Loe raamatut: «Деменция. Катастрофа души», lehekülg 2

Иллюзии старости

«И почему это именно в старости человек следит за своими ощущениями и критикует свои поступки? Отчего бы в молодости ему не заниматься этим? Старость и без того невыносима. Да… В молодости вся жизнь проходит бесследно (безо всякого следа), едва зацепляя сознание, в старости же – каждое малейшее ощущение гвоздем сидит в голове и поднимает уйму вопросов…».

К чему всё это говорится? А то, что бывают в жизни иллюзии, и человеку, особенно в старости, естественно жить иллюзиями…. Без иллюзий нельзя…. Знаменитые писатели – на что уж, кажется, умны, но и то без иллюзий не могут. Вот, пишет он всё про «народ» – и уж тома книг написал, но все они переполнены иллюзиями: выйди он в «мир» и посмотри, ужаснется от того, что реальность совсем не такова, как она представляется ему и отражается в его книгах.

«Старик»

Дела у него не было никакого. Привязать себя к чтению тоже не удалось. Читать долго, часами он не мог, привыкший урывками узнавать новости из газет и, короткие сообщения прочитав, откладывал газету «до лучших времен», почти никогда к ней не возвращаясь. А тут книги: достаточно ему было прочитать 5 – 6 страничек, чтобы он утомлялся и снимал очки.

Но наступила весна, и… он, (а назовет его читатель своим именем: Петр Сидорович, или Сидор Петрович) резко изменил свой образ жизни. Когда от дома через зеленый парк и к домам центра поселка проявились в траве свежепротоптанные тропинки и на деревьях перед окнами закопошились птицы, он неожиданно для всех стал ходить в Церковь.

Ходил он в церковь не только по праздникам, но и в будни. Такое религиозное усердие началось с панихиды, которую старик тайком заказал по дочери, умершей год назад и оставившей его одного на попечение родни. Во время панихиды, в почти пустой Церкви, он стоял на коленях, клал земные поклоны, плакал, и ему казалось, что он горячо молился. Но то была не молитва. Возбудившись в отеческом чувстве, рисуя в уме черты любимой дочери, он глядел на иконы алтарной перегородки и шептал:

– Леночка! Доченька моя! Ангел мой! —

Это был припадок старческой грусти, но старик подразумевал, что в нем происходит внутренняя реакция, переворот сознания. На другой день его опять потянуло в церковь, на третий день тоже… и так без конца. Из Церкви возвращался он свежий, будто скинувший тяжелый груз, с улыбкой во всё лицо. И за обедом темой для его неумолкаемой болтовни служила уже религия и богословские вопросы, услышанные в проповеди священника. Его заставали несколько раз за перелистыванием Евангелия и других религиозных книг.

Но, к сожалению, это религиозное увлечение продолжалось недолго. После одного особенно сильного приступа ревматизма, который продолжался целую неделю, он уже не пошел в церковь: как-то не вспомнил, стоная от болей в спине и лежа в постели, с которой не мог встать, что нужно идти к обедне….

В один из дней ему, вдруг, захотелось общения, разговоров.

– Не понимаю, как это можно жить без общества, без людей, одиночкой! – стал он брюзжать – Я должен пойти к знакомым. В гости к родне сходить! Пусть это может быть глупо, просто так приходить, без повода, но пока я жив, надо общаться, разговаривать…. —

Он сходил к знакомым, потом на другой конец поселка к двоюродным и к троюродным родственникам. Но и это занятие вскоре бросил. Придя в гости, сидеть за столом он оставался один, все люди суетились и бегали, убегали куда-то «по делам» или оставляли с ним одного молчаливого, для присматривания. Альбомы с фотографиями он знал и так хорошо, все те же фото были и у него, в его альбоме. Говорить особенно было не о чем. Так и «гостевание» было отвергнуто.

