Loe raamatut: «№ 3», lehekülg 18

Глава восемнадцатая

Пятое октября.

Дождь по-прежнему шел. Взяли по зонту, по целлофановому дождевику, поехали искать то самое старообрядческое кладбище.

– Как мы его найти-то собираемся? – ворчал я, управляя машиной, – И что мы там делать будем?

– Как-нибудь сориентируемся, надеюсь, – отвечала Ася, – Что там делать – не знаю, но посмотреть стоит.

Подъезжая к Курганам, я притормозил возле обычного местного кладбища, предложил Асе выйти из машины, пройтись и по нему. Вооружившись зонтами, принялись обходить все вдоль и поперек, внимательно осматривая надгробья, изучая даты смерти.

Тяготило чье-то присутствие, периферическим зрением улавливались какие-то фигуры, рассмотреть их не удавалось. Со стороны, наверное, странно выглядело, как я время от времени вздрагивал и оглядывался.

– Сережа, ты что-то чувствуешь, да? – заметила это Ася.

– Нет, – соврал я, – Просто на кладбище давно не был, немного напряжен. Сейчас мы идем, зонт частично обзор закрывает, с него вода капает, кажется, что что-то мелькает по сторонам.

– У меня такие же точно условия: и зонт, и вода капает. Но мне ничего такого не кажется, – заявила Ася.

– Ладно, признаюсь: я вижу души покойников, – решил я отшутиться, – Они высовывают головы из своих могил и смотрят на нас. Некоторые рожи корчат и неприличные жесты демонстрируют.

– Сергей! Это, во-первых, не смешно, а во-вторых, я нисколько не удивлюсь, если ты и не шутишь, – заявила Ася и быстро, оглядываясь по сторонам, сложила свой зонт, пристроилась под моим, взяв меня под руку.

– Страшно, да? – шепотом спросил я.

– Нисколечко, – обманула меня Ася.

Еще издали, из-за множества ярких венков с цветными лентами, мы увидели совсем свежую могилу с абсолютно новым крестом, подошли к ней, убедились, что она принадлежала Яну Моисеевичу; оказалось, что его фамилия была Лернер, что, как я позже выяснил, в переводе с идиша означает «учитель». Странно, что не в меру разговорчивый Вениамин Янович забыл нам про это сообщить.

Постояли, посмотрели, пошли дальше.

«Видимо не иудей по вероисповеданию, – промелькнуло в голове, – Либо атеист, либо был крещен. Первое более вероятно. И почему же атеистов хоронят, используя атрибуты окружающего их религиозного большинства? Может быть пора уже придумать какие-нибудь специальные погребальные ритуалы и особые символы для обозначения их мест захоронения; скажем использовать изображение змеи или совы, как символ ума, мудрости и здравого смысла; и прекратить, наконец, тыкать крестами в каждую могилу…»

Кладбище было небольшим, на его детальное изучение ушло не больше часа. Самое старое обозначенное захоронение было датировано тысяча девятьсот двадцатым годом, причем, памятник был относительно новым, то есть родственники у покойника остались и присматривали за могилой. Ни одного дорогого надгробья нам не встретилось, все было скромно. Даже на могиле местного чиновника Андрея Григорьевича памятник не сильно выделялся из общей массы.

– Ну что, похож? – спросила Ася, когда мы стояли перед его могилой.

– Кто? – тормозил я.

– Андрей Григорьевич, – пояснила она, – Я имею ввиду, похож ли тот, которого ты тогда во сне видел, на этого, на портрете.

С медальона на нас смотрел полный мужчина, средних лет, с усами.

– Не знаю, – ответил я, – Деталей внешности из сна я не помню. Типаж такой же. Тут он моложе, ясное дело…

Постояли минут пять молча, пошли дальше. Я еще оглянулся: Андрей Григорьевич с портрета провожал нас своим грустным взглядом. В общем-то, многие лица на надгробьях делали то же самое. Меня это не удивляло и не пугало по одной простой причине: еще в детстве я заметил, что изображенные покойники на надгробных памятниках имеют живой, подвижный взгляд.

