Loe raamatut: «Алло, меня слышно? Книга-руководство о том, как научиться слышать себя и выстраивать внутренний диалог»
Ваше время ограничено, поэтому не тратьте его на проживание чужой жизни. Не попадитесь в ловушку догмы – то есть не начинайте жить по указке чужих мыслей. Не дайте шуму чужих мнений заглушить ваш внутренний голос. И самое главное, не бойтесь следовать зову сердца и интуиции. Ведь им уже известно, кем вы на самом деле хотите стать. Все остальное вторично.
Стив Джобс
Введение
Дай угадаю, твоя жизнь выглядит весьма пристойно и благополучно, определенно и размеренно. Ты с чистой совестью можешь сказать: «У меня все хорошо».
При этом внутри нет ощущения этого самого «хорошо». Сказать вслух об этом стыдно – никто не поймет. Внешне-то все прекрасно, чего еще хотеть. Проблема даже не в том, что сказать не можешь, сложно признаться себе, что при всех данных не получается быть счастливым. Ощущение будто что-то потеряла или не имела вовсе, чего-то не хватает.
По меркам современного общества, все складывается прекрасно: все по чек-листу, который мы в глаза не видели, не принимали, не утверждали, но живем по нему, сами порой этого не осознавая.
●
Высшее образование, которое ты, если повезло, выбрала сама. А может, и не сама, а по совету родителей или общества, которые наделили твою специальность званием «перспективная».
●
Диплом с отличием, чтобы родители гордились. Даже без отличия, но диплом есть – и хорошо, не стыдно.
●
Муж – по любви, или чтобы все как у людей, чтобы не выделяться, не отставать, не отсвечивать, чтобы без лишних вопросов.
●
Дети – прекрасно, если совпало желание и наличие. При этом сложно сказать, чего в твоей жизни с их появлением стало больше: счастья и радости или безграничной тревоги. Скорее всего, все смешалось в невероятный коктейль чувств и эмоций, которым ты «наслаждаешься» каждый день.
●
Чистый, уютный дом, который ты надраиваешь в моменты тревог и эмоциональной нестабильности, чтобы заглушить внутренний голос, отвлечься.
●
Походы в театр, кино, чтобы доказать себе, что жизнь у тебя яркая и разнообразная, все хорошо.
●
Отпуск, после которого надо брать еще один, чтобы восстановиться и прийти в себя.
●
Работа, которая превратила тебя в робота. Действуешь изо дня в день в соответствии с заложенным в тебя алгоритмом:
9:00 – прибыть в офис.
9:15 – компьютер включен, кофе заварен.
9:20 – приступить к выполнению должностных обязанностей, которые, по сути, не имеют какой-то особенной важности и тем более ценности.
11:30–11:45 – первый перерыв на сплетни.
12:40 – переживания по поводу того, что вызвал директор.
12:55 – неприятный осадок от общения с руководством. Свою точку зрения донести не удалось, он не слушал, да ты и не старалась. Потом, перед сном, придумаешь целый список веских, железобетонных, бесспорных реплик, которые наверняка бы выставили тебя в лучшем свете, но это потом, перед сном.
13:00 – отправляешься на обед в сопровождении окончательно испорченного настроения.
13:45 – возвращаешься к своим обязанностям.
15:00 – очередной перерыв на сплетни.
16:00 – сидишь на рабочем месте, смотришь на коллегу Машу, которая обожает свою работу. Ей нравится наводить лоск каждое утро, выгуливать новые наряды, общаться с коллегами, выполнять незамысловатые обязанности. Она не принимает близко к сердцу замечания директора, не стремится к карьерному росту, муж в состоянии обеспечить все Машулины хотелки. Маша счастлива, но ты не Маша. Ты так не можешь. Не получается.
16:10 – погружаешься в рутину своих обязанностей.
