Валерий Бочков: «Результат тысячелетнего доминирования альфа-самцов меня не очень радует»

Валерий Бочков: «Результат тысячелетнего доминирования альфа-самцов меня не очень радует»

Валерий Бочков — русский и американский писатель и художник, автор десяти романов и сборника рассказов, лауреат «Русской премии» и Премии имени Эрнеста Хемингуэя». Его писательский стиль характеризует гармоничное сочетание философской глубины и психологизма с дерзкой остросюжетностью, динамикой и ярко-фактурными образами. Но главное свойство творчества Валерия Бочкова — абсолютная и вдохновляющая свобода, поднимающая читателя над условностями и страхами. В ноябре текущего года в издательстве T8 RUGRAM выходит новый роман Валерия Бочкова — «Горгона», обращённый к одному из самых известных и самых жестоких античных мифов и рассматривающий его как часть фундамента современной западной культуры и цивилизации.

— Тема насилия всегда была одной из центральных в ваших произведениях. Но в более ранних романах она выходила на уровень отношений отдельного человека с властью, придавая произведениям в целом политическую остроту и отчётливую протестность. Писателей, откликающихся на политическую ситуацию и оппонирующих власти, у нас мало. Вы были одним из немногих. В двух последних романах вы исследуете тему на уровне отношений межличностных (иерархичность отношений здесь тоже важна, но она не приобретает в данном случае злободневного оттенка). Но в таком ракурсе насилие, реакция на него, психическая травма и тд рассматривается многими авторами. Здесь ваши произведения становятся в довольно длинный ряд. Складывается парадоксальная ситуация: произведение, углубляя тему и укрупняя объекты, теряет в эксклюзивности. Согласны ли вы с этим? Если да, то как вы оцениваете такой побочный эффект?

— Писатель — настоящий писатель — подобен чуткому инструменту, вроде сейсмографа, способному задолго до землетрясения ощутить приближающуюся катастрофу и предупредить праздное человечество. Кстати, ваша статья о моей антиутопии «Коронация зверя» так и называлась «Предчувствие цунами». Эта книга вошла в трилогию, первой частью был «Харон», последней «Брат мой Каин». Все книги вышли в моей персональной серии издательства «Эксмо», причём очень приличным тиражом: у «Коронации» тираж был восемь тысяч. Так что всё, что у меня наболело на тему моей родины, её прошлого и будущего, я высказал в полной мере.

«Горгона» была закончена прошлым октябрём, а начал я этот текст года три назад. Тогда Харви Вайнштейн ещё был главным продюсером Голливуда, никто не слышал про #metoo. Страшно обидно, что неповоротливость русского издательского дела воткнула мой роман в ряд книжек с подобной тематикой. Я никогда не интересовался трендами в литературе и разделяю мнение Юрия Крылова: «Если на литератора влияет книжный рынок, значит, это бездарный литератор… Когда рынок начинает воздействовать на литературу, использовать её как инструмент зарабатывания денег, она перестает быть литературой. Она становится чем угодно: публицистикой, памфлетистикой, имитацией художественной литературы…»

Для меня писательство не способ заработать — я профессиональный художник с сетью клиентов по всему миру и агентом в Вашингтоне. По той же причине меня не интересует известность и слава — только в прошлом году мои работы экспонировались в музеях Германии и Русском музее в Санкт-Петербурге.

Видите ли, эксклюзивность моих текстов не столько в тематике, сколько в моём отношении к тому, чем я занимаюсь как автор. Я испытываю абсолютную, почти религиозную ответственность за каждое слово. Но помимо ответственности, в моём отношении к литературе есть элемент здорового эгоизма: я пишу те книги, которые с удовольствием прочитал бы сам. Собственно, с этого и началась моя писательская карьера — со здорового эгоизма.

— О психических травмах и их последствиях, в том числе разных формах раздвоения личности, написано и снято уже очень много. Вы не думаете, что читатель, открыв книгу и поняв, что главная героиня страдает психическим расстройством, которое является следствием пережитых ею многочисленных травм, отложит роман, подумав, что уже много читал на подобные темы?

