Loe raamatut: «Невероятный сезон», lehekülg 2

И от нее действительно сильно пахло скисшим молоком.

Когда тетя Гармония проходила мимо к окну, Калли потянула ее за рукав.

– Мы уже можем уйти? – прошептала она, указывая на испачканное платье. Она знала, что ведет себя грубо, но испорченный наряд и близость мистера Солсбери делали ситуацию невыносимой.

– Через минуту, дорогая. Сперва я должна попрощаться с миссис Солсбери.

Пока тетя разговаривала с подругой, мистер Солсбери предпринял последнюю попытку вовлечь Калли в разговор.

– Как вам Лондон, мисс Каллиопа?

Боже милостивый, и почему он так старался? Неужели не видит, что она хочет уйти? Или если не уйти, то хотя бы быть оставленной в покое?

– Очень понравился.

Мистер Солсбери явно ждал, что она даст объяснение. Когда она не сделала этого, он добавил:

– И что вам особенно нравится в Лондоне?

«Вы», – пронеслось в голове у Калли. Нет, так не пойдет. Она пыталась придумать что-то.

– Дамские шляпки. И… эм, солнце.

Мистер Солсбери задумался, отчего морщинка на его лбу стала глубже, и Калли вжалась в диван. Вероятно, теперь он считал ее не только неотесанной, но и глупой. Дамские шляпки? Солнце? Ее четырнадцатилетняя сестра Антея смогла бы ответить более элегантно.

Талия, сидевшая в кресле рядом, поджала губы. Калли знала это выражение: ее сестра отчаянно пыталась не рассмеяться. Над ней.

Можно уже уйти?

Наконец, тетя Гармония закончила разговор с миссис Солсбери. Калли никогда еще не была так рада, когда прощалась с новыми знакомыми. Она вскочила, присела в реверансе перед хозяйкой и бросилась к двери, когда кто-то схватил ее за руку.

Это был мистер Солсбери.

– Было приятно познакомиться с вами, мисс Каллиопа.

– Я оказала вам честь, – ответила Калли.

Услышав сдавленный смешок Талии, она осознала сказанное. Ее лицо вспыхнуло.

– То есть вы оказали мне честь. Вы оказали мне честь. – Она собрала то, что осталось от ее достоинства, пулей вылетела из салона и побежала по лестнице к входной двери. Натянула короткий жакет на промокший рукав и вышла, чтобы ждать у экипажа.

Когда они усаживались, Талия сказала:

– Похоже, мистер Солсбери произвел на тебя сильное впечатление, Калли.

Тетя Гармония просияла.

– О, прелестный молодой человек! Он бы прекрасно подошел тебе, Каллиопа.

«Мистер Солсбери не прикоснется ко мне и десятифутовым шестом», – подумала Калли. Ей пришлось осадить тетю прежде, чем та попытается устроить новые неприятные встречи.

– О, пожалуйста, не надо сватовства, тетя. Я только приехала. Полагаю, мистер Солсбери достаточно хорош, но не думаю, что мы подходим друг другу.

Талия смотрела на нее, широко улыбаясь, будто знала, что сестра лжет. Калли отвернулась, устремив взгляд в окно, и скрестила руки на груди, хотя тугой крой жилета делал это затруднительным. Она жалела, что уже слишком взрослая, чтобы исцарапать сестру. Или по-детски надуться.

«Начинай так, как хочешь закончить», – всегда говорила мама.

Калли вздохнула. Если это действительно так, ее покорение высшего света началось плачевно.

III
Все, кроме меня, любят повес

Грация

В настоящее время астрономам известно, что в последние несколько лет доктор Бринкли, с помощью восьмифутового меридианного круга в обсерватории Дублина постоянно наблюдая периодическое отклонение нескольких неподвижных звезд от их средних положений, убедительно доказал существование у этих звезд годового параллакса.

Джон Понд, «Философские труды Королевского общества»

Примечание Грации: Лондонский сезон, он же ежегодный социальный параллакс, где роль каждого, кажется, меняется при смене точки зрения.

