Raamatust
Эта семейная сага начинается в золотую эпоху биг-бэндов, когда джаз в Америке звучал везде и всюду, – в 1930-е. Это история талантливого парня и не менее талантливой девушки из простых итальянских семей. Оба мечтают связать свою жизнь с музыкой и добиться успеха. Чичи живет в большой и дружной семье на берегу океана, вместе с сестрами она поет в семейном трио «Сестры Донателли», но если для сестер музыка – лишь приятное хобби, то Чичи хочет стать профессиональным музыкантом, петь, писать музыку и тексты песен. Саверио ушел из дома, когда ему было шестнадцать, и с тех пор он в свободном плавании. Музыкальная одаренность, проникновенный голос и привлекательная внешность быстро сделали его любимцем публики, но ему пришлось пожертвовать многим – даже своим именем, и теперь его зовут Тони. Однажды Чичи и Тони встретятся на берегу океана, с этого дня их судьбы будут тесно связаны, и связь эта с каждым годом становится все сложней и запутанней. Амбиции, талант и одержимость музыкой всю жизнь будут и толкать их друг к другу, и отталкивать. «Жена Тони» – семейная эпопея длиною в семьдесят лет, пропитанная музыкой, смехом, слезами и обаянием. Любовь и верность, стремление к успеху и неудачи, шлягеры и гастроли, измены и прощение, потери близких и стойкость – всего этого будет в избытке у Тони, но прежде всего у его жены, решительной, обаятельной и прекрасной Чичи.
Больше интересных фактов о творчестве автора читайте в ЛитРес: Журнале
Teised versioonid
Ülevaated, 30 ülevaadet30
Автор интересно описвывает жизнь итальянцев в Америке той эпохи. Но, после прочтения «Жена башмачника», не вызывает даже половину тех эмоций.
Мне в целом история понравилась, но она меня не зацепила так, как я того ждала. Повествование очень размеренное и тягучее. Это не детектив как можно подумать из аннотации, но это для меня как раз то и не проблема. Сюжет итак был довольно интересен, но чего то не хватило. Может быть более четкой концовки. А так совершено не ясно чем все закончится. Найдет ли благочинный козла отпущения и что будет с деревней потом. Как в итоге вывернулась история было довольно необычно. Ведь все чтение автор преподносил нам одно, а по итогу смерть Томаса Ньюмана выглядит совершенно иначе. Но манера повествования от конца к началу истории несколько сбивала с толку, хотя это было неожиданно и ни на что не похоже. История движется не вперед, а обратно, назад ко дню смерти Ньюмана. Раскрывая постепенно все карты. Вот только это несколько сбивало с толку. Когда я дочитала книгу я поняла что не очень помню как все начиналось и куда в итоге пришло. Пришлось вернуться к началу. В книге очень много о вере в Бога, об осмыслении этой веры, иногда даже перебор как по мне, хотя обычно я люблю эту тему. Священник Рив и бедняга Картер предстали в финале в совершенно ином свете, нежели я воспринимала всю историю. Да и отношение благочинного как к самому Риву, так и к самой деревне стало несколько понятнее. Но должна отдать должное книга оказалась очень атмосферной - мрачноватой, немного безысходной, постоянный дождь, сырость, серость. Это буквально ощущается со страниц. В итоге, книга определенно неплохая, но на любителя, думаю далеко не всем читателям она придется по вкусу. Честно говоря, я долго сомневалась какую оценку поставить, но в итоге немного ее занизила, за невразумительный финал и то, что автор в ней не поставила точку.
В конце того – начале этого года многие хвалили «Пиранези» Сьюзен Кларк. Книга хорошая. Но всегда есть лучше. По душе, по стилю. Как по мне, Саманте Харви Кларк в подметки не годится.
Ясность, тонкий свет бытия, вот что наполняет «Ветер западный». Да, мы слабы. Но эта слабость детская , она не надуманная, не литературная, она глупая, наивная, естественная, она от простодушия, от того, что мы люди.
Джон Рив, главный герой, ведет себя как священник, но не всегда как христианин. И это правдиво. И надежды его, и обман, и глупости, и искушения – все говорит, что он не столько слуга Божий, сколько пастырь человеческий, мало чем отличающийся от современного интеллигента и интеллектуала.
Чаще всего слово «человечность» употребляют в позитивном ключе, абсолютно позитивном или позитивном скорее в отрицательном смысле, в действительности подразумевая противоположное - «грешен, ибо человек». В романе Харви редкий случай изображения человека как есть, живого лика его. Стоит в звериной маске одной ногой в коровьей лепешке, среди мороси и непогоды, грозящей потопом, другой – в светлом духовном измерении вечности. Дитя церкви, дитя природы. И природной простоты, незамысловатости в нем хоть отбавляй.