— Великую книгу можно написать лишь на три темы — смерть, война и любовь. Сказал не я — Хемингуэй. Люди ни капли не изменились со времён Троянской войны: те же страсти, те же желания. Те же бесы искушают нас, те же демоны рвут на части нашу душу. Шекспир никогда бы не написал «Гамлета», если бы беспокоился о новизне темы. Не появились бы на свет «Анна Каренина» и «Великий Гетсби». В искусстве вопрос формы так же важен как и вопрос содержания, кстати, именно из этих двух — всего двух — компонентов и состоит любая книга: о чём и как. Всё — больше в книге ничего нет и быть не должно — как только литературе пытаются добавить какую-то «прагматическую функцию» — политическую, социальную или воспитательную — литература умирает. Книга с «добавочной» функцией имеет такое же отношение к литературе, как проституция — к любви.

Книга — это контракт читателя с писателем, первый платит второму не столько деньгами, сколько своим временем — своей жизнью — а к таким вещам лично я отношусь весьма серьёзно. «Горгона» — моя двенадцатая книга, я уже кое-чему научился и знаю: обращение к устойчивому, традиционному, в какой-то степени растиражированному образу — это провокация, прием, в котором обязательно будет подвох, неожиданность.

— Ваш роман состоит из элементов, которые, вульгарно выражаясь, можно назвать модными. К нему легко приклеить ярлыки — «феминистский роман», «роман о травме», «переосмысление традиционного сюжета»…

— Ярлыки — да, конечно, будут клеить. Как же мы сегодня без ярлыков? А если говорить об элементах, из которых состоит «Горгона», то это упругая пружина динамичного сюжета, яркие характеры, непредсказуемый финал — плюс живой русский язык. Если это называть «модным», то хорошо — буду модным. Как писатель я совершенно независим. Свобода — действительно сладкое слово. Мне плевать на писательские гонорары (для сравнения: «Эксмо» за одну книгу платило мне сумму, которую как художник я могу заработать за два дня), я не вхожу ни в какие литтусовки, про возню вокруг премий я уже писал — тошно про премии даже говорить.

Меня не интересует конъюнктура, у меня не возникает желания подмахнуть власти. Я пишу так, как хочу. И темы выбираю сам. Как же я смеялся, когда перед моим уходом из «Эксмо», молоденькая редакторша предложила мне совместно разрабатывать тему и сюжет нового текста. «Я буду вас направлять и вам подсказывать», — написала она мне. Нет, милая Юля, уж я как-нибудь сам.

Банальность истины не отменяет её истинности. В РФ термин «феминизм» используют как ругательство, что, на мой взгляд, очень точно характеризует интеллектуальный и моральный уровень населения страны. Кстати, вы не задумывались, отчего у слова «феминизм» нет антонима? Ну какого-то «мачо» движения? Я убеждён, что в основе любой теории превосходства — расовой, национальной, половой — лежит страх и комплекс собственной неполноценности. В данном случае — мужской.

Возвращаясь к греческим мифам, к фундаменту культурно-социального каркаса нашей цивилизации, мы с удивлением обнаружим почти полное равноправие полов — женские особи играют ключевые роли во многих историях, к тому же в самых древнейших, крито-микенских источниках, главные боги имеют и женские вариации, даже у Зевса есть женский аналог. То есть первоначально Олимп был задуман как эгалитарная структура. Даже самый ярый противник феминизма не станет отрицать решающую роль женщины в продолжении рода, мужская функция тут до обидного минимальна. Не удивительно, что мужчины, осознав собственную никчемность, и дабы не остаться на вторых ролях, попытались отыграться. Им здорово помогла биология: за доминантное, агрессивное и сексуальное поведение отвечает гормон тестостерон, которого у взрослого мужчины в семь-восемь раз больше, чем у женщины. Проходит время, и вот уже Аристотель рассматривает женщин как собственность мужчин и утверждает, что роль женщин в обществе — рожать детей и служить мужчинам в доме. В Греции, а после и в Риме за женщиной закрепляется именно такой статус — мать-прислуга-кухарка. Иудеи тоже считали господство мужчин над женщинами естественным и добродетельным. Христианство пошло ещё дальше.

