Loe raamatut: «Верните мне мою жизнь»

Все только начинается

«Нет-нет-нет!» – в панике закричала я, инстинктивно закрыв лицо ладонями. Холодный ужас пронзил меня, когда я почувствовала на руках что-то теплое и липкое. Резко отдернув ладони, я с ужасом уставилась на свои руки – они были покрыты густой, темной кровью.

Грудь сдавило, дыхание стало прерывистым и частым. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Перед глазами все поплыло, мир превратился в размытые очертания.

Никогда прежде я не оказывалась в такой ситуации. Сколько времени я провела без сознания? Час? Два? Может быть, целый день или даже больше? Ноги вдруг стали ватными, и я пошатнулась, отступая назад. Металлический предмет на полу преградил путь, и, опустив взгляд, я увидела его – окровавленный нож, зловеще поблескивающий в полумраке.

«Чья это кровь? Что происходит? Откуда взялся нож?» – вихрь панических вопросов крутился в голове, вызывая тошноту и головокружение. Словно загнанный зверек перед хищником, я ощущала неизбежность приближающейся смерти. И самое страшное – я понимала, что не в силах ничего изменить.

Шесть месяцев назад

Я медленно возвращалась к жизни после той страшной аварии, о которой почти ничего не помнила. Единственным напоминанием о той ночи служил уродливый шрам, протянувшийся от шеи до поясницы – след от железного штыря, встретившегося на моем пути. По рассказам родителей, моя машина трижды перевернулась на обледенелой трассе, а я вылетела через лобовое стекло, налетев на тот самый штырь.

Восстановление давалось тяжело. После двух недель комы мое тело все еще плохо слушалось: пальцы немели, спина постоянно ныла, а сломанная нога отказывалась полностью разгибаться, несмотря на снятый гипс. Простые повседневные дела превращались в настоящее испытание. Застегнуть пуговицы на рубашке становилось подвигом, а попытка поесть жидкую пищу часто заканчивалась тем, что большая часть содержимого тарелки оказывалась на столе.

Вечерами боль усиливалась, превращая обычные процедуры, вроде принятия ванны, в настоящую пытку. Мысль о том, чтобы сесть за руль, вызывала ледяной ужас – даже немногие воспоминания о той роковой поездке до сих пор преследовали меня кошмарами. Именно поэтому я согласилась на курс психотерапии – родители и мой врач настаивали, что мне нужна помощь, чтобы справиться с навалившимся кошмаром.

В машине по пути в больницу я старалась не думать о том, что произошло, но память снова и снова возвращала меня к той картине: я лежу на траве, окрашенной моей кровью, и протягиваю руку к неизвестному силуэту, стремительно приближающемуся ко мне. Родители уверяют, что это был отец – в тот день мы с ним ехали домой на разных машинах, и именно он первым добрался до места аварии. По их словам, я звала его, пытаясь выбраться из кювета, пока не потеряла сознание.

Но что-то не сходилось. Силуэт, который я помнила, никак не походил на отца: слишком высокий, с широкими плечами и неестественно быстрой для своего возраста походкой. Только профессиональные спортсмены в пятьдесят лет могли двигаться так легко и быстро, а мой отец последние годы не отличался особой физической подготовкой. Эта мысль не давала мне покоя, словно намекая на какую-то страшную тайну, скрытую в пропасти моей потерянной памяти.

Мамин голос вырвал меня из пучины размышлений.

– Элэйн, ты в порядке?

– Что? –  Я с трудом оторвала взгляд от окна.

– Ты чуть не сломала замок на куртке. Опять вспоминаешь ту ночь? –  Мамин голос дрогнул, как ветка под налипшим снегом. Она отвернулась, губы сжаты в тонкую нить, но взгляд красноречивее слов выдавал тревогу. Раньше, как рассказывал мой младший брат Майкл, её смех взрывался фейерверком, а слова обнимали теплом. Теперь каждое движение было осторожным – будто несла хрустальный шар, боясь разбить его. Даже дыхание её стало тише, лишь пальцы, нервно теребящие шарф, кричали о том, что внутри буря.

Я знала, что мама не поверит в мои слова, но всё равно солгала:

– Нет, просто любуюсь городом.

