевая, брела нога за ногу домой. Хотелось пить, есть и спать, но больше всего – каких‐нибудь «чипсов-сухариков». Хоть чем‐то скрасить этот бестолковый день. И ладно, что увидят родители, – карта ведь привязана к их счету, а ни за молоком, ни за хлебом Вовка в магазин не ходит. Она вообще за «съедобными продуктами», как выражается мама, не ходит. Так что сообщения с очередной суммой из супермаркета – это, ясное дело, или чипсы, или сухарики, или зефир. В крайнем случае сливочное полено. Оно – исключительно под настроение, с него Вовка любила только слизывать крем. Арахисовую, твердую поленовую толщу она оставляла сушиться в холодильнике неделями, пока мама наконец с раздражением не выбрасывала ее.

В магазин Вовка заскочила без зазрения совести. Сегодня можно. Ведь скоро вступительный, а перед ним – еще одна пытка Марьяной Леопольдовной. Не неделя, а наказание.

Но карту терминал почему‐то упорно не принимал.

– Не хватает средств, – пожала плечами кассирша. – Попробуем другую?

Вовка хмыкнула. Другую! Откуда она возьмет другую? Принялась пересчитывать наличку. Монет хватило только на шоколадный батончик. Гуляем, что тут скажешь.

С улицы она позвонила папе. Неужели заблокировали карту от греха подальше, чтобы дочь не позволяла себе лишнего? Но папа не отвечал. Мама тоже.

Тогда Вовка влезла в онлайн-банк и проверила баланс. Там стоял округлый и однозначный ноль.

Так что же, и правда денег не осталось?

Дома Вовка снова набрала родителей и опять послушала гудки. В эти выходные это уже становилось навязчивой традицией.

Хорошо хоть на субботнее занятие денег оставили. А до вторника она еще успеет попросить… Но как же странно!

Недоуменно жуя батончик с сизым, лежалым шоколадным боком, Вовка устроилась на несобранной тахте с ноутбуком. Вот ведь безобразие, подушки валяются кое‐как, одеяло сбито, постель целый день пылилась! Мама была бы в ужасе.

Вовка включила компьютер, но тот жалобно пискнул и вывел сообщение, что вот-вот сядет. Сумерки в комнате сгущались, и Вовка поняла, что не видит привычных зеленых цифр на электронных часах в углу. Неужели до сих пор нет света?

В опустевшей, обесточенной квартире было так безжизненно, что даже с Яшкой, извечно наводившим шороху, было как‐то одиноко. Тот приутих и жался по углам, как будто его – это кота‐то! – мрак тоже растревожил.

– Ну ясно, – бросила Вовка, возясь с замками, – ненастоящий ты кот, Яшка.

Сосед слева открыл не сразу. Его лицо, бурое и бесформенное, напоминало картофелину с «глазками». Вовку обдало дешевым, кислым сигаретным духом, и она едва не закашлялась. Если Михалыч смолит прямо в квартире, значит, жена его укатила на дачу. Еще бы, такая погода стоит!

– Чаво? – миролюбиво поинтересовался он, почесывая кривой пятерней живот.

Но Вовка уже заглянула ему через плечо: темно, равно как и на площадке перед лифтом, только где‐то за углом пляшет теплый, пламенеющий, уж точно не электрический огонек.

– Здрасть, Пётр Михалыч, у вас тоже света нет? – все же спросила она.

– Нетути. Уж сутки как, – согласился сосед. – Тебе, что ль, керосинку дать? У меня ж вторая где‐то завалялась. Ты погоди…

Но Вовка замотала головой:

– Да нет, спасибо, Пётр Михалыч, не надо. Я пойду.

Сосед еще возился, шаркал тапочками, бормотал что‐то, шебурша в потемках, но Вовка поскорее нырнула к себе.

Ну ясно, значит, точно не у нее пробки вылетели. Эх, надо было зарядить телефон у Марьяны Леопольдовны! Вовка тоскливо посмотрела на оставшиеся четырнадцать процентов и вздохнула. Если так и дальше пойдет, придется завтра с утра бежать в кафе. Но заказать‐то что‐то надо… А у нее денег нет. Вот ведь!

Тогда Вовка отправилась в спальню к родителям. У папы где‐то лежал пауэрбанк. От него можно зарядиться, хоть ненадолго. Но где же он?

