Loe raamatut: «Затемнения в Мюнхене», lehekülg 2

Глава третья

Повестку в военный комиссариат Уве Клюг получил 25 октября.

Проверив документы, дежурный лейтенант объявил:

– Оберфельдфебель Клюг! Назначены командиром взвода роты 203-го гренадерского полка 76-й пехотной дивизии. Завтра в 6 утра быть в точке сбора! Отправляетесь в лагерь резервистов в Потсдам. Пройдете тренировочные курсы.

В лагере он и еще несколько сотен резервистов распределили по баракам. Дивизия была сформирована в Потсдаме в августе 1939го и успела поучаствовать во французской кампании. Штаб дивизии и тренировочный лагерь продолжали до сих пор функционировать на территории третьего округа.

Два дня они знакомились с новым оружием.

– Это получит каждый? – спрашивал мужчина с выпученными глазами на широком лице.

Ему было не меньше 45-ти.

– Нет. Пистолеты – пулеметы получают командиры взводов. Остальные, – винтовки и пистолеты.

Уве раз двадцать собрал и разобрал MP-40, подивился раскладному прикладу и магазину на 32 патрона.

Потом рота отмаршировала на стрельбище, и резервисты до конца дня произвели несколько серий выстрелов по поясным мишеням.

Уве оценил возможности своего нового оружия. Огонь он вёл прицельно на дистанциях от 25 до 40 метров, короткими очередями по 2—5 выстрела. Пулемет оставил хорошее впечатление.

В казарме перед отбоем, резервист с выпученными глазами, чья койка оказался рядом с его, сказал Уве:

– Вы готовы умереть за фюрера?

Уве ответил:

– Это наш долг!

– Отличный ответ, – ответил широколицый.

Осмотрелся.

В казарме еще никто не спал, люди болтали друг с другом, возились с одеждой, многие курили снаружи.

– Мы на пополнение, – сообщил широколицый. – В шестой армии большие потери, – до половины личного состава. Восьмой армейский корпус потерял до двух третей. Группа армии «Юг»…

– Зачем вы это мне говорите? – прервал его Клюг.

– Мы едем туда, – ответил собеседник, кося в сторону. – Мой племянник, его привезли несколько дней назад. Сейчас в госпитале, рассказал, что там творится. Ожесточенные бои, это ни на что не похоже. За дом, за лестничную площадку, за квартиру. С обеих сторон по городу бьет артиллерия, – наша из степи, русские из-за Волги…

– Я доложу о вашей болтовне начальству, – строго сказал Уве. – Сеете панику…

Широколицый выпучил глаза больше обычного.

– Отличный ответ, – повторил он и полез на второй уровень.

Никому ничего докладывать Уве не собирался. Если это паникер, – он уже страдает от страха. Если это провокатор гестапо, – дальше фронта не пошлют, а Уве это предстояло в ближайшем будущем.

На инструктаже командиров рот и взводов обер-лейтенант, ответственный за тактическое обучение, сказал:

– В Сталинграде жизнь заставляет вместо обычного деления на пехотные взвода и роты использовать усиленные штурмовые группы, с миномётами и огнемётами. То же самое делает и противник. До убытия полка на фронт отрабатываем именно такое деление команды…

Вечером второго дня, когда к полевой шинели раздали каски, ранцы, фляги, а Уве Клюг получил планшет и кобуру к Вальтеру, – стало ясно, что отправление запланировано на завтра.

Как ни странно, но ночь он проспал, как младенец.

Утром к баракам подали крытые грузовики Форда и «Боргварды».

Уве погрузил роту на трехтонки, занял свое место в кабине серо-синего цвета. Восходящее солнце отражалось в стеклах грузовиков, слепило глаза.

Дизель взревел, Уве оглянулся на грузовик, который как раз занимала вторая рота. Лица людей выражали сосредоточенность, многие держались подавленно, встревоженно.

Колонна вышла за пределы лагеря и двинулась к станции. Грузовики месили грязь.