– Понимаю, – Она сжала мою руку, – но мы уже почти приехали. Пожалуйста, будь терпеливой. Мы знаем, как тебе тяжело, но доктор Уиллс разработал специальную программу восстановления. – Она переключила передачу и снова положила свою руку на мою. – Давай сегодня мы будем больше прислушиваться к рекомендациям, а не задавать вопросы? После реабилитации нас ждёт встреча с психотерапевтом, мне сообщили, что он отличный специалист и его сеансы должны помочь.

Её ласковая улыбка заставила что-то дрогнуть в моей душе. Несмотря на скептицизм, внутри зародилась робкая надежда на лучшее.

В поликлинике нас уже ждали медсестра Элис и Доктор Уиллс. Их искреннее желание помочь было заметно в каждом жесте и слове. Несмотря на усталость и медленные результаты, они оставались такими же дружелюбными и внимательными.

Доктор Уиллс казался воплощением той сдержанной элегантности, что приходит лишь с годами. Ему было около пятидесяти, но время словно обходило его стороной, оставив только благородные черты: высокий рост, подчёркивавший военную выправку, широкие плечи и осанку, выдававшую привычку владеть пространством. Его лицо – с резко очерченными скулами и лёгкой сединой в тёмных волосах – напоминало портреты старых голливудских актёров: мужественное, но без грубости, с морщинами у глаз, которые лишь добавляли шарма, будто отметины от прожитых, но не растраченных впустую лет. Глаза, серые и проницательные, как сканер, казалось, видели насквозь, но смягчались редкой улыбкой, в которой теплилась тень былого обаяния. Даже в простом наряде – строгие брюки, рубашка с аккуратно закатанными рукавами – он выглядел хорошо. Каждое движение было точным, будто отмеренным циркулем – всё выдавало человека, для которого контроль стал второй натурой. Его красота не кричала, а шептала: «Я знаю себе цену», но за этим шёпотом скрывалось что-то ледяное – что-то, что он не показывал этому миру.

– Элэйн, здравствуй! Как твоё самочувствие? – Доктор Уиллс приветствовал меня тёплой улыбкой.

Элис сдержанно кивнула, хотя я знала, как тяжело ей давалось это профессиональное спокойствие. Именно она была рядом со мной в первые дни после пробуждения, не пытаясь заставить вспомнить забытое, а просто рассказывая о наших совместных приключениях, прогулках и привычках. Как оказалось, мы были подругами всю сознательную жизнь и мне повезло оказаться здесь с ней, под ее присмотром.

Элис была воплощением контрастов – высокая, как молодая ива, но с формами, которые заставляли взгляд задерживаться на плавных изгибах её силуэта. Её чёрные волосы, густые и блестящие, ниспадали каскадом до самой талии, словно река из черного шёлка, переливающегося синевой при каждом повороте головы. Пухлые губы, будто нарисованные художником, всегда казались чуть приоткрытыми, будто она только что замерла между смехом и дерзкой репликой. Но главным оружием были глаза – огромные, миндалевидные, где смешивались оттенки изумруда и речной ряби. Когда она смотрела в упор, казалось, будто видишь сразу две сущности: одну – насмешливую, игривую, другую – глубинную, словно она хранила тайны, о которых не решалась сказать вслух. Её походка, плавная и уверенная, выдавала спортивную закалку, но каждый жест сохранял женственность: когда она поправляла прядь волос, закидывая её за ухо, или скрещивала руки, подчёркивая линию бёдер, казалось, будто она не просто идёт – она танцует с невидимым партнёром. Даже в простой футболке и джинсах ил медицинской форме, Элис выглядела так, будто сошла с обложки журнала, который ещё не успели придумать.

– Я чувствую себя намного лучше, – Ответила я, стараясь звучать оптимистично. – Надеюсь, скоро мы сможем встречаться не только в стенах поликлиники.

– Обещаю, – Доктор Уиллс кивнул, – Мы обязательно отпразднуем твоё выздоровление, но для этого нам всем нужно приложить максимум усилий.

Моё сердце, словно спутанный узел, понемногу расправлялся. Доктор Уиллс говорил тихо, но его слова падали, как солнечные блики на замёрзшее стекло – я ловила их, цепляясь за каждое «скоро», «выздоровеешь», «вернётся».