К началу нового тысячелетия мы, человечество, пришли с отвратительными оценками: по обществоведению у нас «неуд», по природоведению тоже, история — стопроцентный «кол», физика и математика — еле-еле «трояк», про поведение и говорить не хочется. Всё это — итоги мужского доминирования, абсолютного, поскольку вкрапления женщин в различные отрасли мизерны, а главное, женщины были вынуждены играть по мужским правилам, то есть практически имитировать мужчин. Я не утверждаю, что глобальный матриархат был бы успешней, но попробовать смысл есть. Пока ещё время осталось.

— Но матриархат тоже подразумевает доминирование. Как вы относитесь к идее равноправия? Утопична ли она на ваш взгляд? И верно ли, что тот, кто на словах борется за равноправие, на самом деле борется именно за доминирование?

— Зависит от личности самого борца. Именно поэтому так важен принцип безусловной сменяемости власти на всех уровнях, банальную истину «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» никто не отменял. Единственное лекарство от такого недуга — честные демократические выборы. Гениально сказал Вольтер: «Мне ненавистны ваши убеждения, но я готов отдать жизнь за ваше право высказывать их». На мой взгляд почти идеальное кредо здорового общества.

Наше бытие — жизнь каждого из нас, природа, мироздание, космос — всё находится в процессе трансформации, мы должны не только осознать факт, но и принять его. Жизнь общества — такой же непрерывный процесс, суть здорового социума — непрерывное развитие, увы, не всегда процесс этот можно назвать эволюцией. Вы встречаете в джунглях дикарей. Вы обычно думаете, что они примитивны, а из примитивных людей начинают развиваться цивилизация и культура. Что скоро они изобретут колесо и через пару поколений построят ракету и полетят на Марс. Так? Но вы не понимаете главного — в большинстве случаев эти дикари являются потомками культурных народов. Которые уже летали на Марс.

Я знаю женщин, знаю я и мужчин. У последних была возможность проявить свои способности. Результат тысячелетнего доминирования альфа-самцов меня не очень радует. Может, имеет смысл попробовать — ну хоть из чистого любопытства?

— Давайте на короткое время вернёмся к прозе жизни. Верно ли, что в России, прежде чем вступать на литературное поприще, необходимо найти источник стабильного дохода, поскольку заработать литературным трудом если не невозможно, то крайне сложно?

— В России сегодня вряд ли наберётся больше дюжины литераторов, живущих на писательские гонорары. Причём, материальное положение писателей стремительно ухудшается и напоминает процесс свободного падения в пропасть. В 2014 году, когда я приехал в Москву на вручение «Русской премии», я обошёл редакции толстых журналов, в которых публиковался, чтобы познакомиться лично с редакторами. И в каждой из редакций мне заплатили гонорар — вот такая приятная неожиданность. Спустя шесть лет литературные журналы, культурное явление уникально русское, дышат на ладан, некоторые уже умерли. Ни о каких журнальных гонорарах я больше не слышал.

С книгами ситуация не лучше: издательский бизнес и распространение книг монополизировал холдинг «Эксмо-АСТ». Мелкие издательства можно во внимание не брать, это поправка на ветер, а не конкуренция. Монстр-монополист диктует читателям, какие книжки им следует читать, у писателей положение холопов после Манифеста об освобождении крепостных — тебе просто некуда податься. Я ушёл из «Эксмо», ушёл после двух персональных серий и десятка изданных книг. Нет, ни разу не пожалел.

Мои рассуждения на тему культурной катастрофы, которую сейчас переживает литература и книжный бизнес России, не умозрительные рассуждения или прочитанные истории — всё это личный опыт. Горький опыт. Исходя из этого опыта скажу, что у простого русского литератора больше шансов прожить, выигрывая в лотерею, нежели надеяться на авторские гонорары.

— Роман «Горгона» отсылает читателя к Древней Греции дважды. Сначала древнегреческая цивилизация упоминается как колыбель и фундамент всей Западной цивилизации вообще, давшей миру представления о человеческом достоинстве, ценности человеческой жизни и правах индивида. За рассуждением о том, какой важный вклад внесла Эллада в развитие человечества, следует эпизод, который демонстрирует, что в России все эти представления отсутствуют, что здесь торжествует право грубой силы. Возникает противопоставление, условно говоря, Запада и России. Но затем Вы берёте один из самых известных персонажей древнегреческой мифологии, Медузу Горгону, и на её примере показываете, насколько несправедливое отношение к жертве насилия заложено в классических мифах. Именно это отношение транслируется веками посредством различных инструментов западной культуры. В свете этого Древняя Эллада перестаёт быть источником благодати, а основанная на ней Западная цивилизация встаёт с Россией, что называется, на одну доску. Вы имели в виду противопоставление или, напротив того, обобщение?