Очень нас поразило, что значительное число захоронений было сделано в период с шестьдесят седьмого по семьдесят шестой. Нами было насчитано больше семидесяти таких могил, причем около пятидесяти из них, принадлежали мужчинам, очень часто молодым. Общее число занятых мест не стали высчитывать, но, исходя из числа рядов и приблизительного количества могил в каждом, сделали вывод, что всего их там было около пятисот. То есть, можно было и в уме посчитать, что в среднем за девяносто семь лет (если считать от самого старого захоронения), в среднем за год умирало около пяти человек, а за девять лет с шестьдесят седьмого по семьдесят шестой – больше девяти. Разница почти в два раза.

Я очень надеялся обнаружить могилу цыгана Тишки, но этого сделать так и не удалось. Было там десятка полтора заброшенных, заросших и ничем не обозначенных могилок, не исключено, что одна из них принадлежала именно ему.

Вернувшись в машину, обсудили то, что увидели, затем только двинулись дальше.

***

– Притормози, пожалуйста, – попросила меня Ася, когда мы уже выехали из Курганов, – Вон туда глянь, там возле леса за лугом что-то виднеется.

И действительно, метрах в пятистах от дороги, в том направлении, куда указывала Ася, между лугом и пролеском, виднелся участок земли, поросший кустарниками, по периметру которого виднелись столбы, напоминавшие заборные. Дороги к тому месту видно не было, а прямо по лугу ехать я не решился, поэтому машину припарковал, двинулись пешком.

Не зря. И резиновые сапоги были кстати, так как трава только издали казалась невысокой, а на самом же деле, местами она была выше колена, а кое-где под ней имелись лужи с вязкой грязью.

Выбирая места посуше и поровнее, приходилось петлять немало, сил и времени отдали прилично, несмотря на кажущуюся близость предполагаемого кладбища. В итоге, достигли кое-как цели, убедились, подходя, что это действительно то, что мы искали.

Оно представляло собою прямоугольную полосу земли, шириной метров в пятьдесят и длиной около ста, проходившую между лесом и лугом; по ее периметру были вбиты черные деревянные столбы, пропитанные каким-то мазутом, местами остались поперечные перекладины.

То, что это было именно кладбище, сомнений не вызывало, так как кое-где даже сохранились могильные насыпи; местами росли березки, сосенки, какие-то другие деревья. Было понятно, что еще лет двадцать – и кладбище будет полностью поглощено лесом; а потом еще столько же – и уже никто даже не будет знать, что на том месте когда-то хоронили людей. Да даже тогда, не зная заранее, что это есть на самом деле, осевшие, заросшие, хаотично разбросанные, неравные по высоте и размерам курганчики могилок, можно было либо просто не заметить, либо принять за какие-то природные неровности. Но!.. В ближнем, левом от нас углу погоста, находилась заметная могильная насыпь, увенчанная потемневшим восьмиконечным деревянным крестом с «крышей». Не раздумывая, мы синхронно двинулись в его сторону, путаясь и спотыкаясь в зарослях, стараясь не наступать на могилы.

Ощущения на том кладбище были совсем иными: не чувствовалось страха, чьего-то присутствия, я бы даже сказал, что ощутил некую умиротворенность.

Кое-как продрались к кресту, увидели на нем пожелтевшую пластмассовую табличку, с надписью печатными буквами, сделанными от руки, какой-то черной несмывающейся краской: Пермяк А.Н. 19.VI.1910 – 28.VII.2015.

– Ну, и что ты думаешь об этом? – спросила Ася, фотографируя могилу и крест с разных сторон.

– Думаю, что взаимосвязи никакой нет, – ответил я, – Я был почти уверен, что умер он восемнадцатого июля, когда твой отец с другом на рыбалку сюда ездил. А по факту получается, если я правильно помню даты, скончался он через день после отъезда вашей компании отсюда, понимаешь?

– Да, понимаю, – задумчиво произнесла Ася.

Я зачем-то коснулся креста, и меня словно током шибануло, я одернулся, сделал резкий шаг назад, чуть не оступился и не упал при этом; в тот момент я был готов поклясться чем угодно, что на секунду увидел стоявшего за крестом старика, сгорбленного, худого, с длинной седой бородой, кивающего мне. Да, я испугался, но не от самого видения, а от неожиданности.