Сблизились мы, когда Майклу вырезали катаракту. Последние годы он щурился на мир сквозь мутную пелену, а я водила его за руку по бесконечным коридорам больницы, где стены сливались в серую реку. Мы копили пять лет – мелочь из копилки, выручка с продаж книг папы, мои подработки после школы и мамины новые проекты. В день его рождения мама вручила конверт, дрожащий от счастья, а он разрыдался, впервые увидев её лицо чётко.

Я не помню, как гладила его волосы, когда он плакал от боли. Не помню, как учила с ним алфавит по рельефным книжкам. Но сейчас во мне просыпается что-то древнее, глубинное – инстинкт, переживший память. Я должна быть его опорой. Даже если сама ещё не нашла свою.

– Сегодня по плану массаж, – Элис махнула рукой в сторону длинного коридора, и я невольно сглотнула. Её тон был слишком бодрым, будто она объявляла о походе в парк аттракционов, а не о том, что мне сейчас будут разминать мышцы, которые до сих пор напоминали о себе тупой болью даже ночью.

Мама и доктор Уиллс остались позади, их взгляды мягко давили на спину. Я чувствовала, как мама машет нам вслед, но обернуться не решилась – знала, что её улыбка, эта смесь надежды и вины, собьёт меня с хрупкого равновесия.

– Я заберу тебя после всех процедур! – её голос прозвучал, как эхо из другого мира. Того, где я ещё не была ходячим памятником собственной глупости.

Я помахала в ответ, не оборачиваясь, и поплелась за Элис, волоча ногу. Она предательски онемела после поездки в машине, будто кто-то вколол в мышцы свинец.

– Тебе точно не нужна коляска? – Элис бросила взгляд на мою ногу, и я поймала себя на том, что ненавижу это выражение – смесь жалости и профессионального интереса.

– Не нужна, – Выдавила я улыбку. Лгала. Колено горело, будто в него вбили раскалённый гвоздь. – Просто затекла.

– Но если станет трудно… – Начала она, и я перебила, резче, чем планировала:

– Если я сяду в коляску, зачем тогда все эти процедуры? Чтобы научиться её толкать?

Элис хихикнула.

– Хочешь сказать, тебя не бодрит идея лежать и наслаждаться сильными руками нашего Джейка? – Она подмигнула, и я почувствовала, как жар подступает к щекам.

– Оставь фантазии при себе, – Пробормотала я, ковыляя быстрее. – Кому нужен человек со шрамом через всю спину, негнущимися ногами и системой, которая периодически глохнет, как старый двигатель?

– Это смешно! – фыркнула Элис, но я видела, как её пальцы сжали папку с моими анализами чуть сильнее.

– Не смейся. Ты и Джейк… вы не боитесь меня, потому что знаете, как я устроена изнутри за счет медицинского образования. А остальные? – Голос сорвался, выдав то, что я прятала даже от себя. – Они видят инвалида. Ходячий памятник "как не надо жить".

Элис остановилась так резко, что я едва не врезалась в неё.

– Боже, ты как разбитое зеркало – видишь только осколки, – Она ткнула пальцем мне в грудь. – Ты жива. Ты идешь. И да, ты чертовски красива, даже когда хмуришься, как старая ведьма.

Я открыла рот, чтобы парировать, но в этот момент дверь кабинета распахнулась, и мы упёрлись взглядом в Джейка.

Он стоял, застыв с чашкой кофе в руке, и я сразу поняла – мы пришли не вовремя. Его улыбка была натянутой, глаза бегали от Элис ко мне и обратно. Между ними снова пробежала та искра – то ли напряжение, то ли что-то глубже, что я никак не могла расшифровать.

– Привет, Джейк! – Элис запела, как будто мы случайно столкнулись на улице, а не в клинике.

Джейк возвышался над остальными, словно он был персонажем из древних легенд: его смуглая кожа отливала теплым золотом, будто он впитал в себя лучи закатного солнца. Темные волосы, густые и непокорные, как черный бархат, падали на лоб небрежными прядями, контрастируя с пронзительным взглядом глаз, цвет которых напоминал кофе без молока – глубокий, почти шоколадный. Когда он улыбался, казалось, в комнате становилось светлее: зубы, белоснежные и ровные, вспыхивали, как жемчужины на фоне его загорелого лица. Его тело, подтянутое и рельефное, словно выточенное резцом скульптора, выдавало часы, проведенные в спортзале. Каждое движение было отточенным – плечи, будто вылитые из стали, узкая талия, мышцы спины, играющие под обтягивающей футболкой при повороте. Даже в простой медицинской униформе он выглядел как герой боевика, случайно одетый в белый халат. Когда он шел, казалось, воздух вокруг него вибрировал от скрытой силы, а в уголках губ затаилась дерзкая усмешка, словно он знал, какое впечатление производит, и… не возражал против этого. Но так происходило ровно до того момента, пока он не замечал нас. Стоило нам встретиться с ним взглядом, как он сразу пытался казаться незаметнее, улыбка становилась робкой, а его аура сменялась на более сдержанную и обыденную.

