Этот разрушительный элемент

Tekst
30
Arvustused
Loe katkendit
Märgi loetuks
Kuidas lugeda raamatut pärast ostmist
Kas teil pole raamatute lugemiseks aega?
Lõigu kuulamine
Этот разрушительный элемент
Этот разрушительный элемент
− 20%
Ostke elektroonilisi raamatuid ja audioraamatuid 20% allahindlusega
Ostke komplekt hinnaga 6,82 5,47
Этот разрушительный элемент
Audio
Этот разрушительный элемент
Audioraamat
Loeb Инга Брик
3,41
Lisateave
Этот разрушительный элемент
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Для тебя, мой читатель.

Спасибо, что стал моим попутчиком в этом путешествии.


Глава 1

Цзюнь Бэй

Полдень, воздух пустыни расплывается от жары, а улицы окрашены в черный цвет от усыпавших их тел мертвых странствующих голубей[1]. Еще неделю назад огромные стаи этих птиц заслоняли солнце, но сейчас над небом Энтропии кружится лишь несколько особей. Их скорбные крики разносятся по воздуху, а опавшие перья вздымаются и закручиваются в порывах свистящего ветра, гуляющего над холмами. Этот город когда-то светился жизнью, мечтаниями и возможностями, но сейчас он опустел и превратился в заброшенный памятник умершим.

Я отхожу от окна и принимаюсь расхаживать по загроможденному полу общей лаборатории, в которой сейчас живу. Вокруг меня на креслах и диванах развалились кодеры, молча над чем-то работая. Можно предположить, что после атаки «Картакса» на Энтропию ее жители сосредоточатся на мести, но большинство подслушанных мной разговоров оказались о растениях, водорослях и способах превратить мертвых голубей в удобрения.

Я люблю этот город, но порой мне хочется сжечь его дотла.

– Уверена, что готова, Цзюнь Бэй? – спрашивает Рейн.

Солнечный свет отражается от бронированных пластин на ее коже, когда она сжимает в руках планшет, подключенный к моей панели. Не многим я доверяю настолько, чтобы открыть доступ к моим модулям, но Рейн из их числа. Она помогает мне с тех пор, как услышала о «Нулевом коде». Думаю, любой, кто решится покрыть свою кожу броней, способной отразить удар ножа, заинтересован в бессмертии.

– Нужно попробовать все варианты, – говорю я, прикоснувшись к щеке и разминая шею наклонами головы вперед и назад.

Рейн постукивает по экрану планшета.

– Не хочешь присесть? Мы можем уйти в дальнюю комнату.

Я качаю головой:

– Все нормально. Надеюсь, в этот раз код окажется верным.

Я возвращаюсь к окну и принимаюсь кусать ноготь на большом пальце. Мы заняли пентхаус жилого дома на склоне горы. Сквозь стеклянную стену видны разрушенные здания и загубленные сельскохозяйственные поля у подножия горы. Вдалеке мерцает граница Энтропии, а за ней простираются на многие километры пустынные равнины, усыпанные перьями.

Но я смотрю не сквозь запыленное окно, а на собственное отражение в нем. Прошло несколько недель, и я наконец вижу собственные черты в лице, смотрящем на меня. Мои глаза, нос, изгиб губ. Даже волосы приобрели верный оттенок и структуру, а также отросли до середины спины за последние несколько дней. И теперь тело выглядит так, как и должно, за исключением левой щеки и пары участков на руке и правой лодыжке. Я все перепробовала, но кожа там не изменилась. Это кожа Катарины, и ее ДНК все еще остается в клетках. Все остальное изменилось легко, но эти пятна не хотят поддаваться.

И, если повезет, к концу дня кожа на левой щеке приобретет нужный оттенок.

– Что ж, я запускаю программу, – говорит Рейн, подходя ко мне.

Я тут же чувствую легкое покалывание в щеке, которое постепенно перерастает в боль. Каждая попытка запустить код для изменения этих пятен болезненнее предыдущей. И сейчас моя щека начинает гореть. Я смотрю в окно на алые полосы, стекающие по коже. Вот и капилляры начали лопаться.

