Loe raamatut: «Заклятые в любви»
CLEVER-media
* * *
Плейлист
1. idenline – “At Sunset”
2. Coldplay – “The Scientist”
3. Kansas – “Dust in the Wind”
4. Uh Huh Her – “Dreamer”
5. Alex Vargas – “More”
6. Slava Jamm – “Rain Song”
7. Poets of the Fall – “Where Do We Draw the Line”
8. The Cure – “Lovesong”
9. Low – “Last Night I Dreamt That Somebody Loved Me”
10. Kina ft. Adriana Proenza – “Can We Kiss Forever?”
11. Sam Smith – “Fire On Fire”
12. Spiritual Front – “No Kisses on the Mouth”
13. Ultravox – “The Voice”
14. Silenzium – “Nothing Else Matters” (Metallica Cover)
15. Shinedown – “Call Me”
16. Lifehouse – “Breathing”
17. ZAYN ft. Sia – “Dusk Till Dawn”
18. Sunrise Avenue – “Forever Yours” (acoustic)
19. Gavin James – “Tired”
Лето
Глава 1
Плана «Б» не существует
Близилась осень. За последний месяц Эван Грейсен исписал десятки холстов, лихорадочно оттачивая художественные навыки. Он почти не ел и не спал, все время проводя за изношенным мольбертом, доставшимся ему от деда одиннадцать лет назад.
Мольберт несколько раз подвергался серьезному ремонту и был примечателен тем, что имел множество дополнительных креплений и заклепок, был щедро заляпан краской, а в некоторых местах лопнувшую древесину удерживал лишь скотч. Однако свою функцию он выполнял, продолжая служить верой и правдой, даже несмотря на шатающиеся ножки – хоть подкладывай под них картон, хоть нет.
Картин в спальне Эвана скопилось так много, что хватило бы на небольшую персональную выставку. Вот только заниматься чем-то подобным в Нью-Фолле бесперспективно.
Даже если администрация выделит ему самый лучший зал в местной галерее, на выставку в лучшем случае придет десяток больных, кряхтящих стариков, и то из уважения к его матери, а не из интереса. Так что событие тоскливее, чем выставка картин в Нью-Фолле, пожалуй, придумать сложно.
Да и сам Нью-Фолл из окна Эвана напоминал какой-нибудь типичный фильм о конце света: пустынная улица из рассыпающихся домов, давно не видевших ремонта; жухлый бурьян, пробивающийся через трещины в асфальте; высохшие деревья, преждевременно расставшиеся с листвой… И надо всем этим убожеством повисло тяжелое, мрачное небо. Того и гляди из-за угла выбежит зомби.
Такие города, как этот, не вызывают ничего, кроме уныния и депрессии, однако у Эвана были свои причины для художественной одержимости. Поэтому он не мог думать ни о чем другом, кроме творчества, и теперь метался по комнате, ища белила для новой картины.
– Проклятье! – выругался Эван, проверив все имеющиеся банки с красками и с шумом захлопнув ящик прикроватной тумбы.
Белил больше не осталось, а единственный художественный магазин в треклятом Нью-Фолле закрылся пару лет назад. Чтобы купить материалы, нужно проехать сотню километров до соседнего города. Там осталась хоть какая-то цивилизация, включая школу, в которой учился Эван.
Кстати сказать, там по Эвану сохли все девчонки, даже те, что постарше. Их можно понять: высокий, крепкий с виду и хорошо сложенный парень был чуть ли не главным школьным красавчиком. Безупречная внешность Эвана была столь же холодна, как и он сам по отношению к воздыхательницам: светлые волосы всегда аккуратно уложены, тонкие аристократические черты лица неизменно выражали серьезность, а серые глаза таили в себе опасный металлический блеск.
Как бы девушки о нем ни грезили, как бы ни старались завоевать его внимание, все было тщетно. Поскольку сам Эван мечтал совершенно о другом. Однако в такой дыре, как Нью-Фолл, его мечте не суждено было исполниться.
Иногда жизнь в маленьком городке оборачивается трагедией. Так произошло и с Нью-Фоллом. Когда-то он казался вполне привлекательным перспективным местом, обещающим приезжим хорошо оплачиваемую работу на металлургическом заводе. И вот спустя десятки лет процветания завод, не выдержав конкуренции, обанкротился, оставив подавляющую часть населения Нью-Фолла без средств к существованию.