По спальне бежали тени. Скользили по потолку треугольные полосы уличного света: слева направо, слева направо. На карнизе колыхался в желто-сером полумраке мамин ловец снов – это Вовка ей сделала на день рождения. Без таблеток мама спала очень плохо, могла полночи проваляться, не смыкая глаз, и Вовка решила, что суеверная безделушка ей хоть чуточку да поможет. Мама вообще была нервозная, вечно беспокоилась по пустякам, поэтому и со сном у нее все время не ладилось.

Пока Вовка перерывала папину тумбочку, за спиной она ощутила какое‐то шевеление. Обернулась, испугавшись сама не зная чего, но в сумраке, перемежавшемся колыханием света по потолку, не различила ничего необычного.

Кровать с металлическими шишечками в изножье. Комод с носком-языком, высунувшимся из ящика. Полка, уставленная фотографиями в разномастных, глупеньких рамках, артиллерия маминых пузырьков, раскиданные книги. Люстра поблескивает гранями стекляшек. В кресле – ворох одежды. У двери брошены старые ботинки, которые папа перед выездом забраковал. Все как обычно, только ужасно темно.

Но где же костюм?..

Вовка вдруг похолодела. Она же заходила сюда еще накануне и удивилась: мама вроде бы костюм уносила, но вот он – бедный и забытый, прямо с этой самой люстры и свешивается.

А теперь его не было…

Вовка даже икнула. Вот ведь чудится… Ясное дело, что мама забрала костюм, а вчерашнее ей просто приснилось. В таких‐то потемках что сон, что реальность – все какое‐то одномерное и однотонное.

Так и не отыскав пауэрбанк, Вовка выбежала из родительской спальни и на всякий случай прикрыла дверь. Согрела себе на газе овощей, вскипятила чайник и села на кухне ужинать при свечах. Хорошо хоть плита работала, и остаться голодной Вовка не рисковала.

Тьма была плотной, почти что жесткой, шершавой – как старые жернова. Сейчас сомкнутся и перемелют. Вовка усмехнулась, сфотографировала сверху тарелку с одинокой свечкой и запостила в «Инстаграм»*:

Романтика. Разносолы, иллюминация. @volnushka00, как тебе такой флэтлей?

Ники у Лёли везде были одинаковые. Ее сухопарый, долговязый, как богомол, брат Федя все ругал сестричку за неосмотрительность: «Вычислить тебя на раз плюнуть». Лёля отфыркивалась: «Да кому надо‐то?»

Социальные сети Федя вообще недолюбливал, но Вовка была солидарна с Лёлей – кому эти ее картинки понадобятся?

Лёля обычно отвечала сразу. Но в этот раз телефон все чернел и чернел пустым экраном.

Уехала она, что ли? Для деревни сейчас, конечно, самое время, и сдавать Лёле больше ничего не нужно. Отправила свои ЕГЭ в три вуза и сидит преспокойненько, ждет. А может, совсем и не ждет. Она факультеты выбирала от балды.

– Менеджмент – это раз. Менеджерить – это прямо мое, – объясняла Лёля, тряся крашеной челкой. – Маркетинг – это два. Понятия не имею, что это такое, но, говорят, креативно. Ну и этот… Педагогический на крайняк. Училкой тоже можно. Плохо, что ли?

Да Лёле наплевать, поступит она или нет. Наверняка в деревне… Только вот почему Вовке не сказала? Хоть строчку б черканула, хоть фоточку какую‐нибудь прислала. Интересно же. Но если там у них и правда ничего не ловит, то какие уж фотографии…

Вовка вздохнула, глянула на заряд – девять процентов – и, захватив свечу, отправилась укладываться. Каким же бестолковым становится день с наступлением темноты! А если зарядки мало – вообще мрак. Во всех смыслах.

Проходя мимо спальни родителей, Вовка поколебалась. Остановилась, согревая пальцы о пламя свечки, и поежилась. В движении тени разбегались по углам, как испуганные мыши. А теперь, когда Вовка стояла, тьма сжалась еще крепче, коридор скупо сузился и стиснул стенками. За кухонным окном громыхали трамваи. Взвыл мотоцикл. У самого подъезда прошуршали шины. Щелкали и щелкали настырные часы.

Вовка толкнула дверь родительской спальни и обмерла.

С люстры свисал костюм.