17:30 – мозг чувствует приближающийся конец рабочего дня и саботирует работу. Мысленно ты уже простраиваешь маршрут домой, обдумываешь покупки, что приготовить на ужин, что еще необходимо успеть сделать до сна. Потом с содроганием вспоминаешь, что сегодня еще и вторник – ночь выполнения супружеских обязанностей, а у тебя сил уже нет, а еще впереди дорога домой и куча дел, связанных с детьми и бытом.
18:00 – выходишь из офиса, плетешься на остановку, заходишь в автобус, где тебя со всех сторон стискивают незнакомые люди. Ты не понимаешь, как здесь оказалась, ведь это не то, чего ты хотела.
Заглядываешь внутрь себя и пытаешься найти ту самую точку невозврата, стараешься понять, где себя потеряла, где свернула не туда: почему не пытаешься что-то поменять, переосмыслить жизнь, прислушаться к себе. Ты понимаешь, что хочешь что-то поменять, но кажется, уже поздно.
Перед сном листаешь ленту социальных сетей и без какой-либо иронии изучаешь рекламу всевозможных курсов. Все чаще проскакивает мысль: «А может и правда попробовать пройти онлайн-курс, вдруг они правы об „успешном успехе“?»
Держишь сейчас эту книгу в руках, потому что хочешь найти в ней ответы на вопросы, а может, просто надежду?
Огорчу тебя: универсальных ответов для всех здесь нет. Зато есть алгоритм поиска ответов там, где они точно есть, – в тебе, в твоем подсознании.
Формулы «успешного успеха» у меня тоже нет. Я уверена, что ни у кого нет, ее просто не существует. Все это – выдумка, маркетинговый ход, очередная уловка, чтобы заработать на тех, кто верит в «волшебную таблетку» и магическое решение проблем.
В этой книге я делюсь своей историей потери, поиска и нахождения себя, рассказываю о внутренней глухоте, отказе от себя, о том, что не стоит слушать и слепо верить словам авторитетных взрослых людей. Прислушаться к внутреннему ребенку порой полезней во сто крат.
Возможно, в процессе чтения в некоторых моментах ты узнаешь себя или просто посмотришь со стороны на то, как развиваются события, когда человек не слышит себя, идет на поводу у авторитетов и социальных сетей. Самое главное: я расскажу о методах, способах, упражнениях, практиках, которые помогают услышать себя.
Перед тобой симбиоз личного и профессионального опыта. Сначала я расскажу тебе о детстве. Не спеши закатывать глаза и восклицать: «О нет! Снова о детстве. Сколько можно?» Детство – это волшебный ларчик, из которого мы можем взять то, что посчитаем нужным.
Психоаналитики с ловкостью фокусника могут достать из человека бесчисленное количество детских травм, даже если до этого он считал свое детство абсолютно счастливым. Говорят, что настоящая женщина из ничего может сделать три вещи: шляпку, салат и скандал. Психоаналитики могут даже больше, чем эфемерная женщина из расхожей фразы: из ничего создать повод для обвинения родителей во всем, что с тобой когда-либо происходило.
Травму найти можно даже в самом счастливом детстве, было бы желание. Главное знать, что искать. Можно искать травму и оправдание своему бездействию, можно искать, на кого свалить вину, а можно искать ресурс, подтверждение своих талантов. Кто ищет – тот найдет.
Например, ребенок алкоголиков может пойти по стопам родителей, а как иначе, ведь у него не было другого выбора, он вырос в семье зависимых людей.
А может никогда в жизни не притронуться к алкоголю, стать счастливым и успешным. Поняв однажды, что его не радует картинка, которая была перед глазами все детство, он решает никогда не повторять судьбу родителей.
От нас в этой жизни зависит очень многое, и ответы на большинство вопросов таятся не где-то, а в нашем подсознании. Я тоже не сразу это поняла и долгие годы предпочитала слушать других, а зря. Этими другими в разные годы были родители супруга, психолог, эксперты из социальных сетей. Пытаясь найти себя вовне, я освоила девять профессий. Я подробно расскажу о том, как пришла к каждой и что получила в результате.
