Loe raamatut: «Маленькие жизни»

От автора:

Этот рассказ посвящаю моей дорогой бабулечке Ануфриевой Тамаре Ивановне( 1940 г.р). А в её лице- всем детям войны, солдатам и бойцам, защищавших Родину на фронте и в тылу. А так же он писался для нового поколения, которое может уже не застать живых ветеранов Великой Отечественной Войны. Чтобы они помнили и не забывали ту боль, которую приносит вражда. Любая. Чтобы творили мирное небо и гармоничное пространство вокруг себя. В повествовании представлены фрагменты с устного рассказа моей бабули. Она очень хорошо помнит всё своё военное (и не только) детство, до мелочей. И очень хочется, что бы все помнили и трудились для мира во всём мире…

Дорогие ребята! Помните. Не забывайте. Спрашивайте у родителей о своих бабушках и прабабушках, дедушках и прадедушках. Просите показать фотографии, хорошие военные фильмы. Такое нельзя забывать. А тем более повторять. Всё это- в ваших, пока ещё таких маленьких, руках. Творите ими радость: сажайте деревья, а не вражду, гладьте кошек, а не патроны. Берегите себя, своих родных, своих будущих детей. Да, вы сейчас совершенно не задумываетесь, что тоже когда-то будете папами и мамами. Но хотя бы на секундочку представьте… Растите, живите, смейтесь, плачьте, ругайтесь, а потом обязательно миритесь. Но никогда не враждуйте. Война- это страшно… Обнимаю каждого маленького читателя.

ЧАСТЬ 1

Ира шла по залитому солнцем сосновому лесу. Над верхушками игриво носились стайки маленьких птиц, весело переговариваясь меж собой. Деревья им добродушно отвечали, покачивали верхушками на дуновение лёгкого ветерка. Под ногами тихонько шелестела прошлогодняя листва и обычно суровые сосновые стволы сейчас отражали множество ярких лучей. Тихо, тепло и спокойно было в бору.

Ира сняла с головы старенький мамин платок, подставляя лицо навстречу солнцу. Русые кудри рассыпались на плечи, окаймляя собой милое лицо с грустной улыбкой. Серые бездонные глаза задумчиво смотрели куда-то вдаль. Прямой нос, ровные линии бровей выражали серьезность и спокойствие. Лучики прыгали по худенькой фигурке, по видавшему жизнь костюмчику. Там засохшая земля, там заплатка, там алые пятнышки…

«Сейчас с папой на ярмарку в Серпухов поехали бы,– думала Ира, нежась в ласковых августовских лучах.– Только этому никогда уже не случится… Как там мама? А Ленка уж наверно лопочет вовсю… Живы ли они?» Последнее письмо из дома приходило ещё под Тулой, а сейчас Ира уже за сто километров от неё, и ни весточки больше. «Здесь так хорошо,– выдохнула девушка,– не верится, что где-то страх, боль и голод… Хотя нет. Голод ощутимо чувствуется…» И в этот момент грянул выстрел.

Мгновение, и щека прижалась к острым колючим иголкам, тело вжалось в землю, а сверху покачнулись невысокие кусты. Мысли сбились в один комок, солнце сразу куда-то спряталось, замолкли птицы. Безмолвная тишина воцарилась в бору. Через некоторое время, приподняв голову и на все лады ругая себя в очередной раз за несобранность, Ира расслышала отдалённую возню и смех. «Ещё смеяться смеют, фрицы негодные»,-больно сжались девичьи кулачки.

Едва поднимаясь от земли, Ира начала продвигаться на звук. Вскоре из-за густой заросли стволов и кустарников она увидела двух немцев. Они были в приподнятом настроении, подталкивали друг друга в бока и над чем-то очень веселились. Ира прислушалась к разговору. Ещё совсем недавно она закончила среднюю школу с углублённым изучением языков. Как сейчас ей пригодились эти знания! Во всём отряде она одна почти в совершенстве владела немецким, что не раз всех выручало в сложных операциях. Вот и сейчас Ира расслышала небрежно брошенную фразу: "Denken Sie an Ihr Verhalten"(с нем. "Подумай над своим поведением"). Далее шли нецензурные слова, которые в школе ученикам для изучения не даются.

Немцы, дико загоготав, скрылись на противоположной стороне небольшой полянки, обнажив объект их издёвок. К дереву была привязана девочка. Аккуратно одетая, в синем платьишке и белом передничке она была прикована по линии горла, груди, живота и колен к толстой сосне. Лицо почти полностью закрывали от взора густые ветки сосен.