– Что случилось?! – вскрикнула Ася.

– Ничего страшного, – неуверенно проговорил я, а потом нервно затараторил: – Поехали к сельсовету, поговорим с Петровичем. Он принимал участие в похоронах, возможно, знает, правильную ли дату смерти указали на табличке. Предполагаю, что здесь указан не день смерти, а день, в который его нашли, ну или просто примерную дату поставили, понимаешь?

– Да, но что нам это даст? – удивилась Ася.

– Ничего не даст, – признался я, – Но так я хотя бы буду уверен, что правильно ситуацию представляю…

***

Припарковались возле сельсовета, выходить не стали. Позвонил Петровичу, он был на месте, я попросил его выйти. Через минуту прискакал удивленный нашему приезду Петрович, я пригласил его сесть в машину на заднее сиденье.

– Ну, слухаю, што здарылася?²¹¹ – спросил он, расположившись за мной.

– Слушай, Петрович, – начал я, – Ведь ты, как я понял, участвовал в похоронах Анисима, так?

– Гэтага кацапа старога? Ну да, трохі прымаў,²¹² – подтвердил он.

– Мы просто слышали, что когда его нашли, он уже не совсем, скажем так, свеж был, так? – продолжал я.

– Ну да, – согласился Петрович, – Дзве нядзелі, а то і больш праляжаў, я думаю. Гэта яшчэ добра, што ён сам па сабе худы, сухенькі, там і гнісці асоба нечаму было, а так і зараз бы у хаце ягонай смярдзела…²¹³

– Я понял, – прервал я, – А вот мы сейчас были на кацапском кладбище, видели его могилу, и нас удивило, что указана точная дата его смерти. Я же так понимаю, что точную дату никто не устанавливал, верно?

– Канешне, каму ж гэта трэба было! – подтвердил Петрович мою догадку, – Дакладных чысел не памятаю, але яго дзесьці ў пятніцу знайшлі, калі я не памыляюся. Ну, ці ў суботу… Не, усё ж такі ў пятніцу, я ўпеўнены. Тады яшчэ перажывалі, што да панядзелка чакаць прыдзецца, пакуль яго пахаронюць, а ён ужо весь буры ажно быў. Ды і на мордзе ж ляжаў, паўморды стала чорнай. Вось. Першым, як яго знайшлі, Грыгор’евіч туды прыехаў, а потым ужо і мянты з дактарамі. Мяне там не было, Грыгор’евіч мне расказваў, што спыталі ў яго, ці трэба забіраць, каб ускрывать. Грыгор’евіч, неяк, ні да, ні не. Ну яны і напісалі, што тры дні назад памер, ды паехалі. Анісіма гэтага і ня мылі амаль. Так, морду спіртам працёрлі, пераклалі ў ягоны жа гроб – ды і усё. У панядзелак, памятаю, я папа́ гэтага ажно з Барысава вазіў туды і абратна. Поп гэты ўжо Анісіма тут адпяваў, а Грыгор’евіч вапросы вырашаў, каб пахаваць Анісіма менавіта на кацапскім кладбішчы. Там нейкія закруты, замуты былі, ня ведаю падрабязнасцей. У выніку, пахаранілі яго. Поп малайчына такі, ажно ў хату пайшоў, не пабаяўся смраду, ды яшчэ і мяне заставіў з Пашкам – унукам Іванаўны – Анісіма таго варочаць. Аставілі яго ў той жа адзёжы, толькі у трапку нейкую завярнулі. Вось. На трактары гроб павезлі. Я́му нашы жа мужыкі капалі. А там цяжка, казалі, капаць было: бур’янам ды кустамі ўсё пазарастала, карэнні… Ну вось і ўсё, што ведаю.²¹⁴

– Так, еще раз, – выслушав все, решил я окончательно убедиться в главном, – То есть, умер Анисим на недели две раньше, чем указано в документах, и на табличке, так?

– Ну дык да, а як жа інакш? Ды і бабкі казалі, што яго нядзелі дзве точна не відаць было, а то і больш…²¹⁵

– Что и требовалось доказать, – обратился я к Ася с этими словами.