Я стискиваю зубы, когда вижу, как кожа начинает пузыриться.

Боль врезается в разрушенную стену внутри меня – хрупкий барьер, отделяющий мой разум от разума Катарины. Но по ту сторону тишина. После того как Катарина ударила электричеством по импланту, чтобы не дать мне стереть воспоминания, она замолчала, и с тех пор я не ощущала ее присутствия. Думаю, ее разум погрузился в сон, но я надеюсь, что мне когда-нибудь удастся ее оживить. Впрочем, на ее долю выпало уже достаточно боли и ужаса.

И если появится способ ее разбудить, я не стану этого делать, пока мир не исцелится вновь.

Струйки крови стекают по лицу из пульсирующей, распухшей раны.

– Е-еще одна неудача, – с трудом выдыхаю я.

– Я уже отключила программу, – говорит Рейн.

Я сгибаюсь пополам и упираюсь руками в стекло. От боли перед глазами все плывет, а ноги подкашиваются. Руки так и тянутся потереть рану, но стоит мне прикоснуться к ней, как кожа отвалится и отпадет.

– Что ж, это не сработало, – говорит Рейн.

Щека ноет, а боль даже не думает затихать. Я выпрямляюсь, втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы и достаю гелиевую повязку из сумки, прикрепленной к бедру. Это повязка с нанитами, порцией обезболивающего и исцеляющих сывороток. Я снимаю прозрачную пленку и осторожно прижимаю повязку к щеке. Боль усиливается, перед глазами вспыхивают пятна, но вскоре она стихает под действием обезболивающего.

– Выглядит не очень приятно, – говорит Рейн.

Я с трудом киваю в ответ. Это уже шестая безуспешная попытка. Лаклан постоянно изменял мою ДНК в лаборатории проекта «Заратустра», но это никогда не причиняло мне такой боли. Ему даже удалось полностью изменить мое тело и превратить в Катарину. И на ней не было и кусочка кожи другого цвета. Так почему же эти клетки не хотят меня слушаться? Я не понимаю.

Что я за кодировщик, если не могу разобраться даже с собственной ДНК?

– Руз вернулся, – еле слышно бормочет Рейн.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, как распахивается дверь в лабораторию.

– Неужели ему больше нечем заняться, кроме как постоянно проверять меня?

Рейн прячет планшет в карман.

– Видимо, нет.

– Опять занимаешься своим лицом, Цзюнь Бэй? – входя в лабораторию, спрашивает Руз.

Он на несколько лет старше меня, его кожу украшают серебристые линии электрических схем, а глаза – импланты, замена тем, что он потерял в детстве. Руз стал новым лидером Энтропии после смерти Регины, но мне до сих пор непонятно, почему люди выбрали его.

Я прилетела сюда в надежде, что жители города поддержат меня, но оказалось, что у них совершенно другая иерархия по сравнению с «Картаксом». Несмотря на то, что я привезла с собой «Нулевой код» и пообещала бессмертие, они выбрали Руза, потому что тот давно живет здесь. Он убедил генхакеров, что те должны сосредоточиться на защите – границах, постах охраны и патрулях – вместо непроверенного фрагмента кода. И их не убедили мои слова, что «Картакс» признает поражение только в том случае, если столкнется с чем-то новым… и мощным.

Когда я создала «Нулевой код», то выбрала это название не только потому, что он затрагивает фундаментные основы. Он нечто большее. «Панацея». Программа, которая позволит нам изменять наш разум так же легко, как и ДНК. Он станет самым важным кодом в жизни, вот только пока ему не хватает одного последнего, решающего фрагмента. Но никто здесь не заинтересован в том, чтобы помочь мне его дописать.

– Я думала, ты проверяешь периметр города. – Говорю я Рузу.

Из близлежащего лагеря генхакеров поступили сообщения о налетах. Все нервничают после атаки «Картакса» на живущих на поверхности и провала памяти на несколько месяцев.