Деревенька идет на весну. Пост да Пасха. Джон Рив ждет ветер Божий, ветер Западный, который разгонит все нечестивое. Как это знакомо – звать ветер перемен. Не делать, а звать. «Перемен требуют наши сердца».
Перед нами конец трудной, но счастливой эпохи. Что будет дальше, знает только ветер.
Время – главное действующее лицо. Время – река, убегающая без оглядки, или оно - мельница, вращающаяся по кругу?
Отсюда это движение романа вспять, как попытка проверить, неужели и впрямь кружится на месте? Или все же поток? Вечно иной. А мы в нем те же, нет?
Ветер тоже символ. Но уже прерывистости, перемены, поворота.
Нарождающийся протестантизм Томаса Ньюмана, и символический конец его в реке, как намек на будущее, до которого мы уже все дожили. Джон Рив, другое время – настоящее. Прихожане – прошлое, застывшее. В этой книге прошлое, настоящее и будущее встречается в конкретный момент, что происходит всегда, а значит, в вечности. Смешиваются воедино вера, суеверие, доверие и неверие.
Роман Харви не столько исторический, сколько культурно-антропологический, историософский. Оттого анахронизмы в нем не то нечаянны, не то нарочиты. Если последнее, то только лучше. Они, словно приметы будущего, врывающегося в текущий в романе день.
В повторяемости времени - намек на то, в книге можно увидеть не только историю Богом забытой деревушки XV века, но и опознать многое и из того, что осталось неизменным и по сию пору. Наше время перекликается с тем. Наше время такая же встреча времен. И мы все также думаем о мостах, о Боге, о плюсах и минусах открытости и закрытости, о том, сколь неостановимо время и неумолимо в своей логике бытие.
Достижение Харви в этой книге заключается не в мастерстве исторической романистики, а в умении передать неувядающую, неизменную атмосферу человечности.
Как правило, я ругаю книжки-картинки. И за то, что плохо нарисовано, и за то что не то. Но тут прям живопись работы старых мастеров, от которой глаз не оторвать. Скупой визуальный ряд, а за ним глубины. Внутри больше, чем снаружи.
Прочитать эту книгу – все равно, что прожить четыре описанных здесь дня самому. Сомневаясь, тревожась, надеясь и стыдясь.
Редкий случай, когда о современном романе с полным основанием можно сказать: уже одно чтение, скольжение по строчкам и словам глазом, дарит подлинное наслаждение.
Такое ощущение, что следует еще раз прочесть с самого начала. А что? Может, и не пойму то, за что ее все же ругают, зато хоть как-то упорядочится в голове.
Сама книга восхитительна, а это и атмосфера совершенно безпросветная и тягучая, но почему-то настолько гармонирующая с теми временами, священник, которого мы можем корить за то и за это, но тем не менее он предстает перед нами обычным человеком со своими прегрешениями и мелкими огрехами, которыми никто и не будет хвалиться... Деревенские жители, у которых таких грешков вагон и полная тележка, и порой они превращаются в их собственных глазах в преступления, за которыми следует наказание. И это такая провинция и практически затерянная деревушка, куда приезжают те, кому некуда деваться. Как когда-то приехал и Ньюман, потерявший жену и ребенка, и спустя двенадцать лет судьба настигла и его.
Сюжет... ну вы уже поняли, что это за сюжет, поскольку он упирается в смерть Томаса Ньюмана, богача и человека, за счет которого многие и живут более-менее достойно. Но вот - неожиданно, что сюжет следует от обратного. Как разматывается смотанная девичья лента для волос, так и сюжет разворачивается неспешно, и когда покажется кончик ленточки, это воспримется тоже не таким образом, как следовало бы. Сырость и продирающе-сырой воздух, река, вокруг которой мы кружим вместе со священником, и сама идея движения наоборот. К ней будут обращаться и сам отец Джон Рив, и Ньюман, вспоминая драмы, происходившие в их жизни, достаточно символичная, но которую все ж до конца не удается додумать, а может, это получится у вас?
И я все ждала и ждала, когда же, ну когда же нам нам хоть намекнут на те последствия, происходящие от периодически возникающей в голове отца Рива мысли, что его появление на свет, сопровождающееся такими нетипичными событиями, должны были что-то да значить. Или я еще и этот момент пропустила?!
upd.