Самое главное: я расскажу, как развить навык яснослышания. Для этого в книге собрала существующие и разработала свои упражнения, приемы, способы выстраивания отношений с собой. Они помогут настроиться на нужную волну внутреннего голоса и наладить связь с подсознанием – самым осведомленным хранителем тайных знаний о тебе.
Я на себе испытала боль, которая возникает, когда не слышишь себя. Она не острая, незаметная для окружающих, но невыносимая, изматывающая.
Я была по обе стороны баррикад. Знаю, как болит запертое глубоко внутри и лишенное голоса настоящее Я. Знаю, какой ничтожной эта боль кажется окружающим. Да и мы сами мастерски умеем обесценивать подобные переживания.
Что-то делать надо тогда, когда ты не имеешь другого выбора. Когда ты не можешь терпеть, считаешь, что должен поделиться своим опытом с миром. Я считаю себя носителем важных знаний. Притом я не философ, не диванный критик. Я практикующий психолог, арт-терапевт, и все, о чем пишу, я прожила, прочувствовала, попробовала, выстрадала. Я была и в роли клиента, и в роли психолога.
Я сама прожила это вязкое чувство неудовлетворенности. Ощущение, что живешь не свою жизнь, что должна быть в другом месте, что упускаешь что-то настоящее. Тогда я не понимала, что это подсознание пытается до меня достучаться. Не осознавала, что все переживаемые чувства возникли не просто так – они хотят сказать что-то важное. Я упорно игнорировала внутренний голос. Упрекала себя за гнетущее состояние. Злилась на себя: «Как тебе не стыдно? У тебя есть все для счастливой жизни. Многие люди о таком существовании только мечтают. Что тебе еще надо? Все же есть: муж, дети, квартира, работа».
Порой пыталась выбраться из этой рутины. Думала, что достаточно сменить ненавистную офисную работу. Ориентировалась на внешние маячки, получала новые профессии, но к ним не прилагалось ни душевное спокойствие, ни радость, ни заработок, ни счастье. В то время еще не понимала: ощущение того, что что-то не так, – это надрывный крик истинного Я, которое со всех сторон глушат голоса авторитетных, опытных, популярных, экспертных личностей, которые ровным счетом о тебе ничего не знают, но имеют огромную власть над тобой.
Я вернулась в психологию, научилась блокировать навязчивый шум чужих мнений и слышать свой внутренний голос, излечилась от внутренней глухоты. Методом проб и ошибок собрала, а где-то и создала, самые действенные методики, упражнения практики по развитию третьего уха, настроенного на внутренний голос. Помогла десяткам людей услышать себя, справиться с трудностями, найти новые аутентичные пути личностного и профессионального развития.
Сейчас я хочу помочь тебе. Перед тем, как я начну свой рассказ, у меня к тебе есть одна маленькая просьба: читай меня, но слушай себя.
Часть I. Когда слушаешь авторитетных людей
Глава 1. Как я послушала родителей, которые слушали меня
1983
«Ура-а-а-а!!!» – крик был пронзительный и искренний.
Акушерка на другом конце провода, отойдя от мимолетного шока, спросила:
– Кто это у вас так радуется?
– Отец ребенка, – ответила моя бабушка.
– Надо же. Первый раз слышу, чтобы мужчина так радовался рождению дочери.
Чуть позже случился еще один значимый звонок.
Мама позвонила папе из роддома и со слезами спросила:
– Скажи, ты будешь ее любить, несмотря ни на что?
– Что случилось? – разволновался папа.
– Сначала ответь. Будешь? – не унималась мама.
– Конечно буду, что случилось?
– У нее на лице большое родимое пятно, – разрыдалась в трубку мама.
– Какая ерунда, – засмеялся папа.
Он был прав. Тем более никакого родимого пятна не было. Во время родов образовалась маленькая царапина, которую помазали йодом, а маму не предупредили.