Водитель, молодой парень, с хрустом переключил рычаг, покосился на Клюга и спросил:

– Ты готов умереть за фюрера?

– Это единственное, что здесь всех интересует?

– А что еще? Выбиться в командиры?

Уве мрачно хмыкнул, но промолчал. Говорить не хотелось.

А вот водителя распирало:

– А я тебе предскажу твое ближайшее будущее. 30 километров по такой дороге, – это час езды. Прибываем на станцию Кецин, – там погрузят вас, как телят, в вагоны, – и посадят в них задами на жесткие сиденья. Свистнет танк-паровоз, и: «Habe die Ehre!». Скот повезли на убой.

Уве сжал зубы.

– Дальше лучше. Пригоршня снега для утреннего туалета, сигарета и заплесневелый паек. Румыны слева, хорваты справа, и эти славные вояки бегут при первой возможности. А русские везде. И трупы, трупы. А тебе остается только ждать минометного налета… и молить бога, чтобы не в тебя.

Уве развернулся к водителю, чтобы закрыть ему рот, – кулаком.

И увидел, что у парня слезы текут по щекам.

Злость тут же испарилась.

– Кто? – спросил он.

Тот, как маленький, шмыгнул носом:

– Брат…

Парень, всхлипывая, переключил рычаг на третью, чтобы не отстать от переднего грузовика.

Сзади загудел мощный сигнал, и почти по обочине, разбрызгивая грязную воду, их обогнал легковой автомобиль.

«Кюбельваген».

– Начальство, – сказал парень нетвердым голосом. -Слушай, я не против фюрера. Он прав. Не будет фюрера, не будет Германии. Но мать не спит уже месяц…

Двигатели выли, колеса перемалывали землю.

Скоро «кюбельваген» появился опять, но теперь двигался навстречу колонне. Поравнявшись с грузовиком Клюга, возглавлявшим маленькую колонну первой роты, водитель «фольксвагена» высунул руку, отдавал приказ остановиться.

Его голову украшала офицерская фуражка.

Клюг вышел, чтобы узнать, в чем причина задержки, но не успел и рта раскрыть. Офицер спросил:

– Клюг?

И приказал:

– Передать командование ротой кому-нибудь из команды, – на станции разберутся. Садитесь в машину.

Клюг обошел грузовик, показал пальцем на сидящего у заднего борта:

– Садись в кабину. Назначаешься командиром роты.

Из глубины послышался смешок:

– Растешь, Шульц. Под Сталинградом выбьешься, в заместители генерал-лейтенанта Фриснера. Или станешь главным командиром.

Когда Клюг шел к машине, водитель грузовика прошипел вслед:

– Повезло, оберфельфебель…

Клюг открыл заднюю дверцу, сел на низкое сиденье.

Там развалился человек в черном кожаном плаще и шляпе; из под шарфа выглядывал темный галстук.

– Добрый день, господин Клюг, – поздоровался он.

Уве не ответил.

Водитель тронул автомобиль, и тот, набирая обороты, двинулся обратно в лагерь, мимо грузовиков с солдатами.

– Штурмбаннфюрер Райке, – сказал кожаный. – Как вы себя чувствуете, Клюг?

– Все было в норме, – ответил Уве. -До вашего появления.

Под ложечкой заныло. Этому Райке можно было не представляться. От него пахло гестапо.

– Похоже, вам еще рано на фронт, – без тени улыбки сказал Райке. – Вам надо подготовиться, окрепнуть. Съездить на юг…

Глава четвертая

Война подходила к своему кульминационному пункту.

Союзники планировали высадку в Италии. Русские, над которыми еще полгода тому назад, когда немцы подходили к Сталинграду и ворвались в Крым, нависла угроза поражения, теперь укрепились на берегу Волги, -и обе стороны отчаянно истребляли друг друга.

