Глава 37. Очищение
– Вчера мне пришло письмо от кузена по матери, ну, того, что шесть лет назад на тамошней девке женился из графства Нокк, помните, конопатый такой, Боркой звать…
– Да, помним, помним, что в письме-то?
– Пишет, что в их краях солнца не видно вот уже какую неделю. Черный дым от погребальных костров то тут, то там поднимается. Ни одно поселение беда не миновала. Жгут, каждый день жгут зараженные трупы и хаты, в которых те жили. – Рассказчик обвел взглядом товарищей и отпил большой глоток из кружки, довольный произведенным эффектом. Утер верхнюю губу засаленным рукавом и продолжил: – Кто поумнее, бегут с семьями на север, но и там не дураки: в города новых беженцев не пускают, велят им выждать под стенами, не проявится ли болезнь. Иных камнями забивают, если отказываются от ворот отойти.
– Ну что за люди, а? Эти беженцы, они же напуганные, лишившиеся крова, наверняка с детьми малыми – а их камнями! Не по-людски это. – Старик хмуро уставился в кружку, будто мог разглядеть среди пены, как со стен на головы просящих летят булыжники.
– Ой не заливай! Как бы сам поступил, если б на твоем пороге больной стоял? Впустишь из сострадания, а потом вся семья передохнет! Каково, а?
– Так что брат-то твой?
– Да что-что, дурень он! У него там хозяйство большое, жена на сносях. Бежать не хотят, как остальные, все на чудо надеются. И таких как он там – будь здоров! И все из-за какого-то слушка поганого.
Мужики переглянулись, их мутные глаза заблестели в свете сальной свечи. Все трое не сговариваясь подались поближе к рассказчику.
– Какого такого слушка?
– Ну, мол, по деревням да городам, где болезнь распространяется, ходит травница и лечит всех больных от дома к дому, платы взамен не берет, а как только отступает зараза – исчезает. Дудки! Разве ж можно такую заразу травами исцелить? Она как чума, пока по всем не пройдется… – Его руки взметнулись в жесте безнадежности.
– Я тоже слышал про травницу. Может, и не дудки, может, болезнь и правда излечить можно.
– Ну конечно! Теми же травами, которые тебе хрен до колен отрастят!
– О своем бы лучше позаботился!
Со всех сторон раздались грубые смешки. Разговоры на больную тему запросто привлекали к себе внимание посетителей за ближайшими столами.
– Ну кроме шуток. Что делать-то будем, когда болезнь и к нашим краям подберется? Может, лучше заранее, ну, свалить подальше, пока еще возможно.
– И что потом? С севера, говорят, войско наступает, с юга зараза подбирается. Нет больше безопасных земель!
– А когда они были-то, эти безопасные земли?
Нова одарила Берта презрительным взглядом, когда тот прыснул над шуткой вместе с остальными мужиками.
– Второсортный вульгарный юмор деревенских пьяниц! – бросила она. – Как тебе не стыдно?
– Шутки про члены всегда к месту. Главное, чтоб не смеялись над твоим, – заметил Берт, беспечно запивая свою улыбку местным хмельным.
Нова кинула взгляд на Келла в поисках поддержки, но тот, как и в большинстве случаев, старался сохранять нейтралитет и не принимать чью бы то ни было сторону. Он равнодушно пожал плечами и снова прислушался к разговору за соседним столиком, однако компания уже перешла на темы, не стоящие внимания. А ведь стоило одному из них упомянуть Нокк, как в баре тут же все притихли в надежде услышать хоть самую малость утешительные новости. Местных так же, как и его, волновала судьба жителей южных районов, где стремительно распространялась болезнь.
Нет, – с некоторым стыдом осознал Келл, – не судьба жителей его волнует. В первую очередь он надеялся услышать что-нибудь о Бессмертной.
– Очевидно, она нашла лекарство, – проговорил он в продолжение своих мыслей. Как ни странно, друзья его поняли, ведь о ком другом он мог говорить?