Эти воспоминания не мои, они сформировались из рассказов близких, превратились в яркие картинки, как будто я была свидетелем происходящего.
Каждый раз, когда я слушала эти истории, меня окутывало душевное тепло, спокойствие, ощущение собственной значимости. Это так приятно, когда тебя ждут, когда тебе рады по-настоящему. Кажется, что весь мир открыт перед тобой, он ждал тебя, он тебе рад. Это так важно, так ценно, когда тебя любят и принимают со всеми трещинками, родинками, пятнами, реальными и выдуманными.
Из этого складывается ресурс на всю жизнь. Только твой мир, в который мысленно возвращаешься, когда трудно, страшно, тяжело, чтобы напитаться энергией безграничной любви.
1985
Детство – пора по-настоящему волшебных моментов. И мы устроены сложней, чем думаем.
Ученые утверждают, что человек помнит эпизоды своей жизни примерно с возраста трех с половиной лет, и то обрывками. Я же в мельчайших подробностях помню очень многое из периода, когда мне было полтора – три года. Это время тесно связано с моим дедушкой. Он умер, когда мне было три, но так четко и подробно, как период до трех лет, я, наверное, не помню ни один период своей жизни. Это не выдуманные воспоминания, выстроенные из рассказов других, а реальное время, которое мы проводили только вдвоем.
В восьмидесятые декретный отпуск был полтора года. По утрам меня возили к маминым родителям, а вечером забирали. Но родители мамы были уже в возрасте, и спустя некоторое время стало понятно, что здоровье им уже не позволяет ухаживать за маленьким ребенком. Родители надеялись, что другие бабушка и дедушка, более молодые, возьмут на себя заботы о внучке, но моя бабушка со стороны отца была категорична и отказалась. И в этом моменте ярко проявилось умение человека слушать себя.
Ксения Михайловна, бабушка по маминой линии, не прислушивалась к себе, она была полностью ориентирована на потребности всех членов семьи, но только не на свои. На первом месте всегда стояли муж, дети, внуки, даже самые дальние родственники. Она не слышала сигналы организма даже в вопросе здоровья. Отдавалась семье без остатка, пока не попадала в больницу с гипертоническим кризом, и только там позволяла себе полежать, отдохнуть и ничего не делать. В итоге такое нежелание и неумение слушать внутренний голос сыграло с ней злую шутку – у нее обнаружили болезнь Альцгеймера. Именно так организм взял свое. Последние шесть лет жизни она под руководством своего недуга творила, что хотела. В этом не было ни удовольствия, ни радости. Она впадала в детство, совершала безумные поступки, и за ней необходим был круглосуточный присмотр. Ее дочери вынуждены были двадцать четыре часа в сутки находиться рядом с уже недееспособной Ксенией Михайловной.
Мама ушла с работы, чтобы ухаживать за ней днем, сестра сменяла ее ночью и в выходные. Бабушка жила в своем выдуманном мире, где творила все, что хотела. Только так она позволила себе делать то, что хочется. Всегда оставляла все лучшее детям и внукам, а с приходом болезни – забирала себе: все мясо из супа, съедала еду, приготовленную на всю семью.
Бабушка в раннем возрасте осталась без мамы, появилась мачеха. Точь-в-точь как в классической сказке. Плакать и проживать свои чувства не было возможности, надо было как-то выживать в новых условиях, где было много работы и не было даже своей зимней обуви.
С приходом болезни Альцгеймера она проживала свои чувства практически каждый день: собиралась пойти к маме – ее останавливали. Первое время пытались объяснять, что она взрослый человек, ее мама умерла, идти некуда, и тогда бабушка начинала плакать и причитать.
Когда ее мыли, она думала, что ее бьют. Оставшись рано без маминой заботы, другой она ни от кого не чувствовала: никто Ксюшу не мыл, не ухаживал за ней. Она не воспринимала мытье, уход как заботу. Не воспринимала как должное, как приятное. Для нее это было чем-то чуждым и непонятным и, скорее, представляло опасность.