Никто не знает, что это я стерла воспоминания, и пусть так остается впредь.

– Патруль ничего не заметил, – говорит Руз. – Я думал, ты сосредоточилась на кодировке системы обороны города.

Я закатываю глаза:

– Единственные, кто может на нас напасть, это люди «Картакса», но даже мне сложно придумать что-то способное остановить их.

Как только последнее слово срывается с моих губ, вдалеке раздается выстрел, а за ним следует грохот.

Руз хмурится, пересекает комнату и внимательно всматривается в происходящее за окном вместе со мной.

– Очень похоже на взрыв бомбы, – говорю я, осматривая улицы и пытаясь заметить хоть какое-то движение за покрывалом черных перьев.

– Согласен, – говорит Руз. – Но это вполне могут быть проделки тех, кому нечем заняться…

Он замолкает, когда раздается еще один выстрел, после которого вокруг одного из входов в тоннели в воздух взлетают перья. На улицу с криком выбегает женщина в окровавленной одежде. Руз напрягается, не сводя с нее взгляда.

– Похоже, нам действительно нужна хорошая система защиты, – говорю я. – Кажется, на нас напали. Пойдем.

Я бегу к двери. Не знаю, кто атаковал ту женщину, но за этим вполне мог стоять «Картакс». И хотя не видно ни грузовиков, ни «Комоксов», они вполне могли отправить сюда беспилотники-невидимки, чтобы найти нас. Они уже удерживали несколько сотен хакеров Энтропии, похитив их во время запуска протокола «Всемирный потоп». Так что я бы не удивилась, если бы они пришли за мной.

Схватив кобуру с вешалки у двери, я натягиваю ее и несусь вниз по ступеням. Они дубовые и проросли прямо из ростков в бетонных стенах, так что на некоторых из них встречаются листики и ветки. Чтобы оказаться на улице, предстоит преодолеть всего четыре этажа, но даже от этой нагрузки перед глазами вспыхивает предупреждение. Программы, исцеляющие щеку, съели большую часть оставшихся калорий, к тому же я давно не спала как следует. Так что сейчас не самое подходящее время, чтобы ввязываться в драку.

– Бежим к восточному входу в тоннели, – догнав меня, говорит Руз. Его глаза слегка стекленеют. – Там незваные гости. И, кажется, пострадал кто-то из наших.

– Поняла, – отзываюсь я, после чего преодолеваю последний пролет и выскакиваю на улицу через главную дверь.

Воздух пропитан удушливым, тяжелым запахом разлагающихся голубей. Их перья хрустят под нашими ногами, пока мы мчимся ко входу в тоннель. Выстрелы становятся громче и смешиваются с криками. Оглянувшись на Руза и остальных, я вытаскиваю пистолет из кобуры и ускоряюсь.

 

– Электропитание отключено, – кричит Руз. – И как минимум один из наших людей ранен.

– Это определенно нападение, но не похоже на «Картакс», – кричит Рейн. – Они бы провернули все тише.

– Согласен, – отзывается Руз. – Но кто тогда там?

Мы мчимся в тоннель под звуки выстрелов, эхом отражающиеся от стен. Руз бежит рядом со мной навстречу развернувшемуся бою, но через несколько мгновений хватает меня за руку, чтобы остановить.

Я делаю несколько шагов, чтобы не упасть, и пытаюсь осознать ужасную сцену, которая развернулась передо мной. На земле лежат тела хакеров, работавших на сельскохозяйственных уровнях. Некоторые из них уже мертвы, а некоторые тяжело ранены. Над ними возвышаются люди в грязной, окровавленной одежде. Это определенно не солдаты «Картакса».

К тому же они скалятся, как звери.

– Одичалые, – рычит Руз.

Это люди, потерявшие рассудок от гнева. Катарина сталкивалась с ними во время вспышки, но я никогда не видела их раньше. С нескрываемым отвращением я осматриваюсь по сторонам. Неподалеку от меня лежит растерзанная женщина, а двое одичалых, склонившись над ней, копаются у нее в животе.

