Loe raamatut: «Малинка с горечью»
ГЛАВА 1
– Проходите, Алина. Вас ждут, – приветливая медсестра подталкивает меня к двери, за которой состоится моя продажа. Или продажа меня на девять месяцев. Я чувствую себя тряпичной куклой, ноги не слушаются, руки словно онемели, и, кажется, вместе с мозгом. Его парализовал страх. Причем, по-настоящему суеверный, мистический, будто я собираюсь участвовать в каком-нибудь ритуале черных магов. Не знаю, может, кто-то легче и проще относится к этому, но не я. Пока сдавала анализы, убеждала себя, что это стандартная медицинская процедура. И чуть ли не «все так делают». Сейчас же у меня в голове настоящая каша с осколками битого стекла. Мне кажется, что становлюсь на пути природы, давая неизвестным мне людям возможность иметь малыша, когда она против. Потом бросает в дрожь от мысли, что я должна отдать ребенка, который будет жить во мне, откликаться на мои прикосновения, трогательно выпирать пяточку или локоток. Как если бы я отдала Мишку, когда он родился. И от этого паника еще больше заворачивает меня в свой кокон, вытягивающий, словно паук, все жизненные силы из своей жертвы.
– Алина, не волнуйтесь вы так. Вы делаете доброе дело, – еще одна подбадривающая улыбка и я открываю дверь.
Перед глазами все расплывается, но я должна взять себя в руки, чтобы не выглядеть имбецилом. Это мой единственный шанс получить деньги и распрощаться с прошлым. И я не имею права его упустить. Кое-как собираю из жалких лохмотьев самообладания что-то похожее на адекватность и выдавливаю:
– Добрый день!
– Здравствуйте, Алина, – отзывается манерный женский голос.
Пытаюсь осмотреться, но перед глазами все плывет от волнения. Кабинет для переговоров. Кажется, что находишься не в клинике, где каждый угол дышит или физической, или душевной болью, а в каком-то уголке для релакса в дорогом пансионате. Все для комфортного общения клиентов. Светло –розовые дорогущие обои. Зеленый угол из экзотических растений. Огромный аквариум с яркими петушками. Удивительные рыбки, окруженные разноцветным сиянием собственного «оперения» – слитые в круглый веер плавники и хвост!
Я намеренно останавливаю на них взгляд, трусливо оттягивая момент визуального «знакомства» с генетическими родителями будущего малыша. Меня предупреждали, что это не самый приятный момент, потому что в таких делах собеседование может быть жестче, чем при приеме на работу. Им мало увидеть результаты анализов, важно убедиться в адекватности суррогатной мамы и наличии у нее положительных качеств. Например, отсутствие истеричности, воспитанность, умение не поддаваться эмоциям.
Мысли бешеным галопом проносятся в голове, пока я ищу, куда примостить свое, пока еще не беременное тело. Тело, которое пока принадлежит только мне.
– Садитесь, – ровный мужской баритон, с легкой хрипотцой, вздергивает меня и тут же безжалостно бьет разрядом молнии прямо в сердце, выбивает искры из моих и без того оголенных нервов. Не может быть! Нет! Это у меня от страха звуковые галлюцинации!
Я почти стекаю в кресло, возле которого, оказывается, почти рядом стою. Сердце стучит так, что, кажется, его могут услышать и потенциальные работодатели. Отчаянно пытаясь утихомирить сумасшедшее биение, я поднимаю затуманенный взгляд на тех, для кого я буду вынашивать малыша. Вернее, только на мать. На отца я боюсь смотреть, будто это мифическая Медуза Горгона, обращающая в камень любого, кто осмелится посмотреть ей в глаза.