Со своего наблюдательного пункта в вестибюле Гардинеров Грация видела, как ее папа исчез в гардеробе, утопая под горой плащей. Она пожалела, что не может пойти с ним: ей бы больше хотелось исчезнуть в комнате, увешанной верхней одеждой, вдохнуть запах шерсти и горностая и укутаться в тепло и покой, вместо того чтобы стоять под яркой люстрой среди гостей, медленно поднимающихся по лестнице, чтобы поприветствовать хозяев, прежде чем войти в большой салон.

Ее мама наклонилась и легонько ущипнула ее за плечо.

– Стой прямо, дорогая, ты сутулишься.

Грация не могла понять, как можно сутулиться в корсете. Тем не менее она попыталась выпрямиться еще больше и потерла то место между коротким рукавом платья и длинными перчатками, куда ее ущипнула мама. Калли и Талия были одеты так же, но никто из них, казалось, не мерз и не стеснялся. Более пышный бюст Грации, приподнятый корсетом, которого она обычно старалась избегать, вываливался из платья. Хотя мама настаивала, что декольте идеально подходит юной леди, у Грации было столько веснушек, что она стеснялась. Она потянула вырез вверх, но мама поймала ее за этим и покачала головой.

Вот почему Грация предпочитала научные исследования светским мероприятиям. По крайней мере, она знала, что в случае первых не нужно извиняться за то, что взбредет в голову. Ей не хватало светских манер, которых ждала от нее мама, а на этой проклятой юбке было слишком много оборок.

Взгляд Грации снова упал на Калли. Со сжатыми руками и слегка приоткрытыми губами, та походила на ребенка рождественским утром. Грация расправила плечи. Ладно. Она не станет той, кто испортит кузине удовольствие от ее первого выхода в сезоне. Грация страдала весь вечер, ни разу не пожаловавшись, и развлекалась, планируя исследования, которые проведет, приехав домой.

Папа вскоре вернулся, и они поднялись по лестнице. Грация присела в реверансе перед мистером и миссис Гардинер и последовала за матерью и кузинами в переполненный салон. Калли схватила ее за руку.

Грация видела, что, несмотря на энтузиазм, та нервничает, ее кожа была бледнее обычного. Вслед за ними в зал вошла другая семья – тот молодой человек, который на днях напугал Калли, в сопровождении сестер. Как там его звали? Сан… Нет, Солсбери. Взгляд мистера Солсбери остановился на Калли, и его лицо просияло. В ответ та робко улыбнулась и крепче сжала руку Грации.

Солсбери подошли, поболтали с ними о чем-то и отправились в глубь зала. Хватка Калли на руке Грации ослабла.

– Никогда еще мужчина так не нервировал тебя, – заметила она.

Кузина вздохнула.

– Знаю. Прошу, давай больше не будем говорить об этом. Это деморализует.

Мама и Талия оказались втянуты в разговор со знакомой, но Грация решила не присоединяться к ним. Мама внушила ей, что она не должна находиться на светских мероприятиях без сопровождения, но ведь они с Калли могут сопровождать друг друга? Грация направилась к столику с закусками, потащив кузину за собой. Еда всегда поддерживала ее, когда она чувствовала себя неловко в компании, и давала возможность занять руки и провести время.

Папа преградил ей путь, за его спиной стоял темноволосый мужчина. Незнакомец был одет строго, в белую рубашку, жилет в тон и черный сюртук, оттенявший его загорелую кожу. Ни один из тех ярких цветов, которые, казалось, обожали представители высшего общества, но Грация смутно припоминала, как Калли объясняла, что по-настоящему искушенные джентльмены избегают цветных оттенков в одежде.

Папа сказал:

– Мистер Левесон, могу ли я представить вам свою дочь и ее кузину? Грация Элфинстоун и Каллиопа Обри.

Калли издала странный сдавленный звук. Когда Грация взглянула на нее, глаза той были широко распахнуты. Вероятно, она узнала это имя, но, поскольку оно не появлялось регулярно ни в одном из научных журналов, за которыми следила Грация, она понятия не имела, кто это.

Мистер Левесон склонил голову, а Калли и Грация присели в реверансе.