– Дык, а нашто вам гэтае ўсё патрэбна-та?²¹⁶ – полюбопытствовал Петрович.

– Так вроде же и так все знают, что мы книгу готовим исторического содержания, – ответил я, – А Анисим – очень важная персона, ведь он был последним старовером, прожил жизнь длиннющую, про него нельзя не написать, а тут любой нюанс важен.

– Ясна, – вздохнув, произнес Петрович, слышно было по интонации, что мое объяснение не удовлетворило его любопытства.

– Ладно, Петрович, поедем мы, спасибо за все, – начал я с ним прощаться, – Если что вспомнишь интересное – звони сразу.

– Добра-добра…

Я бы не стал уезжать так резко, поскольку хотелось с Асей обсудить услышанное незамедлительно, не отвлекаясь на рулежку, однако увидел, что на крыльце сельсовета появилась Татьяна, закуривала сигаретку. Она не сразу увидела нашу машину, но как только я завелся, тут же подняла голову, глянула в нашу сторону, махнула рукой, зашагала к нам, постепенно ускоряя шаг. Я притворился, что ничего не заметил, сорвался с места и поехал в направлении Спаси.

– Ну куда же ты так торопишься, а? – возмутилась Ася, – Вон же поклонница твоя, ручкой махала, желала поговорить…

– Какая еще поклонница? – сделал я вид, что не понимаю о чем речь.

– Татьяна из сельсовета, – пояснила Ася, – Притормозил бы хоть, да поздоровался.

– А, точно, вон она, – изобразил я, что только что ее заметил в зеркале заднего вида, но скорости не сбавил, – Не заметил ее сразу. В другой раз, значит. Сегодня не судьба.

Не знаю из-за чего, вдруг мне стало смешно, я расхохотался. Ася посмотрела на меня искоса, ничего не сказала…

***

Дождь еще сильнее лупить начал, решили к капищу № 3 не ехать, а сразу двинуть домой, тем более, что уже и без того сильно вымокли и продрогли, несмотря на зонты и резиновую обувь, причем больше всего вымокли именно тогда, когда шлялись по староверскому кладбищу, продираясь через высокую траву и кусты, с которых и натекло нам воды в сапоги да за шиворот.

Переоделись в сухое, протопили печь, заварили чай.

– Ну вот, Ася, – обратился я к ней, – Хоть что-то сложилось у нас воедино.

– Ты все про дату смерти Анисима?

– Так точно, – подтвердил я, – Если все именно так, как я думаю, то получается, что Анисим умер тогда, когда твой отец со своим другом Павлом были на рыбалке. Ты не подумай, я ни в коем случае не ставлю под сомнение честность слов твоего отца, однако мне ранее очень было тяжело поверить в историю с пространственно-временно́й аномалией, с которой они тут столкнулись. Признаюсь честно, я думал, что им это могло просто-напросто показаться, или что-то случилось такое, что заставило их поверить, будто бы они действительно два с небольшим километра преодолевали на протяжении целых полутора часов, да не пешком, а на машине. Но теперь я даже в эту аномалию готов поверить, так как, учитывая все то, с чем мы здесь столкнулись, у меня в голове нарисовалась следующая картина: умирает некий старик, обладавший какими-то способностями, знаниями, еще чем-то необычным, не знаю; и в этот самый момент, когда остановилось его сердце, но мозг еще продолжал несколько минут функционировать – произошел выброс некой мощной энергии, заставившей возникнуть вокруг вверенных ему мест какому-то временно́му пузырю; помнишь, Степка говорил, что, судя по всему, Анисим отмолил язычников и увел их за собой? Так вот, мне представилось, что именно в те несколько минут, которые внутри этого пузыря тянулись больше часа, и случился этот самый «увод» неупокоенных душ, привязанных к курганам, в лучший для них мир, или просто в небытие…

– Ой, Сережа, ты меня пугаешь, – произнесла после моей тирады Ася, – Я от себя могла таких умозаключений ожидать, но от тебя – Фомы неверующего – ни в коем случае. Ты, часом, не заболел, а?

