Интервью Олега Роя для Кофейни ЛитРес

Ты знаешь, есть такое выражение – «шило в заднице», у меня как раз это самое шило. И оно отнюдь не финансовое и не про тщеславие. Сегодня пошли вторые сутки, как я не ложился спать. У меня есть очень клевый проект «Дракоша Тоша», уже второй сезон выходит, и я весь в этом. И есть еще ряд проектов. Я пишу в основном по ночам. И это просто драйв. Если я чуть останавливаюсь, меня забирают в свои теплые объятия подушка, диван, живот, и я начинаю чувствовать себя очень дискомфортно.

Я не люблю депрессию, я с ней не дружен. Мы с ней хорошо знакомы, я ее ценю и уважаю, для нее есть всегда плед в моем доме, уже остывшая чашка кофе, но я не люблю, когда она приходит в гости.

Да. Уже шестой год я как заведенный. Именно за эти шесть последних лет я очень сильно изменился. Шесть лет тому назад у меня погиб сын. Это было в Новый год. И теперь все в моей жизни идет через призму этого события: я не хочу оставаться с собой наедине, я мало сплю, и в основном занимаюсь только тем, что работаю. Мне это нравится, это меня спасает.

Для меня детские проекты – это отпуск от моих взрослых романов. Я недавно завершил роман «Петля» – о диалоге писателя и дьявола. Период, когда я его делал, был для меня тяжелым, и каждый раз, когда я хотел отдохнуть, я переключался на детскую литературу. Детскую литературу я пишу уже порядка 26 лет. Последние несколько лет мне стало интересно снимать мультфильмы. Я открыл две студии. Так хорошо снять мультфильм по моей книге, как это могу сделать я, не может никто. Я пробовал сотрудничать с другими – не получается у людей. Снимаю «Джингликов». Мы завоевали такую кучу наград, что это трудно себе представить, никто не может гордиться таким количеством наград, кроме, может быть, мультфильма «Маша и Медведь».

Где-то да, где-то нет. Я не особо люблю критику, особенно критику от тех, кого я по цеху не знаю. Если бы это была критика Устиновой, Марининой, Улицкой, Дарьи Донцовой, я бы посмотрел. Еще неясно, как бы я на это среагировал, но это было бы для меня емко. Все остальное – да пошло оно. Я всегда говорю: «Возьми лист бумаги, напиши 5–6 предложений, внятных, хороших, а лучше рассказ, а лучше повесть, а лучше не поленись и напиши роман – один, не тридцать, один. А потом я с тобой сяду и поговорю». А если ты этого сделать не можешь, а в слове «дом» (не «Дом-2», а просто «дом») делаешь две ошибки, тогда о чем мне с тобой разговаривать? Не нравится тебе Олег Рой – на этой планете огромное количество авторов, читай, что хочешь. Но, как правило, ты читаешь надписи на заборах, больше ни на что времени, сил и возможности нет.

Чтение – это труд, а уж тем более чтение автора, которого ты почему-то ненавидишь. Мои ненавистники часто не читали ни одной моей книги. Их волнует вопрос, почему меня так много. Да, я бегаю, Да, я прыгаю. Да, я не сплю. Да, я делаю детские вещи и взрослые романы. А кто-то сидит и копит в себе желчь, как будто он фабрика по вырабатыванию желчи, гадости и дерьма. Но каждый занимается своим. Что в итоге? Я на-гора выдаю книгу, выдаю новый спектакль, новые мюзиклы и новую детскую литературу. Он на-гора выдает дерьмище.

Нет, мне их мнение не важно. Я не говорю про всех, но с некоторыми авторами я бы даже не хотел на одной полке оказаться, потому что я знаю, что это не большая литература. Про кого говорят: «Мы сейчас его не понимаем, но через поколение поймем». Ничего никто не поймет, это ни о чем, это просто набор заумных фраз. Для Толстого, Чехова, Достоевского не нужны были поколения. Их понимали, понимают сегодня и будут понимать завтра. Поэтому если ты пишешь так, что тебя любят, покупают и читают в метро, если ты пишешь для людей (не для небожителей, которых не существует, а для людей) – тогда премии должен получать ты.