«На вид лет семь. Немка или наша? В любом случае не солдат и не разведчик. Если б это была подстава, фрицы не издевались бы над ней, а она так бы не рыдала. Можно подкрасться сбоку и разрубить узел. Только не забудь глянуть есть ли караул…»,– эти мысли пронеслись молниеносно в голове, а сама Ира уже ползком пробиралась в тыл под неосвещённые лапы елей.

Девочка уже не плакала. Всё равно её никто не услышит и не освободит. Караула нет, а лагерь расположился далековато для того, чтобы расслышать сиплые детские крики. Только когда они захотят, тогда придут и развяжут, возьмут дальше с собой. А придут ли? Вдруг к её губам аккуратно приложили палец. Он пах смолой и своей. А над ухом тихо-тихо прошипели: «Тсссс..», что на всех языках понятно- «тихо». А девочка и так уже не могла кричать. Во-первых, в горло больно въелась веревка, а во-вторых, её парализовал страх, который сковал всё тельце больше, чем все на свете жгуты. Послышалась возня и на землю упали плетёные оковы. Ноги подкосились, но чья-то рука не дала упасть на лесной покров, а потащила за собой в темноту чащи. Девочка не сопротивлялась. Она вообще не умела сопротивляться. Только тело было ватное и ноги её не слушались, отчего она вдруг споткнулась о выступавший корень и полетела на землю. В голые коленки больно въелись острые иголки, а рукав по локтю зацепился о ветки и порвался.

Ира обернулась, услышав вскрик. Перед ней на коленках стояло жалкое создание, абсолютно не приспособленное к походам и тем более к военным действиям. «Что этот ангел делал у фашистов?– подумала Ира, подбегая к своей находке.– Горе ты моё луковое». Последняя фраза, видимо, была произнесена вслух, так как "ангел" сердито поднял головку, нахмурил брови и совсем не по-ангельски ответил:

– Не твоё я!– причём на русском и почти без акцента.

– Ты русская?– обрадовалась Ира, помогая девочке подняться.

– Нет, я немка,– ответила та, но опять же на чистом русском языке.

– Ладно, национальную принадлежность выясним потом, а сейчас пошли, иначе могут нас найти,– Ира потянула девочку за рукав.

– Ich habe Angst vor dir…(с нем. «Я тебя боюсь»),– пролепетал "ангел", но беспрекословно последовал за неизвестным ему проводником.

Они шли долго. Сколько- маленькая девочка определить не могла. Может час, может три, а может и все пять длилось её мучительное путешествие по тамбовскому лесу. Она совершенно ни о чем не могла думать. Куда идёт, с кем идёт, зачем и что будет- эти вопросы не интерисовали головку малышки. Ей хотелось лечь на какой-нибудь солнечной полянке и уснуть. Желательно навсегда. Но этого ей не давал сделать быстрый шаг неутомимого путеводителя. Иногда он оборачивался, ласково глядел на девочку, грустно улыбался и, не останавливаясь, шёл дальше и дальше. А путеводитель Ира напряжённо думала, будут ли их искать, что ей делать дальше с найдёнышем: «Август 1943 года… Сколько ещё продлится этот страшный сон? Сколько боли он принёс! А всё ради чего? Ради чего на протяжении всей истории человечества длятся эти страшные войны?!» Этот вопрос постоянно мучал Иру с самого детства. Даже когда над головой было мирное небо. Когда рядом был папа. Был…

Всему приходит конец. И этому лесному бегству тоже он наступил. Обе девочки вышли на открытую местность, на которой уютно расположились немногочисленные деревенские домики. Где-то лаяла одиноко собака, из труб потягивал тонкой струйкой дымок. Ира смело направилась к окраинной избе, которая как-то особняком стояла от всех остальных. Забор вокруг был поломан, калитки вовсе не существовало, огород в запустении выдавал всем желающим остатки не прополотой репы и пару кустиков картошки. Ира толкнула тяжелую входную дверь, открыла её перед маленькой гостьей. Та с понурой головой вошла, остановилась посреди комнаты.

– Как тебя зовут?– спросила Ира девочку.

– Елизабетта,– тихо ответила та.

– А меня Ира,– протянула руку девушка для знакомства.

– lebst du hier?(ты здесь живёшь?),– обвела взглядом комнату новая знакомая.