– Значит, можно ожидать, что скоро она к нам присоединится?
– Не думаю, что это произойдет в ближайшее время. Сколько людей за это время заразилось? Сколько поселений еще нужно обойти?
– Что-то мне подсказывает, что она с гораздо большей охотой предпочла бы добраться до Эргримма в одиночестве.
Нова и Келл хмуро уставились на Берта. Оба понимали, что он прав, но верить хотелось в обратное. Юный барон Ролано едва не поперхнулся остатками пива под пронзительными взглядами друзей.
– Ну, э-э… Думаю, ничего интересного мы здесь больше не услышим, так что предлагаю пополнить наши запасы, разузнать безопасную дорогу и отправляться в путь.
Заскрипели стулья, и втроем они проследовали к выходу по узким проходам забитого посетителями бара. Сложно было не заметить пристальных, настороженных, а местами враждебных взглядов, которыми провожали их те, кто еще мог трезво мыслить.
На провизию и новую одежду ушли все деньги, собранные с разбойничьих трупов. И, кажется, все были только рады от них избавиться. Теперь о той злополучной встрече напоминали лишь несколько заживающих порезов и шрам на плече Келлгара. Это если не учитывать втоптанного в грязь достоинства Новы и гнетущего чувства вины, которое преследовало парней при каждом взгляде на девушку. Никто не пытался заговорить о том случае. Все старательно делали вид, будто ничего не случилось, чему в большей степени способствовало стоическое спокойствие Новы. Одному Трехглазому известно, как она нашла в себе силы пережить насилие над собой и первое убийство.
Обычно тихие улочки утопающего в сумерках города гудели множеством приглушенных голосов. В воздухе висело напряжение, и оно ощущалось все явственней по мере приближения к гостинице. Келл, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, перехватил сумки с покупками левой рукой, а правую положил на рукоять меча. Пока не было никаких оснований для его использования, но глухие шепотки и хмурые взгляды прохожих давали понять, что в городе что-то происходит.
Не сговариваясь, Келл и Берт с обеих сторон придвинулись к Нове, чтобы в случае опасности защитить ее. Продвигались настороженно, бросая быстрые взгляды по сторонам. На пути стало попадаться больше народа. По неведомой пока причине люди сбивались в толпу, чья основная масса пряталась за поворотом. На крышах ближайших домов можно было заметить любопытных мальчишек, а за окнами маячили едва различимые темные лица.
– Что происходит? – Берт хмуро оглядывал толпу, и люди отвечали ему такими же хмурыми взглядами.
– Если бы я знал, – тихо проговорил Келл в тон своему другу.
– Так может нам лучше обойти эту толпу? – предложила Нова. – Пройдем к гостинице по другой улице.
– Тебе разве не интересно узнать, что там творится?
– Ничуть. Меня все это напрягает. Нам лучше ни во что не ввязываться и не привлекать к себе внимание.
– Нова права, – Берт остановился и развернулся к остальным. – Давайте лучше поищем другой путь.
Келл оглядел толпу и проулок впереди поверх плеча Берта. Чуть дальше дорога делала резкий поворот вправо, так что причина, по которой жители собрались здесь в столь позднее время, оставалась скрытой за обшарпанными стенами дома. Мужчина вынужден был согласиться с друзьями: лучше избегать всякой опасности, чем рисковать жизнью Новы и ее нерожденного ребенка. Так что Келл задвинул свое любопытство в дальний угол и развернулся в противоположную сторону.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как в нос ударил хорошо знакомый терпкий запах, перекрывающий даже едкую вонь уличных нечистот. Этот запах заставил его резко развернуться на пятках. Пожар?
Чувство тревоги возросло многократно, а угрюмость и бездействие жителей давали намек на то, что произошедшее дальше по улице – что бы там ни было – не случайность. Сквозь монотонный гул голосов пробилось тихое потрескивание дерева, а в следующий миг узкое пространство проулка огласил глухой протяжный крик.
