Loe raamatut: «Птица счастья», lehekülg 9

ЧАСТЬ V

Сергей вставал рано. Он вышел на улицу, заметив автомобили у соседнего дома. В поселение доставили нового жильца, и Александрову не терпелось узнать, кто попал в ссылку на этот раз. Разгружали машину стремительно, небрежно. Отстраненное осеннее солнце поднималось из-за леса–оно тихо освещало землю своим великолепием, оставляя тепло при себе. В стороне от грузчиков любовался пейзажем глубокоуважаемый господин Кальман. Сережа улыбнулся, завидев своего старого друга-писателя, и понял, что, наконец, они смогут беспрепятственно вести беседы.

Поодаль стоял Валерин автомобиль.

«Сильно ты, Хаим Семенович их разозлил, если начальник охраны тебя оформляет», – подумал про себя Сергей и, было, зашел обратно в дом. Он не говорил с Валерой с похорон матери, затаив обиду, от которой сам бы и хотел, но не мог избавиться.

– Постой, – позвал голос родной, но давно забытый, в сновидениях затерянный.

Сергей оглянулся и увидел брата у крыльца. Вася сиял улыбкой, мешками под глазами и идеально выбритой головой. Он стоял, подавшись всем телом в сторону брата, оттягивая карманы. Сперва Сергей рефлекторно подался брату навстречу, но остановился.

– Тебе не идет такая стрижка.

– А я твой фанат, не мог удержаться.

– М-м… это уже не в тренде, как видишь, – Сергей порядком оброс, волосы его небрежно вились по голове.

– Тренды проходят… Да и мне сбежать надо было, я твой трюк использовал.

– Тебя этот, – указывая в сторону Валеры, спросил Сергей, – отловил?

– Нет, он помог сюда добраться.

– Только ты мог сбежать в тюрьму… И с каких это пор он помогает правила нарушать?

– Да ему что… На режимный объект же отвез, а не за границу, отсюда, как я понимаю, мало кто пропадает. Я попросил несколько дней меня не выдавать.

Годы разлуки, как однополярные магниты, недоверием отталкивали братьев друг от друга, хотя оба стояли, подавшись навстречу друг другу.

– Так что хотел, выкладывай…

– Может, мы зайдем?

– Лена спит, ей скоро на смену, пойдем на веранду.

– Так ты семейный теперь человек… Хорошая твоя Лена.– Вася закурил сигарету, протянул Сереже, а тот отказался.

– Я, по-моему, твоего мнения на ее счет не спрашивал.

Василий агрессию брата понимал, также понимал, что появление его неуместно, но ему радостно было видеть Сережу. Дорожка вела за дом, на просторную веранду. Плетеная мебель была произвольно раскидана, выдавая долгие летние посиделки.

– Я не ссориться пришел.

– А зачем?

– Ты слышал, что происходит за стенами?

– Мы здесь отрезаны. Молвили люди, что птицам кто-то формулу новую слил.

И поведал Вася историю Кристинину, про ее публикацию скандальную, что потерял ее, ребенка и намеревается ее найти во что бы то ни стало и из лап мининских спасти. И что если не найдет, то расскажет всему свету о том, как с ней поступили, и еще раз ее материалы обнародует. Уж тогда он проследит, чтобы формула до каждой птицы дошла. Отчаяние его охватило.

– Во всей этой истории не вяжется только один момент, брат. Не мог ты отцом быть. В нас с тобой есть регуляционный природный механизм. Гомосексуальность нас с тобой обошла стороной, но таким, как мы, наверняка нет продолжения – мы стерильны. Видимо, ребенок все-таки был Петра. Но тогда зачем тогда они его абортировали?

Василий задумался и переспросил:

– Ты знаешь наверняка про стерильность?

– Да. Мы пытались с Леной, а потом обследование показало, что дело во мне.

– Ну, я все равно Кристину найду. Тебе вот копию привез ее формулы. – Он сжимал замерзшими пальцами карту памяти.

Сереже стало жалко брата, что тот маялся из-за ситуации упущенной. Он тонул в отчаянии и не мог оставить надежду. Вся беспечная натура Василия не готова была к смирению. Впервые он столкнулся с реальностью, как тогда, когда умерла их мать и возникла неведомая ответственность, и невозможно было отменить произошедшее. И теперь он не мог изменить выбор, сделанный однажды, не мог вернуться к Кристине и не бросать ее.

