Жрица Итфат

Tekst
131
Arvustused
Loe katkendit
Märgi loetuks
Kuidas lugeda raamatut pärast ostmist
Жрица Итфат
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Тематика: Эзотерика / Эзотерические учения

Текст книги публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

Дизайн обложки Ирины Новиковой Фотограф Мария Тайкова

Визажист Галина Желенкова

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© ОАО «Издательская группа „Весь“», 2018.

* * *

Остановка времени

Это случилось очень давно, около 100 миллионов лет назад. Точная дата неизвестна, но она и не имеет значения. Когда речь идет о событиях, отдаленность которых невозможно себе представить, становится неважным, давно это было или недавно.

Глядя на звезды, мы не задумываемся о том, что их свет летел к нам миллионы лет. Звезды – они просто есть – здесь и сейчас. Аналогично с событиями прошлого, даже теми, что затерялись в глубине тысячелетий – они будто бы есть, здесь и сейчас, как только всплывают в памяти или повествовании.

Правда, не совсем здесь. Куда простирается эта самая глубина тысячелетий? Земля и море углубляются вниз. Небо уносится вверх. А в каком направлении уходит время? И откуда оно приходит?

С пространством все ясно: надвигается спереди, остается сзади. Со временем тоже все просто, если о нем не задумываться: что было – ушло, что будет – придет. Но куда ушло то, что было вчера, и откуда придет то, что будет завтра?

Стоит лишь начать разбираться, что же такое время, как оказывается, что все непросто и ничего не ясно. Ведь если нельзя сказать, куда ушло вчера и откуда придет завтра, то может быть, их и вообще нет, а есть только сегодня, сейчас?

Вчера не существует уже. Завтра не существует еще. Выходит, время – это ничто, которое движется в никуда из ниоткуда? Время – условность? Или все-таки физическое явление?

Ладно, будущее как неотъемлемая часть времени – понятие эфемерное. Однако прошлое – вполне реально, и не только потому, что о нем свидетельствуют раскопки. Черепки и останки – это скорее устаревшее настоящее. Под собственно прошлым понимается череда событий. Где же хранятся события?

Пусть это кажется невероятным, но прошлое можно узреть воочию. Звездное небо – наглядное тому подтверждение. Звезды загораются, светятся, гаснут, и мы это видим, как бы давно это ни было. Точно так же, со стороны звезд можно видеть то, что происходило на Земле миллионы лет назад. Значит, прошлое хранится в луче света, и только?

Оставим все эти загадки на съеденье философам. В мире есть вещи, неподдающиеся объяснению, о которых можно лишь рассказывать. Так вот, одна из таких вещей случилась – время замерло, и мир остановился.

До того момента все шло как обычно – сменялись династии королей, за одной цивилизацией следовала другая, статуи забытых богов покрывались трещинами и заносились песком… Все сущее когда-то приходило и уходило, но никогда не стояло на месте.

Хотя, кто знает, возможно, что и такое случалось не раз – время останавливалось, и Вселенная замирала в подвешенном состоянии. Ведь если есть причина, по которой время пришло в движение, то может существовать и причина остановки. Подобная пауза могла бы длиться как один миг, так и целую Вечность, поскольку без движения нет и времени.

Итак, в тот самый бесконечный миг небытия, когда ничего не происходило, в одном месте все же происходило нечто.

* * *

Жрица Итфа́т плелась по бескрайней пустыне, разговаривая сама с собой. Это была весьма экстравагантная особа, непонятно из какой страны, эпохи, и даже какого возраста – может двадцати, а может и сорока лет. Одета в длинное платье до пят из темно-синего, почти черного бархата, с шейным воротничком, усыпанным бриллиантами. На левой руке – перстень с кристаллом такого же темно-синего отблеска. Лицо покрыто устрашающей ритуальной раскраской багрового цвета с белыми пятнышками на скулах. Глаза зеленые, волосы черные, подстрижены в каре. Что можно еще добавить? При всей своей брутальной внешности, она была красива.