Папа продолжил:

– Мы с отцом мистера Левесона общались, пока он прискорбно не оставил нас несколько лет назад. Он был, как говорится, настоящий набоб¹ – нашел состояние и супругу в Индии.

Мистер Левесон поджал губы, его взгляд скользнул поверх головы Грации. Он явно желал гибели ее отцу, хотя она не могла сказать почему, то ли ему было скучно в его компании, то ли не нравилось, когда о его жизни рассказывали незнакомцам.

В любом случае она чувствовала, что начинает заводиться. Как смеет этот джентльмен так пренебрежительно относиться к ее папе? Он ничего не знал о них и, казалось, не хотел знать.

– Вы очень богаты, мистер Левесон? Как и ваш отец? – спросила она, распахивая глаза и надеясь, что выглядит невинной, а не одержимой. – Должно быть, это очень приятно, если избавляет вас от необходимости проявлять вежливость.

Калли ахнула, а папины брови сошлись на переносице. Но ее слова возымели должный эффект, заставив мистера Левесона обратить на нее внимание.

– И почему я должен стараться быть вежливым, – спросил он, – когда ваш отец представляет меня, рассказывая, откуда я родом, и упоминая доходы моего отца?

– Разве не принято, представляя кого-то в обществе, указывать на что-то контекстуальное, откуда человек родом, чем занимается? Представление предполагает возможность более длительного общения, и в этом случае может быть полезно узнать что-то о человеке, с которым вас знакомят. В данном случае я рада контекстным сведениям и вашему ответу, он говорит о том, что это – не то знакомство, которое я хотела бы продолжить. Доброго дня, мистер Левесон.

Она начала поворачиваться, когда его голос остановил ее.

– Как удобно для вас, мисс Элфинстоун.

Нахмурившись, она обернулась.

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– Использовать моральное превосходство в качестве щита, прикрывая им свои предубеждения. Довольно удобно.

– Мои что? – Она шагнула к нему, смутно осознавая, что Калли пытается схватить ее за руку. – Это вы, сэр, отмахнулись от нас, как от чего-то неинтересного, едва нас познакомили. Без сомнения, потому, что мой отец недостаточно важен и богат для вас, а я – не бриллиант чистой воды.

Улыбка, промелькнувшая на его губах, была неприятна.

– Разве, будучи представленной мне и узнав, что я – англо-индиец, вы не сочли себя оскорбленной? Гораздо безопаснее выразить презрение к моему поведению, нежели признать предвзятое отношение к моей расе. Вы не первая англичанка, которая делает подобные заявления.

Грация глубоко вздохнула, тщательно взвешивая ответ.

– Мне неприятна не раса, которую никто не волен выбирать, но манеры, которых вы придерживаетесь. И поскольку этот разговор никому из нас не доставляет удовольствия, предпочитаю закончить его. Хорошего дня, мистер Левесон.

С решимостью, которую не вполне ощущала, Грация взяла отца под руку, Калли – за руку и потащила обоих прочь от мистера Левесона.

– Грация! – воскликнул отец, когда они оказались вне пределов его слышимости. – Как ты могла так говорить с мистером Левесоном?

– Он был груб, – ответила Грация, смущенная теперь, когда ее эмоции стихли. Ей никогда не удавалось долго сдерживать гнев. Мистер Левесон вел себя грубо, но ее поведение едва ли можно высоко оценить, и это раздражало ее больше, чем его грубость. Предубеждена ли она против него, узнав, что его мать была индианкой? Она так не думала, но, как ученому, ей следовало внимательнее изучить собственную реакцию.

– Грация, ты хоть знаешь, кто это? – спросила Калли. – Мистер Левесон – самородок. Он молод, но повсюду вызывает восхищение своим вкусом. Его называют новым Красавчиком Браммеллем. Даже принц-регент высоко отзывается о нем. Оскорбишь его, и тебе лучше не показываться в обществе.

Чувство вины кольнуло ее. После всех усилий мама не переживет, если Грация испортит свои перспективы в первый же вечер в свете. С другой стороны…

– Хорошо, – сказала она. – Если все надежды для меня потеряны, мама не станет настаивать, чтобы я вела бессмысленные вежливые беседы, и я смогу вернуться домой.