«Да, Ася, я однозначно болен, но ни чем, а кем», – подумал я, потом вдруг испугался, а не услышала ли она снова моих мыслей, решил быстренько это дело заболтать.

– Короче, так, – продолжил я, проигнорировав ее подтрунивания, – Главное для нас – это выяснить: первое, почему Анисим «увел» только души язычников, а других оставил; второе, за что тебя и всех остальных привязали к этому дому; ну и третье, что же, на самом деле, случилось с Дарьей и почему нам так важно ее найти для твоего освобождения. Когда найдем ответы на эти вопросы, тогда и поймем, как все это дело исправить и всех тут спасти. У меня, честно говоря, уже есть кое-какие догадки, но озвучивать их пока что не стану.

– Почему это не станешь? – удивилась Ася.

– Потому что мне нужно еще хоть несколько косвенных подтверждений, чтоб хотя бы перед самим собой не выглядеть совсем уж психом…

И пасмурно, и темнеть раньше стало, в общем, были мы вынуждены постепенно переходить на деревенский график: рано ложиться и рано вставать…

Во сне я видел скрюченного старика с длинной седой бородой, деревенский старый дом, набитый народом, лес, огромные валуны, холмы, покрытые мохом, извилистую речушку; поросший бурьяном, кустами и молодыми деревьями луг, восьмиконечный потемневший деревянный крест на нем, сельское кладбище с простыми приземистыми надгробьями; свежую могилу, увенчанную неокрашенным деревянным крестом, обвешанным аляповатыми венками с пестрыми лентами… Возле меня двигался высокий мужчина, лет пятидесяти пяти-шестидесяти, с курчавой русой головой, говорил мне: «Те, кто непосредственно был виноват, остались привязанными либо к телу своему, либо к ней. Те, которых она просто поймала и держит – перехватил он и пытается не дать оторвать от жизни. Если кто-то все же от жизни оторвался – он все равно держит, тянет чуть сильнее, чтоб от тела оторвать, или у нее вырвать…»

Глава девятнадцатая

Шестое октября, пятница.

Пробудившись, я некоторое время просто лежал, пытаясь понять, что именно означало увиденное и услышанное во сне. Ночные образы были очень четкие, но мозг никак не мог их расшифровать. Сильно болела голова, ныли мышцы ног, першило в горле.

Аси уже не было в палатке, было слышно, как она гремела посудой.

– Доброе утро, что снилось? – поинтересовалась она у меня, когда я вылез из палатки.

– Доброе, – буркнул я, – Хрень какая-то. Ни фига не понял.

– Расскажешь?

– Нет, не смогу объяснить, – ответил я.

– Ты во сне, кстати, стонал, шептал что-то неразборчивое. Да и вообще, спал неспокойно, – сообщила Ася.

Я промолчал в ответ, накинул куртку, пошел в сортир и курить.

И опять дождик накрапывал. Еле-еле, но, по ощущениям, в любой момент мог усилиться. Не стал я долго задерживаться на улице, как мог быстро стягал сигаретку, вернулся в дом.

– Погода опять паршивая, – сообщил я Асе, – Может быть, не поедем сегодня никуда? Баню, протопим, помоемся, отдохнем… Сегодня автолавка приехать должна, купим тебе пива…

– Ой, какие у тебя перепады настроения! – воскликнула Ася, всплеснув руками, – Это подозрительно очень. Вон, вчера ты весь на таком энтузиазме был, я прямо-таки уверена была, что, с таким настроем, сегодня мы как возьмемся – так и все выясним и мир спасем.

– Нас бы кто от этого мира спас, – проворчал я, усаживаясь за стол.

– Сережа, в чем дело? – подошла ко мне Ася, пощупала мой лоб, – Ты, случайно, не заболел?

– Есть, наверное, немного, – ответил я честно, –Простыл вчера, видимо.

– Но жа́ра у тебя нету, – констатировала она, и так, и этак ощупав мне весь лоб, – Ладно, давай завтракать, кофе пить. Если тебе полегчает и дождь прекратится, то может все-таки сгоняем куда-нибудь, а?