Зайдите в метро, господа выдаватели премий, и посмотрите, что читают люди. А не давайте премии тем, у кого тираж в год 2000–3000 экземпляров, и то это не продается. Критики сидят, ищут: «Вы знаете, как он сильно написал сцену, когда пьяный главный герой насилует женщину своим огромным членом, а в утробе – неродившийся младенец, и он ему череп проламывает». Это я говорю про «Библиотекаря», который у нас отмечен премиями. И это мы читаем. «Это же какое описание!» Наверное, я до такого не дошел. И никогда не дойду. Моя литература, наверное, более легковесная. Но я в такие игры не играю.

Иногда в какой-то период времени мы не уделяем этому внимания, а потом жестко об этом жалеем. Для некоторых главное – картинка. Не твое внутреннее содержание, не тексты. Они ищут в тебе что-то такое, за что можно зацепиться. Иногда имидж решает все. И со многими авторами, как за рубежом, так и у нас в России, работают люди, которые умеют правильно подобрать речь, одежду, выстроить позиционирование, дозированно дают скандалы или сливают некую информацию личного содержания. Они ее потихоньку выдают, смотрят, как на это реагирует та или иная аудитория, расширяют ее или сужают под тот или иной роман, выстраивают эту рекламную составляющую.

Нет, не получается. Я, наверное, не созрел. Наверное, еще нет таких денег, таких больших тиражей, таких огромных, потрясающих премий. Но как только у меня это все появится, я тут же моментально найму человека.

Тогда пока поработаю один. Мне хватает того, что у меня есть.

Мне кажется, это все-таки некая видимость. С «Википедией» я был одно время дружен, а потом понял, что любой идиот может зайти и исправить текст о тебе так, как он хочет. В какой-то момент я просто устал каждый день заходить и читать про себя все это. И подумал: «Зачем мне нужна вся эта помойка?» Решил сделать очень просто: поставил табличку «Помойки здесь нет, пускай здесь будет город-сад». И начал заботиться об экологии души тех, кто туда заходит и ищет Олега Роя.

С моими страницами, где действительно пишут комментарии, все обстоит не так. Мои несколько страниц (а их не так уж и много) – это как моя собственная жизнь, как моя квартира, куда ко мне приходят в гости. Если ты приходишь в гости и ведешь себя как гость, то мой дом всегда для тебя открыт. Если ты начинаешь вести себя по-хамски, грубить, ругаться матом, поминать всуе того, кого всуе поминать нельзя, харкать мне на пол, делать кучу на ковре и говорить: «А я так дома делаю», – я тебя забаню. Впечатление отредактированности, о котором ты говоришь, возникает от того, что там просто уродов нет. Если это выглядит отредактированно, значит, я хочу жить в отредактированной жизни, мне так проще и лучше. Я хочу, чтобы на заборе было написано «лето».

В конце 1990-х – начале 2000-х годов в Европе было несколько больших клубов. Среди них был «Детектив-клуб» с большим филиалом здесь, всех награждали, собирались каждую неделю, и я был его членом. Был клуб, который назывался «Союз писателей Европы». Был еще «Союз писателей Америки», туда я тоже входил, кстати, но очень странный. Это был еврейский клуб, и я ездил туда со своими двумя романами и выступал. Эти союзы тогда создавали в огромном количестве, так же как огромное количество создавалось и создается фондов. Допустим, ты известная личность, и есть благотворительный фонд, к которому ты как человек имеешь некое отношение. Проходит пять или шесть лет, фонд перестает существовать, но информация о том, что ты там был, выступал его агентом, входил в совет директоров или попечительский совет, остается. На моем веку вещи, которые казались абсолютно стабильными, такие как Берлинский книжный торговый дом, в какой-то момент рухнули. Вдруг не стало книжных магазинов в Европе, которые способствовали развитию отрасли. Наш известнейший бизнесмен господин Мамут купил в Лондоне магазин, но он купил только его, а не смежные бренды – и все эти публичные ассоциации, литературные кружки перестали существовать. Выходит, если три года назад этого не стало, ты уже об этом писать не можешь? Или должен сесть в машину времени и отредактировать все? Нет, не должен. И потихоньку формируется информационное поле.