Почему она могла двигаться в застывшей реальности, оставалось загадкой, в том числе и для нее самой, поскольку жрица не знала, где находится, и не помнила, как здесь очутилась.

– О боги, властители мира! Верните меня домой! – не причитала, а скорей капризно возмущалась Итфат.

– Где мои служители, мои подданные? Если вы сейчас же не покажетесь, велю вам всем отрубить головы!

Ну, это было сказано, пожалуй, с преувеличением, поскольку жрица вовсе не имела репутацию жестокой и кровожадной правительницы.

– Так. Если это чья-то злая шутка, всем будет очень, очень плохо! – Итфат уже порядком устала, но у нее еще хватало духу вести себя подобно капризной принцессе. В таких-то обстоятельствах! Надо признать, у жрицы было отважное сердце. Кто-то другой, окажись на ее месте, уже бы впал в истерику или транс.

Тем более что пейзаж был сюрреалистичным и пугающим. Повсюду однообразные песчаные волны до горизонта. В воздухе ни малейшего дуновения. Ни жарко, ни холодно. Небо, на котором не было солнца, светилось желтым сиянием, в то время как песок был, наоборот, голубого цвета.

– Ну-ка ну-ка, живенько-живенько, соображаем, это что, кошмарный ужас или ужасный кошмар? – у Итфат была привычка повторять слова.

– Со мной не может ничего такого приключиться. Это я создаю кошмары и ужасы, от которых все трепещут! Последний раз предупреждаю! Если я немедленно, сию же минуту, не окажусь в своем храме, я начну злиться, а вы знаете, как это страшно! – Итфат в отчаянии упала на колени. – Нет, я наверно сейчас расплачусь.

Тут она вдруг осознала, что едва ли помнит, откуда она и кто такая. В голове путались смутные обрывки воспоминаний, что была она верховной жрицей – правительницей какой-то страны, у нее был храм, служители, ее Наставник, но подробности никак не давались. Жрица не могла вспомнить даже своего имени.

– О боги, скажите мне, кто я!

После этих слов внезапно из пустоты возник шепот, который принялся носиться из стороны в сторону, подобно ветру:

– Итфат, Итфат! Жрица Итфат! Жрица, жрица!

– Странно, это вроде как мое имя, но будто бы и не мое, – пробормотала жрица, озираясь в поисках источника голоса. – Кто здесь?

– Преддверие, преддверие! – откликнулся шепот.

– Преддверие чего?

– Времени, времени!

– Где ты, покажись!

Но шепот так же внезапно стих и больше не откликался.

– Так… – вздохнула Итфат, не дождавшись ответа. – Похоже, это какой-то кошмарный сон. Либо я сейчас же просыпаюсь, либо сойду с ума. Больше не выдержу.

Тут у нее всплыло воспоминание о том, чему ее учил Наставник. Чтобы вернуться из сновидения в явь, нужно осознать, кто ты такая, кем на самом деле являешься.

– Я – это не я, – провозгласила жрица. – Я – это я!

Но заклинание не помогло. Ничего не происходило.

– Но кто же я?

А что могло произойти, если она так и не вспомнила себя отчетливо; и даже имя, которое назвал шепот, казалось ей, как бы, и не совсем ее именем. И что значит, не совсем?

– Ну, что будем делать, Итфат? – спросила себя жрица. – Ладно, меня зовут Итфат, меня зовут Итфат. Что дальше? Идти куда-либо бесполезно, повсюду один песок, и ничего кроме песка до самого горизонта. Погоди-погоди. Что там еще говорил Наставник?

Новое воспоминание пробудило в ней надежду. Надо проснуться во сне, и тогда можно будет управлять самим сновидением. Для этого требуется внимательно посмотреть на то, что тебя окружает, и вдуматься, все ли в порядке, или что-то не так, и что именно. Увидеть реальность.

– Нет, вокруг меня и со мной все не так! Все не в порядке! И что тут можно видеть, кроме песка. Кстати, почему он голубой? – Итфат уселась и принялась пересыпать его с руки на руку.