Все сама: и в детстве, и когда выросла. Первый муж погиб на войне, оставив одну с маленьким сыном на руках, второй муж, мой дедушка, был замечательный. Красивый, умный, герой войны. Они построили прекрасную семью, родили еще четверых детей.
Образцовая советская семья: много работали и на благо общества, и на благо семьи. Дедушка построил большой дом, работал, помогал с детьми. Бабушка работала даже на пенсии. Всю себя посвящала семье. О себе никогда не думала, ее не интересовали наряды, носила короткую стрижку, не делала макияж. Она не знала себя, не интересовалась собой. Никогда не задумывалась о том, чего хочет, не делала того, что хотела.
Зато оторвалась с приходом болезни Альцгеймера: хотела есть, не задумываясь о том, что лучшее надо оставить другим, – ела; хотела размазывать кашу по окну – размазывала; хотела рвать фотографии – рвала; сломала руку, мешал гипс – сняла его самостоятельно.
Только в момент болезни она заявляла о своих желаниях, слушала себя, делала, что хотела, позволяла себе все. Правда, это уже была не история внутренней свободы и не пример того, как слушать себя. Это получилась грустная реальность, говорящая, что если не слушать себя долгое время, игнорировать свои желания, отодвигать себя, держать истинное Я за дверью с семью печатями, не открывать ее, не заглядывать туда, то когда-нибудь может сорвать крышу. И последствия могут быть печальными.
Получается, что слепой альтруизм не так хорош, и не такой уж это правильный путь, хотя нас часто учат обратному. Вселенная все равно добьется того, чтобы ты себя услышал, начал, наконец, делать то, что ты хочешь, но нет никакой гарантии, что это будет та жизнь, которой можно позавидовать. Порой лучше не дожидаться крайних мер от Вселенной и взять ответственность на себя. Научиться слушать и любить себя, а не класть жизнь на алтарь семейного благополучия.
Говорят, что сложно написать автобиографичную книгу и при этом сохранить хорошие отношения с родственниками. Поэтому, прежде чем писать о бабушкиной болезни, я спросила у мамы: не против ли она того, что я расскажу об Альцгеймере. Я знала, что это был болезненный этап ее жизни, тем более это происходило в девяностые, когда широкая общественность о недуге практически не слышала и не знала. Проживать подобное было тяжело не только морально и физически.
Все сопровождалось еще и осуждением со стороны соседей. Бабушка могла кричать, что ее бьют, когда ее просто мыли. Могла просить у соседей кусочек хлеба, говоря, что давно не ела, в то время как мама и ее сестра не отходили от плиты и постоянно что-то готовили. У больных Альцгеймером нет насыщения сразу после приема пищи, они забывают, что только что ели, и говорят, что очень голодны. Мама выбивалась из сил. Необходимо было кормить и постоянно контролировать бабушку, ухаживать за ней.
Эта болезнь делает человека не просто маленьким ребенком, а искажает восприятие действительности, дезориентирует в пространстве. При всей этой невыносимости бытия, тебя еще и соседи осуждают. А ты ничего не можешь сделать. Как в анекдоте:
– Я всем сказал, что у тебя сестра проститутка!
– Но у меня нет сестры.
– Вот иди теперь всем об этом и рассказывай.
Если люди что-то для себя решили, то любые твои доводы прозвучат как жалкие попытки оправдаться.
Маме больно все это вспоминать, возвращаться в тот период, заново все переживать не хотелось. Но она сказала: «Пиши». Люди должны знать, что бывает, когда не помнишь о себе, не слышишь себя, доводишь до такого состояния, что, чтобы полежать и отдохнуть, надо попасть в больницу, а чтобы начать делать то, что хочешь, лишиться разума и контроля сознания.