— Прекрасный вопрос! Когда я обращаюсь к серьёзной проблеме, я никогда не лезу к читателю с готовым ответом или, не дай Бог, проповедью. Моя цель — разобраться, подумать. Вместе с читателем. На мой взгляд, уверенность в интеллигентности читателя является одним из условий контракта — писателя и читателя. Как я уже говорил выше, купивший книгу платит написавшему не столько деньгами, сколько своим временем — своей жизнью. Я уважаю своего читателя и общаюсь с ним на равных. Мне давно пришла идея использовать теорию психоанализа Фрейда, применив её не к индивидууму и даже не к нации, а к целой культурной системе, коей является западная цивилизация. Россия, безусловно, относится именно к ней, как бы не пытались передёргивать карты политики и прочие околокультурные шарлатаны.

Самым мерзким в человеческой природе я считаю насилие. Любое насилие — от насилия глобального в виде войн и полицейского свинства до того тихого насилия, что происходит под одеялом в темноте спальни. Поодиночке и при свете дня мы все вроде приличные люди — обожаем детей и собак, молимся распятому Христу, жалеем его, бедного, плачем над выпавшим из гнезда птенцом. Тогда откуда же вся эта мерзость в нас — жажда насилия, злоба, зависть? Когда у тебя неполадки с головой, ты идёшь к психоаналитику. И вы вместе начинаете копаться в прошлом, пытаясь распознать истоки проблемы. Обычно, истоки запрятаны на самом донышке, в твоём детстве. Часто они стыдные и о них не принято говорить вслух. В западной цивилизации одной из таких тем является сексуальное насилие.

Культуру Эллады я считаю детством и отрочеством западной цивилизации. И если год рождения Христа сделать нулевой отметкой на линейке времени, то формирование греческой культуры находится на абсолютно том же удалении от нуля, — только в другую сторону, — что и наше сегодняшнее время. Например, Афины были уже построены в середине девятнадцатого века, правда, до нашей эры. Греки, эти горделивые и болтливые эгоисты, они стали первыми свободными людьми за всю историю человеческой цивилизации. За каких-то пятьдесят лет Афины, город-государство в несколько сотен тысяч жителей, создало условия для появления и реализации таких личностей, как Перикл, Эсхил, Софокл, Аристофан, Сократ, Фидий — созвездие гениев, явление уникальное в истории человеческой цивилизации. Вы скажете — Ренессанс, сколько гениев и какого калибра там? Да, безусловно, но Ренессанс стал Возрождением именно греческих идеалов. Практически всё, что мы именуем «классическим», было придумано, осознано и применено тогда и там — в античной Греции. Фундаментом эллинской культуры были мифы и легенды, которые стали архетипами, то есть, «порождающими моделями» для последующих цивилизаций. Из мифа о Медузе Горгоне и пролегла та самая трещина в наш двадцать первый век.

Вкратце: красивая девушка была изнасилована одним из олимпийских богов, изнасилована в храме богини Афины. Преступление двойное — насилие и осквернение храма. Афина в гневе, к тому же насильник — её родной дядя. Однако — внимание! — гнев мудрой Афины (она действительно отвечает на Олимпе за мудрость и принятие разумных решений) направлен не на преступника, а на жертву. Афина превращает Медузу в уродливое чудовище со змеями на голове вместо волос (кстати, о красоте тех волос писал даже Вергилий) и отправляет её на остров. Почему? За что?

Отголоски этого странного и не совсем справедливого решения мы слышим и сегодня: «ну а зачем она юбку короткую надела?» или «так ведь она сама к нему пошла, никто её на аркане не тащил». Знакомо, не так ли? Я уж не говорю о повальном одобрении русскими тётьками — постбальзаковского возраста — того самого Вайнштейна из Голливуда: на Западе за такие высказывания с вами просто перестанут здороваться приличные люди, в нынешней российской атмосфере сексизм, гомофобия и расизм стали нормой.