Папа похлопал ее по руке.

– Уверен, до этого не дойдет. Я поговорю с мистером Левесоном, извинюсь и объясню, что ты всего лишь защищала меня.

– Я бы не хотела, чтобы ты делал это, папа. Извиняться должен он, а не ты.

Но отец не захотел слушать. Он пробрался сквозь толпу к мистеру Левесону и начал что-то говорить. Однако тот не обращал на него внимания. Его взгляд был прикован к Грации, и от выражения его лица у нее по телу пробежала дрожь.

Она отвернулась. Отвратительный человек. Пусть погубит ее, если может. Ей наплевать на него, на все, что бы он ни сказал и ни сделал.

Грация направилась к столику с закусками, забыв о намерении остаться с Калли. Несколько приятных минут она провела, изучая выбор, прежде чем остановиться на изящно оформленном шоколаде. Пока сладость растекалась по ее языку, она почувствовала себя в целом намного лучше. И взяла еще одну шоколадку.

– Мисс Элфинстоун?

От удивления она едва не подавилась. И обернувшись, почувствовала, как жар разливается по лицу.

Мистер Левесон стоял перед ней, протягивая бокал с лимонадом, и улыбался. Сердце Грации странно затрепетало. С его стороны было решительно несправедливо выглядеть настолько красивым. Если бы жизнь строилась на справедливости, лицо человека отражало бы его сердце, и девушки знали, каких мужчин стоит избегать, едва взглянув на них. В конце концов, ядовитые животные часто обозначают себя цветом, погремушками или как-то иначе. Почему не люди?

Грация отвела взгляд от мистера Левесона в поисках Калли или отца: кого-нибудь, кто спас бы ее от этого разговора. Но кузина разговаривала с мистером Солсбери, а отец лишь ободряюще улыбался, стоя в нескольких футах от нее.

Грация взяла предложенный лимонад. Ей отчаянно хотелось выпить бокал до дна, лишь бы избежать разговора с мистером Левесоном, но она боялась, что, если попробует, тот скажет что-нибудь предосудительное, отчего она втянет лимонад носом и остаток вечера проведет, снедаемая унижением, мучаясь от жжения в носу. Хотела бы она, чтобы ее рассуждения об унижении и горящем носе основывались на чистой теории, но, к сожалению, это было не так.

Мистер Левесон стоял, разглядывая ее. Его взгляд скользнул от ее макушки – неужели волосы уже растрепались? – к бледно-розовому платью, на выборе которого настояла ее мама. Легкая гримаса отвращения искривила его губы, и гнев зажегся у нее внутри. Ей стало интересно, что не понравилось ему больше: чрезмерные оборки на платье или она сама. Как смеет он пытаться заставить ее почувствовать себя ничтожеством?

После долгой паузы мистер Левесон спросил:

– Ваш отец сообщил, вы хотели мне что-то сказать?

Грация сжала губы. Папа предполагал, что она извинится, без сомнения. Но она не станет этого делать. Лучше умереть.

– Я уже высказала вам все, что хотела, сэр. – Она очень осторожно отхлебнула лимонад, и приличия заставили ее добавить: – Спасибо за угощение.

– Очень хорошо, – ответил он. – Но признайтесь, вы намеренно желали оскорбить меня? Если не из-за моей расы, то, возможно, из-за статуса? Есть те, кто считает своим моральным долгом пренебрегать людьми моды, будто изысканность одежды свидетельствует о нищете души.

Грация невинно распахнула глаза.

– Вы – человек моды? Признаюсь, никогда не слышала о вас до сегодняшнего вечера.

Он громко расхохотался. От этого звука по телу Грации пробежала восхитительная волна, хотя она безжалостно подавила желание улыбнуться.

– О, очень хорошо, мисс Элфинстоун, – сказал он. – Примите ли вы мои извинения за проявленную грубость и позволите начать наше знакомство заново?

Грация заколебалась. В мистере Левесоне было нечто привлекательное, когда он не вел себя грубо, а ей не хватало друзей в Лондоне. Но нельзя было забывать, что в первые же минуты знакомства он пробудил в ней все самое худшее.