– Элис, Элэйн… вы рано. Думал, сеанс через час, – Он потрогал часы, будто проверяя, не остановились ли они.

– Не может быть, по расписанию у Элэйн сейчас массаж, – Элис нахмурилась, поддельно-театрально. – Или ты занят другим пациентом?

– Нет, просто… собирался пообедать. Но ничего, начнём сейчас.

– Отлично! А я схожу купить нам еды! – Элис захлопала ресницами, словно пытаясь превратить унылый кабинет физиотерапии в праздничный пикник. – Если успеем, перекусим тут все вместе.

Её энтузиазм звенел фальшивой монеткой. Я сжала край куртки, ощущая, как горечь подкатывает к горлу. Дешёвые сэндвичи из автомата. Пластиковые стулья, пропахшие антисептиком. Шёпот медсестёр за тонкой перегородкой. Нет, только не это.

– А может… сходим в кафе? – вырвалось у меня прежде, чем мозг успел просеять слова через сито разума.

Джейк, опирающийся о дверной косяк, резко выпрямился. Элис замерла с телефоном в руке, будто я предложила ограбить банк.

– Я… я ещё ни разу не была в городе без родителей, – голос дрогнул сам по себе, без притворства. – После аварии. – Ладони вспотели, стирая границу между "хочу" и "не могу". – Там, вероятно, есть кофе с корицей… и миндальные круассаны, которые пахнут как…

Как что-то, что я должна помнить, но не могу.

Не давая им вставить слово, я подняла лицо. Губы сжаты – в дрожащую улыбку. Глаза – широко раскрыты, как будто инстинктивно копируя жесты, оставшиеся в мышечной памяти. Стыд поджег щёки, но я не отвела взгляд.

Джейк провёл рукой по затылку, смяв идеально уложенные волосы. В его движениях читалась привычка контролировать каждую деталь, но сейчас что-то сломалось – он нервно теребил ключи от кабинета, словно подросток, пойманный на шалости.

– Меня уволят, – прошипел он, но уже не так уверенно. Взгляд скользнул к окну, за которым кружилась стая птиц.

– А меня – расстреляют, – Элис прикусила губу, пряча улыбку. Её пальцы нервно перебирали брелок в форме сердечка – тот самый, что всегда болтался на её ключах, сколько я себя помнила… Сколько я себя помнила? Мелькнула мысль, что, может, это Джейк подарил. Но я не была уверена.

Тишина повисла, как паутина. Где-то за стеной зазвенел телефонный звонок.

– Так вы… согласны? – прошептала я, не веря своему наглому сердцу, выпрыгивающему из груди.

Они переглянулись. Элис первая не выдержала:

– Но это будет наш секрет! – она прикрыла рот ладонью, словно уже боялась, что стены донесут.

– Никто не узнает, – Джейк потянулся к шкафчику, доставая куртку вместо халата. Его глаза блеснули озорно, и я вдруг заметила, как непривычно это выглядит на его обычно собранном лице – будто маска профессионала треснула, показав кого-то живого.

Элис схватила меня под руку, её смех звенел, как разбитый хрусталь:

– Только если ты купишь мне эклер!

И пока мы крались к чёрному ходу, минуя пост медсестры, я чувствовала – где-то там, под шрамом на спине и ноющими мышцами, теплилось что-то новое. Не память, не прошлое… а щемящая надежда, что, может, и в этом обрывке жизни найдётся место чему-то светлому.

Я впервые посетила это место. Мягкий свет, гирлянды, живые цветы, уютные пледы – все создавало атмосферу тепла и уюта. Я чувствовала себя как ребенок, впервые увидевший чудо. Я вертела головой и вздыхала от нарастающих эмоций. Несмотря на то, что я замечала задумчивые взгляды своих товарищей, я не могла ничего с собой поделать, у меня было ощущение, что я именно там, где хочет быть моя душа.