Я кивнул…

Какая-то хандра навалилась, ее происхождение было мне абсолютно непонятно. Похожие ощущения у меня иногда возникают, когда очень большую и интересную книгу дочитываю, уже знаю, что скоро все закончится, и грустно от этого становится. А еще в башке крутилось число три: три, три, три… Каждая мысль с этой цифрой так или иначе связана была.

«Быть может, все действительно скоро закончится? – думал я, – Может, через три дня? Так, сегодня пятница… суббота, воскресенье… В понедельник, значит; если не через три, а на третий день, то в воскресенье; а если сегодняшний день не считать, то в понедельник или во вторник. Вот, значит, в воскресенье, в понедельник или во вторник, в один из этих трех дней (опять три!) все решится. Интересно только, как и чем?..»

Ася сходила к Трофимовне, договорилась по поводу бани; по возвращению, сообщила, что дождь закончился, я сделал вид, что не услышал этого, продолжил сидеть с задумчиво-кислой мордой и вертеть в руке найденный мною ранее в сундуке нательный женский крестик.

– Так может быть, все-таки съездим куда-нибудь? – громко спросила она у меня, словно к глуховатому обращаясь.

– Может быть, – ответил я тихо, – А куда?

– Ну, на капище то, что возле речки, где мы лагерем стояли. Ты же сам хотел туда. По карте Ивана Моисеевича, это капище № 3.

«Бля, опять три!..»

***

Перед тем, как ехать я наносил воды и дров в баню, перекинулся несколькими словами с Трофимовной, о погоде в том числе.

– Сення ў прагнозе казалі, што на выхадных дажджу ўжо ня будзе, – сообщила она мне, – А з панядзелка – зноў палье…²¹⁷

«Вот, могли бы сегодня и не ехать никуда, на завтра отложить, – возмущался я про себя, – А ей все не терпится…»

– И все-таки, Сережа, с тобою что-то не то происходит сегодня, – опять заладила свое Ася, уже в машине, – И не только сегодня, а еще и вчера ты странно себя вел. Признавайся: что случилось?

– Ася, если будешь приставать, то никуда не поедем, – пригрозил я, – У меня, серьезно, очень сильно голова болит, даже аспирин не помог (помог, на самом деле, но горло и мышцы ног продолжали слегка беспокоить; более того, желудок разболелся – гастрит).

– Я все поняла, буду молчать, – обиженно отвернулась она к окошку, – Поехали.

От продолжительных дождей, дорога стала значительно хуже, местами буксовал, в одной луже почти что застрял. Ворчал, пока ехали, поругивал Асю полушутя, та мне в ответ то язык показывала, то просто корчила обиженную мордочку – как-то мне даже и злиться на нее расхотелось.

Дождь снова закапал, решили облачиться в дождевики, так как с зонтами в руках через заросли мы бы не продрались.

Пришлось всем телом влезть в целлофан, совсем не понравилось: он неприятно шуршал, цеплялся за ветки, капюшон сваливался с головы; при этом, за шиворот все равно вода каким-то необычайным образом умудрялась затекать.

– Вот, пришли, – сообщила Ася.

– Я знаю, – запыхавшись, пробурчал я.

– Вряд ли мы здесь сейчас что-нибудь найдем, – сделала вывод Ася, – Если уж за три дня тут всемером мы ничего не обнаружили, то вдвоем сейчас…

«На хрена мы тогда сюда приперлись? – возмущался я мысленно, – Посидели бы дома сегодня как люди…»

– Все равно, я очень удивлена, что тут всего за два года так все заросло, – заявила Ася, вертясь на месте и смотря по сторонам, – Я тебе с уверенностью сказать могу, что здесь не было ни этих вот кустов, ни всех этих молодых деревцев. Неужели они так быстро повырастали? Столько лет не росли, а тут раз – и вымахали?

– Ты знаешь, Ася, когда я изучал спутниковые карты Спаси, я не смог рассмотреть ни одного кустика или деревца на том пустыре в деревне, где когда-то церковь была, – поделился с ней, – Я, когда мы сюда ехали, был уверен на тысячу процентов, что там будет либо луг, либо какое-то поле. А мы же там на днях еле пролезли – лес уже почти.