На уютном белом диване, который по закону налаживания доверительного общения расположен по диагонали от кресла, сидит молодая пара. Яркая блондинка с ногами, как у Камерон Диас, от ушей. Это заметно даже в таком положении, потому что они практически не прикрыты. Единственное, что не видно трусов, которые чудом спрятаны под ярко-красным куском ткани, заменяющим платье. Вся до такой степени ухоженная, гламурная, что кажется просто журнальной обложкой, которая вот-вот вернется в картинку. Тонкая, что называется, осиная талия и роскошная грудь. Мужчина, чей голос меня чуть сознания не лишил, так же, как и жена, удобно откинулся на спинку дивана, закинув ногу за ногу. Я залипла на его начищенных до блеска, ценой в мою годовую зарплату, туфлях, потому что до судорог боялась взглянуть ему в лицо и убедиться, что мне не показалось. Ну пожалуйста! Пожалуйста! Господи, сделай так, чтоб я ошиблась! Чтоб это был не он! Иначе я просто не смогу! Не выдержу!
– Итак, Алина, выходим из состояния замороженной личинки и начинаем диалог. У меня нет времени ждать, пока вы установите ментальный контакт с моими туфлями. Меня зовут Максим Михайлович, мою жену Стелла Игоревна. Мы просмотрели вашу анкету, на первоначальном этапе вы нас устроили. Осталось выяснить, чем вы дышите, – каждым словом будто бьет наотмашь.
«Воздухом, как и все», – хотелось съязвить в ответ на его барскую пренебрежительность, но горечь буквально обжигала душу, оставляя рваные проплешины боли. Это он. Моя боль и первая и единственная сумасшедшая любовь. Тот, из-за кого я ревела до опухших глаз. Тот, кто разбил вдребезги мои розовые очки. Тот, кто перечеркнул мою жизнь.
Только со мной такое могло произойти! Если жизнь макнула в дерьмо, то по полной, чтоб захлебнулась! Он меня даже не узнал! Я изо всех сил впилась ногтями в ладони, боясь заплакать. Я выдержу. Должна выдержать!
Теряюсь в своих ощущениях. Даже не теряюсь, а разрываюсь между двумя жгучими, острыми, как бритва, желаниями. До дрожи боюсь, что он меня узнает, и тогда, скорей всего сделка отменится. Каким бы он ни стал просчитанно-циничным дельцом, но доверить вынашивание своего ребенка женщине, которую растоптал однажды, это, по мне, просто кощунственно. А с другой, отчаянно хочется увидеть хоть немного раскаяния в этих равнодушных серых глазах, со стальным оттенком властности и безразличия ко всему.
Кем я была для него? Провинциальной влюбленной дурочкой? Приятный бонус от летней ссылки?
– Почему вы решили стать суррогатной матерью? – припечатывает он мою растерянность, заставляя взбодриться и четко отвечать на поставленные вопросы.
С трудом проглотив мерзкий комок в горле и молясь, чтоб голос не сел, я ответила:
– Нужны деньги на операцию мужу. Другим способом заработать необходимую сумму я не могу.
– А почему не получили достойную профессию, чтобы были средства на такой случай? – он словно втыкает иголки под ногти, ранит меня каждым словом. Так хочется бросить ему в лицо: «Из-за вас, господин Подгорский!» Встать и уйти? Но этот гад действует на меня, как удав на кролика, вдавливает своей энергетикой в кресло. Но раз уж я сюда пришла, значит, должна выстоять.
– Подала документы в институт, но потом оказалось, что беременна, и пришлось бросить.
– Ну и в чем проблема? Многие и рожают, и диплом получают. Перешли бы на заочное, взяли академотпуск? – продолжал экзекуцию Подгорский. Теперь я понимаю, почему я в него влюбилась тогда. Он непостижимым образом улавливает самую суть проблемы, как гениальный диагност, находит уязвимые места и давит на них, заставляя сдаться. Вот и я не смогла. Правда, тогда он зацепил меня другим. – А муж? Разве не мог обеспечить? Вы ж ему наследника родили, благодарен должен быть!
Мне даже показалось, что в его голосе проскользнули нотки злорадства…
– Не все могут зарабатывать большие деньги, – коротко отвечаю и чувствую, что еще немного, и они от меня сами откажутся, заподозрив в непрочном здоровье – у меня пересыхает во рту, холодеют пальцы и дурнота подступает к горлу. Каждое слово, словно ядовитая игла впивается под кожу, разнося по крови боль отравы по имени обида. Хотелось выкрикнуть – и как ты меня отблагодарил за наследника? Вышвырнул из своей жизни, как дырявый носок?!