Я готовилась к атаке «Картакса» – военным, дронам и взрывчатке. Но не к этому.

Руз поднимает винтовку и стреляет в одного из одичалых, от выстрела остальные разбегаются в разные стороны. И некоторые из них направляются в глубь бункера.

– Мы не можем позволить им попасть внутрь! – с широко раскрытыми глазами кричит Рейн и бросается за ними, оставляя нас с Рузом наедине с выжившими.

Правда, их осталось не так уж много. Вокруг нас разбросано около десятка тел, а запах крови настолько сильный, что сводит живот. Не знаю, как одичалые проникли в город и в этот тоннель, но Рейн права, их нельзя пускать в бункер. Мы не можем рисковать жизнями жителей Энтропии.

– Хоть кто-то может идти сам? – кричу я, оглядывая раненых.

Женщина, одежда которой покрыта кровью, стоя на коленях тихо всхлипывает рядом с женщиной с разодранным животом. И от одного взгляда на них меня охватывает ужас. Потому что я знаю их. Это Матрица. Одна из хакеров, поверивших в «Панацею», а рядом с ней на земле лежит ее жена, которая работала с растениями. И именно ей одичалые разорвали живот и копались в нем.

По тоннелю эхом разносятся шаги.

– Одичалые возвращаются, – говорит Руз. – Нужно утащить отсюда раненых.

– Мы не успеем, – говорю я. – Так что придется дать им отпор.

– Нельзя пускать их в тоннель и в бункер. Люди там совершенно беззащитны. Если эти монстры туда проберутся, то поубивают всех.

– Можно воспользоваться «Косой». Она у меня в манжете, – предлагаю я.

Это маленькая вредоносная программа, способная убить любого человека, имеющего панель.

– Нет, – возражает Руз. – Ни за что.

– Почему? Их слишком много. Нам их не перестрелять. А «Коса» поубивает их всех.

– Дело не в этом, – шипит Руз. – Если у «Картакса» есть доступ хоть к одной из их панелей, они смогут заполучить код. А затем использовать его против нас. Одной командой убить всех живущих на поверхности.

От этой мысли все внутри леденеет. Он прав. Когда Катарина воспользовалась «Косой», код смог перехватить «Картакс». Нам удалось удалить программу из их баз данных по время протокола «Всемирный потоп», но стоит мне воспользоваться им хоть раз, и он станет последним. Либо хакеры «Картакса» вновь украдут его, либо разработают какую-нибудь блокировку, делающую «Косу» бесполезной. Но в любом случае, как сказал Руз, смогут обратить программу против нас.

А я даже не подумала об этом. Руз умнее, чем мне казалось. Я бросаю взгляд на тоннель, ведущий в бункер, который мы с ним должны защитить. Шаги одичалых становятся все громче. Кажется, единственная возможность защитить бункер – это заблокировать вход в него. Я перевожу взгляд на каменный потолок.

– Нужно взорвать пещеру.

Руз кивает:

– Отличная идея.

Он перекидывает винтовку через плечо и достает из кармана металлический футляр размером со спичечный коробок. Открыв его со щелчком, парень достает два маленьких черных диска размером с ноготь, покрытых желтым твердым гелем. Это бомбы-пуговки, каждая из которых, несмотря на свой крошечный размер, способна взорвать дом. Руз подбрасывает их к потолку, а затем снимает винтовку с плеча.

– В укрытие! – кричит он.

Вот только на это нет времени. Шаги приближаются и из-за поворота появляется несколько рычащих и грязных одичалых. Они несутся к тоннелю, ведущему к бункеру.

– Стреляй! – кричу я.

Руз прицеливается в бомбы-пуговки, а затем стреляет. И взрывная волна сбивает меня с ног.