– Песок – это не песок. Песок – это песок! – приговаривала она, пытаясь увидеть необычную суть обычных вещей, как учил Наставник. – Что в нем необычного, кроме цвета? Он состоит из песчинок и сыплется, как и положено песку.

В то же мгновенье песок перед жрицей начал вздыматься, сворачиваясь в огромную воронку и устремляясь к небу. Зрелище было ужасающим, и жрица с криком кинулась бежать прочь от воронки, но все было тщетно – куда бы она ни бежала, песчаный вихрь все время оказывался перед ней. А в туфлях, в которые была обута Итфат, особо не побегаешь. Споткнувшись, она упала.

Безумное отчаяние уже почти овладело жрицей, но она снова собралась с духом и немного успокоилась, благо что воронка не причиняла ей никакого вреда.

– Ладно-ладно, я уже напугана так, что дальше некуда. Если дальше некуда, уже хорошо, уже лучше. Но мне это надоело. Мой страх теперь отдельно – и я отдельно. Я не хочу больше с ним быть. Я ухожу, а страх оставляю в своих туфлях. Они здесь все равно ни к чему. Прочь, прочь от меня! – она скинула туфли и зашвырнула их прямо в воронку.

– Все, я ушла, а страх свой оставила!

Туфли исчезли в вихре, но тот завертелся еще сильнее, теперь уже с нарастающим гулом. Дела плохи, подумала Итфат, надо было предпринимать что-то более действенное, иначе добром все это не кончится.

– Ну же, Итфат-Итфат, жрица-жрица, тебе надо увидеть эту чертову реальность, понять, что это такое, или тебе крышка. Это не просто песок, это не просто вихрь. Что это? Соображай, уже быстро-быстро, уже скорей-скорей!

И тут ее осенило.

– Песочные часы! – воскликнула она. – Это песочные часы! Я вижу тебя, ты, дьявольская реальность!

В тот же миг вращение вихря остановилось, гул сменился стеклянным перезвоном, и гигантская воронка осыпалась наземь. Песок приобрел свой естественный желтый цвет, а небо засияло голубизной. Лишь солнце все еще отсутствовало на небосклоне.

Синтетическая дева

В это же время, но в другую эпоху и в другом месте…

Объяснение, почему такое возможно – «в это же время, но в другую эпоху» – оставим на потом. Движение в пространстве и времени не всегда происходит линейно, то есть, в пределах видимости и понимания. И если что-то лежит за пределами нашего понимания, то это вовсе не значит, что такого не может быть.

 

Для того чтобы переместиться из той точки пространства и времени, где мы оставили жрицу Итфат, в новое место действа, наблюдателю потребовалось бы совершить довольно замысловатое путешествие.

Представьте, вы улетаете в небо, фигурка Итфат на песке превращается в точку, Земля удаляется и становится все больше похожа на географическую карту, а вас уносит все выше, и вот уже голубизна неба сменяется чернотой космоса.

Теперь вы летите в черной пустоте, но вокруг не темно, потому что звезды, и Земля еще видна как удаляющийся голубой шарик. Но вскоре и Земля превращается в точку, отчего движение перестает быть вообще заметным. На какое-то мгновенье вы зависаете в этом положении, когда кругом звезды в черноте, и ничего кроме звезд.

Затем одна звезда вдруг разворачивается в трубу, вас затягивает в светящийся тоннель и несет через него, бесконечно долго, но неимоверно стремительно.

Наконец, скорость замедляется, вас выталкивает из трубы, и вы опять зависаете в черном пространстве со звездами. Одна из них начинает увеличиваться, и вы понимаете, что не висите, а движетесь.

И вот уже звезда превращается в шарик, который постепенно разрастается перед вами в голубую планету – это снова Земля, но в другой эпохе. Вы входите в атмосферу, чернота вокруг сменяется голубизной, вы тонете в облаках, какое-то время плывете в сером тумане, а затем снова погружаетесь во тьму, потому что солнце уже зашло.