Мистер Левесон улыбнулся.

– Ну же. Большинство находят меня приемлемым. Мне даже говорили, что моя дружба может придать определенную привлекательность чьей-то репутации.

Это решило все. Если и было что-то, чего Грация терпеть не могла – хотя на самом деле ее много чего раздражало, – так это тщеславия, числившегося в ее списке ненависти под номером один.

– Боюсь, это невозможно, сэр.

Прохлада скользнула по его лицу, стирая всякую мягкость.

– Нет? Прошу вас, скажите почему?

– Мне не нравятся богатые красивые мужчины. – Грация пожалела об этих словах, едва они сорвались с ее губ. Ей следовало закончить разговор и уйти подальше от мистера Левесона.

– О, так вы действительно находите меня красивым? Очень великодушно с вашей стороны. – Его глаза блеснули. – Интересные у вас принципы. Многие в высшем свете ставят внешность и богатство среди приоритетов.

Грация собиралась завершить разговор. Но не смогла удержаться от ответа.

– Значит, эти люди дураки. Почему красивая внешность, то, что в равной степени можно отнести к удаче и наследственности, ценится так же высоко как то, что требует настоящих усилий? Красота увянет, деньги потеряются, но добрый характер – это то, на что можно всегда положиться. – Она заставила себя встретить его насмешливый взгляд. – И, к сожалению, вы и подобные вам привыкли, что перед вами заискивают за качества, которых вы недостойны, поэтому с пренебрежением относитесь к тому, что могло бы принести вам и вашей будущей супруге наибольшее счастье – воспитанию характера. – Ей пришло в голову, что он, возможно, уже женат, и в таком случае она только что оскорбила и его, и его жену. Ах, и пусть. Она намеревалась смирить его гордость и теперь не отступит.

Вокруг послышались ахи. Они вдвоем, кажется, собрали аудиторию. Грация не могла заставить себя взглянуть на отца, увидеть его неодобрительное лицо среди слушателей.

Но мистер Левесон не казался ни разъяренным, ни даже оскорбленным. Легкая улыбка играла в уголках его губ… довольно изящной формы, хотя Грация и не собиралась обращать на них внимания.

– Вы оказали мне честь, открыто дав мне оценку. Позвольте отплатить вам тем же. Вы гордитесь, что вы – разумная девушка, даже с характером. Поскольку вы не отличаетесь ни умом, ни красотой, вы считаете, что никто не может быть настолько одарен. Но поверьте, мисс Элфинстоун, многие в высшем свете представляют собой нечто большее, чем красивый фасад, и с вашей стороны было опрометчиво делать столь поверхностные предположения.

Затем небрежно, будто не сразил ее только что своей речью, мистер Левесон выбрал шоколадку, отправил ее в рот, кивнул Грации и ушел. Ахи вокруг превратились в смешки, собравшиеся вокруг люди смеялись его ответу. И над ней.

Грация моргнула. Она спровоцировала своей прямотой такую реакцию мистера Левесона, отчего ей стало стыдно. В зале сделалось слишком жарко и тесно. Ей требовался воздух. Перед глазами все расплывалось, она поставила бокал и пошла к французским дверям, выходящим в сад. Она не доставит мистеру Левесону – или кому бы то ни было – удовольствия видеть, как она плачет.

IV
Безумное, плохое и опасное знакомство

Талия

 
Вы в Лондоне теперь, огромном море,
Которого приливы громогласны и в то же время глухи,
На берег изрыгает он обломки и все же воет, требуя еще.
Однако что за клады таит в своей глуби он, посмотри!
 

Перси Биши Шелли

Лондон оказался совсем не таким, как ожидала Талия.

Ее первое настоящее событие в сезоне, первая возможность встретиться и пообщаться с величайшими умами, но все, что они обсуждали: ужин, погода и чудовищно неприличное платье, в котором появилась леди Как-Ее-Там, подошедшее бы девушке лет на двадцать моложе. Хотя Талия видела эту даму и была совершенно уверена, что тетя Гармония сказала бы, что подобное платье решительно не годится для юной леди. Сама Талия восхищалась смелостью этой женщины носить то, что ей нравится.