Однажды он сидел на лавке в парке. Отдыхал после прогулки с палочкой. Напротив его на скамейке за кустиками сидели мужики, пришедшие с бутылочкой, которую прятали в пакет. Они наливали и всё громче разговаривали, увеличивая громкость по мере увеличения выпитого алкоголя. Старик долго щурил на них глаза, потом забрюзжал:

– Мужики! Объекты гражданской скорби… Что ни слово, то мат-перемат. Удивляете вы меня. Ну, не скоты ли?.. —

И началось препинание или, с его стороны, проповедь о вреде пьянства, о нравственности и прочем…. Хотелось ему высказать…, но угрозы физической расправы остановили всё его раздражение, прорывавшееся наружу, и он ушел домой в плохом расположении духа. Уже дома, возмущению его не было предела. И до поздней ночи он всё брюзжал, бормотал и порывался – то «позвонить куда надо», то написать «кому надо» …. Так ничего и не предприняв, за полночь, утомленный, он уснул не раздеваясь, притулившись на диване.

К концу лета судьба послала старику еще одну «иллюзию».

Его застали на кухне за интересным занятием: он сидел за столом и с жадностью ел тертую редьку с подсолнечным маслом. На его лице ходуном ходили все жилки и в уголках рта вспыхивали пузырьки, слюнки.

– А, покушай-ка! – предложил он – Великолепно! —

И перед сном старик говорил:

– Хорошо бы, знаешь, это… – расправлял он постель и говорил с радостью открытия в голосе, с восторгом. – Хорошо бы, как это в рецептах пишут, распороть щуке брюхо, вытащить из нее икру и, знаешь, с зеленым луком… свежую… —

Вот и началось. Старик отдался вкусовым ощущениям. Кулинарная книга, толстенная, была куплена и не выпускалась из рук. Он безвыходно сидел на кухне и изобретал кушанья…. Он напрягал свой мозг, вспоминал молодые годы, когда самому приходилось заниматься «кулинарией», и изобретал…. Из последнего изобретения понравилось в особенности одно: приготовляемое из риса с поджаренным мясом курицы. В это блюдо входил чеснок и много горького перца.

Этим пикантным блюдом закончилась последняя «иллюзия». Ему суждено было стать последней прелестью жизни.

– Наверное, дождь будет – говорил он в эту сентябрьскую ночь. У него разболелся ревматизм, позвоночник, в пояснице ломило спину. – Не надо было мне сегодня есть так много этого риса… Тяжело! —

Он раскинулся на постели и тяжело дышал. Ему было душно…. Почему-то сосало под ложечкой.

– А тут еще, черт побери, ноги «морозит». От пяток до колен, и боль и холод…. Впрочем, спать пора… —

Прошло более часа в молчании и тишине. И эта мертвая тишина настораживала. Оказалось, наш старик так и застыл, раскинув руки в стороны, только ноги плотно закутав одеялом.

Конец.

Работа, эссе
(Как спасение от Деменции)

Вместо пролога

Работа – это главное в жизни.

От всех неприятностей,

от всех бед

можно найти одно избавление

– в работе.

Идеалом для всех был бы, мы все мечтаем об этом, – «Человек слова и дела», так должен жить человек по-настоящему. Различаем мы людей по делам, и это не менее важно, чем то, кто твой друг: друг тебе самому или друг твоему положению, – говорит ли он то, что потом исполняет.

Плохо, – когда в делах-то своих человек неплох и даже мастер, но в речах он нехорош бывает и поведение его не всегда хорошее. Но куда хуже, – когда человек красиво говорит, но дела делать не умеет и делает все плохо.

Словами нынче не насытишь, слова сегодня – ветер. Любезностями не прокормишься, если только это не обман. Это, все равно, как охота на птиц с зеркальцем, когда их ослепляют и ловят в сачок. Только тщеславного можно насытить комплиментами – воздухом.

Слова для человека должны иметь цену, как залог самого дела. Ибо у трухлявого дерева, как бы ни прекрасно оно выглядело снаружи, одна листва, а плодов нет. Вот поэтому надо различать людей – от кого польза, а от кого только тень его слов.

Работать надо с уверенностью в себе.

За легкое дело берись, как за трудное, это раз; и, во-вторых, наоборот, за трудное – как за легкое.

