Loe raamatut: «Белые бабочки. Сборник рассказов», lehekülg 2

Мой дворик детства

Когда мне было пять лет, моя семья получила квартиру в пятиэтажном и восьмиподъездном доме. День переезда был наполнен радостным ожиданием чего-то нового, волшебного, необычного. Когда сестра меня забирала из детского сада, в тот день она мне заговорщицки шепнула, что «у нас будет балкон!», и я вприпрыжку побежала домой. Мы с бабушкой приехали самыми первыми в квартиру, свет почему-то был только в одной комнате. Балкон был наглухо закрыт – стояла ранняя весна, и было слишком холодно, чтобы «впечатлеваться» балконом, но я смирилась с запретом. Я весело носилась по огромной пустой трёхкомнатной квартире и обнимала пластмассовую куклу Олю в нарисованном купальнике, пока не опустились сумерки и страх темноты вынудил прийти в единственную освещённую комнату, поближе к бабушке. Но то ли от избытка нахлынувших впечатлений, то ли от собственной чрезмерной активности я быстро устала и уснула.

Дом был совершенно новый в новом большом микрорайоне, и дворик там ещё только намечался. Во дворе лежали груды круглых валунов и строительной гальки, и гулять можно было только на небольшом пятачке, рядом с подъездом и скамейками. Вот там я и встретила свою первую настоящую подругу. Она тоже гуляла с бабушкой, а мы были почти ровесницами (я старше на целых полгода!), и мы вместе с Оксаной пытались взгромоздиться на горку из камней. Сначала лазали молча и параллельно. Потом понравились друг другу и стали неразлучны. Наши бабушки тоже стали добрыми подругами.

С обратной стороны дома, куда выходили наши окна из спальни и зала, было настоящее озеро. И, судя по всему, достаточно глубокое, потому что подростки плавали по нему на настоящих плотах. Кому сейчас расскажешь, ведь не поверят! Сейчас там дорога. Нашу лужу довольно долго и не очень успешно осушали. Заваливали гравием, песком, там работали экскаваторы – целое представление прямо из окон наших комнат! Потом клали асфальт, закатывали его катком – можно было часами смотреть, как интересно происходит разравнивание ландшафта.

Мы росли, и вместе с нами рос и облагораживался наш дворик. Там появились песочницы, над одной из них вырос огромный деревянный гриб. Рядом с другой соорудили деревянную горку. Помню, как в одно лето наш городок накрыло сильнейшим ураганом и я наблюдала из окна кухни, как нашу деревянную горку ураган корёжил и ломал на крупные куски и щепки, а потом и вовсе оторвал от земли. Бедная горка, разделённая на фрагменты, летала по всему двору. Потом установили железную… Цельного листа железа для скользящей поверхности горки, видно, не нашлось, и сварочный шов был сделан почти посередине горки и создавал весьма неприятные ощущения, когда девочки катались в летних платьицах…

Возле каждого подъезда (а подъездов было восемь) установили изгородь для палисадников. Жители дома по собственной инициативе весной вскапывали землю, сеяли цветы, сажали деревца. Бабушки следили за цветами, охраняли их от мелких хулиганствующих подростков. Бабушка Вера – бабушка моей подруги – лично следила за порядком в нашем палисаднике и гоняла нас, когда мы забавы ради срывали попушки цветов и брызгались ими, сильно сдавливая меж пальцев.

Почти на каждой лавочке возле подъезда вечерком собирались старушки, обмениваясь новостями.

Мой пятый подъезд был центральным и особенным. Когда во всём доме перекрывали воду, именно к нашему подъезду сходился весь дом с ведёрками и бидончиками для воды – у нас был кран, откуда жильцы всего дома могли набрать воды.

А ещё у нас был выход на противоположную сторону улицы. Наверное, чтобы предотвратить лишнее хождение через наш дом – дверь была вскоре забита, но там оставалось небольшое пространство и ступеньки. И детвора постарше частенько устраивала там детские спектакли. Зрители, что поменьше и поскромнее, сидели на ступеньках и завороженно любовались устроенным зрелищем.

Двор был всегда оживлённым. Летом все дети от мала до велика носились по своим детским делам, придумывая новые игры.

В новом деревянном домике мы с Оксаной и встретили Олю. С тех пор уже дружили долго втроём.