Мы устроились в дальнем углу кафе, у панорамного окна. Я машинально крутила в пальцах салфетку, пока Элис заказывала три латте и миндальные круассаны. Необычно – мы говорили о пустяках. О том, как изменился дизайн меню, о дожде за окном, о новой песне, звучавшей из колонок. Ни слова о моих травмах, аварии, провалах в памяти. Как будто я обычный человек, а не ходячая загадка с биркой «обращаться осторожно».

– Ты представляешь, этот мастер из салона будто читал мои мысли! – Элис вскинула руки, и её чёрные волосы, теперь струящиеся как шёлк, рассыпались по плечам. – Говорит: «Вам нужен объём, но без вульгарности». И сделал такие слои…

Я наблюдала, как её ноготь, покрытый красным лаком, вырисовывает в воздухе невидимые линии. Она казалась не от мира всего – слишком яркой для больничных стен. Даже в униформе, с приглушённым макияжем, Элис напоминала актрису, застрявшую в массовке.. Мужчины за соседними столиками украдкой косились в нашу сторону, но я знала, что её пронзительные зелёные глаза замечали только Джейка.

Он откинулся на спинку стула, воротник рубашки чуть расстёгнут. Смуглая кожа, волнистые каштановые волосы – будто сошёл с обложки журнала о средиземноморских курортах. Но в его движениях была натянутость, словно под маской идеала, действительно, скрывался кто-то другой. Когда их взгляды встречались, воздух будто сгущался. Я внезапно поняла: они оба играют роли. Она – уверенную кокетку, он – невозмутимого профессионала. А я? Зритель, пытающийся разгадать правила чужой игры.

– Элэйн, ты вообще слушаешь? – Элис щёлкнула пальцами перед моим лицом, и я вздрогнула.

– Конечно. Слои, объём… Ты теперь похожа на русалку из рекламы шампуня.

Джейк фыркнул, пряча улыбку в чашке. Музыка сменилась – теперь из динамиков лилась меланхоличная фортепианная мелодия. За окном замелькали первые капли дождя.

– Знаешь, что меня бесит? – Элис внезапно стала серьезной, вертя в пальцах ложку. – Когда люди думают, что красота – это везение. Как будто я не трачу по два часа утром на…

Её голос растворился в шуме дождя. Я смотрела на их отражения в стекле – совершенные, как статуи. Джейк поправил манжет, и я заметила шрам на запястье – тонкую белую нить, не вписывающуюся в безупречный образ. Может, они и правда притворяются? Небожители, спустившиеся в мир смертных, чтобы развлечься?

Но круассан в моих руках был настоящим. Хрустящий, с горьковатым послевкусием миндаля. Дождь стучал в стекло, Элис смеялась над чем-то, а мои пальцы сами собой выводили на салфетке спирали – бесконечные, как лабиринт воспоминаний, в котором я блуждала.

Ледяные нити

Солнечный луч скользнул по вилке, заставив меня вздрогнуть. Я замерла, уставившись на блик на столе – снова провалилась в мысли, пока Джейк и Элис спорили о новом сериале. Взгляд на часы: обед подходил к концу. Все, как всегда – хорошее заканчивается слишком быстро. Джейк оплатил счет и поблагодарив официанта, оставил щедрые чаевые.

Накидывая куртку, я машинально повернулась к окну. Стекло отразило мой силуэт – бледный, размытый, будто призрак. И вдруг я увидела его.

Светловолосый. Лет двадцати восьми. Безупречное пальто, облегавшее плечи, будто отлитое из жидкой стали. Брюки с острыми стрелками, туфли, отполированные до зеркального блеска. Но лицо… Лицо было знакомым. И чужим.

Наши взгляды скрестились. Его глаза – серые, как лезвие, только что вынутое из мороза, – впились в меня. Мир резко накренился. Звон в ушах слился с гулким стуком сердца, выбивающего тревогу. Пол поплыл под ногами, превратившись в зыбкое болото.

Где я его видела?

Память, глухая и неподатливая, метнулась в темноте. Обрывки: скрип тормозов, крик, вспышка фар… Или это лишь эхо кошмаров?