В первом случае – видя дело легкое, не кичись, чтобы уверенность твоя не перешла в беспечность.

Во-втором – чтобы неуверенность, когда находишь дело трудным, не перешла бы в робость.

А то не совершишь дело – заранее считая его совершенным, при легкости, и заробев, бросишь его, оставив неисполненным.

И еще важно помнить, что усердие совершает невозможное. Великие начинания даже не надо обдумывать, иначе, увидев трудности, отступишь. Начав дело, уже не отступай, все трудности решатся по ходу его.

__________________

Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается Смысл и Цель его жизни, и его счастье и его восторги.

Когда вы трудитесь, вы исполняете часть самой ранней мечты земли, уготованную вам в далекие времена, когда жизнь еще только родилась. И работая, вы истинно любите жизнь. А возлюбить жизнь через работу, – значит, приблизится к глубочайшей тайне жизни.

Люди от природы ленивы, всем хочется нежиться и отдыхать, блаженствовать. Но в нас заложено инстинктом стремление к труду. Во всей природе, все организмы трудятся для развития своих обществ. И труд человека – это первый плод благоустроенного общества. А когда народ впадает в состояние лени и безразличия – это общество разваливается. Все начинается из-за несправедливого устройства общества, которое не придает уже больше труду той цены, которую он заслуживает.

Так было со всеми великими империями: Римские патриции жировали, а им прислуживал народ, который был неграмотен и которому всякие достижения цивилизации были незнакомы – ни науки, ни искусства – и мы видим разрушение Римского цивилизованного мира. Где их акведуки и где их термы (бани). Народ в Средневековой Европе вообще не мылся лет 300 после распада Римской империи. Тогда как Римский патриций принимал ванны каждый день раньше. А варвары ходили в туалет на улицу и выливали помои на мостовую из окон на головы прохожих, канализации и водопровод римский разрушен до сих пор! Теперь все достижения Римской науки только в музеях.

Вот что значит – когда не придается должное значение труду человека!

Жить – значит работать. Труд есть жизнь человека.

_____________________

Главное достоинство труда состоит в том, чтобы он сам по себе был целью, и средством, чтобы наслаждение было в нем, а не в результатах его.

 
Трудитесь! Ибо мир не будет раем
Для тех, кто хочет жить лентяем.
Труд, который мы делаем охотно,
Исцеляет все боли, и мы не хвораем.
 
 
Труд, который приятен нам
Излечит и горе и не даст места бедам.
 
 
Добытое трудом, с радостью
И принимается и сохраняется.
А что получено без труда
То быстро проходит и исчезает.
 

Есть пояснение о труде в книге «Домострой»

«Всякую работу и всякое дело надо делать с молитвой и доброй беседой, или же в молчании, а если во время работы будут произноситься праздные и грязные слова или же работающий станет роптать, смеяться, или, того хуже, кощунствовать, или же петь непотребные песни, – то от такой работы милость Божия отступит и все дело, еда или же питье будут сделаны плохо».

Не случайно давали такие наставления рабочим наши предки. Все служит благу: сосредоточенность в каждом труде нужна, а отвлечения вредны.

Что наспех делается – недолго длится – как говорится. Только терпеливый закончит дело свое, а торопливый упадет. И способности, и смелость и доблести – всё это ничто, пока мы не приложим ко всему – труд. И никто и ничего не делает хорошо, если это против воли, даже если человек мастер в своем деле. Чрезмерное усилие больше портит, чем улучшает.

Это тоже важная составляющая – полюбить тот труд, то дело, где ты трудишься. Дети уже любят движение и стремятся подражать взрослым строя замки на песке, – так и нужно воспитать их в любви к труду. А не отвращать их от работы: не делай, за тебя уже сделано, можно купить готовую поделку. Когда ребенок сам подарит маме собственноручно изготовленный подарок – радость вложенного труда будет взаимна. Час работы научит большему, чем день объяснений, ибо если занимать ребенка в мастерской, его руки работают в пользу его ума: он становится «философом», внешне считая себя только лишь ремесленником. Сознание плодотворности труда, – есть одно из самых лучших удовольствий.