Черт! Неужели опять вегетативка нагрянула? Так сколько лет ничего и близко не было… Только не это! Пожалуйста!
– Милый, ты забыл, что не на работу нанимаешь человека, – томно промурлыкала сытой кошкой та, которая оказалась достойной звания жены моего возлюбленного.
– Очень даже на работу! Гены наши, но мне важно знать, что в душе у человека, который будет носить нашего ребенка. В анкете этого не напишут, – резко ответил он.
Наверно, я сломалась. Мой телячий оптимизм и любовь к миру растворилась, как кристаллы розовой соли в воде. Были такие яркие, красивые и все. Нет их. Сейчас я поймала себя на злорадной мысли – мне приятно, что Максим не сюсюкает с женой.
– Вы музыку любите? – опять колет вопросом, как острым стилетом. Мы же с ним и о музыке говорили! И он безмерно удивлялся, как я, настоящая тургеневская барышня, могу любить рок, а не Билана и Егора Крида.
И Мишка, слушая еще в животе «Летящего вдаль ангела», не вырос дерганым и нервным. Наоборот. Уже в свои полгодика растягивал в беззубой улыбке рот и радостно тряс головой, как китайский болванчик, при звуках «Лед Зеппелин». Но сейчас я уже и забыла, когда в последний раз слушала музыку. Не поет душа. Она словно заброшенный замок, затерявшийся в зарослях терновника. Ничего не просит, ни о чем не сожалеет. Единственный мой свет в окошке – это Мишка.
Неужели совсем не узнает? А как же глаза, в которых он тонул? Или тогда они сверкали жизнерадостностью и любовью, а сейчас тревога и настороженность не покидает их ни на миг? Да, нет моей косы, по которой он с ума сходил. И нет моего аппетитного мясца, которое придавало округлости и выпуклости. Теперь я похожа на его жену – подтянутая, без «подушек безопасности», похожая на гончего пса, который мечется в поисках заработка. Единственное, что осталось от меня прежней – это ямочки на щеках. Но они появляются только тогда, когда я улыбаюсь. А я сейчас улыбаюсь только Мишке, моему маленькому Топтыгину, похожему, как две капли воды, на этого гада в детстве.
– Вы книги читаете? – опять иголка. Хочется зажмуриться и скривиться, как от зубной боли. Да-да! Это я та простушка, которая с тобой обсуждала новинки. Но ты ничего не помнишь!
– Читаю. Когда выдается свободная минутка, – резко выдыхаю, будто кислород в легких обжигает.
Что делать? Я просто не вынесу еще одной встречи. Но если я не поставлю на ноги мужа, моя каторга с нелюбимым слабым мужчиной будет пожизненной. Без амнистий и шансов на освобождение.
– Что, например? – Подгорский задает очередной вопрос, а я все ближе к обмороку. Не справляется моя нервная система с таким потрясением.
– «Незнайка в Солнечном городе», «Волшебник страны ОЗ», «Винни- Пух и все- все -все» и многие другие, – едва сдерживая сарказм, перечисляю все, что читаем с Мишкой.
Отчаянно убеждаю себя, что любой другой на его месте задавал бы такие же вопросы, и меня просто коротит только потому, что это ОН.
– Спортом занимаетесь?
Я выдохнула. Чувствую, еще немного и меня просто разорвет. Занимаюсь. Еще как! Ага-ага! В теннисном клубе с годовым абонементом стоимостью больше ста тысяч рублей! Нет, можно, конечно, сказать, что бегаю по утрам… В офис – помыть полы, пока Мишка не проснулся. И обратно. Приготовить завтрак мужу и сыну. Затем легкой трусцой в кафе – спасибо, взяли с возможностью отлучаться на перерыв домой, чтоб накормить семью обедом… Нет, такой спорт вызовет только брезгливо собранные куриной попкой губы. Бедность и убогость всегда отталкивают. А этим сытым господам ни к чему знать такие подробности. Я аккуратно одета, выгляжу, несмотря ни на что, здоровой. И практически социально благополучна. Если не считать крайней нужды в деньгах.