Сережа на самом деле уже давно простил обиды брату и сейчас понимал необходимость своего присутствия и поддержи. Через приоткрытое окно веранды донесся щелчок вскипевшего чайника.

– Лена проснулась…

– Лена…

Вася все время беседы тревожно ходил. Измотанный дорогой и мыслями своими, он порывисто метался по веранде в беспокойстве. Иногда затихал, прикурив сигарету, а потом вскакивал и кругами ходил, как потерпевший по тающей льдине.

– Вася, послушай… Оставайся у нас. Хоть на несколько дней. Жизнь здесь простая, без излишеств, но приятная.

– Я не могу, мне нужно искать, я надеялся найти ее здесь.

– А может, она и здесь, – Сереже пришлось пойти на уловку, чтобы остановить брата, – да, может, и здесь. Побеседуем с соседями, Лена на работе уточнит, в церкви спросим.

– Тут у вас и церковь есть? Вас заставляют туда ходить?

– Нет, Вася, не заставляют. Вокруг этой церкви поселение и построили, развалины мы сами попросили отреставрировать. И батюшка у нас замечательный, и место самое светлое.

– Некогда мне по службам шататься, брат, понимаешь ты?

Посмотрел он в упор на Сережу – отчаянная мольба облегчить страдания застыла во всей его фигуре. Он не умел просить совета, он не знал, куда двигаться дальше.

– Пойдем завтракать. А там придумаем, как поступить.

Если бы Вася смог успокоиться и посмотреть со стороны, то заметил бы, что принимали хозяева с теплом. Он ходил по дому в пальто в надежде отправиться в обратный путь и не заметил, как оказался за столом. В гостиной он видел фотографии родителей и книги, и ту, что была первая, Сережей написанная и не признанная. Он так ее и не прочитал.

Вася отвык совершенно от еды домашней, и по мере того, как он угощался Лениной стряпней, веки его тяжелели. И чай ароматный с травами пьянил. И луч солнца, упавший на стол через графин с водой, радовал глаз, и Вася подставил ему свою ладонь, прикоснувшись к радуге. И прошло еще немного времени, как Александров-старший уснул, так и не сняв пальто, сидя на диване в гостиной. И не вспомнил он потом, как на диван этот сел. Засыпая, привиделось ему, как Леночка Сережу нежно обнимала и косу свою, походившую на сплетенные ветви молодого дерева, под куртку прятала, и как провожал брат жену свою на работу, и последнее, что он подумал, –зачем ей уходить прямо сейчас, ведь здесь было так тепло и спокойно.

***

Прошло несколько дней перед тем, как на пороге дома Александровых появился Петр. Самолично. Поздним вечером. Братья ушли на прогулку на реку, а дома к ужину их ждала Лена.

Сперва Петр не намеревался проходить, хотел подождать в машине, но хозяйка переубедила его, пообещав ароматный кофе.

Петр был холоден и надменен. Приземленные радости этого места его не трогали, непонятно, чем эти люди могли здесь довольствоваться, как эта блаженная Леночка, что стояла над плитой. Убожество он во всем этом видел. Сверхтехнологичная оснащенность и современность дома не придавали ему лоска в глазах Петра.

– Ты знаешь, что в цивилизованном обществе не готовят уже лет десять?

– Спасибо твоему отцу, что я этого не знаю, а то я никогда бы не попробовала лазанью в исполнении моего мужа.

Она смела быть снисходительной. Снисходительной и спокойной. Во власти Петра находились и ее жизнь, и жизнь ее мужа. Он мог одним звонком их оборвать, но не знал, как поселить в ней страх и уничтожить достоинство. Как смели они быть счастливее него, практически самого состоятельного и властного человека на земле.

– Мне все равно, как вы тут живете, когда они вернутся?

– Должны с минуты на минуту. Я тебе накрываю? Поужинаешь с нами?

– Нет, – отрезал Петр, но регулярно озирался на духовой шкаф. Пахло невообразимо вкусно.