– Элэйн! Открой глаза! – Легкие шлепки по щекам. Голоса Элис и Джейка звучали искаженно, будто из-под воды.

– Я так и знал, это плохая идея… – Джейк сжал кулаки.

– Ты видел, как она побледнела! – Элис прижала мою ладонь к своей груди, заставляя повторять ритм дыхания. Ее духи смешались с горечью кофе.

– Уиллс нас прибьет, если узнает, что мы сбежали… – Джейк бросил взгляд на часы.

Я вдохнула глубже, пытаясь вернуть контроль. Сердце колотилось, будто пытаясь вырваться из клетки. Мне потребовалась еще пара минут, чтобы прийти в себя.

Возвращение в больницу сопровождалось тихим соглашением: Элис и Джейк молча кивнули, когда я попросила их не упоминать об обмороке. Всего пара минут отключки – пустяк, правда? Но в их взглядах читалась тревога. Пообещав хранить секрет, мы дошли до кабинета Джейка, откуда я уже с Элис двинулась через бесконечные коридоры.

Элис шла рядом, её пальцы сжимали мою ладонь так, будто боялись, что я рассыплюсь. На полпути она остановилась, резко отпустив руку:

– Мне пора. Другие пациенты ждут… – Её голос дрогнул. – Ты расскажешь о новом психотерапевте? Мы еще не успели разузнать, кто он, но я слышала, что у него очень хорошие рекомендации.

Я кивнула, хотя сама не понимала, зачем даю обещание. Она махнула рукой, исчезнув за поворотом, и я осталась наедине с гулом вентиляции и собственным сердцем, которое будто пыталось вырваться из груди.

Я замерла у двери с табличкой «Психотерапевт». Стук в дерево прозвучал глухо, будто в бронированную плиту. Кабинет встретил меня запахом пачули и чего-то очень терпкого. За массивным дубовым столом сидел мужчина, в идеально отглаженном костюме. Он медленно опустил очки на переносицу.

Он встал, и я невольно отступила на шаг. Киллиан Коллинз – имя, которое я услышала от мамы, по пути в больницу.

Киллиан казался воплощением холодной элегантности, выточенной из мрамора и стали. Его черные волосы были уложены с безупречной геометрией. Каждая прядь подчинялась невидимому порядку, словно даже ветер не смел нарушить этот расчетливый хаос. Но главным оружием были глаза – прозрачно-ледяные, как лед на озере Байкал.. Они не просто смотрели, а сканировали, выискивая слабости, и в их глубине мерцала опасность, словно под тонким слоем льда таилась бездна. Его руки, массивные и жилистые, с выпуклыми венами, словно переплетенными корнями, выдавали силу, способную сломать хребет одним движением. Но сейчас они двигались с почти балетной точностью, поправляя галстук – шелковую удавку, идеально сочетавшуюся с цветом его запонок. Даже в этом жесте читалась двойственность: изящество палача, привыкшего облачать насилие в безупречные формы. Когда он улыбался, губы изгибались ровно настолько, чтобы обнажить белизну зубов, но не теплоту. Это была улыбка хищника, уже выбравшего жертву, но ещё наслаждающегося игрой.

– Элэйн – Голос был низким и обволакивающим – Я ждал тебя, добро пожаловать.

Он подошел ко мне для рукопожатия, я протянула руку, стараясь не дрогнуть. Его ладонь оказалась неожиданно горячей.

– Выглядишь, будто увидела призрака. – Он улыбнулся. – Понимаю, первый сеанс всегда стресс. Присаживайся и постарайся расслабиться.

Я опустилась в кресло. Его часы отсчитывали секунды с громким тиканьем, будто вживляли ритм прямо в виски. В горле пересохло, я облизнула губы, и Киллиан, не отрывая ледяного взгляда, протянул стакан воды. Когда я брала его, наши пальцы едва коснулись. Безымянный палец на его руке пустовал – странное облегчение кольнуло под рёбра, но я тут же прогнала эту мысль.

– Давай начнём с простого, – Он откинулся, сложив руки в замок. Голос звучал мягче, но в нём всё ещё звенела сталь. – Что тебя беспокоит? Не врачей, не семью. Тебя.

– Помимо дыр в памяти и обмороков? – Горько усмехнулась я. – Ощущение, что все вокруг играют роли. Даже вы.