– У меня нет возможности заниматься спортом, – сухо отвечаю и от души желаю, чтоб кто-нибудь щелкнул по его заносчивому носу.
– Вы понимаете, что суррогатная беременность сопряжена с большими рисками для организма, чем обычная? Вы так любите мужа, что готовы подвергнуть риску свое здоровье? Это длительная гормональная терапия. И возможности передумать потом не будет! Иначе вам придется выплатить огромную неустойку. К тому же имейте в виду неминуемые штрафы, если вы будете вести нездоровый образ жизни. Я буду лично проверять.
Как я могла не понять, что Подгорский невыносимый зануда? Неужели похоже, что я отношусь к вынашиванию ребенка, как к покупке мороженого?
– Дорогой, ну хорошая девушка, это же сразу видно. Беспроблемная. Скромная. Что за допрос с пристрастием?
Было видно, что блондинка уже порядком устала от нашего диалога. Несмотря на то, что я сидела, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть, чтобы укрыться от пронзительного, выворачивающего наизнанку взгляда Подгорского, я непроизвольно разглядывала его жену. И очень похоже было на то, что происходящее волнует ее не больше, чем угроза вымирания мадагаскарских фаналук. Она то рассматривала свой идеальный маникюр, то любовалась носками своих модных и безумно дорогих туфелек с узнаваемой красной подошвой, то следила за завораживающими движениями петушка в аквариуме.
– Стелла, ты для своей моськи тщательней кандидатов на вязку подбираешь. А у нас речь идет о ребенке!
Стелла шумно вдохнула, очевидно, чтоб возмутиться, но Подгорский в шутливо миролюбивом жесте поднял обе ладони.
– Простите, все время забываю, что она у нас от собачьих Рюриковичей происходит! – в его голосе прозвучала плохо скрытая язвительность.
– Спасибо, что помнишь. – Стелла обиженно попыталась поджать неподжимающиеся губы. – Мы Греточку оставили в СПА на три часа. Два уже прошло. А мне еще на примерку заскочить нужно.
Опять зависть, как ядовитая гадина, куснула меня. Мелкая псина его жены может позволить себе СПА на три часа, а я маникюр делала раз в жизни перед свадьбой. И все благодаря вам, господин Подгорский!
– Господин Подгорский! – не выдерживаю я. – Может вы определитесь уже, подхожу я вам или нет? Мне еще на электричку успеть нужно.
Понимаю, что выдержанность и умение не раздражаться – это важные качества для сурмамы – нехорошо, если ее взбрыки будут отражаться на ребенке. Ведь если беременная нервничает, ухудшается снабжение плода кислородом, и от этого всяческие патологии могут развиться. Но я пока не беременная, а терпение мое лопнуло. Просто такого в природе быть не могло, чтоб я встретила Подгорского когда-нибудь. А уж чтоб стать суррогатной матерью для его нового ребенка – это как оживить мумию Тутамонхамона.
Мне жизненно необходим этот контракт, но, если бы я знала, кто заказчик – ни за что в жизни не пошла сюда. Как же я его ненавижу!
И эта ненависть меня разрывает – ведь я сумасшедше люблю Мишку – маленькую копию этого большого гада.
Мои слова подействовали, словно пощечина на Подгорского. Очевидно, он уже отвык от того, чтоб кто-то его одергивал. Губы, которые так страстно целовали меня, вытянулись в угрожающую тонкую полоску. Но, очевидно, интересы дела перевесили его барскую спесь, и он, метнув недобрый взгляд, отчеканил.
– Мы готовы подписать контракт. Посмотрите, все вас устраивает? И еще вопрос. Вы что, не из Москвы? Придется переехать. Хотя бы на первое время. Вы же в курсе?! Синхронизировать женский цикл с генетической матерью, пройти еще раз обследование. Наблюдаться у доктора. Будете жить в нашем загородном доме.
Такого поворота я не ожидала. Я знаю, что для суррогатных матерей снимают жилье, и я на это рассчитывала. Не могу же я в их загородный дом привезти Алика и Мишку! Причем, не могу от слова совсем. Инвалиду не место среди людей, сытых и довольных жизнью. А Мишку тем более я никогда ему не покажу. Иначе сердце просто разорвется от боли.