Келл кинулся сквозь людскую массу раньше, чем смог это осознать и обдумать. Смутно и запоздало отметил, как кинул сумку к ногам спутников и как на их лицах отпечаталось недоумение, как толкал встречных локтями и как те недовольно материли его. Сопротивления, однако, не было. То ли жители не смогли вовремя понять, что он собирается делать, то ли не хотели вмешиваться. Так или иначе, Келл и сам не до конца понимал, что будет делать, когда доберется до горящего дома. Но этот плачущий крик, в котором смешалось предчувствие скорой смерти и страх перед ней, этот въедливый запах горящей древесины, смолы и тряпья – они вызвали в памяти воспоминания о ночи, когда сгорела его деревня.
Хмурые мужчины выстроились полукругом напротив полыхающей постройки. Пот на их лицах блестел в оранжевом свете пламени, оседал на сурово сдвинутых бровях, стекал по грязным сжатым челюстям. У одного из них в руках оказался факел. Крепкие руки вцепились в Келла, когда тот выскочил из толпы на открытое пространство.
– А ну пусти! – бросил он через плечо и для убедительности на четверть обнажил меч. Тут же почувствовал, как их хватка слабеет, и дернулся к охваченному пламенем порогу.
Кто-то крикнул в спину:
– Куда? Там зараженные! – и на этом попытки остановить его прекратились.
Келл задержался на мгновение, прежде чем прыгнуть в горящий дом. Пусть хлипкие деревянные стены только начали заниматься, мужчину обдало волной жара. Лицо и руки нагрелись за считанные секунды, и неимоверных усилий стоило не отступить подальше.
Крик повторился уже намного слабее, хриплый от дыма и боли. Келл потянулся к своей духовной энергии, и пламя перед ним расступилось на краткий миг, пропустило его внутрь постройки и снова сомкнулось за спиной.
Дверь оказалось открытой, но почему-то никто не пытался выбраться. Среди осколков оконного стекла валялся заброшенный с улицы факел, уже пылали занавески, потертый коврик и кухонный стол над ним. Все помещение заволокло дымом, и он с первым же вдохом наполнил внутренности Келла. В горле словно застрял чертополох, из глаз брызнули слезы. Мужчина согнулся в приступе мучительного кашля, который едва не вывернул его кишки наружу. Слезящиеся глаза различили в дальнем конце комнаты силуэт, и Келл рванулся к нему. В этот момент его меньше всего волновала возможность заразиться.
На кровати лежал кто-то – женщина – со впалыми щеками и бледной кожей. Она выглядела сильно истощенной и явно была больна. Она едва повернула голову, чтобы посмотреть на неожиданного гостя. Движения давались ей с трудом, худые как паучьи лапы руки из последних сил цеплялись за грязную сорочку маленькой девочки. Малышка имела истощенный вид, но больной не казалась. Она в страхе жалась к матери, а по щекам не переставая катились крупные слезы.
– Прошу, – хрипло прошептала женщина. Ее голос почти полностью заглушал треск пламени. Келл наклонился поближе, хоть в этом не было необходимости: он и так знал, что она скажет. – Прошу, спаси мою дочь!
Он кивнул, в утешительном жесте сжал женщине руку. Помочь обеим он уже не мог: пламя подступило со всех сторон, о чем явно позаботились местные самопровозглашенные защитники города. Келл поднял девочку на руки и постарался прижать к себе. Она брыкалась и плакала, тянулась к матери, и от ее жалобных криков сердце обливалось кровью. Должно быть, в тот момент Келл был для нее не спасителем, а похитителем, который разлучил мать и дитя.
Келл снова потянулся к духовной энергии, чтобы расчистить путь наружу, но тут прямо перед его носом обрушились потолочные балки, закрывая выход. Мужчина едва успел отскочить. Он почувствовал, как жар опалил волоски на руках и как запузырилась кожа. В панике огляделся. Глаза застилал пот и слезы, и все кругом превратилось в яркое пятно, но все же он заметил окно на противоположной стене. Оно тоже оказалось выбито. Келл выхватил меч и стряхнул остатки стекла со слегка обожженной рамы, потянулся к пламени и приказал ему отступить, пока перелезал через проем с ребенком на руках.