Сайты недвижимости мгновенно заполонили объявления о продаже квартир, но спроса на них не было. Даже самый красивый и богатый особняк больше ничего не стоил в этом богом забытом месте.
Осознав всю плачевность ситуации, большинство жителей побросали свои дома и отправились искать прибежище в других краях. Вскоре город покинули молодежь и квалифицированные специалисты. Тех, у кого не нашлось средств на переезд, ждало худшее – неизбежное падение во все большую нищету, в беспощадную голодную бездну. За пару лет Нью-Фолл превратился из уютного благоустроенного городка с зелеными газонами в позабытый всеми город стариков. Без единого врача. Утопающий в безнадеге и разрухе.
«Убраться бы отсюда хоть куда» – так звучали тайные воскресные молитвы здешних прихожан. И так же звучали их заветные мечты, их ночные грезы, их слабая, но все-таки надежда. Нью-Фолл не сулил ничего, кроме вырождения.
Каждый, кто мог позволить себе уехать, уехал. И всю свою жизнь Эван Грейсен посвятил живописи, чтобы однажды тоже сбежать из Нью-Фолла. Он был лучшим художником среди всех, кого встречал. Круглый год он разъезжал по всевозможным конкурсам, представляя свою школу, и выигрывал главные призы, подпитывая собственные амбиции.
Учителя и члены жюри называли его гением, пророча большое будущее. К Эвану даже несколько раз приезжали репортеры и брали интервью. Ему давались любые жанры и любые направления. Он мастерски писал портреты, пейзажи, натюрморты, архитектуру, а уж как он писал штормовое море – можно было и правда утонуть.
Да, его таланту действительно не было равных. Вот почему все полки в комнате Эвана были заставлены гравированными кубками, изящными хрустальными наградами и дипломами в застекленных рамах. В них – вся его жизнь, все бессонные ночи и все его одиночество. Эван сознательно был нелюдим, отрекся от детства и всех радостей школьной поры. Потому что он точно знал, чего хочет больше всего на свете.
И вот его заветная мечта мелькает на горизонте. Уже завтра он войдет в автобус до ближайшей железнодорожной станции, а там сядет на поезд до Маунтен-Хилла. В столице он поедет в самый дешевый хостел. Койку он забронировал еще в прошлом месяце.
Там, в никогда не спящем мегаполисе с небоскребами, торговыми центрами и шумными барами, посреди огромного зеленого парка с идеально выстриженными фигурными кустами, возвышается прекрасное историческое здание с величественными колоннами, широкой каменной лестницей и огромным витражным куполом.
Это Университет искусств Беллстрид. Легенда среди высших и самых элитных школ, запредельная мечта каждого творца, гавань гениальных студентов и билет в безбедную жизнь. Поступить туда считается чем-то из разряда фантастики, попасть на бюджет – и того сложнее.
Именно выпускники Беллстрида – самые востребованные профессионалы на рынке труда. Если перечислить первую сотню громких имен среди художников, музыкантов, писателей, известных во всем мире, большая часть из них будет выходцами Беллстрида.
Сразу после окончания средней школы, в мае, Эван выслал туда свое портфолио и получил высокие оценки, пройдя на следующий отборочный этап. Далее требовалось подготовить иллюстрированный проект, обосновав, почему именно ты достоин учиться в Беллстриде. Когда Эван прошел и второй этап, остался последний экзамен, самый жесткий. Решающий. На него нужно было явиться лично и за пять часов выжать все, на что ты способен.
Несмотря на огромную цену, ежегодно находились тысячи желающих поступить в Беллстрид, и только самые талантливые проходили эту мясорубку. На художественный факультет выделялось всего пять бесплатных мест и только одно – с повышенной стипендией. Именно о нем мечтал Эван, работая как одержимый. И ничего больше его не волновало. Только Беллстрид. И только повышенная стипендия, потому что без нее никак. Потому что обычной стипендии не хватит, а помочь им с больной матерью больше некому.
Его мать слепла. Чтобы остановить болезнь и вернуть ей зрение, пусть даже не такое хорошее, как раньше, требовалась дорогостоящая операция и дальнейшая реабилитация в клинике, под внимательным надзором врачей и сиделки. Только имея повышенную стипендию, Эван сможет накопить на медицинскую страховку, а примерно через год и на операцию.
Мать была не в курсе его планов. После того как провели обследование и озвучили диагноз, она смирилась с тем, что мир постепенно расплывается и темнеет, а однажды и вовсе навсегда померкнет в ее глазах. Больше всего ее тревожило то, что она не сможет видеть картины Эвана, наблюдать за его ростом и творческим развитием.