Зимой, особенно когда выпадал первый пушистый снежок, многие жильцы выносили на снежок свои половички и дорожки, дети весело купали их в снегу, били по ним выбивалкой, выбивая в снег пыль, а потом вытряхивали их в четыре руки, жмурясь от снежных брызг.

Во двор часто выплёскивались гуляющие свадьбы, ребятня веселилась вокруг.

Там же мы провожали в последний путь наших стариков, оплакивая их всем двором.

Недавно моя одноклассница по моей просьбе сделала для меня несколько фотографий нашего двора и моего подъезда. И тоской защемило сердце. Это был не тот дворик… Там был пустырь, заросший сорняком! Ни песочницы, ни горки, ни лавочек, ни палисадников… В каждом подъезде железная дверь с кнопочками. На всех окнах первого, второго и даже третьего этажей – решётки. Оно понятно почему – в девяностых годах не было в нашем доме ни одной квартиры, которая бы не пережила квартирное ограбление. Сия чаша не миновала и нашу квартиру, хоть мы и были на втором этаже – к нам залезали через форточку. Я честно рассказала однокласснице про свои ощущения от увиденного – она, наверное, обиделась, вышла из друзей…

Мой двор мне больше не снится, но в моей памяти он останется той частичкой ушедшего детства, с содранными коленками, гулянием до темноты, игрой в «Халихоло», беспечной радостью в ситцевом платье.

Не в первый раз

31 августа 1979 года мама дала мне деньги и наказала купить цветы для школы. Я узнала, что неподалеку от нас организовали цветочный киоск, пошла туда и довольно долго (около сорока минут) отстояла в очереди, чтобы купить три красных бутончика на тонком колючем стебле.

Утром первого сентября мама собрала меня в школу, вручила цветы, папа отвёл к школе. Я уже была второклассницей, и, само собой подразумевалось, что я знаю, что цветы надо вручить своей учительнице, но никто меня об этом не посчитал нужным оповестить, так как я была уже не первый раз и не в первый класс.

Первый свой день в первом классе я помню смутно – была какая-то толпа, долгое стояние перед школой (линейка), потом пришли взрослые (старшеклассники), взяли за руку, отвели в мой класс и посадили за стол. Кому и при каких обстоятельствах я вручала цветы и по чьей подсказке, не спрашивайте – абсолютно не помню! Помню, что была какая-то суматоха, какие-то непонятные речи, дети разных возрастов, много цветов, страх неизвестности и жуткое волнение. Тот день прошёл как беспокойный сон, похожий на сшитое из разноцветных заплаток одеяло.

Мой первый «Е» класс был расформирован, и часть детей были переведены в другую школу, ближе к месту жительства. Я осталась в своей школе, но уже была приписана ко второму «А». Многие мои одноклассники тоже были в этом классе, и я чувствовала себя в своей тарелке.

Я уселась со знакомой девочкой за первую парту, как раз напротив учительского стола.

Все четыре урока я просидела с положенными прямо перед собой розочками. Иногда учительница странновато косилась на мои цветы, но, видимо, из деликатности не посмела мне объяснить, кому назначалось отдать букетик. Закончив уроки, я, вздохнув, потому что так и не узнала, для кого цветы, собрала портфель, цветочки и пошла с ними обратно домой.

Цветы не успели завянуть за четыре урока, и дома я поставила их в вазочку. Мои домашние очень удивились, увидев цветы. Посмеявшись над моей несмышлёностью, объяснили, что цветы надо было подарить учительнице. Что ж вы мне раньше-то не сказали! Не понесу же я их обратно…

Так и стояли мои розы у меня на глазах дней семь, негласно напоминая мне о моём невыполненном долге. Но потом они благополучно завяли, и вместе с этим улетучилось безвозвратно и моё гадковатое чувство вины.

Нежданный гость

Прихожу я однажды из школы домой (четвёртый класс приблизительно), открываю дверь своим ключом, а там! О ужас! Стоят незнакомые оленьи женские унты в прихожей, какое-то чужое пальто висит на вешалке! Я замерла, едва дыша от страха, сердце бешено заколотилось… Потом тихохонько так, на цыпочках, «невидимкой» просочилась к двери своей комнаты… Ё-мое! Она закрыта!

В квартиру нашу, значит, прорвался грабитель… женского пола и там за дверью моей притаился… Счас кааак нападёт на меня с пистолетом или с ножом. Неее, так дело не пойдёт – надо драпать отсель поскорей!