С той стороны уже поджидали местные жители. На их лицах смешались гнев, непонимание и недоумение, которое, очевидно, было вызвано его маленьким фокусом. Но сейчас Келлу не было до этого никакого дела. Его легкие и кожа горели огнем, пусть и не буквально, и хотелось только оказаться как можно дальше от пожара и желательно в ледяной воде. Но при виде этих мужчин и женщин, которые с такой легкостью приговорили несчастную семью к мучительной смерти, в нем взыграла ненависть.
– Зачем ты полез? Это не твое дело! – Звуки казались приглушенными из-за шума крови в ушах.
– Это же ребенок! – выкрикнул Келл в толпу.
– …зараза была в дома…
– Она больная?..
– …теперь он тоже наверняка заразился…
– Они не были больны! – снова закричал Келл, пытаясь перекрыть рев пламени за спиной, гул толпы и стук собственного сердца.
– Откуда ты знаешь?
– Я видел больных! Это женщина не была заразна, а вы убили ее!
На миг воцарилась тишина, в которой Келл понял, какую только что совершил ошибку. Десятки лиц были обращены к нему, и ни одно из них не выражало дружелюбия. Кто-то наставил на него отломанный черенок лопаты, а в следующий момент Берт подскочил к нему с мечом наголо и многозначительно помахал им перед лицами собравшихся.
– Пора валить.
– Ты чертовски прав, дружище.
Вдвоем они быстро протиснулись сквозь толпу – народ благоразумно пятился при виде сверкающей стали – и что есть сил помчались по плохо освещенной улице в направлении гостиницы. За углом вместе со всеми покупками ждала Нова.
– Они не были больны, – тихо проговорил Келл, прижимая к груди маленькую плачущую девочку. – Простуда или что-то вроде того. Я видел заразу, я бы узнал ее.
Он ожидал услышать упреки в свой адрес или слова протеста, но друзья только печально покосились на девочку.
– Чаще всего людьми движет страх, а не здравый смысл.
– Так что же, теперь они будут убивать любого, кто кашлянет неудачно?
– Будем надеяться, что Инмори скоро покончит с этой болезнью. И тогда снова можно будет кашлять без страха сгореть заживо.
Глава 38. Свои цели
Середина лета теплом не баловала. Опять. Не стоило и надеяться, принимая во внимание неутешительную статистику. Но надежда – это все, что было у Севера. Бьёркин уже и не помнил времен, когда северное лето действительно было теплым, когда хватало одной шерстяной рубахи, чтобы не мерзнуть до самого заката. В те времена он был еще мальчишкой, а с годами воспоминания не становятся отчетливей. Они покрываются все более и более густой пеленой, и в конце концов сложно точно сказать, было ли что-то на самом деле, или это отголосок сна, а может, проекция собственных искаженных представлений.
Но даже то теплое лето из его детства едва ли дотягивает до ранней весны на центральных территориях. Так быть не должно. Каким идиотом надо быть, чтобы не видеть то, что происходит под собственным носом: Север умирает. Ничего не изменится к лучшему, не станет как прежде и даже не останется так, как сейчас. С годами все будет только хуже. Длиннее зимы, холоднее ветры, больше снега и меньше жизни. Спасти этот проклятый леденеющий клочок земли способно только чудо, божественное вмешательство.
– Боги давно покинули Север, – тихо проворчал Бьёркин. – Или им насрать на нас.
– Ты что-то сказал?
Веда, его жена, подняла голову от шитья и теперь хмуро глядела на него выцветшими глазами.
– Ничего. Просто мысли.
Веда хмыкнула и вернулась к работе. Последние солнечные лучи пробивались в комнату мимо вечнозеленой хвои и серых крыш близлежащих построек. Бьёркин засмотрелся на жену. Ее угловатый силуэт на фоне окна словно шаль окутало сияние, седеющие пряди выбились из тугой косы.