Эван никак не мог допустить ее слепоты. Он был обязан получить эту двойную стипендию. Плана «Б» попросту не существует. Ну а если не выйдет… Он сгниет в Нью-Фолле вместе со своей бедной ослепшей матерью. Мысль об этом наполняла Эвана жгучей яростью и желанием бороться до конца, используя любые методы. Бросив картину незавершенной, Эван устало упал на кровать. Он думал о том, что уже завтра обнимет мать на прощанье перед долгой разлукой. Он вспомнил, как та, ни секунды не колеблясь, собрала последние ценности и отнесла их в ломбард, чтобы оплатить сыну прыжок в большую жизнь.
На глаза наворачивались слезы, когда он думал о том, как часто матери приходилось жертвовать ради него. Работая кассиром в придорожном мини-маркете и зарабатывая гроши, которых едва хватало на еду и оплату счетов, она все-таки находила средства для страсти Эвана. Отказывая себе во всем, она каким-то чудесным образом все-таки обеспечивала талантливого сына кистями и красками. И той гордости, что Эван вызывал в ней, ей было достаточно. Она дала ему все, что могла. Дальше все зависело только от него.
Совсем скоро Эван сможет доказать ей и всему остальному миру, чего он стоит. Он будет лучшим на этом чертовом экзамене. Он будет гениальным. С этой непоколебимой установкой, ощущая всю тяжесть ответственности на своих плечах, Эван тревожно засыпал в своей кровати, проваливаясь в черноту. Тогда он еще не знал, в какую ловушку заведет его мечта.
Глава 2
Лишь неудачники уповают на удачу!
Вечерний Маунтен-Хилл встретил Эвана Грейсена шумом, ошалело мчащимися автомобилями и такими же ошалелыми спешащими людьми. Ярко сияли окна высоток. Улицы пестрели цветастыми витринами круглосуточных магазинов, среди которых попадались очень любопытные книжные и художественные лавки, в которые он опрометчиво обещал себе заглянуть. Эван смотрел на столицу из окна автобуса и не переставал удивляться. Рекламе, облепившей фасады, бесконечным торговым центрам чуть ли не на каждой улице, а еще тысяче фонарей, окутавших сумеречный город в теплый оранжевый свет.
Когда автобус затормозил на нужной остановке, Эван поймал себя на мысли, что его колени дрожат вовсе не от усталости (хотя он и правда чертовски устал), а от волнения. Забрав чемодан из багажника, он на всякий случай еще раз сверился с навигатором и торопливо пошел вверх по улице, чувствуя себя как на свидании.
Попав первый раз в столицу, Эван очарованно крутил головой, рассматривая, вдыхая, вслушиваясь. Запах из кофеен с крохотными круглыми столиками преследовал его на каждом шагу. Сердце мегаполиса билось и пульсировало. Эван кожей ощущал этот ритм, отчего крошечные волоски на руках вставали дыбом, а по спине бегали мурашки. Совсем не то, к чему привык парень. Ритм Маунтен-Хилла кричал о громких премьерах, о высоких амбициях, о знаменательных открытиях, о достижениях, прогрессе и о самой сути жизни. И это казалось прекрасным.
Даже обветшалый, убогий хостел с неудобной скрипучей койкой воспринимался Эваном как подарок судьбы. Еще бы – он не на улице. Не в старом фургоне и не в сарае с крысами. Сегодня он прибыл в самый потрясающий город, которому будет плевать, если закроется пара-тройка заводов.
Затолкав чемодан под кровать, Эван установил два будильника (просто на всякий случай), заправил хрустящее постельное белье и устроился поудобнее на жестком матрасе. Ему казалось, что исполнение мечты уже так близко, что стоит протянуть руку – и схватишь. Измотанный долгой дорогой, он блаженно улыбнулся этим мыслям и тут же провалился в сон.
* * *
Проснувшись еще до будильника, Эван выпрыгнул из кровати и помчался в душ, что-то весело напевая себе под нос. Наверное, когда чего-то очень долго ждешь и мечта уже стоит на пороге, будильники становятся ни к чему. Радостное волнение захлестывает еще во сне, и мозг сам подает сигнал, что рассвет уже наступил. Что настало наконец то желанное, совершенно потрясающее утро новой жизни.