Внизу огни ночного города, и вы планируете вниз, все ближе к огням. Пролетаете автострады с движущимися машинами, площади с гуляющими людьми, реки, мосты, светящиеся кварталы, дома, и наконец, влетаете в какое-то окно.

Теперь можно спокойно сказать, что в это же время, но в другую эпоху и в другом месте, а именно, в одном театре, шли киносъемки мюзикла «Отпетый клоун».

Почему клоун, и что значит отпетый? Отпетый в церкви, потому что умерший? Или может отпетый в смысле неистовый, законченный, неисправимый? Похоже, съемочная команда и сама этого толком не понимала, потому что все еще находилась в так называемом творческом поиске.

Зрительный зал был погружен в полумрак. На креслах лежали оставленные вещи и верхняя одежда. Несколько человек сидели в зале, кто-то дремал, а кто-то глядел на освещенную сцену, где сновали люди, занятые всякими приготовлениями. Сцена представляла собой трансформер в виде полуцилиндра, на полу и стенках которого проецировались изображения и световые эффекты.

Посреди сцены стоял режиссер, эмоциональный парень, и страшно ругался.

– Это никуда не годится. Вы все никуда не годитесь! Мы снимаем мюзикл или похороны? Пошли вон, дураки! Все пошли вон, и возвращайтесь другими!

Что он хотел этим сказать, и какими другими они должны были вернуться, режиссер объяснять не стал. Но участники съемочной группы – пестрая толпа, разодетая в пух и прах – и не спрашивали, разбежались кто куда.

– Так, где моя дива? Только она меня вдохновляет. Приведите мне диву! Макс, она там долго еще? – обратился он к оператору. – Сходи узнай.

Тот сбегал за кулисы и быстро вернулся. Макс, заикающийся молодой человек, по своему обыкновению долго готовился, перед тем как сказать какую-либо фразу:

– Виктор, мы… мы-ы…

– Что, мы? Кто такие мы, или кто мы такие – сложный философский вопрос. Короче!

– Матильда опять капризничает, – наконец выдал Макс.

– Так давайте ее сюда! – страшным голосом прокричал Виктор (так звали режиссера).

– Викто-ор! – из-за кулис донесся женский голос. – Я вот она, я здесь!

Вслед за голосом появилась она сама. Эксцентричная, как было понятно с первого взгляда, особа. Одета в темно-зеленый комбинезон и розовые туфли на высоченной платформе, со всклоченными волосами светло-голубого цвета. Голубая блондинка, можно сказать.

– Иди сюда, Тиличка, моя ляля, моя цаца! – направился к ней Виктор, разводя руки широким жестом. – Ну-ка повернись. Вот мы какие, красивые! – и тут же, резко меняя тон. – Чего приперлась! До сих пор не накрашена! Пошла вон, в гримерку, живо!

– Я не хочу, это все очень долго-предолго-о-о! – у Матильды была манера тянуть гласные. – У нас же ведь только репетиция!

– Репетиция это или съемки, решаю я. Прочь с моих глаз!

– Хочу конфету! Ты обещал принести мне вишню в шоколаде.

– Какая по… – попытался вступить в разговор Макс. – По-о…

– Ты говоришь, какая у меня красивая что? Договаривай скорей!

– Какая пошлость – вишня в шоколаде! – договорил Макс.

– А я хочу-у-у!

– Дива, ты знаешь правило: кто не делает дубль, тот не получает лакомство, – сказал Виктор. – Сделаешь – получишь. Все, пошла вон! Нет, стой, давай еще раз отрепетируем твой поклон.

Матильда отошла в сторону и изобразила жеманный реверанс.

– Ой, как вульгарно! – закричал Виктор. – Ну-ка давай заново, как тебя учили, руки на грудь и… Да не на груди, а на грудь, и душевно, с достоинством! Весело, а не фиглярно! Ну что ты будешь с ней делать! Все, убирайся прочь, уродина, или я прибью тебя!

Дива развернулась на своих платформах и приготовилась убегать.