В дом вошли братья. Скинув грязные сапоги, бурно дискутировали.

– Ну ты пойми, Вася, плохих, как и хороших, людей в этом мире очень небольшое количество. Тех, кто своими злом или добротой мир меняют. Но их влияние невозможно не заметить.

– А все остальные что?

– А все остальные –люди простые, с простыми тревогами и радостями, инстинктами выживания. Ты им эту формулу дашь – и опять начнется истерика. Нужно поменять ее действие, я практически придумал, что нужно услышать птице, чтобы она полиняла. Она же не умеет сама информацию фильтровать.

– Но ведь если масса объединится и вся полиняет, она тоже обретет влияние?

– Ну, сама по себе она не объединяется.

– Вот я приехал за своим источником объединения, – бесцеремонно прервал их беседу Петр Львович.

Братья не обрадовались гостю. Сергей нутром почувствовал опасность, исходящую от Петра, и прямиком прошел на кухню удостовериться, что Лена в порядке.

– Как же ты меня задолбал, Василий, своими приколами. Ну нахера тебе надо было бриться? У нас завтра встреча.

– И я не рад тебя видеть, Петц. И кто тебе сказал, что я на нее поеду?

– Потому что ты – моя собственность. Наденешь парик! А ты, – обратился он к Сереже, – готовься! К отцу скоро поедешь, если формулу доработал.

Вася вскипал, решительно это могло привести к драке, и только Сережа сумел разрядить обстановку, позвав всех к столу. Петина слабость к еде и уважение, которым проникся Вася к Лене, спасли бузотеров от рукоприкладства.

Они уселись за просторный, щедро накрытый стол и под нескончаемую критику Василия со стороны Минина приступили к трапезе. Чтобы не было беды, Сергей решил потушить недовольство в компании винами и крепкими напитками, сам же при этом не употреблял. Пир стоял горой. Минин хвастал своими достижениями, в надежде показать присутствующим людям всю их ничтожность, и не замечал, что не возымел его монолог должной реакции.

– Как поживает жена? – спросила Лена. За прошедшие дни Василий поделился своими переживаниями за судьбу Кристины.

Вася помрачнел. Момент его триумфа безвозвратно уничтожили, носом ткнув в воспоминания неприятные. Зачем, зачем ему опять нужно думать о жене. Все было решено и сделано. И больше он не хотел вспоминать.

– Жена в отъезде. Вернется неизвестно когда. Нам пора, Вася, вставай.

Петр допил свой стакан залпом и направился к выходу.

Вася смотрел на брата, на Леночку – ему очень захотелось вновь вернуться в этот дом. Найти Кристину и поселиться неподалеку. Быть может, он сумеет дописать с братом формулу для птицы счастья. Подходя к машине, он оглянулся и взглянул на манящий теплом свет окна, а в нем темнеющие силуэты брата и Лены. Видение его, окрашенное оттенками охры, растворялось в темноте глубокой ночи, по мере того, как автомобиль удалялся от дома.

Пока хмельной Петр не уснул, Вася все-таки попытался у него выяснить, где Кристина.

– Так ты говоришь, что Крис уехала, ты когда ее вернешь, а то мне скучно бывает.

– Не спрашивай у меня про эту дрянь.

– Почему ты так про нее? Она же потеряла ребенка. Твоего.

– А… про ребенка рассказала. Это она думала, что ребенка потеряла, потому что ей так сказали, потому что она, шлюха, спуталась с кем-то…

– И ты не знаешь, с кем?

– Нет, да и беременности не было…

– Как так?

– Да так, был разрыв кисты яичника, а ей сказали, что она ублюдка потеряла.

Петр ухмылялся как гиена.

Вася побелел – вы просто, чтобы помучить ее, так сказали?

– Вася, мой отец оттого находится у власти так долго, что владеет феноменальной хваткой и чутьем. Ей нужно было указать ее место. Вышло мастерски, если бы не скандал.

– Какая же ты гнида, Петр!

– А чего это тебя так задело? Подруженьку твою обидели?

– Какие же страшные суки!

– Да ты чего разошелся?