— Вы довольно мрачно смотрите на человеческую природу. В вашем романе страх смерти — безотказное орудие подчинения. Людьми управляет тот, кто это орудие использует. Чем меньше он себя при этом ограничивает, тем крепче его власть. Со всеми вытекающими последствиями. Вы не обнадёжите нас как-нибудь? Из этого положения есть выход?

— Выход всегда есть. Даже, когда его нет — он есть внутри тебя. Люди сами рождают своих монстров. Так, сто лет назад, захлебнувшаяся своей кровью Россия — революция, гражданская война, голод — материализовала каннибала Сталина. Немцы, униженные и ограбленные Версальским договором, родили Гитлера. Трамп, американское чудище, стал материальным воплощением ксенофобии и расизма, загнанных вглубь и кое-как замазанных шпаклёвкой фальшивой политкорректности. И пусть айфон последней модели в кармане не вводит вас в заблуждение относительно деградации западной цивилизации. Америка и Россия в лучшем случае демократии олигархические, рычаг принятия решений находится в руках у одного процента граждан. Гармонии в афинском понимании не существует вовсе, мотором общества является бизнес, топливом — жадность. За Добро у нас отвечает вороватая церковь, за Красоту — фальшивое искусство, за Истину — завравшаяся наука. А надежда, конечно, есть — это единственное, что у нас осталось.

— Один из героев романа, бывший уголовник, жестоко пострадавший от преследований главаря банды, прячется в православном монастыре. Это ещё одна минорная нота в вашем произведении: христианство с его проповедью милосердия — лишь ширма, наброшенная на нашу звериную натуру, своего рода убежище, где можно попробовать спрятаться от хищников. Но переделать хищников никакая проповедь не может. А есть что-нибудь, на ваш взгляд, что может?

— Вот давайте представим, что Христос появится сегодня, ну, допустим, в Москве — что на ваш взгляд с ним случится? Вот он заходит в храм своего имени, что вместо бассейна теперь. Конечно, не смолчит — характер не тот, начнёт вещать, что храм нужно в душе своей возводить, про золотые рясы да поповские «мерседесы» скажет, про верблюда и игольное ушко, про ларёк церковный, что сувенирчиками торгует — мы знаем все темы наизусть. Попы через минут пять-семь омон вызовут, сына божьего скрутят, да и в кутузку. Сутки-двое в кпз, после переправят в Матросскую тишину. А после суда определят в лечебницу Ганнушкина. И это в лучшем случае.

Квинтэссенция христианства — любовь. Не абстрактная благость идиота, а действенная любовь, которая требует душевной работы, насилия над своей звериной сущностью: «Возлюби врага своего!» — вот про что Иисус толковал. Много мы про это слышим? Ведь приятеля или собутыльника или старушку хромую с третьего этажа — этих любой дурак любить может, тут и душу подключать не нужно, любовь так и сочится. Россия сегодня — территория тотальной нелюбви. Нынешний режим построен на закомплексованности власти, считающей доброту и любовь проявлением слабости, он сеет ненависть и ей же питается. Результат — несколько поколений недоласканных и недолюбленных граждан, глагол «люблю» используется в отношении жареной картошки или певицы Пугачёвой, для самых близких это слово оставляют для особого момента, который наступает, когда человека заколачивают в ящик и едут закапывать на Востряковское кладбище. Кстати, тема любовной дистрофии одна из главных в «Горгоне», она даже не тема, а упругое подводное течение всей истории, начинается с самого раннего детства и завершается в момент… впрочем, не буду раскрывать сюжет. У индейцев чероки есть притча про двух волков, которые живут в душе каждого человека — один злой волк, другой добрый. Волки эти постоянно дерутся. А какой победит, зависит от того, какого из волков ты будешь кормить — мыслями, словами и поступками.

— Героиня вашего романа — мстительница. Желание отомстить изображено как естественная реакция человека на насилие и унижение. Как, на ваш взгляд, соотносятся месть и справедливость?