Но как объяснить отказ? Сказать правду, еще раз правду и ничего, кроме правды?! Точно не мой случай.
– Простите, я думала, что суррогатным матерям снимают жилье, если они не местные. Я же не могу привезти к вам сына и мужа. А они без меня не смогут.
И, к счастью, меня тут же поддержала Стелла.
– Максик, Алина права. Она хоть и наша мамочка, но у нее должно быть свое жизненное пространство. И мы должны ей доверять. Девушка без вредных привычек, есть свой малыш, все понимает. Если ты ее напугаешь, она убежит. Это же хорошо, что ей деньги очень нужны. А то попадется профессиональная сурмама, которая будет носить нашего малыша, как кенгуренка в сумке. А Алиночка своему ребенку будет сказки читать, и нашему. Своему петь песенку, и нашему. Давайте уже договор подписывать.
Не знаю, что Подгорского вывело из себя, но мне показалось, что у него даже зубы скрипнули от злости. Скорей всего то, что ему мешают забавляться моей растерянностью и подавленностью, как коту с мышкой. Или он, правда, хочет, чтобы я ушла?! Но такую сумму, как они, никто на данный момент не предлагает. Ее хватило бы и на свой, пусть крохотный, уголок, и на мужа. И даже Мишку на море свозить. И ради этого я, стиснув зубы, готова на все.
– Вы правы, Стелла Игоревна. Я знаю, как важно общение с малышом, который еще в животике. Я с сыном разговаривала, мы слушали музыку, гуляли. И он родился очень смышленым и спокойным. В два годика он уже все буквы выучил. А в четыре начал читать. Правда, только маленькие сказки. Большие он любит слушать, когда я читаю.
При мыслях о Мишке у меня непроизвольно напряжение спало, и легкая улыбка скользнула на моих губах.
Очевидно, что-то дрогнуло в каменном сердце Подгорского, потому что он молча подмахнул документ и резко поднялся.
– Договаривайтесь о деталях, а мне некогда. Я и так потерял кучу времени. Стелла, возьмешь такси.
Идеальные полукружья бровей возмущенно приподнялись в немом вопросе: «В смысле возьмешь такси?!» Но она промолчала, наверно, не желая устраивать сцены при посторонних.
ГЛАВА 2
Стиснув зубы, я едва удержался, чтоб не шандарахнуть ни в чем не повинной дверью. И это я тот человек, который искренне считал, что может познать дзен? Серьезно?! Сейчас у меня внутри кипело, как в адском котле. Просто хотелось рвать и метать. Во мне полыхала ярость тигра, загнанного в клетку.
Сколько раз нужно повторить, что терпеть не могу, когда меня называют Максик, чтоб дошло до ее блондинистого мозга? Максик, кексик, пупсик, куксик?! Меня выворачивает, когда слышу подобное!
Бесит это само по себе, а уж сверху того, что из всех женщин, готовых стать суррогатной матерью, Стеллка выбрала именно ее, иначе как злым роком не назовешь. Такое ощущение, что я где-то сильно накосячил, и теперь счета за этот грех приходят пачками.
Юношеская злость, обида вдруг захлестнули и грозили утопить в своем мутном водовороте. Я понял, что не смогу сейчас адекватно общаться с потенциальным клиентом и, наплевав на крупную сделку, отменил встречу.
Беру тайм-аут. В загородном доме сегодня никого нет и не будет, значит, я могу себе позволить просто выходной. А если честно, мне до чертиков захотелось напиться, забыться, проспаться и наконец, хоть немного разобраться, что творится на душе. Меня чуть ли не лихорадило. Зачем она появилась в моей жизни? Наивная чистая ромашка, которая оказалась обычной вертихвосткой.
А я ведь собирался наперекор всем жениться! Не зря дядька тогда, увидев ее фотку, процитировал: «Влюбившись в ямочки на щеках, мужчина по ошибке женится на всей женщине».
Я с ума сходил по этим безумно привлекательным ямочкам на щеках. Поцелуй ангела еще, кажется, их называют. Да я реально тогда съехал с катушек! Все мои девочки, тачки, клубы вдруг показались такой дешевкой по сравнению с ней!