Утро новой жизни – таким оно и было для Эвана. И оно стало еще лучше, когда Эван наконец увидел Университет искусств Беллстрид собственными глазами. Здание университета с ухоженным парком и круглым фонтаном в центре выделялось на фоне остальных и больше походило на сказочный дворец. Обитель избранных. Пускай Эван не раз видел Беллстрид на снимках в интернете, в реальности университет производил гораздо более сильное впечатление.
Хотя до экзамена оставалось еще полтора часа, к распахнутым высоким дверям уже двигалась целая толпа соперников. Хотя какие они ему соперники? Так, серая масса, не стоящая беспокойства.
Вдохнув поглубже и быстро выдохнув, Эван направился твердым торжественным шагом навстречу своей мечте. Он больше ничего не боялся. Он был уверен в собственных силах и был готов наконец-то выпустить всего себя на свободу. Ведь до сего момента Эван ощущал себя словно запертым в клетке. Той клеткой были нищета, погибающий город и натиск обстоятельств. А сейчас он, точно птица, был готов расправить крылья и взлететь. Его пальцы жаждали схватить кисть, обмакнуть ее в краску и вывести на холсте первые смелые мазки. Какой бы ни была тематика экзамена, он справится. Он завоюет сердца экзаменаторов и вырвет зубами единственную повышенную стипендию Беллстрида. Ради будущего. Ради любимой матери.
Распахнутые двери университета приближались, и абитуриенты обступали Эвана все плотнее. Началась возня, кто-то шумно призывал не наступать на ноги. Но как только все вошли в фойе, по толпе прокатилось благоговейное «а-ах!».
В просторном мраморном холле, больше похожем на роскошную дворцовую залу, играла приятная классическая музыка. Отсюда на верхний этаж уводила невообразимая по своей красоте широкая лестница с золотыми ажурными перилами, устланная темно-синим ковролином. С потолка свисали невероятных размеров золотые люстры. Стены украшали многочисленные высокие зеркала в резных рамах, картины и искусная позолоченная лепнина. Великолепие дополняли мраморные скульптуры на высоких постаментах и раскидистые цветочные композиции в расписных вазонах. Как много света и воздуха! Эван в восхищении поднял голову: свет лился сквозь купольный витраж и причудливо преломлялся на стенах. Разве вся эта красота реальна? Ведь так бывает только в сказках…
Людей здесь собралось изрядно. Многие абитуриенты приехали со своими родителями и теперь выслушивали последние напутствия или слова поддержки. Почти каждый был бледен и до смерти взволнован, с красными после бессонной ночи глазами.
Когда Эван поравнялся с первым рядом массивных колонн, его встретила милая молодая девушка в синем костюме с аккуратным пучком на голове.
– Добро пожаловать в Беллстрид! – Она широко улыбнулась. – Пожалуйста, назовите ваше имя.
– Эван Грейсен, – произнес Эван как можно более отчетливо.
Девушка склонилась над планшетом, ища его в списке.
– Аудитория под номером семь, – вскоре сообщила она, задорно сверкнув синими глазами и указала влево. – Вам туда.
Поблагодарив девушку, Эван свернул за колонну и направился в аудиторию, продолжая оценивать соперников, собирая информацию для анализа по крупицам. Из обрывков фраз можно было судить, что кого-то сюда притащили насильно, вопреки желаниям и способностям ребенка. Ведь если вся семья рисовала, значит, и дитя должно.
– У меня ничего не выйдет! Я не смогу! – слышалось отовсюду.
Испуганные девушки с красными опухшими глазами провожали Эвана взглядом, всем своим видом показывая, что они не верят в свои силы и в свой талант. Трясущиеся парни следили за его прямой походкой и гордо вздернутым подбородком, завидуя его смелости и непоколебимой уверенности. Ни у кого здесь не горели глаза так, как они горели у Эвана. «Посредственности!» – подумал он, сжав кулаки. Ему не терпелось скорее высвободить накопившуюся энергию, переполнявшую его ум и сердце.
Войдя в нужную аудиторию, он сразу встретился взглядом с экзаменатором. Тот сидел за массивным письменным столом и увлеченно читал книгу. К костюму интеллигентного мужчины был приколот бейдж с надписью «профессор Д. Верзяк». Эван поздоровался, привлекая внимание преподавателя.
– Занимайте любой свободный мольберт, молодой человек, – вежливо сказал тот, поправив очки на переносице, и вернулся к книге.