Лидия Григорьевна, моя вторая бабушка, наоборот – всегда слушала только себя. Это не значит, что она плевала на всех. Отнюдь. В ситуации с маленькой мной она не хотела посвящать себя заботам о ребенке, поэтому, вооружившись флаконом дефицитных французских духов, отправилась в детский сад и устроила меня в ясельную группу, куда попасть было нереально. Решила вопрос наилучшим для всех образом. Не жертвуя собой.
Правда, следом возникла другая проблема: кто будет забирать ребенка, если родители работали до 18:00, дорога домой занимала 40–60 минут, сад работал до 19:00, а большинство детей разбирали уже к шести вечера. Бабушка снова осталась верна себе и сказала, что не будет забирать меня из сада пораньше. Она была красивой, популярной в городе женщиной и позволить себе не могла без должной подготовки выйти из дома. Макияж, прическа, подбор подходящего наряда занимали много времени, и каждый день она не готова была тратить на это несколько часов, поэтому отказалась, сославшись на то, что большинство детей в саду сидят допоздна. И ее внучка не должна быть исключением.
В этой ситуации уже вмешался дедушка и сказал, что он будет забирать, чем исправно занимался более года. То было прекрасное время. Без ложной скромности скажу, что он меня очень сильно любил, а я отвечала ему взаимностью. Для дедушки это не было тяжелой ношей, наоборот – отдушиной. До меня в его жизни были: сдержанная на проявления чувств жена и трое сыновей. Мальчики, особенно в советские времена, тоже не проявляли чувств, а на их фоне тактильная девочка, которая радостно бежала к нему навстречу, была чем-то из области фантастики.
Он приходил за мной в садик пораньше, я бежала ему навстречу. Он подхватывал меня, сажал на шкафчик с приклеенным грибочком, снимал сандалики, чтобы сменить их на уличные, а я обнимала его крепко-крепко за шею и говорила: «Дедулечка, я так сильно тебя люблю». Он сиял, и я сияла. Мы были, как две лампочки. Казалось бы, бытовая сцена, а какой в ней обмен вселенской энергией, той самой божественной настоящей любовью в чистейшем виде.
Я была его наградой в конце пути, а он моей путеводной звездой.
В мельчайших подробностях помню нашу дорогу домой, как мы заходили в магазин за «Морскими камешками», как приходили домой, он наливал мне свой фирменный борщ или разогревал то, что мама оставила на обед, мы вместе обедали, а потом я окружала его своими игрушками, садилась за пианино и, аккомпанируя, пела песни, которые выучила в детском саду, а он умилялся, восхищался и аплодировал.
Годы спустя мама открыла мне страшную тайну: играла я не виртуозно, просто ляпала по клавишам, это была не мелодия, а жуткая какофония. До сих пор в это не верю, плохо помню звуки этой игры, но прекрасно помню реакцию дедушки, полную неподдельного восхищения.
Подобных историй с дедушкой у меня очень много. Мама обижается, когда я говорю, что из того периода помню только его. Ее можно понять: у меня очень любящая, заботливая мама. Она похожа на свою – всегда всю себя без остатка отдавала семье, и слышать, что в моих воспоминаниях раннего детства только дедушка, ей не очень приятно. Мне тоже было бы обидно такое услышать. Тем не менее я очень благодарна своему подсознанию, которое бережно и в мельчайших подробностях сохранило дедушку. У нас с ним было так мало времени, но оно бесценно. Это такой ресурс, такая мощь, такой важный стратегический запас жизненной энергии и веры в себя. Отдушина, так необходимая во взрослом возрасте.
Когда дедушка умер, мне было три года. Я не плакала, потому что не понимала, что происходит. Мама рассказывала, как я, будучи абсолютно спокойным, послушным ребенком, устраивала истерики, когда она меня пыталась накормить своим борщом. Я ревела и говорила, что не буду его есть, не хочу такой, хочу, как дедушка варил.
Конечно, дело было не в борще, просто я не понимала своих чувств, не понимала, что происходит, я так выражала скорбь.