Воздушные, налеты на территорию Германии перестали быть чем-то экстраординарным. 25 июля 1941 года, когда на фоне больших потерь военно-воздушных сил Красной армии министр пропаганды нацистской Германии Йозеф Геббельс объявил, что советская авиация разгромлена, и главнокомандующий люфтваффе Герман Геринг заявил: «Ни одна бомба никогда не упадёт на столицу рейха!», осталось далеко позади.

Британцы на тяжелых Б-17 и ланкастерах принялись методично разрушать немецкие города, порты и заводы. Ходили упорные слухи, что к антигерманской коалиции присоединятся ВВС США.

8-я и 15-я воздушные армии США находились в полной боевой готовности в Полербрук и Пайк-Райлинг в Британии.

Колоссальная военная машина Гитлера начала давать сбои. Силы союзников готовились к нанесению решительных ударов. Третий Рейх напоминал серьезно раненого зверя, – опасного, но слабеющего с каждым днем.

Руководители Германии, может и осознавали серьезность создавшегося положения, но не хотели признать это публично.

Курта Штайнера все это, казалось, не интересовало.

В управлении, – за глаза, конечно, его называли Надзирателем. Говаривали, что сам начальник отдела IV A 2, непосредственный руководитель Штайнера штурмбаннфюрер СС Курт Гайслер всерьез побаивался этого человека.

Оберштурмфюрер Штайнер походил на хорошо смазанный пистолет, действующий безотказно, и соображения личной симпатии, заслуг или доверия начальства к «объекту» никогда его не останавливали.

За его плечами осталось несколько разрушенных карьер, уничтоженные жизни, – и всегда обвинения в измене или преступной халатности очередного офицера подкреплялись железобетонными доказательствами.

Он служил в Главном управлении имперской безопасности со дня основания, – конца сентября 1939 года.

Его ценил и Гейдрих, и пришедший на смену Генрих Гиммлер. Бригадефюрер Вильгельм Крихбаум, заместитель группенфюрера СС Генриха Мюллера, также ценил исполнительного работника, но по непонятным причинам недолюбливал.

Оберштурмфюрера, по упорным слухам, привлекали к внутренним расследованиям, и это случалось по разным поводам, – обвинение в предательстве, недобросовестная служба, сокрытие деталей биографии, в том числе наличия неарийских предков или связей с неарийцами.

А это было похуже подозрения в работе на вражескую разведку.

Впрочем, все это не мешало его непосредственной работе в отделе IV A2, -саботаж, контрразведка, предатели родины…

Сейчас, в конце октября, Штайнер с головой ушел в изучение обстоятельств старого дела, материалы которого начали собираться еще с весны 1934 года, а в настоящее время лежали у него на столе.

Не то чтобы сегодня, в конце 1942 года, стоило копаться в далеком прошлом. Актуальных дел и так хватало.

Но события вокруг Йозефа Майера, заместителя начальника столичной полиции во времена развала Веймарской республики, позволяли предположить, что некоторые события настоящего тесно связаны с отставным полицейским.

Йозеф Майер подал в отставку после событий, связанных с утерей химического препарата под рабочим названием «эликсир истины». Препарат разрабатывался немецким ученым доктором Шредером. Майер руководил расследованием и поисками.

Все было безрезультатно. Препарат исчез*.

По некоторым косвенным уликам следствие предполагало, что имел место промышленный шпионаж, – со стороны одной из американских фармакологических фирм.

Йозеф Майер ушел со службы и вернулся в Мюнхен, где у него имелся фамильный дом.

Некоторое время назад оберштурмфюрер Штайнер принял звонок от своего человека в Мюнхенском управлении гестапо. Тот сообщил:

– Йозеф Майер погиб при взрыве бомбы во время налета англичан, – доложил его информатор. – Можно утверждать, что они находились на связи с Хансом Маркелем, псевдоним Трактирщик. Маркель снабжал Майерса мясом несколько раз за последний месяц. Следователь по делу уверен, что в пакетах отправлялись сообщения.