– Ну, что ты? – Долгий взгляд мужа не остался для Веды незамеченным. Когда Бьёркин покачал головой, женщина отложила шитье и кивнула на бумаги, которые просматривал король. – Что пишут?
– Ничего хорошего.
Десятки отчетов, и каждый из них вызывал негодование. Бьёркин швырнул бумаги на стол и откинулся в кресле, потирая уставшие глаза. Дом – единственное место, где он мог себе позволить выглядеть тем, кем он являлся: стареющим воином, которого может утомить простое чтение. Веда без лишних слов налила портвейн в два стакана и протянула один из них супругу.
– Что, опять нападения?
– Опять. – Бьёркин сделал первый глоток, покатал напиток на языке. Портвейн имел вкус лета – яркий и сладкий. Потом отпил снова. – Сожгли поле. Двенадцать акров ржи. Поджигателей пока найти не удалось, а это значит, что в скором времени мы лишимся еще одного поля.
– Значит, нужно больше дозорных.
– Нужно. А еще нужен Экко. У него это ловко получается, находить преступников по их следам. В прошлый раз ему хватило трех дней, чтобы переловить группу предателей. Печально осознавать, что, когда он в отъезде, дела в Лорнии почти не сдвигаются с места.
Веда поджала губы и ничего не ответила. Хмурая морщинка пролегала между ее бровей и не разглаживалась, даже когда Веда улыбалась. Но годы совместной жизни научили Бьёркина различать настроение супруги.
– Угнетает меня другое. Я просто не понимаю, как могут люди – северяне – предавать свой народ? Как можно променять благополучие миллионов человек на деньги или власть, или что еще им могут посулить эти южные подонки? – Каждая фраза удавалась громче предыдущей, а спокойное до этого лицо монарха исказил гнев. – Во времена, когда нам особенно необходима сплоченность, они сеют своими действиями сомнения в умы порядочных граждан. Во времена, когда нам необходимо напрячь все свои силы перед мощным ударом, они ослабляют нас. Неужели эти ублюдки не осознают всю тяжесть своего преступления? Уничтожение полей не заставит нас отступиться, это лишь означает, что сотни тысяч людей будут вынуждены урезать свой рацион. А ведь народ и так голодает. Дети голодают! Как можно этого не понимать?
Последние слова он чуть ли не выкрикнул. Больная тема, тревожные мысли, что не дают заснуть по ночам.
– Муж. – Веда многозначительно перевела взгляд на двоих детей, которые все это время тихо играли в дальнем конце комнаты. Обе девочки замерли, со смесью испуга и интереса глядя на отца.
– Да, ты права, прости.
Бьёркин пару раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. В такие моменты он особенно ценил невозмутимость и железную выдержку жены, которую по незнанию можно было принять за безэмоциональность.
Они выпили в тишине. Веда плеснула в стаканы по новой порции и тихо сказала:
– Может, они понимают, но их это не заботит.
– Какой тварью надо быть, чтобы собственный кошелек заботил тебя больше, чем жизни сотен людей!
– Это свойственно людям, ставить свои нужды превыше чужих.
– Обычно этим страдают изнеженные южане, которым не нужно бороться за свое существование. Природа и погода благоволят им, они живут в достатке, им не нужно думать о пропитании или заморозках. Поэтому они придумывают себе глупые проблемы: раздувают мелкие ссоры, спорят из-за каждого акра. Люди-одиночки, которых никто другой не заботит. Север же всегда был более сплочен. Мы знаем не понаслышке, что в одиночку на Севере не выжить. И мы умеем думать о других. По крайней мере, мне так казалось.
Король устало прикрыл веки и запустил пятерню в копну непослушных волос. Когда он затевал все это, Бьёркин, конечно, готов был столкнуться с некоторым сопротивлением со стороны своих подданных, ведь перемены пугают, но он и помыслить не мог, что это примет такие масштабы.
– Угроза меняет мысли каждого из нас. Особенно когда это угроза жизни твоих детей.