Во взрослом возрасте такое тоже часто бывает, мы неправильно считываем свои чувства и эмоции. Не понимаем, не слышим себя.
1986
В закоулках моей памяти есть еще одно яркое воспоминание, из которого могла бы получиться колоритная психологическая травма.
Мне было три года, когда случилась авария на ЧАЭС. Я жила в Гомеле – 254 км от Чернобыля. Достаточно близко. Никакой конкретной информации о ситуации не было. Казалось, будто достаточно на время уехать подальше, а потом все выветрится и будет хорошо. Был момент, когда говорили, что детей прямо из детских садов будут грузить в автобусы и вывозить подальше в неизвестном направлении. Пытаюсь представить, что тогда чувствовала моя мама, – и дрожь пробирает. Повезло, что папа не растерялся, быстренько купил мне и своей маме билеты в Москву, и мы уехали. Благо у бабули было очень много друзей по всему Советскому Союзу, и Москва не была исключением. Родители не смогли поехать, работа не позволяла.
Значимая поездка вышла. После нее:
– я шучу, что меня воспитали собаки;
– мама потеряла большую часть нервных клеток и лет пять жизни;
– а психоаналитик наудил бы из нее до неприличия огромную гору травм.
В чем весь драматизм ситуации? Когда мама звонила мне в Москву, я молчала в трубку. Ситуацию усугубляло то, что говорить я начала в год и с мамой всегда были близкие отношения. Мамино тревожное состояние вызывало еще и то, что моя бабушка, будучи модницей и красавицей, обожала ходить по магазинам, и мама опасалась, что в московской толчее, увлекшись очередной парой туфель или отрезом симпатичной материи, бабуля обязательно меня потеряет. А тут еще и тишина на том конце провода. Мама была в панике. Бабушка говорила, что все отлично, я разговаривала со всеми, выглядела вполне счастливой, во многом благодаря тому, что у хозяев квартиры, которые нас приютили в Москве, были две прекрасные огромные (по меркам трехлетнего ребенка) собаки боксера. Я их обожала, и это было взаимно.
Как-то раз бабушка уложила меня на дневной сон и решила сбегать в ЦУМ, там, по ее сведениям, должны были получить дефицитный товар. В это же время и хозяйке квартиры на полчаса необходимо было сбегать по делам. Возвращается бабушка, звонит в дверь, и тишина… Звонит еще – ни звука. Важно отметить, что моя бабушка обладала крепкой нервной системой, но в тот момент ей стало не по себе. Спустя две-три минуты вернулась подруга. Поняв, что происходит, узнав, что собаки не реагируют на звонок в дверь, даже она напряглась.
Да, порода дружелюбная, детей любят, но это собаки, и наверняка случилось что-то страшное, если они замерли и не реагируют на движения и звуки у входной двери. Открыв дверь, женщины некоторое время простояли в оцепенении, боясь пройти в комнату, ведь собаки даже не вышли встречать хозяйку. С замиранием сердца бабушка и ее приятельница переступили порог и увидели следующую картину: я мирно посапываю в своей кровати, а собаки лежат рядом и охраняют мой сон. Они не лаяли и не бегали, чтобы не потревожить сон ребенка.
Сам собой напрашивается вопрос: у кого больше психологических травм, потраченных нервов и приобретенных заболеваний? У ребенка или у родителя?
Мама долго не выдержала, точнее, не выдержал отец маминых страданий, им удалось выбить отпуск, снять квартиру в Москве и приехать.
День приезда был фееричным. Когда мама подъехала к дому, я гуляла на детской площадке, стояла на самой вершине горы песка, который только привезли. Мама меня увидела, позвала, раскинула руки, ожидая, что я прыгну к ней в объятия, но этого не произошло. В итоге маме пришлось на шпильках лезть на гору песка за мной.