– Где сейчас Трактирщик? – спросил Штайнер.

– Арестован местным отделением гестапо.

– Причина?

– Трактирщика взяли, когда поняли, что может удрать.

Оберштурмфюрер Штайнер связался с Дитлинденштрассе 32 в Мюнхене, и потребовал у начальника главного отделения гестапо штандартенфюрера СС Эрика Иссельхорста отправить арестованного в Берлин.

Кое-кто не смог бы поверить, что оберштурмфюрер командует полковником, – но сам Иссельхорст хорошо знал, кто такой Штайнер, и какую роль он играет в РСХА.

Поэтому Штайнер получил быстрый и положительный ответ.

А сейчас сидел и просматривал старые полицейские отчеты.

От этого увлекательного занятия его отвлек внутренний телефон.

– Оберштурмфюрер, он готов, – доложил высокий голос. – Безопасную часть про доставку он выложил.

Штайнер посмотрел на часы:

– Час тридцать пять минут, Ганс. Вы превзошли самого себя. Спускаюсь!

Здание на Принцальбрехтштрассе жило своей лихорадочной жизнью. Хлопали двери, стрекотали пишущие машинки, сновали помощники с папками. Иногда проплывала крупная рыба, – обычно в форме; редко, – в цивильной одежде.

Штайнер замедлял ход, отдавал партийное приветствие, ускорял ход.

Некоторые, в том числе старшие по званию, предусмотрительно вскидывали ладонь первыми. Прошли двое с Грюннерштрассе, – штандартенфюрер Отто Боензипен и Вильгельм Бок, недавно прибывший из Винницы. Боензипен посмотрел на Штайнера со страхом, Бок, – равнодушно.

Штайнер преодолел несколько пролетов лестницы вниз и достиг подвального этажа.

Здесь по всей длине здания тянулся длинный коридор, с множеством дверей и бетонным полом.

Сверившись с табличкой на третьей двери справа, Штайнер зашел внутрь. На стеллаже взял каучуковую дубинку, вышел, и вошел в следующую дверь.

В камере стоял плотный табачный туман.

Худой человек прислонился задом к столу и самозабвенно затягивался сигаретой. Второй развалился на стуле и смотрел на стакан в руке.

– Что тут происходит? -заорал Штайнер. – Ганс! Пойдете под служебное расследование! Вон отсюда!!!

Ганса сдуло со стола. Загремела, закрываясь, стальная дверь. Арестованный поставил стакан на пол, сел ровно, руки положил на колени.

Оберштурмфюрер обошел стол, сел напротив арестованного.

У Трактирщика было узкое лицо и большой нос, уныло опущенный к верхней губе. Пшеничные волосы зачесаны назад, заправлены за оттопыренные уши.

Кто в группе слежки назвал Ханса Меркеля Трактирщиком, никто не помнил, на самом деле он был мясником, и держал лавку в шести кварталах от дома Йозефа Майера, в предместье Оберменциг.

Штайнер бросил перед собой палку и она прокатилась по тусклой поверхности столешницы.

– Веселье кончилось, – сказал он.– Ты знаешь, где находишься?

Тот кивнул.

– Ганс добрый. Я злой. Каждый неправильный ответ, – удар палкой. Там, в резине, свинцовый прут. Понял?

– Понял…

– Ты доставлял мясо на Карл-Теодор-штрассе 7?

Трактирщик сморщился, будто собирался заплакать:

– Да…

– Как часто?

– Четыре-пять раз в неделю, – голос Ханса Меркеля дрожал.

Мутная пелена опьянения сползала с глаз. Добрый следователь Ганс исчез, пришел страшный человек.

– Ты лично знаком с Йозефом Майером?

– Кто это?

Удар по плечу. Трактирщик взвыл.

– Владелец дома номер 7, куда ты доставлял мясо.

Ханс Меркель захныкал:

– привозил заказ, отдавал в руки, пожилому мужчине, все…

– Свежую говядину? По ценам черного рынка?