Сейчас я хотел остановить поток воспоминаний. Хотя бы до того момента, как приеду домой и налью полный бокал виски. Но нет. Они лезли внаглую, как малолетки в ночном клубе готовы залезть в штаны первому же мужику с толстым кошельком…
В то лето в нашей компании появилась Алина. Раньше они с матерью жили в областном центре, ютились в общежитии. Потом ее мать вышла замуж за местного «кулака», как сказали бы раньше. Первый парень на деревне. Пардон, мужик. Крепкое крестьянское хозяйство, коровы, свиньи и всякая пернатая живность. В общем, жених завидный.
Моя Вера Васильевна пичкала меня с детства парным молоком и домашним творогом с его домашней фермы, так сказать от «отечественного производителя». Ну и соответственно, вываливала на меня все новости.
Клим Нефедов не так давно овдовел, и поскольку вдвоем со своей матерью с хозяйством не управлялся, привел в дом новую жену, бонусом к которой шла здоровая и скромная дочь.
Я не любитель выслушивать сплетни, но бабуля, как местный авторитет, считала своим долгом делиться со мной «светскими новостями».
– Ну и дура Надька-то! – сокрушалась она, познакомившись с новой хозяйкой усадьбы. Девка растет, свой угол, какой-никакой ей нужен. А она, балда, совсем мозги потеряла. Продала комнатенку-то! Нет, оно, конечно, Клим – мужик видный. Даже завидный. Вокруг него местные перезрелые невесты лисами вьются. А он видите ли, городскую взял. Она сговорчивая, свекрови не перечит, в хозяйство влилась, как с рождения в деревне жила. Да и Алинка – помощница. Не лежебочничает.
Обычно я слушал бабулин бубнеж фоном, как радио. Но почему-то именно этот выпуск «Сарафан-радио» меня заинтересовал.
Смешливую девчонку с умопомрачительными ямочками на щеках я прозвал про себя Малинкой. Ее сводный братец, точная копия папаши – серьезный и немногословный, принес пакет с моим худи, баночкой малины и запиской.
«Максим! Спасибо большое за то, что не дали мне замерзнуть. Возвращаю вашу вещь и в качестве комплимента от заведения – нашу малину. Такой в округе ни у кого нет. М. Алина»
Вроде ничего особенного, но меня обуял прямо охотничий азарт. Макарова Алина – М. Алина. Малина. Малинка. Как бы я хотел тебя согреть! Причем не надев на нее худи, а сняв все, что на ней есть. А на ней есть смешные хлопковые трусики, настоящие девчачьи. Это я подсмотрел, когда ветер рванул ее легкий сарафанчик, оголив аппетитные ножки и круглую попку, плотно упакованную в эти самые белые, высокие, плотно облегающие.
Алик привел ее к нам в компанию, а она не рассчитывала, что вечер выдастся холодным – пришла в легком сарафанчике. Замерзла, покрылась пупырышками, как гусенок, но уходить было неловко – нам для мафии нужен был человек.
Я отдал ей свою одежку и получил такой взгляд, за который можно порвать любого, кто приблизится к ней.
– А вы не замерзнете?
Смешная! Мы в одной компании, плюс – минус ровесники, а она мне «выкает».
Хотя мои двадцать два года и ее восемнадцать – это небо и земля. Я думал, что мне уже и хотеть нечего. Кажется, прошел все этапы эволюции.
И лишь маленькое зудящее желание, которое меня не отпускало меня почти неделю, – это она. Малинка. Смешная. Вроде ничего особенного. Простушка, на которую дома я бы не обратил внимания, но здесь, на фоне провинциальных красоток, которые старательно изображают из себя моднявых штучек, она выглядит просто раритетом, настоящим анахронизмом. Хотя и не в моем вкусе однозначно. Я люблю стройных, подтянутых, для которых фитнес-клуб – это второй дом. А эта – как сдобная булочка. Не толстая, даже не упитанная, а какая –то крепенькая, будто еще на рассталась со щенячьим жирком. Симпатичная, или можно даже сказать больше – русская красавица в представлении художников девятнадцатого века. Или же эпохи социалистического реализма. С толстой русой косой, большими голубыми глазами. Кажется, сейчас обернет косу вокруг головы, подоткнет подол ситцевого сарафана и пойдет серпом снопы жать.