Я портфель в охапку (ещё украдут!), разбалакаться ещё не успела и ветром назад за дверь! Сбежала со второго этажа. Иду, размышляю…

«Холодно гулять да прохлаждаться тут, чай не лето… Может, милицию вызывать? О, надо маме позвонить, она на работе сейчас».

Поскребла, нащупала две копейки в кармане. Иду к телефонной будке…

– Галину Ивановну можно к телефону?

– Мам! У нас в квартире кто-то чужой, и пальто там, и унты чьи-то…

Мама рассмеялась в трубку.

– Всё нормально, это Лена с Магадана прилетела сегодня на самолёте. Она мне позвонила, папа с работы на аварийке приехал, дверь ей открыл.

Фух! И стыдно, и смешно стало. Лену, двоюродную взрослую сестру, я обожала, она такая красивая и добрая. И меня, неказистого подростка, всегда выслушивала с интересом и понимала.

Эх, ну и трусиха я! Такого себе нафантазировала… Сама себя накрутила и до смерти напугала. У страха глаза-то, ух, как велики!

Полем вдоль берега крутого…

Наш «А» класс всегда был разобщённым. С годами мы не становились не ближе, не дружнее, джентльменства не было в помине, мальчиков лояльных к девочкам по пальцам можно было пересчитать. По крайней мере, до восьмого класса (я окончила только восемь). Чем старше мы становились, тем больше копились какие-то старые обиды, непонимание, эгоизм, юношеский максимализм…

Но был в нашей истории класса короткий период единения душ, коллективного искреннего патриотизма, когда мы вдруг почувствовали себя единой командой.

В третьем классе мы готовились к празднику песни и строя, который должен был произойти в день Советской Армии, 23 февраля. На уроке пения и ритмики мы разучивали песню с нашей учительницей Розой Андреевной и аккордеонистом Виктором Сергеевичем. Роза Андреевна написала текст песни на доске. Аккордеонист проиграл мелодию.

Песня разучивалась легко, сначала шла нестройным хором, а потом всё увереннее и мощнее. Думаю, что всё дело было в песне – она прежде не была нам знакома, стихи легко запоминались, и она имела столь сильную энергетику, что сумела зажечь наши ещё не испорченные системой и взрослением сердца.

Когда мы пели «Полем вдоль берега крутого», мы чувствовали себя настоящими солдатами: сильными, отважными, защищающими свою Родину, и песня разливалась по классной комнате и творила настоящее волшебство единения.

Потом мы долго учились маршировать строем по спортзалу школы, чеканя шаг под нашу песню, и именно песня-марш и ее слаженное и ритмичное исполнение помогали нам идти синхронно и не нарушая строй.

Когда настал сам праздник, наш класс был воодушевлён, позитивно заряжен, и никто не сомневался в победе.

Наступила наша очередь. Мы так браво и красиво прошли единым организмом, так серьёзно и так искренне спели, получая удовольствие от самого процесса, гордясь быть вместе, что даже было немного жаль, что наш проход так быстро закончился.

Когда прошли классы «Б», «В» и «Г», жюри, подсчитав результаты, вынесло вердикт. Наш класс занял первое место!

«Уррраа!!!» – радостно вырвалось из нас и полетело над нашими головами.

Потом это сладостное чувство эйфории ещё продолжалось какое-то время по инерции. Мы ещё дружили, поддерживая друг друга какое-то время, но после… чувство плеча выветрилось, растворилось в школьных буднях и испарилось как дым.

Только тогда, когда где-то по радио исполняют НАШУ песню, вспоминаются наш третий класс и наша победа.

Пытливый ум

В четвёртом классе я начала искать информацию «про это». А так как информация такого рода в восьмидесятых носила довольно засекреченный характер, я стала искать её в недетских журналах. И нашла!

Статья «После свадьбы» была обнаружена мною в свежем журнале «Здоровье». Старшая сестра, застукав меня за прочтением запретной, по её мнению, для моего возраста литературой, пожаловалась отцу и попросила его спрятать от меня журнал. Они собирались вместе куда-то уходить, журнал припрятали и ушли. Я была раздосадована, но спорить не стала.