– Но сами понимаете, господин… мне ведь ее тоже не купить по государственной цене…

– За спекуляции на черном рынке тебя расстреляют!

– Не надо!!

В отличие от большинства коллег, считавших пытки единственным инструментом получения быстрого результата, оберштурмфюрер Штайнер был равнодушен к насилию, как таковому, – и использовал его только в самых необходимых случаях. Он презирал тех из своих товарищей, которые явно получали садистское удовлетворение, мучая подследственных.

Его методом была смесь психологического давления, блефа и некоторого количества боли.

– Если хочешь избежать смерти, – сказал он мирно, – ты должен сказать, что, кроме мяса, было в пакетах. И все. Ты сотрудничаешь, – значит, ты не союзник врага. Понятно?

Трактирщик закивал, из носа потекло.

– Я говорил Гансу…

Штайнер поморщился.

– Слушаю.

– В каждый пакет я вкладывал записки, завернутые в лоскуты.

Он сделал паузу.

– Дальше, дальше! – Штайнер встал и принялся ходить вокруг стола, останавливаясь позади арестованного, чтобы легонько ткнуть его кулаком в затылок.

– Я что, должен из тебя клещами слова вытаскивать? Вызвать сантехника с клещами? Большой мастер…

– Хозяин номера 7 забирал пакет, я уезжал.

– А как ты извещал получателя?

– У меня наверху, в квартире телефон. Я звонил и говорил время.

– Как ты к нему обращался?

– Господин Майер…

– Почему ты тогда спросил «кто он»?

– Так по телефону же…

– Глуповат ты, Ханс. Ну, теперь самая легкая часть. Откуда записки? И что было в них?

– Я, – Трактирщик с ужасом осознал, что его язык отказывается служить, – для лавки придумал… рекламный трюк. С аргентинскими травами…

Штайнер поднял брови:

– В самом деле? Аргентинские? И откуда они у тебя?

– Каждое лето… выезжал за город… сам собирал и сушил…

Штайнер хмыкнул и принялся записывать полученные показания.

Он пододвинул к себе протокол допроса и стал сосредоточенно заполнять его, забыв о Трактирщике.

Тот с ужасом наблюдал отрешенное лицо офицера, – выцветшие глаза, серый поношенный китель с черными петлицами, синие узкие губы. Почти старик, – но с выверенными движениями, повелительным голосом, стальным блеском зрачков.

Когда оберштурмфюрер говорил, слова выходили из этих губ с треском чемоданной фибры.

Когда он стоял, он мог легко пройти под мышкой Трактирщика, и это пугало еще больше.

Когда он поднимал глаза… лучше не глядеть в эти глаза…

Глава пятая

Югом, который обещал ему штурмбаннфюрер Райке тогда, в Потсдаме, оказался Мюнхен.

На вокзале гуляли сквозняки, пахло гарью и углем.

Когда Уве Клюг вышел на темную привокзальную площадь, по дальней стороне прошел трамвай. В салоне не горел свет и тело вагона показалось Уве погибшим кораблем, уходящим в глубинную темень.

По обеим сторонам площади стояли кирпичные дома, и большая часть из них была разрушена бомбами; неровные зубцы стен темнели на фоне задрапированного тучами ночного неба.

Проехал экипаж, там кто-то сидел. Потом еще один.

Лишь третий оказался свободным.

Кучер остановил лошадь и опустил металлический значок у счетчика. Верх был поднят, и на плаще у кучера блестели капли дождя. Его лакированный цилиндр сверкал от воды.

Они долго ехали переулками под дождем. Не горели фонари, слепые окна смотрели на улицы. По неосвещенным улицам скользили тени прохожих; а может, это были ночные чудовища.

Мюнхен погрузился во тьму, затих в ожидании новых ужасов, падающих с неба.

Маленькая частная гостиница на Готе-платц понравилась ему с первого шага, который он сделал, сойдя с коляски.