– Хочешь сказать, предатели таким образом пытаются защитить свои семьи? Подставлять при этом под удар сотни чужих семей – звучит уж как-то слишком… эгоистично.
– Каждый поступает так, как считает правильным. А как бы поступил ты?
Бьёркин не ответил. Его действия говорили сами за себя: ради собственных детей и ради их светлого будущего он готов был развязать войну и отправить на смерть тысячи своих и чужих людей, у которых тоже были семьи. Простое, но такое меткое замечание жены заставило всколыхнуться подавленное чувство вины, и монарх запоздало осознал, насколько лицемерно прозвучали его слова. Усилием воли удалось снова заглушить тонкий виноватый голосок в голове, перекрыть его твердой уверенностью благих намерений. Война, как часто твердил он сам себе, это единственное, что спасет народы Севера от вымирания. А люди, что погибнут в сражении, отдадут свои жизни на благо собственных детей и на благо всего народа.
Король Бьёркин допил остатки портвейна, и Веда снова наполнила его стакан.
– Не сомневайся в правильности своих решений. Если люди почувствуют твои сомнения, они и сами начнут сомневаться.
– На такой случай у меня есть средство: стоит представить наших детей, и все сомнения тут же уходят. Если мы можем повлиять на наше будущее, если мы хотим, чтобы наши дети жили в том мире, о котором мы можем только мечтать, то вот он, шанс сотворить судьбу своими руками.
Веда немного помолчала, хмуро окинув взглядом лицо мужа, а после и детей, которые привыкли к скучным вечерним беседам взрослых и не обращали на них внимания. Женщина тихо произнесла, тщательно отмеряя каждое слово:
– Главное, чтобы никто другой не творил свою судьбу нашими руками.
– Ты имеешь в виду Ройля Экко?
В ответ Веда приподняла острую светлую бровь, и в этом жесте можно было уловить все недоверие, неприятие и опаску, с которой женщина относилась к королевскому советнику. Бьёркин устало вздохнул и сделал несколько глотков. По правде сказать, Ройль и ему не нравился. Нравился он разве что молоденьким девицам. Не счесть, сколько раз они с женой поднимали тему доверия за все то время, что Ройль состоит на службе.
– Ты же знаешь. Это было не его решение, а только мое. Он и слова о войне не говорил. Я знаю, ты думаешь, что он мог каким-то образом оказать на меня воздействие. Но не забывай, он еще молод, и учиться ему пришлось самому. Он не имеет силы прежних Бессмертных, о которых говорится в преданиях.
– Но ты не можешь отрицать, что во всем происходящем он видит свою выгоду.
– Каждый пытается вынести какую-то выгоду из этой войны.
– Да, и мы знаем, чего хотят другие люди: плодородных земель или немного обогатиться. Выжить, в конце концов. А чего хочет Экко?
Король нарочито беззаботно пожал плечами. Он и сам неоднократно задавался этим вопросом. Очевидные ответы сразу отметаются в случае с Бессмертным. Экко все же был не совсем человеком, о чем Бьёркин частенько напоминал себе.
– Не важно, каковы его мотивы, если только они не идут вразрез с нашими.
– Не стоит во всем на него полагаться. Есть в нем что-то… неестественное. Он не такой, как мы.
Проницательность – еще одно замечательное качество жены, и в другом случае он бы к ней обязательно прислушался, но тут дело касается не кого-нибудь, а самого полезного человека. И пока Ройль служит стране и служит их общему делу, монарху придется во многом полагаться на него одного. Только благодаря Бессмертному переселение северных народов на Юг из несбыточной мечты превратится в реальность.
– Знаю. Но до сих пор он не давал поводов усомниться в себе. Пока мы не можем знать в точности, какие цели он преследует. Быть может, переселение и есть его цель, если то, о чем сказано в древних текстах о Бессмертных, правда. Они должны оберегать род людской от вымирания.
– В текстах писали о прежних Бессмертных, а он не один из них.