Она поговорила со знакомыми тети и встретила несколько новых лиц, но никто из них ее не вдохновил. Даже поэт, которому ее представили, разочаровал ее – бросив какую-то чушь о ее лице и предложив лимонад.

Короче говоря, Талия скучала.

С немалым облегчением она заметила высокую фигуру Адама Хетербриджа и помахала ему. По крайней мере с Адамом у нее состоится разумный разговор.

– Нравится твой первый вечер? – спросил он, обойдя группу пожилых женщин. – Гардинеры должны гордиться собой. Тут не протолкнуться.

– О, прошу, не нужно разговоров о вечере. Или о еде. Или о погоде, – взмолилась Талия, оглядываясь вокруг. Тетя Гармония увлеченно беседовала со знакомой и не стала упрекать племянницу за то, что она плохо отозвалась о вечере. – Это все, что я слышу сегодня. Расскажи что-нибудь о том, что изучаешь. Поделись мыслями.

– Моя бедная Тудли, – сказал Адам, смеясь. – Неужели ты думала, будто золотое лондонское общество станет тратить время на обсуждение современных идей.

– Кто-то должен. Где-то.

– Несомненно. Но едва ли в бальной зале, и определенно не с юными незамужними леди. Когда ты станешь модной молодой матроной, но сейчас….

– Какая неразрешимая головоломка. Я должна выйти замуж, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы вразумить меня, но как смогу выйти замуж, если меня так никто и не вразумил? Может случиться, что я закончу с каким-нибудь дураком.

– Не могу представить столь ужасной участи. Твой ум очевиден для любого, кто тебя встречает, и только полный дурак сделает предложение руки и сердца той, кто намного умнее его, и настолько большого дурака ты сразу разглядишь, так что ты в полной безопасности.

– Кажется, никогда ты еще не говорил мне что-то настолько приятное, Адам.

– Наслаждайся. – Он смотрел на нее, слегка улыбаясь. – Принести тебе лимонада?

– Нет, – сказала она с легким отчаянием. – Один поэт уже предлагал мне лимонад.

– Ты действительно в ужасном положении, если поэт не в силах предложить тебе ничего лучше, – заметил Адам. – О чем бы ты хотела поговорить? Я перечитывал речь королевы Елизаветы к войскам в Тилбери. Помнишь, много лет назад мы читали ее вдвоем?

– Как могу забыть? Мы поспорили из-за нее, и ты два дня не разговаривал со мной.

Талия всегда восхищалась королевой, которая держалась независимо даже с величайшими умами своего времени: Эдмундом Спенсером, Уильямом Шекспиром, сэром Филипом Сидни и Мэри Сидни – и сохраняла трон, не нуждаясь в короле.

– Ты решил, что она поступила глупо, привлекая внимание к своей женственности, когда сказала: «Знаю, что у меня тело слабой, немощной женщины, но сердце и дух – королевские».

– А ты говорила, что многие солдаты уже считали ее слабой потому, что она женщина, так почему бы не признать это и не подчеркнуть нечто более важное, ее мужество, не уступающее мужскому.

– Она называла себя принцем, – сказала Талия. – Напомнила им, что она – их король перед Богом, и они обязаны повиноваться ей.

– Но она не была королем… она была королевой.

– Имеет ли значение титул или тот, кто за ним стоит? Она оставалась суверенной правительницей Англии.

– И женщиной, – сказал Адам.

– Считаешь, это умаляло ее достоинства? – спросила Талия, и в ней вспыхнул знакомый огонь спора. – Я бы сказала, ей приходилось быть умнее и сильнее, потому что она знала, ее будут недооценивать.

– Ты говоришь о Елизавете или о себе? – спросил Адам.

Талия покраснела. Он никогда не узнает, каково это, быть молодой женщиной, которую недооценивают из-за ее пола и потому, что она молода и хороша собой. Но она не хотела обсуждать это с Адамом, поэтому сказала:

– Ты ошибался тогда, ошибаешься и сейчас.

Он улыбнулся.

– Если соглашусь, что ошибался… и продолжаю это делать, признаешь, что тебе уже не скучно?