Это можно было бы назвать пансионом, не будь здание таким старым. Толстые средневековые стены, низкие потолки и еще более низкие притолоки, и если, проходя дверь, не склонить голову, можно набить приличную шишку, и с минуту в изумлении тереть лоб или темя.

Его комната на первом этаже походила на келью. Узкое окно, сквозь которое с трудом могла пролезть беременная кошка. И даже эту щель наглухо заклеили черной бумагой.

Правила гражданской обороны строго соблюдались. Нарушения жестоко карались.

Столовая размером с гардероб, где длинный стол и две скамьи занимали большую часть площади пола. Милая пожилая хозяйка, свежие деревенские яйца, вкусный кофе и горячие булочки на завтрак. Хозяйка явно не гнушалась черного рынка, и цена комнаты говорила об этом.

Пока РСХА платит, ему все равно.

Шумный центр Мюнхена, израненный британской бомбардировкой, существовал где-то далеко.

Город его бывшего шефа по управлению полиции Берлина Йозефа Майера.

Во многом из-за служебного знакомства с Майером Уве Клюга за шиворот втащили в это конфиденциальное расследование РСХА.

Это был лучший исход, чем Сталинград, но все, что делалось вопреки воле Уве Клюга, вызывало естественную антипатию. И одно дело, – призыв в действующую армию для выполнения присяги; другое, – исполнять сомнительную роль в играх гестапо.

Однако, получив в руки дневник своего бывшего шефа, Уве решил, что сама загадка стоит того.

Разобрав дорожный саквояж, повесив на вешалку вещи, Уве сел к крошечному столику и положил перед собой армейский планшет. Вермахт забыл затребовать его обратно, с другой казенной собственностью, и Уве решил позаимствовать удобную вещь для своих надобностей.

Он достал потрепанную тетрадь без обложки, рассмотрел изображение неведомого божества, раскрыл тетрадь и стал делать выписки.

Даже человек, не знавший владельца дневника, по некоторым деталям, – описанию оружия, упоминанию структуры уголовного и политического сыска, иерархии властных структур, – мог сделать вывод, что автор и сам служил. Или в политической полиции, или в криминальной. Ко времени записей, скорее всего, уволен, – возможно по выслуге лет.

Йозеф Майер упоминал цепочку странных событий, произошедших с конца 1939 и по последнюю запись.

9-я тетрадь…

Вероятно, в предыдущих, если они существовали, ранние события Майер описал подробнее.

Здесь были упомянуты детали лишь трех, – убийство в декабре 1941-го штурмбаннфюрера СС Хельмута Дизеля и еще одно, 5 октября 1942, гауптштурмфюрера Киля. Более подробно описано третье, – отравление штандартенфюрера Клейста.

Оно стояло особняком.

Уве Клюг решил начать с показаний водителя Кунца, подчиненного штурмбаннфюрера СС Хельмута Дизеля. Оно позволяло наглядно представить себе произошедшее.

В дневнике Майер приводил его слова:

«В 22.35 я заехал за штурмбаннфюрером СС Дизелем в ресторан „Opitz“ на Променад плац. Штурмбаннфюрер был хорошо навеселе. Сначала я получил указание отвести его домой, на Гизелаштрассе, но через два квартала пассажир изменил решение и приказал везти его в гестапо, – мол, есть незаконченное дело. Когда мы проезжали Грюнгартен, штурмбаннфюрер изъявил желание облегчиться. Тут ЭТО и появилось».

Это интересно, отметил про себя Уве. У Йозефа Майера, полицейского отставника, был доступ к материалам следствия гестапо.

Следователь спрашивает:

«Откуда ОНО появилось?»

Водитель отвечает:

«Когда штурмбаннфюрер справлял свои дела, в зеркале заднего вида я увидел какое-то движение. Вдоль парка, по тротуару. Мне показалось, что это просто пешеход. Но слишком высокий для обыкновенного человека. У меня инструкция. Я проверил кобуру, открыл дверь и вышел. Штурмбаннфюрер все еще стоял у ствола дерева, я смотрел на неизвестного».

