Марина Клеветенко

Томас признался Кате, что он всегда знал: в  незнакомых местах время течет медленнее. – Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, я живу здесь давным-давно, а со времени моего приезда прошла вечность.

Как бы я это осуществил? Как я мог о таком хотя бы помыслить? Где моя армия? Рейф пожимает плечами: – Он боится вас, сэр. Вы его переросли. Стали больше, чем дозволено слуге или подданному. И вновь история кардинала, думает он. Вулси сгубили не поражения, а победы, не ошибки, а обида на то, как он велик.

Какова граница между правдой и ложью? Она проницаема и размыта, поскольку густо обросла слухами, домыслами, искажениями намеренными и нечаянными. Истина может ломиться в ворота и вопить на улицах, но, если она не услаждает наши зрение и слух, ее удел – хныкать у черного хода.

Жил некогда в Фессалии поэт по имени Симонид. Богач Скопа пригласил его на пир прочитать хвалебную оду в свою честь. У поэтов бывают странные причуды, и Симонид включил в оду хвалы небесным близнецам Кастору и Поллуксу. Скопа обиделся и сказал, что заплатит лишь половину обещанного вознаграждения, «а остальное получишь с Диоскуров».

Люди — существа материальные, тугодумы, с трудом улавливающие связи причин и следствий.

– Разве кошки способны сделать хоть что нибудь полезное?

– Ну, например, они могут смотреть на человека высокомерно и надменно, – ответил Стрендж, – заставляя его смутиться и задуматься о собственном несовершенстве – чем не моральная польза.

Управлять можно лишь той частью жизни, которая у тебя в голове.

Ты, конечно, натолкнулся на его некролог. «Смерть в результате несчастного случая…» Какие темные грехи прячутся порой под этим канцеляризмом!

Моя мать как то сказала мне: «Если мужчина вытирает зад и обнаруживает на туалетной бумаге кровь, то следующие тридцать дней он будет срать в темноте и надеяться на лучшее». Этим примером она иллюстрировала свою уверенность в том, что краеугольный камень мужской философии – «если что то игнорировать, глядишь, и рассосется»