Глава 2

Катарина

Когда земля начинает трястись, мне снится Коул. Мы едем в его джипе с опущенными стеклами под звуки музыки, льющейся из динамиков. На его коже нет лей-линий, а взъерошенные волосы обрамляют лицо. Вокруг нет ни кратеров, ни выжженных отметин на земле – только лазурное небо и цветы, взирающие на нас с зеленых холмов. Коул убирает руку с руля и кладет мне ее на колено.

Не знаю, куда мы едем, но, главное, мы вместе. Мы свободны и счастливы.

Но тут раздается грохот.

Коул тут же хватается за руль, пытаясь удержать дергающийся джип, пока вокруг расползаются темные зияющие трещины. Земля раскалывается и вздымается вверх, а цветы вместе с комьями почвы летят в бездну.

– Держись! – кричит Коул, ударяя по тормозам.

Джип еще какое-то время скользит по дороге, но затем останавливается в опасной близости от пропасти.

– Что происходит? – вцепившись в ремень, вскрикиваю я и поворачиваюсь к Коулу.

Он смотрит прямо на меня своими светло-голубыми широко открытыми глазами, в которых плещется ужас. И на его лице нет ни намека на любовь. А во взгляде не видно теплоты. Он больше не узнает меня.

Грохот нарастает, пока ко мне возвращаются воспоминания и неприглядная правда. Когда я превратилась в Цзюнь Бэй, чтобы остановить протокол «Всемирный потоп», то потеряла Коула. Потеряла все – друзей, будущее, тело. Так что теперь я заперта в темнице собственного разума, и происходящее лишь плод моего воображения.

– Нет, – молю я, в отчаянии хватаясь за рубашку Коула. – Вспомни меня, пожалуйста…

Он качает головой, а затем отдергивает руки.

– Кто ты? – с ужасом глядя на меня, выдыхает он.

После чего распахивает дверь, несмотря на то, что снаружи небезопасно. Трещины на земле становятся все шире, и он сейчас провалится.

– Коул, подожди!

Я отстегиваю ремень безопасности, чувствуя, как сердце бьется о ребра. А затем перебираюсь на водительское сиденье, чтобы схватить юношу за руку, но он отдергивает ее. Земля вновь сотрясается, воздух вибрирует от грохота, а трещины становятся просто огромными.

– Коул, стой!

Но он не слушает, а отступает назад и падает в пропасть.

Я резко просыпаюсь от собственного крика. Пытаясь отдышаться, перекатываюсь на четвереньки и сползаю на пол. Перед глазами расстилается темнота, а затылок пульсирует от обжигающей боли. И так каждое утро – тот же сон, тот же ужас в глазах Коула и та же нестерпимая боль от импланта, вживленного мне в череп.

Стараясь прогнать кошмар из своего сознания, я прижимаю ладони к глазам и раскачиваюсь на коленях взад-вперед под звуки колотящегося в груди сердца. Вот только на самом деле мое сердце не колотится, тело не раскачивается, а легкие не раздуваются от воздуха. У меня вообще нет легких. Я всего лишь частичка разума, запертая в теле, которое не способна контролировать. Не знаю, есть ли слово, описывающее то, кто я сейчас, но знаю, как называется мир, в котором застряла.

Симуляция. Виртуальная реальность.

Месяц назад я прижала искрящийся электрический кабель к разъему на затылке. Пыталась остановить Цзюнь Бэй, запустившую программу стирания воспоминаний, и думала, что этим убью нас обеих. В тот момент я попрощалась с Коулом, своим будущим, своей жизнью. А в итоге просто отдала Цзюнь Бэй контроль над телом и с тех пор торчу в симуляции лаборатории проекта «Заратустра».

Я поднимаюсь на дрожащие ноги. Сейчас я в помещении, где впервые увидела Цзюнь Бэй – комнате со стеклянной стеной, сквозь которую видно три остроконечные вершины горы. Вокруг царит полумрак, разгоняемый лишь тусклыми косыми лучами утреннего света, просачивающимися в окно. Кафельный пол усеян кусками искореженного металла и потрепанными проводами – обломками генкитов, которые я разбирала последние недели. Снаружи виднеются темные горы, покрытые лесом и укутанные густым белым туманом, а вдалеке кружат черные точки – это голуби пронзают редкие облака.