Занятия налагают отпечаток на характер – или не берись, или доводи до конца. Ничто в жизни не достигается без большого труда. Если это понято с детства – то человек будет уверенным и трудолюбивым и достигнет в жизни многих успехов.

Это очевидно, что мы рождены для деятельности. Ум человеческий всегда стремится к какой-нибудь деятельности, и ни при каких обстоятельствах не терпит непрерывного покоя. Тела юношей закаляются трудом. Стремление к деятельности крепнет с годами взросления.

___________________

Если какое-либо занятие человеку явно не по душе, неприятно, необязательно и, в сущности, бесполезно, то чем скорее он бросит его, тем лучше для него самого и для всех, кого это касается. Отдавайтесь вашему делу всем сердцем и душою, – но посмотрите прежде вокруг, хорошо ли это дело для других людей.

Нам отказано в долгой жизни, поэтому оставим труды свои на память поколениям, которые докажут, что мы жили! Как много дел в истории считались невозможными, пока они не были осуществлены: ковер самолет и прочие мечты, подводная лодка в том числе.

Но сказано – сделано. Великих людей всегда питал труд. Они трудились, пока позволяли силы и годы, чтобы смерть застигла их посреди трудов.

Жизнь без труда – воровство. И труд без искусства – варварство. Всякий труд облагораживается и развивается. А всякий дурно исполненный труд – есть та же ложь, обман. Он же бесчестен.

Каждый, достойный называться человеком, – должен иметь желание и способность к труду. Самый несчастный человек – это тот, для кого в этом мире не нашлось достойной работы.

Любой и всякий труд благороден – и, можно сказать, что благороден – один лишь труд! Благословен тот, кто нашел дело в жизни, большего счастья человеку и не надо.

Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, – только работая для усовершенствования своих современников и своих детей и потомков, для их блага. И в этом весь смысл всей жизни.

Для всех – кто ищет смысл жизни – прост ответ – работай на благо человека и человечества.

Труд – это великое право и великая обязанность. И постоянный труд – это как закон природы.

_________________

Когда человек занимается делом, то разговаривает только тогда, когда есть что сказать, но во время безделья – появляется потребность говорить беспрерывно, болтать любые пустяки. И человек теряет время. А каждое потерянное мгновение – стоит потерянному делу, это потерянная польза.

 
Труд – это целительный бальзам,
Он добродетели источник.
Кто малого не может сотворить,
Тому и большее невозможно.
 
 
Неусыпный труд всегда
Все препятствия преодолеет.
 

«Один только опыт я ставлю выше, чем тысячу мнений, рожденных только воображением» – говорил Ломоносов и трудился в своих лабораториях, делая открытия.

Нелегко приниматься за дело, когда нет сил на него. Испортишь дело – выйдет мерзость. Поэтому труд должен быть сообразен силам человека. И он бывает неприятен тогда, когда превышает силы человека и приносит ему вред. Вот тут надо много учиться тому делу, за которое решил взяться.

Если ты что-нибудь делаешь – надо делать хорошо. Если же ты не можешь или не хочешь делать хорошо, – лучше совсем не делать.

Там, где труд превращается в творчество, естественно, даже физиологически, – исчезает страх смерти. Труд! И труд! Человек чувствует себя счастливым, когда трудится.

Берись за дело, как следует, и ты получишь хорошие результаты, потому что всякому известны поговорки: Капля по капле – камень ломает; и небольшими ударами топора можно свалить толстый дуб.

Будем трудиться, потому что труд – это отец удовольствия. Корабль жизни, идущий по волнам времени, поддается всем ветрам и бурям, если не будет иметь трудового балласта. Надо поставить свою жизнь в такие условия, чтобы труд был, почитаем и необходим. Без труда не может быть чистой и радостной жизни.

Конец.