Жалко «ПЕН-клуб», он уже совершенно другой. Я последний раз на совещание «ПЕН-клуба» ходил, наверное, года три назад. Но иногда в информации обо мне проскакивает: «Член „ПЕН-клуба“». Член? Член. Карточки есть? Есть. Если ты мне скажешь сфотографировать, я сфотографирую. У меня все это лежит. Актуально это сейчас? Нет. «Академия естественных наук по литературе» – я это вообще нигде не пишу. Семнадцать лет тому назад меня избрали ее действующим членом. Потом я подумал: «Надо как-то самого себя продвигать». Начал заниматься этим вопросом, а мне говорят: «А нас уже нет». Я принес им свой красивый диплом, говорю: «Смотрите, вы же мне выдали, какие росписи, какие печати». Они отвечают: «Знаем, но все, не прижилось у нас». Когда ты на рынке тридцать с лишним лет, информация устаревает.

Есть мои книги. Как себя ни назови, как ни позиционируй, ты все равно тот, кто ты есть.‰

Никаких разночтений нет в том, что я вернулся из Швейцарии известным или уехал туда известным. Я выпускал книги и до Швейцарии, с издательством «Олимп». Когда уехал, у меня было порядка одиннадцати романов. Были ли они здесь успешны? Нет. Если ты помнишь 1990-е годы, то мы что, сидели на лавочках и книги читали? Да вся страна бегала, не понимала, что происходит: тут бандиты, тут карточки, тут колбасы нет, какие-то бартеры, какие-то мешки. Фантастика, детективы – да, у них тогда действительно была своя дорога. Мы помним потрясающие имена конца 80-х – начала 90-х, коих уже нет с нам: и в живых нет, и просто люди уже не пишут давным-давно.

Когда кто-то говорит: «Олег Рой уехал на одиннадцать лет» – это не так. Никуда я не уезжал, я каждую неделю ездил туда и обратно, У меня был здесь свой бизнес. Я никогда не жил плохо или не плохо. Мы все время забываем, что такое плохо и что значит жить от зарплаты до зарплаты. У каждого разная зарплата, каждый по-разному на нее живет. Я всегда жил так, что мне хватало, чтобы не умереть с голоду.

Когда я оттуда вернулся, рынок был очень интересен, и предложений было море. Зачастую издательство говорило: «Рой, мы будем тебя издавать, твоя книга будет стоить 250 000». Я сейчас условно на наши деньги перевожу, тогда были другие деньги. 250 000 – это твой гонорар, плюс 6% роялти. Я об этом смело говорю, потому что я налоги с них платил – платил тогда, плачу сейчас, буду платить завтра. Дико люблю свою страну. Ты думаешь: «О, здорово». И тут к тебе стучат, ты открываешь дверь, там стоит красиво одетая девушка, а рядом с ней муж, он говорит: «Здравствуйте, Олег, у меня жена хочет быть писательницей. Вы не могли бы ей роман подредактировать?» Я говорю: «Да. А много надо редактировать?» Он: «Почти не надо, вот четыре страницы текста, а надо всего 260 страниц. Как мы знаем, это двенадцать авторских листов. Можете?» Я: «Я не знаю. Сколько?» Он называет сумму, равную пятидесяти твоим романам. Пятидесяти! И ты берешь этот листок и начинаешь писать. Он говорит: «Что вы делаете?» – «Писать начинаю, время-то зачем зря тратить?»

И этого было много. Я подрабатывал потому, что было круто подрабатывать. Раньше была такая мода. Мы, россияне, раньше охотились за запятыми, я так это называл. К примеру, Дарья такая-то: политолог, запятая, экономист, запятая, писатель, запятая, актриса, запятая, певица, запятая, сценарист, запятая... Мы за запятыми охотились, нам надо было быть всеми. И обязательно – писателями или писательницами. Для чего это было, не знаю. Сейчас как-то такого нет. Но если вдруг кто-то появится, скажет мне: «Олег, не могли бы вы отвлечься?» – и назовет мне то, в чем я нуждаюсь, то, поверь, я отвлекусь. Многие авторы выпускают книги за свой счет. Я так поступаю постоянно. Это своего рода благотворительность, только деньги на нее надо откуда-то брать. У меня, к сожалению, причем я искренне говорю «к сожалению», нет за спиной газовой или нефтяной вышки или какого-нибудь маленького причала...