Дождавшись, пока боль в голове слегка стихнет, я пробираюсь к лабораторному столу, который растянулся вдоль стены в другом конце комнаты, и упираюсь в него руками. Гладкая столешница холодит ладони, но ощущения, которые я испытываю, лишь иллюзия – импульсы, посылаемые в мой мозг от импланта в основании черепа. Все симуляции VR работают примерно так. Не все из них воспринимаются как реальность, но если вы прижмете ладони к виртуальной поверхности, то почувствуете ее. И в этом нет ничего странного. Так что каждая часть этой лаборатории кажется настоящей – каждая дверь, каждое дерево и каждый камешек закодированы с идеальной точностью, включая запахи, вкус и восприятие. Это безупречная симуляция едва отличимая от реальности.

И из нее нет никакого выхода.

– Соберись, – бормочу я, когда грудь сжимается от боли.

Стараясь не думать о том, что не дышу по-настоящему, я заставляю себя закрыть глаза. Если не избавиться от этих мыслей, то начнется еще одна паническая атака. Я на ощупь тянусь к бутылке на столе, откручиваю крышку и подношу горлышко ко рту. Ледяная вода обжигает горло и успокаивает меня.

Может, это тело и трехмерная проекция, приближенная к моей внешности, но симуляция настолько хороша, что я чувствую голод, жажду и даже желание поспать, если слишком долго бодрствую. А еще чертовски сильную боль, если ушибу палец или порежусь обо что-то острое. Но не все виртуальные симуляции добавляют ощущения подобные голоду и боли, но Цзюнь Бэй, судя по всему, считала их важными.

Запрокинув голову, я осушаю бутылку до дна и делаю долгий, медленный вдох. В коридоре раздается эхо от босых ног, шлепающих по плитке. Через мгновение к нему добавляются приближающиеся, резкие, пронзительные голоса. Я напрягаюсь и поворачиваюсь к двери, в которую тут же врываются пятеро визжащих детей.

Это пятилетние Коул, Леобен, Анна, Зиана и Цзюнь Бэй. Их худенькие тельца прикрыты серыми спортивными костюмами с логотипами «Картакса», грудные клетки перебинтованы, а по коже вьются шрамы. Я обнаружила их в запертой спальне наверху, когда набралась смелости обыскать лабораторию, и с тех пор они стали моими хвостиками.

Да, я знаю, что они нереальны. Просто еще одна частичка этой извращенной симуляции. Они ходячие строки кода, управляемые встроенным искусственным интеллектом. И прямо сейчас они врываются на полной скорости в комнату, заполненную остатками переломанных генкитов.

– Осторожней! – кричу я, протягивая руки к вихрю из маленьких конечностей и бритых голов.

Анна спотыкается о кучу потрепанных проводов и летит вперед. Я тут же бросаюсь к ней, хватаю за талию, а затем притягиваю к себе. Она визжит от восторга, но остальные тут же останавливаются и с широко раскрытыми глазами осматривают комнату. Но я вижу лишь их босые ноги в окружении груд битого стекла и острого металла. Может, дети и часть этой симуляции, но они очень реалистично истекают кровью.

– Вы не должны так врываться сюда, – переступая через кучи хлама, ворчу я. – И уже говорила вам, насколько это опасно.

Анна ерзает у меня на руках, вынуждая опустить ее на пол, а затем обхватывает меня за талию.

– Мы хотим играть.

Широкая улыбка отражается в ее светло-голубых глазах, отчего у меня все сжимается в груди. Но я подавляю проснувшиеся чувства, заставляя себя быть сильной. Мне нужно возвести вокруг сердца толстые стены и выковать внутри клинок, который пригодится, когда я выберусь отсюда.