Следователь:

«Вы хорошо видели приближение?»

«Фонарь над нами не работал, но за фигурой был свет, так что я видел его как силуэт. Высокий, одет в тряпку, похожую на женское платье, подпоясанное. На голове шлем, – вроде армейского, но с чем-то, будто рога. Шел медленно, металлический звук шагов. Он походил на оленя или вепря, ставшего на задние ноги. Виноват, я тогда оцепенел и дал ему возможность подойти к машине. Несмотря на темноту, я увидел в руке предмет, похожий на длинное лезвие». «Почему не воспользовались табельным оружием?»

«Только я собирался это сделать, сзади меня схватили. Похоже на полицейский удушающий прием. Мне заломали руки и нагнули. Я не мог пошевелиться.»

«Что дальше?»

«Шаги стали мягче, ОНО повернуло в парк и шло по земле. Вскрик и шипящий звук, – думаю, тогда, когда штурмбаннфюреру перерезали горло».

«Унтершарфюрер, а до инцидента вы не заметили ничего?»

«Я заметил, что от ресторана за нами следовала машина, но не придал этому значения. Легковая, выключенные фары. Но у парка ее не было».

Автор дневника сделал примечание.

«Штурмбаннфюрер Дизель умер от потери крови. А может, просто в ней захлебнулся. Горло ему разрезали. Вероятно, Дизель так и не увидел убийцу. При осмотре места преступления найдены следы, не похожие на следы от ботинок или сапог. Один из экспертов сделал предположение, что убийца мог носить сандалии, похожие на античные…»

Уве взял листок бумаги и написал:

«Сандалии? В октябре?»

Стал читать дальше.

Убийство, относящееся к 1942 году, было описано не так детально, как предыдущее. Оно было и понятно, – оно случилось последним, и следствие еще не располагало подробностями. Йозеф Майер в дневнике лишь отметил, что гауптштурмфюрера Киля убили рано утром, на окраине, выстрелом в рот.

Уве потянулся к пачке сигарет, лежащей на кровати, закурил и задумался.

В той части дневника, что относится к сентябрю 1942, Йозеф Майер упоминает список из пяти случаев, – случая с штурмбаннфюрером Дизелем и еще четырех. Даты, места убийств, способ, и еще одно-два обстоятельства. Итак, – еще одна пуля в сердце, одного повесили в лесочке за городом, третьего отравили, четвертого, – утопили, привязав какую-ту железку от трактора к ногам.

Он недоуменно покачал головой.

Когда штурмбаннфюрер Райке в Потсдаме передавал ему дневник, он сказал:

– Вы конечно же понимаете, что эту тетрадь не должен видеть никто. Лучше всего, если будете оставлять ее в тайнике в своем жилье, и делать выписки. Мое руководство полагает, что проведенное без шумихи и официальщины расследование может стать успешным. Вы, безусловно, получаете широкие полномочия, и тем не менее работаете, как частный детектив. И учтите, – кроме вас, Йозефом Майером интересуются другие лица из службы безопасности.

Уве Клюг очень сомневался, что под «руководством» штурмбаннфюрер Райке имел в виду руководителя отдела в РСХА, кто бы он там не был.

Над ним висело обвинение в убийстве близкого родственника гауляйтера Остмарка, а то задание он получил от человека, который сейчас руководил всей организацией гестапо. И пусть тогда он не представился истинным именем, со временем Клюг понял, что имел дело с Генрихом Мюллером, нынешним шефом гестапо.

Уве не было других идей, кто бы мог вытащить его с маршевого батальона и силой воли переместить в Мюнхен. Мюллер, судя по всему, помнил о нем, доверял его профессиональным навыкам, и ценил его непричастность к гестапо, партии и группировкам внутри этой громадной банки с пауками.

И эта цепкая память группефюрера СС совсем не радовала…