Теперь у меня разыгрался спортивный интерес и родился в голове коварный план: найти, прочитать и вернуть на место. Ибо ничто не может вызвать у подростка такой мощный живой интерес, как запрет.

Оставшись одна, я прибегла к методу Шерлока Холмса, типа «если бы я сам был убийцей, где бы я спрятал труп». Я представила себя отцом, можно сказать, надела на себя его фантом, включила его сознание, его глазами вновь осмотрела комнату, закрыв от меня которую было осуществлено сокрытие «секретных материалов».

Я подумала, куда я могла бы спрятать вещь от подростка, будучи взрослым папой. «Повыше и замаскировав сверху газетами» – родился в голове почти мгновенный ответ. Я встала на табурет, протянула руки к шкафу и вытащила секретный журнал.

Я сама была ошеломлена внезапным успехом метода дедукции. Впоследствии пользовалась им не раз и весьма успешно, и вам рекомендую, кстати.

К слову сказать, с того памятного дня мною был поднят весь хранящийся в доме многолетний архив вышеуказанного издания, тщательно перелистаны все страницы, отобраны в сторону и внимательно изучены все статьи на интересующую меня тему.

Так что даже не пытайтесь воспрепятствовать изощрённому уму подростка в получении нужной информации…

Глава третья
Мамины рассказы

Колька и

Лёнька

Семья мамы в военные годы жила в небольшом домишке. Крышу дома в связи с нехваткой строительных материалов крыли пластами из коры деревьев. Стелили внахлёст, закрепляли. Но ребятишки часто залезали на невысокую крышу, ходили по ней, отчего крыша деформировалась и уже не была надёжной, протекая в дождливую погоду. А руки и ноги детворы от коры ранились множеством заноз и ссадин. И всё равно детей это не останавливало.

Отец Иван Фёдорович был на войне, а война была где-то очень далеко. Мать Анастасия Михайловна – на работе в совхозе. Детишки от мала до велика, хоть и были каждый приставлен к хозяйственным работам по силам и по возрасту, большую часть времени были предоставлены сами себе под незначительным приглядом слепого доброго дедушки Фёдора Филипповича.

Как-то стоял маленький четырёхлетний Коля, мамин брат, возле своей калитки. Мимо проходил деревенский мужик. Увидел мальца и спрашивает: «Как зовут-то тебя?» – «Николай Иванович», – по-взрослому представился пацанёнок. – «Как дела у тебя, Николай Иванович?» – «Да дела-то ничего, да только крыша худая, да ноги кривые», – поделился наболевшим маленький мужичок.

Фраза стала крылатой, её передавали из уст в уста по деревне. Теперь уже частенько подходили мужики к пацанёнку: «Здравствуй, Николай Иванович» – пожимали ладошку. – Как дела у тебя?»… И Николай в сотый раз повторял когда-то вылетевшую из его уст искреннюю реплику о самых больших проблемах в жизни четырёхлетки военного времени: «Крыша худая, да ноги кривые».

Лёне, моему родному дяде, тогда было только три года. Серьёзный такой, маленький мужичок, придумал себе игру, что он приходит в гости в свою же избу в качестве Игната или Аполлона (братьев отца).

Берёт котомку или узелок: «Мать, положи мне, чего там надо». Моя бабушка, мать Лёни, кладёт туда хлеба краюху, картошину, кусок рафинада, заботливо заворачивает.

Лёня быстро набрасывает на себя детское пальтецо, хватает свой узелок, и за дверь. Стучится.

«Можно! Заходи!» – откликаются на стук родители. Лёня заходит, важный такой. – «Ну, даствуйте!» – садится на стульчик, деловито забрасывает ногу на ногу, понарошку закуривает полую самокрутку. «Как живёте-то?» – мать с отцом едва сдерживают смех, но вслух смеяться нельзя – мужичок обидится.

«Да ничего, Игнат! Сам-то как живёшь? Ты по делам приехал или как?» (И не дай бог не угадать, а вдруг он Аполлон… Тогда рассердится, рванёт снова за дверь, и начнётся всё сызнова).

«Да хорошо дела-то, – отвечает “Игнат”. – Только вот наводнение было. Дак уборную унесло. Теперь в кусты ходим», – придумал сюжет на ходу Леонид, вспоминая недавно краем уха услышанное нечто подобное из уст взрослых.