Свободных мольбертов оказалось достаточно. Эван прошел ближе к окну, где больше дневного света, и осмотрелся. На столике рядом лежали упаковка нетронутых профессиональных красок, карандаши и кисти. Тут же была новенькая палитра, блокнот для эскизов, ластик, пара чистых тряпок и пластиковый стакан с водой.
Потерев холодные пальцы, Эван окинул взглядом аудиторию: мест всего тридцать, половина уже занята нервными, дергаными юношами и девушками, которые все время окидывали друг друга оценивающими взглядами. Каждый пытался каким-то неведомым образом угадать, кто пройдет финальное испытание, а кто завалит.
Оставшееся до экзамена время пролетело словно пара минут. Часть мольбертов еще пустовала. Когда прозвенел первый предупреждающий звонок, в аудиторию вбежали еще несколько запыхавшихся ребят, после чего профессор Верзяк поднялся, прошел к двери и захлопнул ее.
– У вас есть пять часов, – строго сказал он, внимательно вглядываясь в лица абитуриентов. – С незавершенных работ будут вычтены баллы. Если вы не можете вписаться в отведенное время, считайте, вы не прошли в Беллстрид!
На этой фразе все собравшиеся судорожно выдохнули.
– Работы будут оцениваться по десятибалльной шкале, однако высшую оценку получит только лучший из вас! Он будет дополнительно награжден повышенной стипендией на весь следующий год. Возможно, этот счастливчик находится прямо здесь, среди нас.
Профессор поочередно задержал свой взгляд на нескольких случайных абитуриентах. Те неловко заерзали.
– Есть вопросы? – спросил Верзяк. Ответом была лишь звенящая тишина. – Что ж, хорошо.
Когда он вернулся к своему столу, раздался второй звонок.
– После третьего звонка будет объявлена тема, и мы начнем, – предупредил он, придвинул к себе книгу, задумчиво перелистнул страницу и продолжил читать. В этот момент в дверь неожиданно постучали. – Хм… – Профессор нахмурился и, повысив голос, позвал: – Входите!
Дверь тихонько скрипнула, и оттуда показалась пышная копна каштановых волос.
– Простите, пожалуйста, – пропищал тоненький голос. – Я…
– Вы опоздали! – строго оборвал профессор. – И поэтому у вас недопуск. Можете идти.
– Но у меня… кхм… особый случай, профессор! – не сдавалась девчонка, протискиваясь в аудиторию. – Университет должен был получить сообщение на электронную почту.
Все собравшиеся обратили на девчонку любопытные взгляды. Интересно, что это еще за особый случай такой нарисовался?
Пока голова опоздавшей торчала в дверях, профессор Верзяк, очевидно, напрягся, что-то вспоминая. И внезапно его лицо озарилось.
– А-а-а, – протянул он. – Вы, должно быть, мисс Вуд?
– Да! – Девушка с энтузиазмом кивнула.
– Тогда проходите скорее! – Верзяк указал на свободное место позади Эвана.
Девушка, опустив залитое краской лицо, тотчас ринулась туда, на ходу пытаясь пригладить растрепанные волосы. Она смотрела в пол, себе под ноги, словно боялась оступиться и упасть у всех на виду.
«Что за черт? – подумал Эван. Его пронзило неприятное чувство, будто сердце покрывается ледяной коркой. – На вступительные экзамены Беллстрида опаздывать категорически нельзя! Но по какой-то причине ей разрешили войти. Ох, не нравится мне это! Наверняка чья-то золотая дочка. Может, даже ректора».
Предчувствуя неладное, Эван пристально изучал ее, выискивая подтверждение своей догадке. Однако мисс Вуд выглядела так, будто стащила случайные чужие шмотки из химчистки. Коричневый полосатый свитер в оранжевую полоску, бордовые вельветовые штаны явно не по размеру, потертая сумка через плечо. Даже в Нью-Фолле так не ходили. Или это какая-то столичная хипстерская мода?
Мисс Вуд, в отличие от остальных ребят, никого не оценивала. Она даже не смотрела на других, пока пересекала аудиторию, лавируя между чужими мольбертами и столиками. Только проходя мимо Эвана, она вдруг подняла голову, и они все же встретились взглядами. На какую-то ничтожную долю секунды… Его серые холодные глаза и ее – зеленые, ясные, яркие. Этого хватило, чтобы в сердце Эвана что-то неприятно кольнуло. Он сглотнул, пытаясь понять, что это было, как раз тогда, когда прозвенел третий звонок. В ту же секунду девчонка уселась за свой мольберт и, поправив ужасный свитер, гордо задрала подбородок как ни в чем не бывало. «Чудачка какая-то», – заключил Эван про себя и брезгливо отвернулся.