– Ну да, странно, – согласилась она.

«Словно со смертью Анисима и упокоением язычников, история этих мест подошла к концу, и природа принялась все прятать от лишних глаз», – пришла в голову мысль.

Мне стало не по себе, словно кто-то близко-близко со спины подошел. Я резко обернулся, отчего неприятно зашуршал дождевик, его капюшон слетел с моей головы, за шиворот налилась еще порция воды, а за спиной никого не обнаружилось.

– А дубы-то хоть эти были уже тут? – в шутку спросил я.

– Конечно, – ответила Ася, – Красивые, правда? Папа мне рассказывал, что с некоторых мест на реке хорошо видно, как их вершины возвышаются над лесом. Очень тут красиво, конечно. Я бы здесь, наверное, жить даже осталась, честное слово. Если б интернет был.

«Останешься, если у нас ничего не выйдет, – подумал я, – Только интернет тебе не понадобится…»

Почему-то к земле потянуло, захотелось поковырять ее, чем я и занялся: поднял какую-то палку, начал ходить туда-сюда, тыркать ею в почву, словно надеясь что-то нащупать.

– Что опять с тобой? – удивленно и слегка напугано поинтересовалась Ася.

– Все хорошо, просто кажется, что нам придется… («А что нам придется?..»), нам придется скоро копать.

– Мда, – покачала она головой, – Все-таки, видимо, ты переволновался… Ладно, пошли к машине…

***

Автолавку мы проворонили, да и не сильно-то и хотели.

Освоил баню, уже ни разу не выскакивал в предбанник, как вошел, так вышел только когда уже домылся полностью. Вызвал Асю, которая опять у Трофимовны сидела, пошагали домой.

– Ну что? Полегчало тебе? – поинтересовалась она.

– Да, значительно, – ответил я, – Вот только по Ксюше скучаю, давно она мне не звонит что-то.

– Зато мне она сегодня дважды звонила: утром, и вот сейчас.

– Ничего не случилось? – насторожился я.

– Да нет, пустяки… – вздохнув, ответила Ася, – Точнее, для нее это может быть и не пустяки, но я знаю, что нормально все будет.

– С Глебом поссорилась, да? – догадался я.

– Угадал. У них такое регулярно раз в месяц случается. Потом, не позднее, чем через три дня, всегда мирятся. Так что, я спокойна…

Сидели за столом, пили чай, болтали.

– Ты, кстати, на отца своего практически не похожа, – зачем-то решил я поговорить о ее родословной, – Больше в мать пошла, да?

– Ну как сказать… – задумалась Ася, – Вообще, как бы да, больше в маму. Но она мне говорила, что на бабушку я больше всего похожа. А она наполовину русская. Интересно, жива ли она…

Беседу прервал сильный грохот, – опять что-то забарабанило во входную дверь, миновав запертую, ведущую с улицы в сени.

– Что будем делать? – прошептала Ася, побледнев.

– А что тут сделать можно? – спокойно произнес я, – Допиваем чай, ложимся спать…

В ту ночь дом ожил раньше обычного; и шумел сильнее. Долго это продолжалось, уснуть было невозможно. Когда все это надоело, я снова собрал всю волю в кулак, вылез из палатки, быстро, не глядя по сторонам, подскочил к двери, распахнул ее. Подействовало – стало тихо. Но как только я вернулся в палатку – шум возобновился, пускай и с меньшей интенсивностью. Не помню как, но все же удалось заснуть…

На этот раз я очутился на центре капища под номером три. Лил дождь, но я почему-то не ощущал его, капли словно сквозь меня проходили, или огибали мое тело. Вновь откуда-то материализовался Борис Владимирович (опять во сне я не понимал кто это). «Ты уже многое понял и знаешь, – начал он рассказывать, – Осталось чуть-чуть. Дело за малым. Ты на верном пути. Значительно больше шансов на успех, чем на неудачу. Но вероятность неудачи тоже присутствует. Поэтому будь внимателен. Важное внутри спрятано. Но снаружи оно обозначилось. Мы это обозначили, не догадываясь об этом. И это придется скоро извлечь. И поместить в другое место…»