А моя буйная фантазия уже рисует меня барином, объезжающим владения. И вот останавливаю лошадь, любуюсь ее отточенными движениями, крепкими голыми ногами и говорю.
– Хватит, красавица, поедем со мной.
Она вспыхивает от смущения, опускает глаза и в растерянности теребит выбившуюся прядь…
– Барин, я работаю, – робко отвечает, а у самой румянец во всю щеку, пышная грудь взволнованно вздымается.
– На сегодня с тебя хватит.
Протягиваю руку, помогаю взобраться в повозку и везу на дальний хутор.
Собственноручно отмываю в баньке, наслаждаясь ее девичьей робостью и восхитительной гладкой кожей, какая бывает только у здоровых, знакомых с физическим трудом, простых крестьянских девок. Не в пример полуобморочным, затянутым в корсеты, барышням с болезненной бледностью. И когда-нибудь я женюсь без любви на одной из них, как того требует общество.
А тут грудь, попа – как наливные яблочки – упругие и крепкие!
Тьфу ты! Спасибо, Вера Васильевна, за Бунина. А заодно и за всех классиков вместе взятых, которых ты вбила мне в голову. Отгоняю прочь видение, но ассоциации остаются, цепляются, как репейники.
Сам не знаю, почему залип на нее. Может потому, что она не норовила прыгнуть ко мне на колени. Не кокетничала, как Золушкины сестры на балу, и была единственной девчонкой в нашей компании, с которой я не переспал. Я не прыщавый пикапер, который самоутверждается за счет соблазненных телочек. Пикаперам важно количество, как в войну у летчиков – каждая нарисованная звезда на фюзеляже – сбитый враг. Мне даже жаль этих недомужиков, которые, как студенты, клеят девчонок по шпаргалкам, используют эмоциональные крючки, восполняя техникой то, в чем отказала мать-природа – в харизме самца. Они ущербны сами по себе, потому что разбивают сердца поверившим им дурочкам. Оставляют в их душах после себя выжженное поле. Я же никому ничего не обещаю. От слова совсем. А так – велком к папочке. Сами. И упрекать меня в том, что я «аццкий подлец» – добился своего и бросил, априори бессмысленно.
Но с Малинкой метод созревшего яблока не работал. Она не падала на меня. Просто я замечал, что ее глаза начинали сиять, когда она смотрела в мою сторону. И это замечал не только я…
– Макс, не трогай Алинку…. Она не такая, как все! – Алик отчаянно трясет меня за рукав. Выискался Дон Кихот. Да он и похож на идиота –защитника, сражавшегося с ветряными мельница. Как и тот, не видит реальной картины. Хотя это, наверно потому, что он влюблен в эту голубоглазую хохотушку.
– Такая. Такая, как все, мой бедный друг, – по-отечески шлепаю его по щеке. – Жаль мне тебя. Ничему классика не учит. Ты влюбился в типаж пушкинской Ольги. Если ты погибнешь, она быстро утешится в объятиях другого.
Конечно, я вижу, что она не такая. Но если я могу щадить чувства глупеньких влюбленных телочек, то парням таких поблажек не делаю. Особенно тем, в которых я вижу какой-то изъян, слабинку. Такова природа стаи. Вожак один. И поэтому я намеренно злю его, забавляясь тем, как его легко зацепить за живое.
– Не говори о ней так! – срывается на фальцет мой приятель-ботан и, ой-боюсь-боюсь, отчаянно сжимает кулаки. Мы почти ровесники, но пока он свои гербарии собирает, я регулярно качаюсь в зале. Да и ростом он едва дотягивается мне до подбородка. Так что у него не просто ноль шансов. Он глубоко в минусе.
Я говорю – приятель, потому что другом его не считаю – разные весовые категории во всем. Он маменькин сынок, к тому же маменька – коллега моей бабули – учительница. В графе отец – прочерк.