– Итак, – вкрадчиво начал профессор Верзяк, привлекая всеобщее внимание, – тема вступительного экзамена… – Он сделал театральную паузу, как в старых телешоу перед кульминационным моментом. – Зима! Приступайте!
– Что? И все? – озадаченно протянул парень в зеленой рубашке справа от Эвана. – Просто зима?!
– Просто зима, – подтвердил профессор, уткнувшись в книгу, всем своим видом показывая, что больше отвлекать его не стоит.
«Слишком просто», – подумал Эван, как будто где-то притаился подвох.
Он украдкой покосился на ребят за соседними мольбертами – они выглядели точно так же сбитыми с толку, как и он. Впрочем, не прошло и минуты, как все потянулись к блокнотам.
Взяв свой, Эван закрыл глаза и погрузился в воспоминания о снежной поре, продумывая будущую композицию. Комната наполнилась шуршанем грифеля по бумаге, а затем, когда эскизы были готовы, карандаши заскрипели и по холсту.
Спустя час напряженной работы на еще недавно белых бездушных полотнах уже просматривались промежуточные результаты. Кто-то писал красивый лесной пейзаж, кто-то изображал зимнюю городскую ночь, кто-то плел кружево морозного инея на замерзших ветвях, а кто-то решил отойти от холодных оттенков и старательно выводил сочными оранжевыми тонами уютный рождественский интерьер с нарядной елью во главе.
В голове Эвана зима ассоциировалась со счастливыми, беззаботными зимними играми, когда в семье все было хорошо, а отец был еще жив. Как только выпадал снег, они всей семьей выходили во двор и бросались друг в друга снежками, лепили уродливых снеговиков или несколько дней подряд возводили из снега корявенький иглу. А уж какие снежные войны устраивались по выходным, когда собирались все соседские мальчишки! То были битвы не на жизнь, а на смерть, после которых краснощекие и запыхавшиеся ребята расходились по домам пить горячий какао.
Может, если бы завод продолжил работать, судьба города и его жителей сложилась совсем по-другому. Грустно улыбнувшись воспоминаниям, Эван продолжил наносить цвет на полотно, повествующее о былых славных временах. Его работы всегда отличались меланхолией и какой-то особой душевностью. Он словно бы пропускал эти сюжеты через себя, свое сердце, проживая ту маленькую нарисованную жизнь. Это отмечали все, кто разбирался в живописи.
Эван всегда творил вдохновенно, но сегодня это ощущалось как-то особенно. Попутно он посматривал на соседние работы, убеждаясь в своих догадках – здесь ему нет равных. «Профаны, – вот что он думал, оценивая уровень соперников. – Стипендия будет моей!»
– О-ох! – жалобно протянул златовласый кудрявый парень в зеленой рубашке, сидевший ближе всех к Эвану. Схватившись за голову, он прошептал себе под нос: – Что я здесь делаю?!
Вообще-то у него получалось не так уж и плохо. Эвану искренне захотелось его поддержать, и он тихо произнес так, чтобы услышал только кудрявый:
– Ты поступаешь в лучший университет искусств в мире.
Парень обернулся. Его лицо, обрамленное соломенными кудрями с золотым отливом, выражало удивление, но спустя секунду он благодарно улыбнулся:
– Ха, надеюсь, что так и есть. – Юноша распрямился и почесал рукояткой кисточки между лопаток. – Надеюсь, что и правда поступлю! И тебе тоже удачи! Хотя… – он смерил полотно Эвана оценивающим взглядом, – у тебя и так все классно. Тебе и удача не нужна.
Эван тоже улыбнулся, про себя отметив, что кудрявый абсолютно прав: ему не нужна удача. За годы взросления он сделал все, чтобы на нее не полагаться.
– Не знаю, как насчет вас, парни, а вот она уже точно поступила, – протянул кто-то позади них.
Оба парня одновременно обернулись, не сразу поняв, что происходит. Вокруг опоздавшей девчонки столпилась половина абитуриентов. Все как один восторженно смотрели на то, как она пишет. Вернее, на то, что она пишет. Разумеется, такую реакцию никак нельзя было игнорировать. Не справившись с любопытством, Эван встал и тоже подошел к опоздавшей, и, как только он увидел ее работу, его сердце замерло. Он никогда не видел, чтобы так рисовали… Девчонка была гением. Он проиграл.