Сны и реальность

С девятого на десятое октября приснился мне реальный сон. Сон, в котором я ощущал все события так реально, что казалось, будто я попал в другой реальный мир. Все прикосновения были ощутимы как днем. Я жил также в сонном мире, как живу сегодня и сейчас в нашем. Этот мир в моей голове такой же сложный и непредсказуемый…, но были и некоторые отличия: законы физики там нарушались, но и в нашем мире полно бывает чудес, которые даже наука наша не в состоянии объяснить.

Может быть это шизофрения? Говоря о психических отклонениях – все люди, в той или иной степени, больны (все шизофреники). Потому что у всех есть свои представления и каждый видит одно и то же событие по-своему, один замечает одно, другой – другое.

А ещё: неврозы передаются от человека к человеку также, как инфекции, типа гриппа (есть синдром толпы, так называемый), но неврозы проходят, поддаются лечению, и не оставляют последствий (инвалидности). А в самом деле (!) – бывают периоды в жизни каждого человека: периоды активности, безудержного веселья или неожиданные приступы гнева сменяются, вдруг, периодами полного безразличия, когда человеку хочется постоянно лежать, повернувшись к стене, смотреть ни на что не хочется. – Всё это мы называем «настроением», и настроение наше меняется час от часа, поэтому мы не придаём большого значения этому – а ведь это и есть «шизофрения». А что – нет?

Потому что, если одно и тоже «настроение» длится дни, месяцы, а иногда и годы – можно говорить уже о «психопатии», которую (болезнь психопатию) можно сравнить с инвалидностью, и в отличие от (инфекционного) невроза. Психопатия уже неизлечима. И эту болезнь, бывает, невозможно исправить-вылечить, как невозможно вернуть ногу безногому. Психозы похожи на хронические заболевания, с которыми можно жить, но которые нельзя излечить полностью.

Шизофрения – это «расщепление сознания». Это не слабоумие и не бред. Логика шизоида (шизофреника) подчинена другим закономерностям, характерным для наших снов и фантазий.

Итак, сон был реальный, попробуем его рассказать.

Разбуженный громкими весёлыми голосами, я открываю глаза (это во сне, я же знаю, что сплю). Вижу спинку старой железной кровати, с набалдашником, который сверкает на солнце золотисто окрашенный; за спинкой окно, в которое и бьет лучами солнце.

Сон ещё одолевает меня, я весь в сонном, зыбком и призрачном мире, который жалко покидать. Я закрываю глаза, зарываюсь лицом в мягкую подушку, живо ощущая всю её мягкость. Но громче слышатся голоса, всё дальше уплывает, неуловимее становится сонный призрачный мир.

Я опять открываю глаза и вижу молодого своего отца. Он стоит надо мною, большой и бодрый, ласково треплет мой лоб большой загорелой рукой. Я беру его руку и ощущаю запах душистого сена, вероятно он только что кормил сеном скотину во хлеве.

– Вставай, вставай, Серый! —

И я просыпаюсь в том мире своего детства, (который мне снится – сознание, вернее подсознание, подсказывает мне, что реальность не такова, что я уже вырос и что отца давно нет рядом, но хочется вернуться в далёкое – в то моё детство, вспоминаемое мной, как я думаю).

И я просыпаюсь совсем. Чувство радости жизни, яркого летнего утра во всей полноте охватывает меня. Я одеваюсь торопливо и, стуча бурыми от загара ногами по дощатому полу, выбегаю на улицу.

Солнце высоко. Под зелёной развесистой берёзой лежит на траве серебристая роса. В тени по-утреннему прохладно, свежо, и ступни ног ощущают прохладу, а на крыльце уж по-полуденному начинает припекать, телу тепло. (Очевидно, одеяло открыло ноги, а тело укрытое было в тепле под ним). Меж ветвей дерева широкая, искусно наведённая за ночь паутина, вся серебряная от капелек росы, отчётливо, каждой ниточкой выделяется на фоне густой тёмно-зелёной листвы. В небе ни облачка, синева бездонная; и ни единый лист не двинется, тихое безветрие.