Прямо накануне Великого поста богом забытая средневековая английская деревушка Оукэм просыпается и обнаруживает, что лишилась самого богатого, предприимчивого, образованного и щедрого своего обитателя. Вечером Том Ньюман веселился на свадьбе сестры священника, а наутро сгинул в волнах местной реки, раздувшейся из-за весеннего половодья: то ли случайно соскользнул в воду, отправившись осмотреть остатки рухнувшего моста, то ли решил свести счеты с жизнью, то ли стал жертвой чьего-то злого умысла. Даже тела его не удалось найти — только молодой воспитанник Ньюмана Хэрри Картер нашел в прибрежных камышах изорванную и грязную рубаху своего благодетеля.
Меж тем над деревней сгущаются тучи: на ее плодородные земли давно зарятся алчные и беспринципные монахи из соседнего монастыря, прибывший из соседнего города в Оукэм церковный начальник подозревает крамолу среди прихожан, а местный лорд, которому вроде бы сама судьба отвела роль защитника смиренных земледельцев, на самом деле не более чем безвольный фантазер. И теперь от того, насколько оперативно оукэмцы сумеют выяснить, что же стряслось с Томом Ньюманом, напрямую зависит их будущее.
Повествование в романе ведется от лица молодого священника Джона Рива, которому по большей части приходится разбираться с произошедшим, и выстроено оно от конца к началу: мы встречаемся с героями в Блинный вторник, венчающий Масленицу, а расстаемся четырьмя днями ранее, в Прощеную субботу, когда, собственно, пропадает Том Ньюман. Подобная структура сразу обозначает тщетность любых надежд на «нормальное» развитие детективной интриги: несмотря на то, что в центр романа Саманты Харви в самом деле помещено убийство, а в финале читатель получит некоторое подобие разгадки произошедшего, «Ветер западный» совершенно точно не детектив в привычном смысле слова. Подлинное пространство действия в нем — душа главного героя, а основной сюжет — происходящие в этой душе метания, которые мы наблюдаем в обратной перспективе, к слову сказать, столь характерной для средневековой иконографии.
На самом поверхностном, очевидном уровне «Ветер западный» исключительно созвучен нашему сегодняшнему восприятию Средних веков — тому, за формирование которого в российских реалиях более всех ответственны, пожалуй, создатели паблика «Страдающее Средневековье». Английский XV век предстает здесь в обличье одновременно гротескном, смешном, жутковатом, скабрезно-площадном и вместе с тем выспренно духовном — словом, совсем не похожем на расхожий некогда романтический идеал. В деревенском, дремучем и нищем мире Саманты Харви, где банальная печь в доме маркирует изрядный достаток, нет места возвышенной рыцарственности (тут и рыцарей-то никаких нет), а вся эстетика романа вполне однозначно восходит к знаменитой картине Питера Брейгеля «Битва Масленицы и Поста».
Однако узнаваемый, исторически достоверный и если не комфортный, то во всяком случае привычный уже антураж служит оболочкой для персональной трагедии в духе скорее Федора Михайловича Достоевского, нежели Джефри Чосера или Франсуа Рабле. Читатель довольно скоро откроет для себя, что главный герой «Ветра западного», молодой священник Джон Рив — рассказчик не вполне надежный и ему есть что скрывать. Джон изнемогает под весом чужих ожиданий, и эта непосильная ноша вынуждает его совершать одну ошибку за другой. Хуже того, в душе Джона бушуют собственные демоны, с которыми он не всегда в силах совладать, — и это обстоятельство лишь поддает жару в той геенне огненной, куда он оказывается ввергнут.
Слабый человек, волей слепого случая ответственный за судьбу многих; вечный неудачник, вынужденный положиться на удачу; трус, попавший на передовую; вконец изуверившийся грешник, вынужденный полагаться на праведность и веру других, — драма Джона Рива разворачивается сразу в нескольких направлениях, и следить за этим напряженным, потаенным и мучительным процессом ничуть не менее, а, пожалуй, куда более интересно, чем за выяснением обстоятельств гибели Тома Ньюмана.
Самая грустная из трёх. Но всё же прекрасная. Когда читаешь о красивых, сильных, трудолюбивых и порядочных людях, сам становишься лучше.
Юный итальянец прикрыл глаза и запел «Ночь тиха» 3 . Слушая, как сын выводит старинный
Надо знать, что тебе нравится в жизни, – поучительно сказала Джузи, – или потеряешь драгоценное время, делая то, что нравится другим. – Она проглотила мороженое и заключила: – Не будь последовательницей, Чичи. Будь предводительницей