– Нет, стой, Тиличка, ляля, иди сюда!

Матильда снова развернулась и замерла в ожидании.

– Твоими устами иногда глаголет сама истина. Сейчас серьезно, что нам лучше танцевать в этом дубле, стрит или хаус?

– Надо твист. Твист надо, – ответила дива.

– Что-что-что? Почему?

– Да потому что все эти ваши go-go и прочие RnB – полный отстойняк.

– Что-что-что? Почему отстойняк, это же современные танцы?

– Потому что это все надоело! Надоело это все потому что!

– Да, очень доходчиво объясняешь. А почему твист? Вообще ретро.

– Новое – хорошо забытое старое. Из того, что хорошо забыто, можно сделать новую моду.

– Это мы… м-мы… Это мысль, – выдал Макс.

– Согласен, надо попробовать, – сказал Виктор. – Ладно, иди гримируйся, будь умничкой.

– Я и так умничка! – Матильда вприпрыжку побежала за сцену.

Виктор подозвал костюмершу, что-то прошептал ей на ухо, и та удалилась.

– Так, а теперь все бездарности, умственно отсталые и неполноценные собрались, посмотрели на себя и быстро пришли в состояние гениальности. Давайте-давайте, я уже прям вижу, как вы начинаете светиться. Макс, и остальные склеротики и склеротички! Нам надо решать, какая музыка и эффекты. Время, время! Времени нет! Когда будет готова Матильда, мне сообщить.

На сцене вновь закрутилась беготня и приготовления. Спустя некоторое время, которого как всегда «было и не было», Виктор, наконец, объявил:

– Так, все готово! Макс, где Матильда? А, вот она, вся такая радостная, бежит, цветет.

Представшее зрелище впечатляло. Вдобавок к голубым волосам, ее лицо покрывал густой синий грим, а глаза были разукрашены так, что дива и впрямь была дивой.

– Ну-ка иди, иди сюда, моя ляля! Повернись-ка.

Виктор знаком подозвал костюмершу, у той в руках был огромный розовый бант, какие когда-то носили сзади на старомодных платьях.

– Сейчас-сейчас, мы тебя нарядим!

Матильда, едва завидев бант, запрыгала и замахала руками:

– Нет, нет, ты с ума сошел!

– Да ты не понимаешь! Смотри, какой он! Розовый, красивый, большой! – приговаривал Виктор, любуясь своим изобретением. – Под цвет твоих туфель, все как надо!

– Я не стану такое носить, такую безвкусицу!

– Но мы же танцуем твист, вот и будет чем вертеть!

– Какой ужас! Я что тебе, кукла?

– Конечно! Ты моя живая игрушка!

– Стой спокойно, – костюмерша, не обращая внимания на стенания дивы, крепила ей бант, как раз над любезным местом.

Окружающие, собравшись, принялись ее успокаивать:

– Да ладно, Матильда, тебе в самом деле идет!

– Интересно смотрится!

– Классно выглядишь!

– Шикарно!

Наконец, диву кое-как уговорили.

– Тиличка, ляля, ты очень, очень красива! – продолжал убеждать ее Виктор.

– Очень-преочень?

– Да, да! А еще ты у нас умничка!

– Что такое-е-е, что еще от меня надо-о-о?

– У нас малюсенькая проблемочка, никак не можем выбрать спецэффекты на полу и на стенах, все что-то не то. У тебя есть какая-нибудь идейка, этакая?

Несмотря на то, что дива производила впечатление особы легкомысленной, у нее и вправду был неординарный склад ума, и на многие вещи она смотрела по-своему, не так, как все остальные. Возможно, на свою беду.

– Ну и не надо спецэффектов. Давай просто пол зеркальный, и стены зеркальные сделаем. И вся наша танцевальная группа в них будет отражаться…

– И твой бантик тоже!

– Перестань, я не это хотела сказать. Может быть, если все зеркальное, тогда что-нибудь интересное получится?

– Ладно, давай попробуем.

– Макс, запускай трансформер, всю сцену делаем зеркальной.