Она невольно улыбнулась.

– Очень хорошо, мне больше не скучно. Но как меня характеризует то, что я предпочитаю хороший спор с тобой общению в обществе?

– Как человека с хорошим вкусом. – Адам, слегка нахмурившись, оглядел зал. – Черт возьми, здесь слишком много людей, чтобы кого-то разглядеть. Я хочу найти нескольких старых приятелей по Оксфорду, познакомлю тебя с ними, если только смогу. Не могу обещать, что они будут спорить с тобой так же хорошо, как я, хотя, думаю, они тебе не наскучат.

Талия с сожалением посмотрела ему вслед. Ее тетя была погружена в беседу, и Талия не собиралась присоединиться к ней, но не могла и оставить ее. Молодой женщине не полагалось разгуливать на таких вечерах по залу без сопровождения. Она остановилась в замешательстве, пытаясь понять, как улыбаться, чтобы никто, глядя на нее, не пожалел ее из-за того, что ей не с кем поговорить.

Легкое прикосновение к руке заставило Талию обернуться. Рядом стоял мужчина… высокий, почти как Адам, с лицом, черты которого были такими поразительными и изящными, что Талия могла лишь смотреть. Будто один из мастеров эпохи Возрождения, Микеланджело или Донателло, нарисовал его по своим эскизам.

– Прошу прощения, – тихо произнесло видение. – Знаю, что не подобает заговаривать, когда нас не представили друг другу, но я случайно услышал ваш разговор. Я восхищен вашей энергичной аргументацией и понял, что мне очень хочется узнать ваше имя.

Талия замерла. Что-то сильно влекло ее к этому незнакомцу, и дело было не только в том, что он являлся самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо встречала. Но она знала, что скажет тетя Гармония о ее разговоре с джентльменом, которому ее не представили.

Тетя, однако, продолжала шептаться, прикрывшись веером, и не обращала на Талию ни малейшего внимания. Какими бы сплетнями она ни делилась, они, вероятно, были стоящими.

Незнакомец продолжил.

– Вы кажетесь разумной девушкой… слишком разумной, чтобы следовать нелепому обычаю. В конце концов, что такое знакомство на вечере, как этот? Предположительно, все присутствующие приглашены хозяевами, так что какие могут быть возражения против того, чтобы мы познакомились? Намекать, что нам не следует разговаривать без представления, – оскорбить вкус хозяев, равно как и наше собственное суждение.

Талия выпрямилась, отвечая на улыбку, затаившуюся в его темных глазах. Прежде она не очень задумывалась об этом, но он был совершенно прав. Это не то же самое, что заговорить с неизвестным человеком на улице.

– Талия Обри, – сказала она, протягивая руку в перчатке.

– Джеймс Дарби, – ответил он, крепко пожимая ее. Не слишком сильно, но и не слишком вяло. Что-то вспыхнуло в Талии от его прикосновения.

– Вы из Лондона, мистер Дарби?

– Я родился во Флоренции, но получил образование здесь, в Англии, у дяди, который стал моим опекуном после смерти отца, в поместье в Сассексе. Так что я не лондонец, хотя к настоящему моменту неплохо знаком с этим городом. А вы? Я бы предположил, что вы не из Лондона, иначе сразу бы поняли, что в моем акценте нет истинно-лондонского звучания.

– Я из Оксфордшира, – призналась она. – Значит, вы изучаете акценты, мистер Дарби?

– Ах, это мой старый конек! На самом деле, мисс Обри, я изучаю практически все и делаю это со времен учебы в Оксфорде. Языки, нравы, натурфилософию. Мой дядя предпочел бы, чтобы я посвятил себя одному курсу, но не считаю возможным ограничивать себя, когда мир так увлекателен.

– Каким скучным казался бы мир, останови мы свой выбор на одной ветви идей! Я обнаружила, что очень часто идеи подпитывают друг друга: изучение природы могло бы вдохновить поэта, а слова поэта – вдохновить философа.

Мистер Дарби улыбнулся ей сверху вниз.