«Эксмо» – потрясающее издательство. Я очень люблю его и, сколько работаю, ни разу не покидал. Но дело в том, что покупательская способность читающего человека в России сейчас очень сильно упала, наверное, процентов на 35. Олег Рой, Литвиновы, кто угодно – нас не покупают за красоту, имидж, закрытость или открытость. Нет. Покупают, если есть чем голосовать, а голосуют рублем. Допустим, книга Олега Роя стоит 450 рублей, а Олег Рой с этой книги имеет 6 рублей. Но никого же это не волнует. Они открывают, говорят: «Рой – дорогой, вот скотина какая. Напишу-ка я об этом в интернете!» И все – понеслась.

Автор имеет роялти – с отпускной цены типографии. Не издательства – типографии. Это тоже большое разночтение. Допустим, моя последняя вышедшая книга, «Герой ее романа», стоит (я сейчас условно говорю) 68 рублей. В магазине книга продается за 425 рублей. Роялти автору выплачивают с 68, а не с 425 рублей. Все остальное, это огромное количество, идет кому-то другому. И я хочу, чтобы меня ненавидели в рамках 68, а не 425 рублей.

Я всегда это понимал, И я понимаю, что не во всех странах писатели так мало зарабатывают. Но у нас в стране авторы получают очень мало.

Нет. Шестьсот раз надо подумать. В писатели стоит идти, если у вас есть шикарный тыл на ближайшие десять лет. Если он есть, если вы пишете ради того, чтобы хорошо провести время со своими героями, увидеть собственную книгу, радостные взгляды читателей (трех), – то, конечно, это надо делать. Но если неизвестный автор хочет всерьез покорить этот олимп, то следует учитывать логику издательства: «3–4 романа. Это должна быть серия, понятные герои, единая атмосфера». То есть ты не можешь сегодня шарашить фантастику, завтра лирику, послезавтра вдруг начать писать исторический роман, фэнтези, детскую литературу. Это я себе сегодня могу это позволить. И то у издателей волосы дыбом встают, они седеют, когда я прихожу и говорю: «А сейчас я подумал: фантастику бы мне сделать». Для них это тяжело. И, конечно, меня призывают, мол, «Рой, вернись домой». Вернись к сентиментальной прозе, которую все любят. Как раз «Герой ее романа» и есть такое возвращение в родные пенаты.

Даже в моих редактированных соцсетях люди все равно просят того Роя, который был год тому назад, шесть лет тому назад. Они просят, им интересно. Есть множество людей, которые выбирают себе определенное количество авторов и преданно их читают. Целые армии читателей. У всех писателей, которые сейчас на слуху, такие есть.

Нет, на эксперимент пойти можно, но ты должен понимать, что это может выйти тебе боком. Я не буду называть вслух авторов, но мы знаем истории, когда автор оставлял своего детективного героя и начинал писать другое, а все ждали полюбившегося. И книги переставали покупать. Автор возвращался к старому герою – а время ушло.

Я пытаюсь. Я продолжаю экспериментировать, невзирая ни на что. И мои мультфильмы, мои детские книги – это все эксперименты над самим собой. Иногда я чувствую, что это даже глумление какое-то, но тем не менее. Например, дописал роман «Петля». Я очень хотел. Очень хотел доказать дьяволу, что он плохой. Там дьявол говорит писателю: «Ведь я тебе лично ничего плохого не делал, я к тебе этого блогера не посылал с его вопросами. Я был далек от этого, он сам к тебе пришел. Поэтому ненавидеть через него меня ты не можешь. Войны я не начинал, женщину я не брал, не вел ее делать аборт. Я ничего не делал. Почему ты меня заранее ненавидишь, как и все остальные? Что лично я сделал тебе плохого? Я хороший, ты понимаешь? Произошла ошибка! Ошибка! И Он, может быть, плохой, но я не хуже, я должен быть хотя бы таким же. Напиши роман, где я хороший. Докажи всем, и я тебе отплачу звонкой монетой».