– В… в-все, что ли?

– Да, и пол, и стены. Так, внимание, по местам, – Виктор обратился к остальным. – Готовы? Жонглеры, акробаты, пошли! Музыка пошла! Камеры, поехали!

Тут прежде беспорядочная и пестрая толпа вдруг собралась, преобразилась и начала двигаться слаженно и стильно, будто все было тысячу раз отрепетировано. И конечно же дива, в самом центре всего действа, очаровательно вертела своим бантиком.

 
Ла-ла, лалалала-ла, лалалала-ла, лалала.
Ты никогда не бывал
В нашем городе светлом,
Над вечерней рекой
Не мечтал до зари.
С друзьями ты не бродил
По широким проспектам,
Значит, ты не видал
Лучший город Земли.
Ту-туду-туду-ду!
Песня плывет, сердце поет,
Эти слова – о тебе, Москва…[1]
 

В этот момент все зеркала как-то одновременно сверкнули, и Матильду, видимо, оказавшуюся в фокусе, озарила яркая вспышка света. Она еще продолжала двигаться в такт музыке, в то время как со всех сторон ее окутал зеленый туман. Матильда оторопело остановилась. Туман быстро рассеялся, но все пространство тут же заполнил мираж из голубого песка и желтого неба. У Матильды в глазах помутнело. Она стояла одна в мираже, который медленно плыл прямо через нее. Музыка все еще доносилась откуда-то издалека. Затем и мираж растворился, а вместо него вокруг Матильды начали проявляться какие-то серые фигуры, шевелящиеся будто в танце. В том самом танце, как только что на сцене. Фигуры были одеты в серые бесформенные балахоны, с неясными, размытыми лицами. Музыка смолкла и сменилась стеклянным перезвоном. Фигуры замерли и в замешательстве уставились на Матильду. Матильда в ужасе смотрела на них.

* * *

Очнувшись от оцепенения, серые фигуры кинулись на бедняжку с криками:

– Синтетическая дева! Синтетическая дева!

– Съедим ее! Съедим!

У Матильды подкосились ноги, и она упала в обморок еще прежде, чем фигуры успели на нее наброситься.

Гламроки

Матильда очнулась привязанной спиной к столбу. Точнее, она была даже не привязана, а крепко примотана к нему сыромятными ремнями так, что ноги не касались земли. Вокруг столба вереницей ходили оборванцы в серых балахонах с капюшонами и бормотали какую-то мантру:

– Мана-веда, мана-сана, мана-уна, мана-мана.

Мана-ома, ата-мана, мана-оха, мана-дана.

Время от времени они останавливались, поворачивались в центр круга и выкрикивали:

– Синтетическая дева! Съедим ее! – а затем снова принимались водить свой зловещий хоровод.

– Мана-ога, маха-мана, мана-оша, мана-шана.

Местность была пустынной и каменистой. Недалеко от столба был разведен большой костер, а поодаль виднелись какие-то примитивные постройки. Небо светилось тусклым серым сиянием, но без солнца. Общая картина была совершенно бесцветной, как в черно-белом кино. На этом фоне живописная фигурка Матильды смотрелась пришелицей из другого мира. Напомним, что у нее были голубые волосы, синее лицо, темно-зеленый комбинезон, розовые туфли с платформой и такого же цвета бант на пояснице.

Несчастная дива пребывала в шоковом состоянии. Она не понимала, где находится и что с ней происходит. Даже видавшая виды жрица Итфат в такой ситуации наверно бы сникла. Что уж говорить о бедняжке, привыкшей к изнеженному комфорту и всеобщему обожанию. В других обстоятельствах она могла бы пожаловаться в свойственной ей манере: «Все стало очень-преочень плохо-о-о!» Но сейчас было не до капризов. Почему-то одна лишь мысль крутилась у нее в голове, да и та была странной: «Мой бантик теперь помнется». Очень-преочень странная такая мысль, при всем, что с ней случилось и что, похоже, ее ожидало.