Вдруг, неожиданно, я оказываюсь, в загороди из растущих камышей, на берегу реки, холодная прозрачная вода холодит мне ноги. Я брожу по мягкому песочку выискивая на мелководье мелькающих рыбок, пятнистых пескарей. Вот, один застыл в песчаной ямке, и я подвел к нему руки и зажал его в ладонях вместе с песком, ощущая, как пескарик затрепыхался в пригоршне, вытащенный из воды; на берегу он отпущен был в банку с водой.

Глянул вдаль. На лугу, за лозовыми кустами, движутся девки и бабы в цветных сарафанах, в белых и красных платках. Поматывая подолами платьев, они ходят по лугу с граблями переворачивают сено, сгребают в копны и накладывают в возы, возле которых мужики весело подшучивают и громко смеются все.

На другом берегу, более высоком, за ольховыми деревьями, свисающими ветвями с небольшого обрыва в воду, светло-зелёным морем поднимаясь по холму, ходит и колышется рожь. Солнце стоит высоко и печёт. В обеднённом, скошенном лугу, с медовым запахом сена, неутомимо и неустанно звенят кузнечики. Звон их удивительно сливается с глубокой синевой и недвижностью сухого июльского дня.

На старой телеге, наверху, подоткнув сарафан, в голубеньком, спустившемся на шею платке, сверкая на солнце рыжими волосами, топчет сено молодая Анютка: широко раскидывая руки, она принимает охапки, которые ей подаёт снизу дед-Андрон. Дед-Андрон, с берёзовыми вилами, как раздвоенная ветка дерева, неспешно втыкает деревянные рожки вил в сухое пахучее сено, и, кряхтя, осыпая себя дождём сухих травинок, подаёт сена. В его путанных седых волосах, в серой жидкой бородке висят набившиеся сухие травинки. Наложив воз, он неторопливо протягивает стоящей на возе девке круглое бревно-гнёт, закидывает верёвку и привязывает гнёт к телеге.

Вот, меня подсаживают высоко на воз. Потом я еду. Воз скрипит, качается, я крепко держусь и за деревянный гнёт, и за толстую верёвку. Смотрю с высоты на деда-Андрона, идущего сбоку; на напрягающуюся в оглоблях лошадь, на кузнечиков, с треском рассыпающихся из-под копыт лошади и падающих в траву дождём по сторонам; на собаку Дружку, устало бредущую с высунутым розовым языком.

Хорошо и чудесно в большом сенном сарае, набитом почти до самого верха, под крышей, отдающей теплом, нагретой солнцем. Хорошо топтать мягкое сено, забирающееся под рубашку, прыгать вниз головой с переворот на спину со скользких балок, ползать и кувыркаться. В сарае живут голуби. Хлопая крыльями, обдавая ветром, они проносятся на самой головой. Ласточки-касатки влетают в широкие, открытые настежь ворота.

В обед, в самую жару, всё на час затихает. Спит дед-Андрон, прикрывши голову от мух выгоревшим картузом; спит в углу сарая, в тени на сене, девка Анютка, задравши на голову сарафан и протянув босые ноги; спит и собака Дружка, забравшись под лопухи и щелкая мух мешающих, садящихся на нос.

Я бегу к мосту, к запруде, к месту «старой мельницы», которой уже давно нет. Быстро можно бежать по накатанной, с горячей мягкой пылью, дороге под откос. А потом сразу же прыгнуть в воду реки. На мелководье вода тёплая, из светлой превращается муть, поднятую ребячьими ногами со дна.

Под старыми толстыми вётлами, с другой стороны моста-плотины глубокий омут с тёмной водой. В просвеченной солнцем воде дремлют-стоят толстоспинные голавли. Они стоят неподвижно, чуть пошевеливая плавниками. Быстрые уклейки, пускают на воде круги и ловят падающих на воду мошек, они стадами гуляют в прозрачной воде.

После купания приятно валятся на прибрежной траве, повернувшись на спину видеть синее небо; смотреть, как по соломинке-травинке неторопливо поднимается, усеянная мелкими точками божья коровка; как высоко в небе, под редкими белыми облачками, распластав крылья парит ястреб, высматривая добычу на земле.

Конец.