— Месть — один из главных векторов книги. Русский человек не верит в закон, он верит в справедливость. Закон писан не для нас, теория вероятности придумана расчётливым евреем для прагматика-европейца, а вовсе не для бесшабашного румянорожего русского буяна, свято верующего в чудо. В гиперборее лихой русской души камень иногда падает вверх, умный и честный как правило нищ, а злодей почти всегда женится на принцессе. И вот тут на помощь приходит святая вера в справедливость. Месть — тупик. Творя возмездие врагу, ты в первую очередь убиваешь свою душу. Возврата нет, дорогая твоя ведёт прямиком в ад. Именно эта тема одна из главных в «Горгоне». Кураж саморазрушения, упоение полётом в бездну — очень русская тема, на мой взгляд. Мы, русские, безусловно, варвары. Мы лишь прикидываемся европейцами, впрочем, не очень убедительно. Даже скрести нас не нужно — наша экзотическая природность просвечивает сквозь тончайший слой лака цивилизованности. Но именно эта обнажённость чувств даёт шанс лучшим из нас приблизиться к смыслопорождающей точке творения. А разница потенциалов между звериным чутьём язычника и прагматизмом образованного интеллектуала рождает молнию, ту самую, животворящую, которая лежит в основе любого произведения настоящего искусства.

— Согласны ли вы с тем, что главной проблемой современной русской литературы является отсутствие должного читательского внимания? Испытываете ли вы на себе эту проблему?

— Главной проблемой современной русской литературы является монополизация книжного рынка, при которой отсутствует здоровая конкуренция. Это неизбежно грозит стагнацией. Застоем. Узурпация, к примеру, обувной промышленности приведёт к тому, что через несколько лет всё население страны будет ходить в одинаково уродливой обуви. Как в СССР, когда наших шпионов вычисляли за границей не по акценту, а по ботинкам марки «Скороход». Монополия в сфере культуры грозит более серьёзной бедой — духовной деградацией нации. Книжная отрасль — самая важная, поскольку литература — это не только книжки, это фундамент кино и театра, телевидения и журналистики. Отсутствие конкуренции убивает книгу. Убивает читателя, убивает писателя. Убивает русскую литературу.

В США пять издательских монстров подобных «Эксмо-АСТ». Пять! Они дерутся за читателя, за его кошелёк, за его внимание. Стоящий писатель может выбирать, может торговаться. За хорошую рукопись издатели сражаются, писатель может получить авансом сумасшедшие деньги — да, ещё до выхода книги. В воскресной газете «Нью-Йорк Таймс» публикуется книжное обозрение на тридцати (!) страницах. С анализом новинок, критикой и рейтингами. Выходит это приложение еженедельно. Такие же обозрения выходят и в Вашингтоне, и в Чикаго, и в Лос-Анжелесе. И ещё в десятке крупных городов. Средний доход американского писателя около шестидесяти пяти тысяч ежегодно. Это при тридцати двух тысячах среднего дохода по стране.

— По вашим наблюдениям, спад, скажем так, читательской активности происходит только в России или и на Западе тоже?

— За весь Запад не буду отвечать, а вот в США спад, зафиксированный в доходах от продаж книг за последних три года назад, был незначительным, процента три-четыре от наиболее успешных лет. Сравнивать эту фрустрацию американского книжного рынка с тем, что происходит в РФ, просто нелепо: с тем же успехом можно сравнить дырку от сигареты на ковре с Помпеями после извержения Везувия. Каким образом за тридцать лет нам удалось превратиться в полуграмотную страну, где тираж в две тысячи экземпляров считается вполне пристойным, а писателям стыдно называть вслух суммы гонораров — вопрос вовсе не риторический. Он будет задан и, надеюсь, очень скоро. У культурной катастрофы России есть авторы и исполнители.

— В цепочке писатель — издатель — критик — читатель какое звено, на ваш взгляд, является самым слабым?

— Из всего вышеизложенного совершенно очевидно, что проблема эта системного характера и без кардинальной ломки тут не обойтись. Но начинать надо будет с издателей. Я абсолютно согласен с Александром Феденко: «Слово, как самодостаточная форма, никуда не денется, пока существует язык. Литература задействует механизмы восприятия и воображения читателя в тех «местах», которые недоступны кино и медиа. Поэтому за литературу я спокоен. Были бы хорошие писатели, а читатели найдутся».

Да, русская литература не умрёт. Читатели есть, есть и писатели. Есть, кстати, и критики — так что спасибо за беседу, Ольга. Будем верить в будущее, будем создавать его.

— Благодарю вас за беседу! Большого успеха вашей новой книге.

Беседовала Ольга Бугославская
Интервью опубликовано на сайте degysta.ru