Да, я обиделась тогда, что меня «бросили». Вполне логичное поведение для трехлетки: молчать и дуться, когда что-то пошло не так, как рассчитывал, как хотел. Ребенок не может проанализировать свои чувства, это далеко не каждый взрослый в состоянии сделать, тем более рассказать о них. Обиделась, что не родители со мной поехали, по телефону я с мамой к тому моменту в принципе ни разу не говорила, не было необходимости, мы не расставались, она каждый день моей жизни была рядом. Ситуация вполне рядовая и быстро разрешимая, на мой взгляд.
При этом на события можно посмотреть с другой стороны. Во взрослом возрасте эту историю можно принести на сессию с психологом и сказать:
«Когда мне было три года, родители отправили меня в другой город с бабушкой. Лидия Григорьевна была не эмоциональной, не тактильной женщиной, ее больше интересовала она сама, материальные ценности. Я не видела ласки, любви в тот период. Чувствовала себя покинутой, брошенной, никому не нужной. Считала, что я плохая, от меня отказались. Все происходящее стало тяжелой травмой, до сих пор я не могу никому доверять. Даже когда все хорошо, присутствует страх, что в любой момент это может прекратиться, меня бросят. Я не доверяю миру, людям, нахожусь в постоянной тревоге».
События, которые произошли в жизни, мы не в состоянии изменить, но только нам решать, какую эмоциональную палитру выбрать для их раскраски, какие акценты расставить, какие выводы сделать, какой опыт извлечь. Мы можем намного больше, чем думаем. Только от нас зависит качество нашей жизни, градус эмоций, уровень восприятия. Не даром говорят: хочешь быть счастливым – будь им. Хочешь найти в своем детстве травму – найдешь без усилий даже в самом счастливом. Все зависит от того, под каким углом ты посмотришь на ситуацию. Можно двигаться благодаря, а можно – вопреки.
В итоге мы тогда прекрасно провели время с родителями в Москве. Я навсегда сохранила эту поездку в памяти не потому, что получила травму, а потому, что искренне и навсегда полюбила собак породы боксер. Они для меня стали символом поддержки, защиты, тепла, уюта. Показали, что мир открытый и добрый, готов прийти мне на помощь даже в самые темные времена: когда в моменте родители не с тобой, ты все равно можешь чувствовать себя защищенно и в безопасности.
Боксеров я полюбила настолько сильно, что потом долгие годы просила родителей о собаке этой породы и родители сдались, купили мне щенка, несмотря на то, что мама жутко боялась собак. Я назвала ее в честь одной из моих московских «нянь» – Ляной. Она стала мне прекрасным другом и любимым членом нашей семьи. Из этой истории я могла вынести психологическую травму или любовь к собакам, я выбрала второе.
1990
Психологическая травма в моей копилке воспоминаний все же имеется. Даже если у тебя прекрасные родители, помимо них, в твоем окружении есть другие люди. Над моей травмой потрудились бабушка Лидия Григорьевна и жена моего дяди Галина. К нам часто приезжали родственники, семья была большая и дружная. Я обожала эти мероприятия, кроме случаев, когда приезжала моя двоюродная сестра. Тогда начинался аттракцион, в котором мне не хотелось участвовать: нас сравнивали, так как мы были примерно одного возраста.
Бабушка и жена дяди ставили нас спиной друг к другу и сравнивали рост. Зачем? У меня нет ответа на этот вопрос. Учитывая тот факт, что сестра была на голову, если не больше, выше меня, то все сравнения были не в мою пользу. Зачем ставить рядом, если и так заметна разница? Я чувствовала себя отвратительно, процесс был унизительным. Не скажу, что я сильно страдала и часто потом вспоминала об этом. Просто терпела, желала, чтобы эти несколько минут позора поскорее закончились. Долгое время я считала это вспоминание проходным и не самым приятным. Ровно до того момента, как несколько лет назад кто-то захотел проделать такую же манипуляцию со сравнением роста с моим ребенком. Я превратилась в разъяренного зверя и пресекла эту попытку.