А я обязательно это сделаю. Потому что устала от вечного контроля. Почти все, кого я знаю, пытались манипулировать мной или лгали. Даже мое существование обусловлено нуждами другого человека. Но я больше не позволю мной помыкать.

Я хочу жить, стать свободной и готова бороться за это.

Лаклан и Цзюнь Бэй сейчас работают над кодом, способным изменить сознание людей. Они считают, что сделают мир лучше, если изменят человечество против его воли. Но я уже дважды вставала у них на пути и готова сделать это вновь, превратив свою злость в оружие.

 

У меня осталось достаточно сил, чтобы разрушить их планы.

Но для начала мне нужно выбраться отсюда.

Генкиты лаборатории, ее терминалы и все интерфейсы, которые мне удалось найти, оказались запрограммированы удерживать меня здесь, но они тоже часть симуляции, а значит, созданы кодом. А код можно взломать. Мне только нужно найти лазейку. В этой лаборатории есть четыре промышленных генкита, привинченных к стенам, и я разобрала их на кусочки. Выдернула из них все – провода, баки с нанораствором, – пока от них не остались лишь металлические скелеты. После чего медленно собрала их обратно, кусочек за кусочком, пытаясь разобраться в закономерностях симуляции.

Если я не смогу найти способ выбраться отсюда, возможно, мне удастся построить его.

– Я работаю, – говорю я. – И просила не беспокоить меня сегодня.

– Ну, пожалуйста, – подпрыгивая на месте, упрашивает Леобен.

Его глаза блестят, руки тонкие, как тростинки, а шею обвивают швы.

Я провожу рукой по волосам. Зиана прижимается к Анне и смотрит в пол. Пятилетний Коул прыгает вместе с Леобеном, и мое сердце замирает. Я до сих пор не привыкла к тому, что вижу его. А еще Цзюнь Бэй. Каждый раз при виде их маленьких мордашек у меня все сжимается внутри. И это никак не помогает мне выстраивать защиту вокруг сердца.

Стены лаборатории начинают дрожать. Анна визжит и крепче обхватывает меня за талию.

– Все хорошо, – успокаиваю я девочку. – Сейчас все закончится, как и всегда. Не переживай.

Дети теснее прижимаются друг к другу. Подобные толчки сотрясают лабораторию последние несколько недель. Уверена, их вызывает Цзюнь Бэй, хотя наверняка, и сама не подозревает об этом. Иногда мне удается уловить обрывки звуков или увиденные ею образы. Например, кровь на ее коже или заполненную жужжащими генкитами комнату, на стенах которой нарисованы бабочки. Она проводит какие-то эксперименты над своим телом. Мне неизвестно, что задумала Цзюнь Бэй, но знаю наверняка, что каждый раз, когда кто-то из нас испытывает боль, лаборатория начинает трястись, а имплант в основании черепа, удерживающий барьер между нашими сознаниями, деформируется.

И когда-нибудь он выйдет из строя.

Еще один толчок сотрясает стены, а комната начинает раскачиваться. Баки с грохотом валятся на один из разобранных генкитов и разбиваются об пол. Я переступаю с ноги на ногу, стараясь сохранить равновесие, и перевожу взгляд на детей. Кажется, они не пострадали, но им нужно убраться отсюда подальше, пока они не поранились.

– Пойдемте отсюда, – подталкивая Анну к двери, говорю я.

Комната снова кренится, а по потолку расползается трещина. Анна кричит и прижимается ближе ко мне.

– Кэтти, – хватая меня за рубашку, зовет Леобен. – Кэтти, стены ломаются.

Зиана начинает плакать и цепляется за мою руку. Пол снова сотрясается, но даже в этом шуме мне удается расслышать шаги в коридоре. Замерев, я бросаю быстрый взгляд на приоткрытую дверь лаборатории.

Здесь, кроме нас, есть только один человек. Еще одна трехмерная проекция, как и пятеро детей передо мной. И это тот, кто создал Цзюнь Бэй. Я избегала его последние несколько недель, притворяясь, что его не существует, но только он может сейчас идти по коридору. И от этой мысли у меня в венах стынет кровь.

