Дмитрий Мережковский

На совести держи ты, не забудь сказать Родителям Ореста: умер юноша.

Свобода – не милость, а право. Не роса нисходящая

Лишь слово царствует. Меч был рабом всегда. Лишь словом создан свет, лишь им создастся снова.

Прекрасный, сильный, статный, пышный Гуляет кот в мозгу моем. Он, как в своей каморке, в нем И там мяучит еле слышно.

Порой, как образ Прометея, Под вечным бременем оков Весь род людей во мгле веков Я созерцал, благоговея. И я обнять его хотел Моими слабыми руками, И сердцем любящим скорбел, И плакал чистыми слезами. Я за него бы в этот миг Пошел на смерть без содроганья, Я жаждал пытки и страданья,

…Странная книга: ее нельзя прочесть; сколько ни читай, все кажется, не дочитал, или что-то забыл, чего-то не понял; а перечитаешь, – опять то же; и так без конца. Как ночное небо: чем больше смотришь, тем больше звезд.

Но так же, как налипшие на трансатлантический кабеле ракушки не слышат вести, передаваемой от одного материка к другому,- люди не слышат, вот уже семь веков, и сколько еще веков не услышат передаваемого Данте из прошлого в будущее самого непонятного для них, неизвестного и как будто ненужного слова, а на самом деле единственно нужного и единственно спасающего: Три.

Надо победить в себе не только отвращение к смерти, но и отвращение к жизни - это гораздо труднее, потому что жизнь страшнее смерти.

Столько наслышался король [христианнейший "Эскуриальский паук" Филипп II] о новой великой святой в г. Авиле, яснейшей донье Терезе де Агумада, что просил ее молитв за себя и за королевство свое точно так же, как некогда мать его, императрица Изабелла, просила молитв у Магдалины Креста. Если же слышал он и о бывшем Терезе чудесном видении - "Бане Крови", то, может быть, в страшную Варфоломеевскую ночь 1572 года, того самого, когда совершилось "бракосочетание" Терезы с Женихом ее Небесным, - вспомнил король эту страшную Баню и хотя совсем иначе, но почувствовал и он, как Тереза, что "по всему телу его льется Кровь, такая горячая, как будто прямо из ранних Господних",и это было ему так же, как ей, "невыразимо сладостно".

Достоевский – человек, дерзающий беспредельно сомневаться и в то же время имеющий силу беспредельно верить.