И месяц моей летней ссылки, который он помогает мне скрасить, не дает веских оснований приближать его к себе.
С девчонками тусить – он мне тоже не соратник. Я не спрашиваю, но очевидно, он девственник. Да и кто ему даст?! Явно не моя аппетитная булочка, которую он так яро защищает. Уверен, что она еще невинна. Малинка как пережиток далекого прошлого, рудимент социалистической эпохи. Когда девичья честь была в почете, а принесших в подоле клеймили позором.
Это бабуля, мой любимый надсмотрщик, без устали меня просвещает. Понимает, что меня учить, как дурака, только портить, но все равно с упорством ослика пытается сеять во мне разумное, доброе, вечное. Правда, для душеспасительных бесед я выделяю лишь час своего времени. И то полчаса за завтраком, полчаса за обедом.
Ужин у меня проходит по-разному. Иногда в одиночестве еду в областной центр в клуб или ресторан, но часто устраиваю пати или ночную вылазку на природу. Я центр Вселенной в этом небольшом поселке с громким названием Великино. Нескромно, но факт. Я спонсирую развлечения в нашей компании. Остальные парни тоже что-то вносят, но чаще занимают у меня, чтоб чисто номинально внести свою лепту. Но я возвращения долгов не требую. Да и суммы, по сравнению с Москвой, тут просто смешные.
Я, конечно, мог бы этот месяц проводить более продуктивно, но дань традициям ногтем не отколупнешь. Тем более, когда я родился, предки еще не были богатыми, и я почти безвылазно торчал у бабули. В школьные годы оставался на все лето, теперь сократил до месяца. Не могу отказать ей. По факту, она меня и воспитала. И наверно, всем, что во мне есть хорошее, я обязан ей, потому что плохое налипает само.
Правда, сейчас не знаю, как быть. Универ закончил, и я собираюсь по-взрослому работать. Так что на следующий год ни о каком месяце в деревне и речи быть не может. А ее в Москву никакими коврижками не заманишь. Придется радость общения свести к скайпу.
Какого черта меня это так зацепило? Милое летнее приключение! С девчонкой, которая по определению была не мое?! И тут же в голову лезут одни непечатные выражения. Она была то, что называется мое, вопреки разуму и привычкам. Просто я никогда не считал, что девушка обязательно должна быть умненькой. К чему? Ее задача – ублажать мужчину, украшать, быть его визитной карточкой, по которой сразу виден его достаток. Сколько вложено в «тюнинг», в наряды. И это нормально. В мире все имеет свою цену. Тем более престиж и вес в обществе.
Смешная пухленькая Малинка чувствовала бы себя неуютно среди поджарых, как породистые лошади, красоток. Но с ней все было по-другому. Сама, свежая, как только что сорванные ромашки. Или та же малина, которую она мне передала. Сочная, сладкая, которую хотелось буквально пить губами, смакуя ее неповторимый вкус, наслаждаясь волшебным ароматом.
И дело не в разрыве шаблона, когда, объевшись фуагра, тянешься к простому соленому огурцу. Нет, она привлекала невероятной неиспорченностью, чистотой тургеневских девушек – хотя этот обморочный образ был так же далек от моего идеала, как от нас Туманность Андромеды.
С Малинкой сбивались все мои настройки, ломались фильтры безопасности. И она неведомым образом сумела проникнуть в мою душу. С ней я даже поделился своим необычным детским увлечением, о котором тогда не знал никто из моих приятелей. Я фанател от мушкетеров. Начиная от атрибутики и заканчивая литературой. Началось с того, что всю начальную школу на новогоднюю елку я наряжался в костюм мушкетера. А потом начал ходить в школу фехтования.
Но у подростков своя линейка ценностей, и я с фехтования трусливо переключился на бокс. В то время наша семья не была настолько богатой, поэтому авторитет приходилось зарабатывать самому, часто кулаками.
И как-то это увлечение задвинулось куда-то, как бесполезная раритетная штучка. До лучших времен. А потом и вовсе забылось. Ведь каким бы авторитетом я ни пользовался в своем кругу, сказать: «Тысяча чертей» – было равносильно признаться в том, что у тебя венерическое заболевание или что ты нищий.