– Вы здесь в хорошей компании. Многие из нас предпочитают дебаты танцам, поэзию – позерству. Вы читали последнее стихотворение Перси Шелли «Гимн интеллектуальной красоте»? Оно вышло лишь в январе этого года.

Талия покачала головой.

Она, конечно, знала о Перси Шелли – он изрядно шокировал светское общество, когда сбежал в Европу с дочерью Мэри Уолстонкрафт, Мэри Годвин. Но она не была знакома с его творчеством, так как папа не выписывал литературных журналов.

– Великолепные стихи, – сказал мистер Дарби. – Думаю, вам бы понравились. Шелли утверждает, что красота придает смысл безбожному миру.

 
Один лишь свет, туманом скрывший горы,
Иль музыка ночного ветерка,
Звенящего, как струны инструмента,
Иль лунный блеск на глади ручейка
Привносит правду в жизни тяжкий сон.
 

Когда мистер Дарби закончил цитировать, Талия молчала. У него был хороший голос для поэзии: низкий и чистый, и образы, рождавшиеся в стихотворных строках, тронули ее сердце. Но, как дочь викария, она не могла полностью согласиться.

– Вы верите в это? – спросила она. – Несомненно, наш мир достаточно велик, чтобы вместить в себя истины, отличные от божьих. – Их беседа приближалась к ереси, и Талия находила ее более волнующей, чем следовало бы. Но принять идею или возможность – не то же самое, что принять веру, сказала она себе, и, кроме того, она наслаждалась вечером.

– Талия, – позвал Адам, наконец вернувшись в сопровождении невысокого, коренастого мужчины. – Позволь представить моего друга…

Он замолчал, увидев рядом с ней мистера Дарби. Коротко поклонился.

– Дарби. – Тот ответил легким поклоном.

– Хетербридж.

– Талия, могу я поговорить с тобой? – спросил Адам. Не ожидая ответа, он взял ее под локоть и повел прочь, оставив и друга, и мистера Дарби.

Талия выдернула руку.

– Нет причин вести себя так грубо. Что такого ты должен сказать мне, чего нельзя сказать перед мистером Дарби?

– Твоя тетя представила тебя этому джентльмену?

Талия не ответила. Она не хотела лгать Адаму, но не собиралась говорить, что представилась сама, и услышать от него лекцию о манерах.

– Позволь угадаю. Он заявил, что обычай быть представленными друг другу – устаревший пережиток светского общества.

Талия почувствовала легкий укол удивления от того, как хорошо Адам прочитал мистера Дарби.

– Ты его знаешь?

– Он учился в Оксфорде на курс младше. Я знаю его достаточно, чтобы понимать, это не тот, с кем тебе стоит знакомиться, Талия. Он дружит с Байроном, Шелли и прочими из этой компании, и о нем можно сказать то же, что Каролина Лэм сказала о Байроне: «Безумное, плохое и опасное знакомство».

Талия уставилась на Адама. Она никогда не видела, чтобы он с таким пренебрежением относился к кому-то.

– Ты ревнуешь.

Он потер переносицу.

– К Дарби? Не неси чушь. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Большое спасибо, но я способна постоять за себя. И мне едва ли грозит опасность в заполненном людьми зале в компании тети, дяди, сестры, кузины и более назойливого, чем необходимо, соседа. Я нахожу его хорошим собеседником, вот и все. Если хочешь знать, мы говорили о поэзии.

– Я тоже могу поговорить с тобой о поэзии, – сказал Адам, хотя Талия знала, что он едва ли находил что-то более утомительным, чем придумывание рифм.

 
– Жил был тюльпан, его звали Дарби,
Он соблазнял собой мисс Обри,
Скользкие речи скрывали жеманство,
Безвкусица – голову морочила ей.
 

Адам закончил, взмахнув рукой достаточно широко, чтобы привлечь взгляды окружающих. Даже тетя Гармония, казалось, наконец заметила, что что-то происходит, посмотрев на них с напряженным выражением лица.

Несколько противоречивых эмоций боролись в груди Талии. Ей хотелось рассмеяться, но также и возмутиться из-за самонадеянности Адама. Она отказывалась следовать требованию человека, которого знала так долго, такого ординарного, как ее друг.