Однажды мать, утомившись от повторяющихся «приходов гостя», на стук в дверь ответила «нельзя!». А это оказался не Лёнька, а уважаемый в деревне человек. Неудобно перед ним было, пришлось извиняться, рассказывая про игру, которую затеял младшой сынок.

Подготовка к свадьбе

Николай и Петя готовились к свадьбе Пети загодя, недели за две. Они были двоюродными братьями и добрыми приятелями, им обоим было по двадцать с хвостиком.

Коля был невысокого роста, коренастый, крепкий, пружинистый, с пронзительными карими глазами и залихватским волнистым каштановым чубом, который он часто небрежно откидывал назад ладонью.

Петя – полная ему противоположность: высокий, худой как жердя, курчаво-белокурый, голубоглазый и добрый…

Дело было в начале шестидесятых. На маленькой летней кухне был установлен самогонный аппарат и заранее припасено сырьё.

Процесс протекал небыстро. Зелье капало по чуть-чуть в приготовленную кастрюлю и затем разливалось по большим зелёным бутылям с широким горлом через алюминиевую воронку.

Крепость самогона определяли сами, на глаз, вернее, на язык, набрызгав по нескольку грамм в детских размеров эмалированные кружки. Символически чокались, глядя друг на друга, довольные, что всё идет по плану. Дегустировали добросовестно, каждую новую партию, без закуси, занюхивая рукавом. Время уже перевалило далеко за полночь, и у обоих братьев отчаянно засосало под ложечкой.

Освещение на кухне было не ахти какое – малюсенькая лампочка в углу. На припечке стояла какая-то кастрюля. Пётр сунул туда ложку и попробовал на вкус её содержимое. «Борщ вроде», – заплетающимся языком заключил он. И, обрадовавшись, парни навернули досыта того «борща».

Только ранним утром выяснилось, что в ту кастрюлю слиты были пищевые отходы, предназначенные для поросят. Там были остатки от супа, каши, картофельные очистки. А так как стояли они на припечке, то были тепловатыми и слегка томились…

Слух о ночной трапезе со смешками и прибаутками быстро добрался до Петиной невесты. Чудесная девушка Тоня не могла смириться с позором. «Не быть нашей свадьбе!» – как отрезала.

Петя был в отчаянии. Николай переживал, что вся работа насмарку… На семейном совете решали, как поступить. До заветной даты оставалось меньше недели. Собрались отцы Петра и Коли – Иван и Игнат – и отправились в дом невесты, прихватив с собой провинившихся и кающихся самогоноваров.

Беседа была непростой. Увещевали, мол: «пойми ты, девка, мужики всю ночь дегустировали, уставшие были, после работы. Ну проголодались, ну не знали, что за кастрюля, прости дураков!»

Уболтали. Плакала. Простила. Передумала. Любила.

А там и свадьбу деревенскую сыграли. Но нет-нет, да всплывёт тот памятный казус. «Ну как с таким целоваться?! Ведь свинячью еду умял и не побрезговал!» Пётр при упоминании краснел, Тоня сердилась, а родня покатывалась со смеху.

Колобки

Нас, детей самого раннего возраста, на Дальнем Востоке одевали зимой как колобков: непременно две или три кофты, колготки и рейтузы, а то и двое, шерстяные носки, шапочка на резинке, на резиночках также были и рукавички (а как же, чтоб не потерять!), сверху тёплая шаль, которая надевалась на голову и ещё перевязывалась на поясе, шубка, ну и валенки, куда же без них!

Двигаться и играть, будучи таким колобком, было трудно, поэтому мы ходили медленно и быстро уставали, потому что любое движение требовало неимоверных физических усилий: руки в шубейке почти не сгибались.

Однажды мама, проходя мимо яслей, увидела, как на прогулку вывели таких колобков. На улице было морозно и скользко. Колобки в хаотичном порядке попадали на снег, воспитательница бросилась их поднимать…

Пока она поднимала одних, большими бусинами рассыпались по притоптанному снегу другие. Когда она поднимала вторую партию, опять скользили и падали, сделав шаг, первые.

Они не плакали: слои одежды прекрасно смягчали от ударов при падении. Воспитательница так и сновала между десятью ребятишками, пытаясь хоть как-то организовать это броуновское движение, но строя не получалось, а бусины всё чебурахались, и мама, невольная свидетельница этого представления колобков, не могла не расхохотаться.