– Nein, dieses Haus gehört nicht mir. Er gehört niemandem.( Нет, этот дом не мой. Он ничей),– автоматом ответила Ира, тоже оглядев помещение. Это была одна единственная небольшая комната, где только и помещалось, что старая печка, грубо обтёсанный стол да широкая лавка, которая служила и стулом и кроватью. Было видно, что комната давно не обитаема и только недавно была приведена в более-менее жилой вид. Всё дышало скорбью и бедностью.

– Möchtest du?(есть хочешь?),– Ира оглядела с ног до головы тощую фигурку девчушки.

– Хочу,– кивнула она.

– Послушай, откуда ты знаешь наш язык? – нахмурилась Ира.– И почему попеременно используешь то немецкий, то русский?

– Я их знаю почти одинаково,– с этих пор в речи между Ирой и Беттой присутствовали слова обоих наречий,– поэтому иногда говорю так, а иногда так. Они помогают мне точнее выразится.

– Ясно,– кивнула девушка.– Что делала у немцев?– и прикусила себя за язык, поймав себя на допросном тоне, который мог испугать малышку. Та стояла, покорно опустив голову, вытянув руки по швам:

– Я им служила.

– Как?

– На стол подавала, выполняла указы. Иногда стирала, убиралась.

– Как мальчик на побегушках,– ухмыльнулась Ира, вспомнив какую-то детскую сказку. Елизабетта пожала плечами, видно, не поняла, о чём речь.

– И за что же тебя к дереву привязали?

– Кувшин с вином разбила.

– А теперь ответь быстро, не думая: что больше всего на свете хочешь?

– Мира во всём мире!– пылко заявила Бетта, но вдруг глаза её округлились, она отошла в угол и забилась там в комочек.

– Ты чего?– не поняла реакции Ира. Она подошла к девочке, подняла руку, чтобы погладить. Бетта ещё больше съёжилась, слегка присела, вжала голову в плечи. Опустив руку и отойдя от кукушонка, Ира мягко проговорила:– Не трогаю, не бойся.

Пока Ирина откопала морковину, нарезала репчатого лука, растопила дымящуюся печку, сварила нехитрую похлёбку, положила на стол два сухарика, Бетта сидела в уголочке, поджав колени к груди, спрятав в них нос и закрыв глаза. «Её явно били,– думала Ира, поглядывая на найдёныша. – Что ещё она натерпелась у фашистов? И почему именно её они выбрали?» Не оставалось сомнений, что в уголке сидит обычный ребёнок. Не разведчик, не солдат, а волею судьбы оказавшийся на войне ребёнок. И желания у него самые обычные и самые естественные. И есть наверно он хочет тоже очень обычно.

– Садись,– окликнула Ира девочку, приглашая к столу,– еда не как во дворце, но хоть голод утолит.

Елизабетта не обратила никакого внимания на слова. Только поглубже забилась в уголок. Ира поела, аккуратно подобрав все крошки от сухаря, оставила в котелке половину и сказала:

– Вылезай, ешь, а я пойду калитку обратно приколочу, пока ещё светло. А то не будет к осени картошки. Ты меня слышишь?

Бетта вздрогнула, подняла испуганные глаза на Иру.

– Ты меня слышишь?– повторился вопрос. Девочка лихорадочно кивнула, резко вскочила, вытянулась по стойке «смирно».

– Ну и надрессировали тебя,– покачала головой Ирина, и вышла на улицу.

До сумерек девушка занималась калиткой. Силы то не мальчишечьи, тяжеловато давалось дело. Но к темноте хорошенькая калиточка более или менее прикрывала двор от соседских взоров и коз. Ира стояла на шатающемся крыльце дома, смотрела на проделанную работу, вдыхала вечерние августовские ароматы. На небе начали проглядываться первые яркие звёзды. «Как сейчас Коля был бы мной доволен…»,– вздохнула Ира, и вошла в дом.

Кукушонок спал в том же самом уголке, подложив под себя найденный тулуп. Маленькая сжатая точка в потрёпанном синеньком платьице. «Сплошной комок нервов»,– подумала Ира, доставая из сундука старое, местами дырявое одеяло и накрывая Бетту от августовской прохладной ночи. Глянув на стол, девушка отметила, что «суп» всё-таки съеден. Почему такой каприз? Хотя всё понятно- девчонка просто испугалась. Прибрав нехитрое убежище, Ира сама постелила на скамье и в ту же минуту уснула. Вообще-то Ирина спала всегда очень чутко, даже в мирное время. А уж когда ушла в партизаны, то ушки всегда и всё слышали даже во сне. Но в эту ночь почему-то сам собою навалился такой глубокий сон, за который в скором времени пришлось поплатиться…