Его ресницы дрогнули. Внезапно он стал похож на хирурга, нашедшего скрытую опухоль.

– Любопытно, – Палец постучал по досье с моим именем. – Физическая боль? Тошнота? Или страх, что правда окажется хуже вымысла?

Я сжала подлокотники:

– Страх, что я уже никогда не стану… собой.

– Ты – это не только память, – он наклонился вперёд, и воздух между нами сгустился. – Запахи. Тактильные ощущения. Даже вкус еды. Лови эти ниточки. Они и будут твоим якорем.

Час пролетел в карусели вопросов. Он выуживал обрывки: звук разбитого стекла во время аварии, запах лаванды из маминой оранжереи, папины шутки за ужином. Когда таймер прозвенел, я чувствовала себя, как выпотрошенная рыба.

– До следующей среды, – Киллиан проводил меня до двери. Взгляд скользнул по моему лицу, задержавшись на долю секунды дольше приличий. – И, Элэйн? – он впервые улыбнулся, но в этом не было тепла. – Мы теперь на «ты». Доверие требует искренности.

Дверь закрылась, оставив меня наедине с эхом его последней фразы.

Мама ждала в холле, как и обещала. Когда я подошла, она стояла вполоборота к доктору Уиллсу – их разговор оборвался на полуслове. По тому, как Уиллс поправил очки, а мама сжала сумочку, я поняла: говорили обо мне.

– Как сеанс? – Мама улыбнулась слишком широко, будто репетировала это выражение перед зеркалом.

– Необычно, – ответила я, ловя боковым зрением, как Уиллс прячет руки в карманы халата.  – Но… есть надежда.

Мы попрощались, мама взяла меня за руку улыбнувшись, словно разделяя мой положительный настрой и мы направились к машине. Дорога домой пролетела в гуле мотора. Я прикрыла глаза, пытаясь удержать обрывки дня: горьковатый привкус кофе, тающая сладость круассана, смех Джейка и Элис, который треснул, когда я упала в обморок..

«Не упоминать родителям о кафе» – мысль вертелась, как заезженная пластинка. Я не хотела расстраивать их и подставлять своих друзей.

Дом встретил ароматом запеканки и уютным хаосом. В прихожей, рядом с папиными ботинками, аккуратно стояли кроссовки брата. Судя по звукам – они явно готовились к нашему приходу. Сбросив верхнюю одежду, мы с мамой прошли на кухню, где отец, балансируя с пирамидой тарелок, пытался накрыть на стол. В углу, раскачиваясь на стуле, брат жестикулировал, рассказывая что-то взволнованно:

– А он взял и прыгнул прямо через… – Его рассказ оборвался, когда он заметил меня. Широко улыбнувшись, я поймала себя на мысли: зачем скрывать эту теплоту внутри? И искренне улыбнулась ему в ответ.

– А вот и мы! – Мама звонко хлопнула дверцей холодильника, доставая лимонад.

Отец, аккуратно ставя последнюю тарелку, обернулся. На его фартуке красовалось малиновое пятно от соуса. – Как сеанс, солнышко?

Брат внезапно присмирел. Его взгляд скользнул по моим рукам – там, под рукавами, прятались шрамы. Мы с родителями предполагаем, что я пыталась закрыть голову руками, когда вылетела в окно, потому на них осталось немало отметин с той ночи. Я потянула свитер ниже, но уже поздно: он моргнул, быстро опустив глаза.

– Кажется, я… начинаю вспоминать, как быть нормальной, – Сорвалось само, будто кто-то вынул пробку из бутылки.

Тарелка звякнула о стол. Папины руки, пропахшие типографской краской и корицей, сжали мои плечи. За его спиной мама нервно покрутила обручальное кольцо – жест, который она повторяла все годы их брака. Я снова что-то вспомнила?

– Ты всегда была нормальной, милая, просто нужно немного времени, чтобы ты восстановилась – Прошептал он, и я вдруг ощутила вмятину от его очков на своей щеке – точь-в-точь как в детстве.

Мама прижалась ко мне сбоку, поцеловав меня в висок. – А мы тебе поможем. Вместе.

Я зажмурилась, впитывая этот момент: треск дров в камине, брат, тихо мнущий край футболки, липкий след варенья на скатерти. Месяц я бежала от этих объятий, а сейчас, кажется, впервые за долгое время перестала задыхаться.