 

Между тем дикари, вдоволь находившись по кругу и набормотавшись, принялись спорить меж собой о том, как дальше поступить с пленницей. Одни кричали:

– Зажаъим ее! – другие же:

– Нет, сваъим!

По какой-то причине, они то ли не умели, то ли не хотели выговаривать букву «р», потому что даже не картавили, а как-то ее проглатывали. Однако это не делало их речь комичной, а скорее производило жутковатое впечатление.

Так они еще долго препирались в толпе, пока не разделились на две группки, которые стали друг на друга орать:

– Зажаъим!

– Сваъим!

Ссора, в конечном итоге, переросла в беспорядочную драку.

Дикари (или неведомо кем они там являлись, поскольку лица у всех были одинаковые, серые, бесполые и безжизненные, будто восковые) дрались не на жизнь, а на смерть. Оружия не было, но в ход шли попавшиеся под руку камни. Вскоре они уже не стояли на ногах, а валялись в пыли, разрывая в клочья свои балахоны. Как оказалось, волосы на их головах отсутствовали.

Матильда с ужасом смотрела на всю эту дикую свару и понимала, что даже если они друг друга перебьют, у нее самой шансов никаких нет – связанная, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Ей хотелось закричать, но в горле стоял ком, да и что толку, помощи ждать было неоткуда. И это был не сон.

Неизвестно сколько бы еще продолжалась эта безумная вакханалия, как вдруг откуда-то донесся очень сильный и низкий трубный звук. Серые вахлаки словно очнулись, нехотя поднялись и, пошатываясь, выстроились в вереницу вокруг столба. Грязные и оборванные, они по новой принялись топтаться в хороводе с бормотанием своих то ли заклинаний, то ли мантр.

Спустя некоторое время они как по команде остановились, повернулись в центр круга и злобно выкрикнули разом, будто сговорившись:

– Сваъим ее!

И тотчас бешено забегали. Одни бросали дрова в разгоравшийся огонь костра, другие волокли невесть откуда взявшийся здоровенный котел. Третьи подскочили к Матильде, высунули языки и, глядя на нее, с мычанием замотали головами. Намотавшись и намычавшись, они закричали:

– Синтетическая дева!

Все остальные дружно подхватили:

– Съедим ее! Съедим!

Затем, мыча и скалясь и высовывая языки, они отвязали свою жертву и потащили в сторону костра.

Картина была поистине сюрреалистичной, потому что в реальности не могло случиться ничего подобного. Девушка с кукольной внешностью, с розовым бантиком… И такое грязное злодейство с ней… Нет, все это было слишком нереально. И все же, это происходило.

Но тут к Матильде, еще недавно полуживой от страха, неожиданно вернулось самообладание, как это бывает у обреченного на смерть, когда терять больше нечего, и когда хуже просто некуда. Собрав все силы, Матильда закричала:

– Пошли вон, дураки! Не трогайте мой бант!

Этот крик у нее вырвался самопроизвольно, она не отдавала себе отчета, почему выкрикнула именно такие фразы, и почему беспокоилась о таком, казалось бы, пустяке, находясь у последней черты. Единственное, что она почувствовала, это отчаянное желание, чтобы ее немедленно оставили в покое. А еще она заметила, что желание это сопровождалось каким-то необычайно томительным ощущением за спиной. Возникло ли данное ощущение от того, что у нее сзади находился бант, или от чего-то другого, но Матильда вдруг отчетливо осознала, что ощущение дает ей какую-то необъяснимую власть над серыми отродьями.

Те остановились как вкопанные и вытаращились на нее в полном изумлении. Матильда вырвалась из их лап и даже кого-то оттолкнула. Интуиция ей подсказывала, что бежать уж точно не следует, а потому она замерла в ожидании. «Что угодно, только не убегать», – подумала дива, ощущая себя готовой ко всему, и вновь испытывая характерное томление за спиной.

– Уйдите от меня прочь, уроды!

Уроды и в самом деле тут же попятились назад, издавая удивленные возгласы:

– Она сказала букву?

– Ей можно?