Когда я обнаружил, что у меня уже неделю не смолкает телефон, когда начали приглашать на все выставки, на книжные фестивали, в библиотеки. Я лет восемь тому назад каждую неделю выступал в библиотеках. Мало есть городов, где я не был. Очень много путешествовал по России и выступал в библиотеках. Я никогда не забуду, как это. Два года тому назад мне говорят: «Олег, давайте в Северодвинск». Я думаю: «Северодвинск... Далеко. Боюсь летать...» Потом решил посмотреть, что там есть. «Ага, подводная лодка „Акула“». Я очень хотел ее в свое время увидеть, там внутри катамаран, я о ней читал очень много. И я организаторов спрашиваю: «А она еще есть?» Они говорят: «Есть». Я: «А можно посмотреть?» – «Можно». Я: «Еду». И вот мы подъезжаем на встречу с читателями. А там кинотеатр, и на нем огромный плакат – «Олег Рой». Я говорю: «Кинотеатр?» Они: «Да, в кинотеатре, так получилось. Ничего?» – «Да ничего». И вот мне говорят пройти в какую-то дверь. Я открываю эту дверь – а там полный кинотеатр народу. Я понимаю, что не туда попал, тут люди, сейчас кино начнется. А мне говорят: «Заходите, вас уже ждут, мы на пять минут опоздали». И я понимаю: там люди ждут, для них это праздник

Так же у меня было в Махачкале. Когда я поехал в Махачкалу, мне говорили: «Олег, там никто не придет». А мы четыре раза продлевали мое пребывание, потому что был такой поток людей, что не могли всех вместить. И в Северодвинске я выступил раз, два, а на третий день мне говорят (а у меня поезд в тот же день вечером): «Олег, а можно еще раз там же?» И это здорово. Ты начинаешь понимать: это твоя литература.

Пять лет тому назад на одной такой встрече ко мне обратилась женщина, в первом ряду сидела, никогда не забуду: «Олег, можно рассказать? Я мужа похоронила, рак, четвертая степень, долго болел, и нам врачи сказали: месяц. Мы к этому готовились, тяжело было. В одну из ночей ушла домой, возвращаюсь, а он книгу читает: Олег Рой. Нянечка, которая за ним ухаживала, заходила и забыла. И он мне говорит: „Неплохой автор, принеси мне еще его“». И эта женщина начала мужу мои книги носить. И дальше она рассказывает: «Он прожил шесть с половиной месяцев. Потом мы долго ждали ваш роман, а он не вышел. И мужа не стало. Не потому, что роман не вышел, это стечение обстоятельств, ведь это болезнь». Я очень сильно боялся, что она сейчас скажет: «Почему вы не выпустили? Почему?» Нет, она сказала: «Большое вам спасибо за эти пять с лишним месяцев, которые он был рядом с нами. Он вас перечитал полностью».

Это была, как говорят, критическая масса. Вышел ряд довольно удачных романов, среди них, конечно, «Старьевщица», «Фантомная боль», «Сценарий собственных ошибок», «Человек за шкафом», «Тайна». Все издательство было против этих романов, мне говорили: «Не надо мистики, вообще не надо, это не твое». Но именно эти тексты толкнули меня очень серьезно. Я очень сильно хотел их написать. Хотел с самим собой сыграть злую шутку и попробовать порассуждать на философские темы, которые меня очень сильно будоражат. Начал писать дилогии, чего никогда не делал. Мне становилось тесно в одном романе. «Эксмо» было в шоке, они говорили: «Олег, мы не можем, ты не позиционируешься как автор дилогий. Вторую книгу никто не будет брать. Не привыкли читать продолжение от Олега Роя». А дилогии – пошли.

Да, только вопреки.

Я в последнее время заметил: каких бы авторов я всуе ни называл и как бы ни начинал хвалить романы, которые читаю, эти авторы вдруг становятся популярнее, чем я, и на полках в том числе. И я подумал: почему я должен это делать? Я могу только сказать одно: каков бы автор ни был, современный, не современный, самое главное – не выпускать книгу из рук. Надо читать, надо больше находить времени читать. Это самое главное. Копите дома книги, которые так или иначе уведут вас в мир воображения. Конечно, лучше оставаться наедине с Олегом Роем: он глубокий, он хороший, правильный. И какое бы дерьмо на него кто ни лил – с ним приятно, с ним хорошо, он вечен.