Лаклан.

Я сглатываю, борясь с нахлынувшим страхом. Мне посчастливилось запереть его в кабинете несколько недель назад, но, судя по всему, ему удалось выбраться. Протолкнувшись сквозь детей, я на цыпочках подхожу к двери и выглядываю в коридор. Он совершенно пуст, но в мерцающем свете ярких треугольных ламп замечаю, как кто-то поднимается по лестнице. Высокий мужчина в темной куртке. Я разглядела лишь его руку, но это может быть лишь Лаклан. Видимо, из-за толчков дверь в его кабинет открылась, и теперь он идет за нами.

Снизу раздается тихое всхлипывание. Я опускаю глаза и натыкаюсь на Леобена.

– Он выбрался, – шепчет мальчик.

Я киваю, стараясь сдержать эмоции.

– Не волнуйся. Я не позволю ему забрать тебя.

Человек на лестнице замирает, а через мгновение лабораторию сотрясает еще один толчок. Думаю, Лаклан услышал нас и теперь вернется сюда. Вот только дверь в лабораторию не запирается, так что мне не удастся остановить его, если мы останемся тут. Да и я не позволю ему причинить боль этим напуганным детям, которые вот-вот расплачутся.

Я понимаю, что они ненастоящие, но при виде страха в их глазах сердце все равно щемит от боли. Да, эти малыши лишь образы симуляции, но из их глаз текут слезы, а из ран – кровь.

Может, когда-нибудь и Лаклан истечет кровью.

– Пойдемте, – шепотом зову я, после чего подаю детям знак рукой, чтобы следовали за мной.

Я выскакиваю в коридор и бегу к крошечной кладовке, скрывающейся за одной из соседних дверей. Там тесно и темно, а вдоль стен выстроились полки с лабораторным оборудованием. Дрожащие дети с широко раскрытыми глазами заскакивают внутрь вслед за мной, и я успеваю захлопнуть дверь за секунду до того, как в коридоре вновь раздаются шаги. От очередного толчка стакан, стоящий на полке рядом со мной, летит на пол. Но никто из детей даже не шелохнулся. Человека в коридоре они боятся больше, чем разбитого стекла на полу. И трудно их осуждать за это.

Шаги за дверью у меня за спиной становятся громче. Сердце колотится в груди. Кто-то из детей тихо всхлипывает. Я осматриваю полки в поисках ножа, скальпеля, да чего угодно, но нахожу только блестящие осколки стекла на плиточном полу. Опустившись на колени, я поднимаю один из них и сжимаю в кулаке. Края впиваются в кожу, и по костяшкам пальцев струится кровь, но эта рана ненастоящая. Это не моя боль и не мое тело.

Сейчас я что-то подсознательное. Что-то сотканное из силы воли и настойчивости, живущее по непонятной мне причине. Но в одном у меня нет сомнений – я больше не позволю Лаклану Агатте причинять нам боль.

Шаги уже близко, а через мгновение щелкает ручка. Я слышу его дыхание, чувствую, как он замер за дверью. Развернувшись, я хватаюсь за ручку и толкаю дверь. А затем плавным движением всаживаю осколок ему в бок.

Стекло врезается в мою ладонь, когда острые края прорезают его кожу. Он отшатывается и, схватившись за бок, смотрит на меня широко раскрытыми от шока глазами. Кровь вытекает из раны и пропитывает рубашку.

Вот только это не Лаклан.

К противоположной стене прижимается Леобен. Не маленький мальчик, дрожащий у меня за спиной, а человек, которого я знала в реальном мире. Высокий, широкоплечий мужчина с татуировками и копной светлых волос.

И сейчас он с ужасом смотрит на меня.

– Какого черта ты творишь, кальмар?

1Странствующий голубь – вымерший вид семейства голубиных, который обитал в лиственных лесах Северной Америки. Птицы вели кочующий образ жизни, собираясь в огромные стаи по миллиону особей.