Любовь гика

Можно ли винить ребенка в том, что его возмущают иллюзии взрослых? Большие мягкие руки, тихий шепот в темноте: «Скажи маме и папе, что приключилось. Мы прогоним любую беду». Ребенок, в слезах ищущий утешения, чувствует, как ненадежно убежище, что ему предлагают. Как дом из соломы, домик из веточек. Взрослые не понимают. Они называются большими и сильными, обещают защиту от всего плохого. И видит бог, как отчаянно дети нуждаются в этой защите. Как

непроглядна густая тьма детства, беспощадны клинки детской злобы – незамутненной, чистейшей злобы, которую не сдерживают ни возраст, ни наркоз воспитания. Взрослые прекрасно справляются с расцарапанными коленками, упавшим на землю мороженым и потерявшимися куклами, но если они заподозрят истинную причину, по которой мы ревем в три ручья, то сразу выпустят нас из объятий и оттолкнут от себя с ужасом и отвращением. И все же мы – маленькие и напуганные, хотя и страшные в своих лютых желаниях.

Голова точно взбитая подушка, в которой тонет крошечное личико. Руки и ноги торчат из платья, которое было бы великовато полузащитнику в американском футболе, а на ней смотрелось как дешевая обивка на пуфике.

Как однажды она сказала и говорила не раз: «Лучший подарок, который родители могут сделать своим детям – дать им врожденную способность зарабатывать деньги, просто будучи теми, кто они есть».

Нам нужна эта уютная глупость взрослых. Даже зная, что это лишь иллюзия, мы все равно плачем и прячемся у них на коленях, как в домике, но говорим только об уроненных в грязь леденцах или потерянных плюшевых медвежатах и получаем себе в утешение новую конфету или игрушку. Мы обходимся этим малым, чтобы не оставаться один на один с черной бездной у нас в голове, от которой нет избавления, защиты и утешения. Но мы все-таки выживаем – мы вообще очень живучи – и в итоге спасаемся бегством в сумеречную невинность своей собственной взрослости с ее блаженным беспамятством.