– Она мана?

– У нее ошо́?

– Она может сказать букву!

Серые сгрудились вместе и начали о чем-то перешептываться, поглядывая на диву, которая изо всех сил старалась изображать гордое достоинство. Затем они обступили Матильду, с опаской держась поодаль. Один вышел вперед и спросил:

– Кто ты?

Матильда поняла, что прямая угроза миновала, по крайней мере, пока, и ответила уже спокойней:

– Я гламурная дива-а-а! А вы кто такие, уроды?

И тут же осеклась – она словно забыла, где находится, и что эти самые уроды, которых наверно не стоило оскорблять, ее только что чуть не сварили заживо. А вопрос, где она находилась – это был очень большой вопрос. Но те, видимо, не обратив внимания, снова завопили свое:

– Синтетическая дева!

– Она может сказать букву!

– Почему вы называете меня синтетической девой? – спросила Матильда.

Те молча переглянулись. Похоже, вопрос их привел в замешательство.

– Мы не знаем.

– Так, ладно. Кто вы такие, спрашиваю?

– Мы гламъоки! – наперебой загалдели серые. – Мы читаем бъедни! Нам нельзя читать букву! Абу! Абу!

– Понятно, – сказала Матильда. – Вы гламро́ки, и вы читаете бредни.

– Ошо! Ошо! – загомонили те. – Она может назвать нас! Она может!

Судя по всему, на дикарей производил очень сильное впечатление тот факт, что неизвестная пришелица могла свободно произносить букву «р», и что с ней при этом ничего ужасного не случалось. Серые опять принялись совещаться между собой, после чего один из них выступил вперед и спросил:

– Ты мана?

– Я Матильда. Понятно вам? – сказала дива.

– Мана-тида! Мана-тида! – закричали гламроки. Ответ Матильды опять привел их в состояние чрезвычайного возбуждения.

– А почему вы не произносите букву? – спросила она.

– Нам нельзя! Нельзя! Это абу! – заголосили те. – Будет къаш!

– Но ведь я же говорю букву, и никакого краша со мной не происходит.

– Ты мана! Мана-тида!

– Вот видите! А вы хотели меня сварить и съесть. А вы знаете, что бы было, если бы вы это сделали? – Матильда уже начинала вживаться в отведенную ей роль. – Случился бы полный краш!

Оборванцы, заслышав такие слова, подняли вой, очевидно, преисполненный благоговейного трепета.

– А кто вас научил читать эти ваши бредни? И зачем они вам нужны?

– Гламоък научил! Мана-гламоък! Там! Там! – серые принялись оживленно жестикулировать, указывая руками куда-то в сторону построек.

– Мы должны читать бъедни, и тогда нам будет ошо. Нельзя читать букву. Нельзя дъаться. Нельзя поедать дъуг дъуга. Абу! Надо читать бъедни.

– Так, а меня вам поедать можно?

– Нельзя наших. Ты не наша.

– Нет, я ваша! – быстро сообразила Матильда. В таких обстоятельствах будешь соображать. – Я ваша мана!

Не успели гламроки отреагировать на ее слова, как издалека опять раздался тот самый трубный звук. По всей видимости, звук служил для них каким-то сигналом, потому что дикари переполошились и закричали:

– Священный хлевьюн! Надо отвести ее в священный хлевьюн!

– Что еще за хлевьюн такой? – спросила у них Матильда.

– Там гламоък! Мана-гламоък! Мы покажем! Идем!

Матильду охватило сильное беспокойство. Если гламо́рк – их предводитель, тогда у него могло быть свое мнение по поводу того, кто здесь мана, а кто нет. И тогда процедура варки и последующего поедания синтетической девы могла возобновиться с неменьшим аппетитом.

Но у нее не было выбора. Она не имела ни малейшего представления, куда ей податься. Поэтому, ничего не оставалось, как идти с ними. Итак, вся процессия двинулась в сторону построек.

1Песня «Лучший город земли», музыка А. Бабаджаняна, слова Л. Дербенева.