Александров кинулся на Петра, адреналин хлынул волной по организму. Вася хотел качественно искалечить сидящее рядом чудовище. После принятого алкоголя и из-за собственных крупных габаритов Петр не мог ответить и пропускал удар за ударом. Минин, закрываясь локтями, приказал водителю остановиться. Тот выполнил приказ, открыл дверь со стороны Александрова и за пальто вытащил его на улицу, повалив на землю у дороги. Небо вынимали из чернильницы ночи, и оно светлело. Наступил предрассветный холод, и птицы принялись славить приход нового дня.

Вася поднялся и от отчаяния застонал, шатаясь у дороги. Петр пристально наблюдал за ним, прижимая ушиб на скуле. И тогда Минин понял природу Васиных метаний. Понял, что все-таки добрался вечный соперник до жены его. Зрачки его вновь стали каплями едкой ртути, и гневом наполнилось сердце, и принял он страшное решение. Он расправил свои могучие плечи и тихо произнес:

– Заканчивай истерику, выдвигаемся.

Гниль глубоко разъела душу Петра и как сухой торф горела от ревности.

Василий затих, вернулся в машину и окончательно обмяк на сидении, почувствовав себя безвольной вещью. Они ехали еще примерно с полчаса, когда Петр приказал свернуть с трассы на бензоколонку и отправил Васю сходить облегчиться, пока заправят машину, потому что больше он на перерыв останавливаться не намеревался.

Александров, подчиняясь бездумно, хотел было зайти в постройку за магазином, но туалет оказался выгребной ямой с дыркой в полу. Вася никогда в жизни не видел подобного и оторопел от дикости отхожего места и смрада, от него исходящего. Как нашатырь, оно привело его в чувство. В углу вместо туалетной бумаги валялась книга. И не стоила бы она внимания, не окажись она одним из Васиных бестселлеров, разодранным для подтирания. И тогда разразился смех молодецкий на рассвете на бензоколонке у места отхожего. Смеялся Василий от абсурдности увиденного – вся его жизнь походила на эту книгу. Захлопнув дверь, махнул рукой, обошел кругом и помочился над оврагом, глядя на лес и поле.

Рассвет наступал своей неотвратимостью и простотой, убеждая Васю в том, что все было исполнено силой ему неведомой и неподвластной. Словно он являлся частицей вселенского творения. Частицей ничтожной, но в тоже время обладающей огромной силой, способной к научению, созиданию и безграничному росту. Он глубоко дышал и чувствовал наследие, сокрытое в его генах. И мочился он на уродов мира сего.

Этим ранним утром он был чист в своем праведном гневе, своих помыслах, надеждах и мочевом пузыре, что добавляло ему легкости физической. От удовольствия он вскинул руки вверх и потянулся сладко и протяжно, окончательно убедившись, что теперь он будет жить иначе, в соответствии со своими новыми стремлениями, оставив всю дрянь в параше за спиной. Посмотрел на часы, чтобы запомнить точное время своего откровения.

И в тот момент что-то зажглось в его животе и растеклось теплом. И почувствовал он правильность своего нового выбранного курса, и придумал, как формулу доработать, чтобы птицы легко линяли, и решил, как найти Кристину и как молить ее о прощении. И накатил гул в ушах Василия поверх стука сердца радостного, и перешел гул в звон и потух в мгновение, когда растворились и лес, и овраг, и руки его, к животу прижатые, в белизне сияния, застившего глаза распахнутые.

И долго еще молвили люди, что видели в тех краях одинокого странника, из холода утреннего тумана выходившего. И слонялся молодец в печали и образом своим поэта великого напоминал. Молвили, что являлся он в рубахе белой, залитой алой кровью на боку, тряс головой с космами кучерявыми и маялся у дороги по направлению в столицу. И прилетала к нему из-за леса с рассветом птица серенькая и неприметная, и с ней он покой находил, и исчезали они в заре утренней. А другие молвили, что это все небылицы рассказывал лысый и больной на голову егерь, что по грибы в тех местах ходил и народ пугал. А потом и вовсе молва сошла на нет. И стали просто жить да поживать, ума наживать, а лиха избывать.

Конец.

Обложка создана специально для книги «Птица счастья» дизайн-студией MADE. https://www.instagram.com/made__in__made/