Loe raamatut: «Контракт на гордость»

Пролог

Лиза

Аннушка уже купила подсолнечное масло,

и не только купила, но даже разлила.

Так что заседание не состоится.

(с) «Мастер и Маргарита», Михаил Булгаков.

– Ариш, а ты девочек предупредила, что шеф сегодня без настроения? Зве-е-ерствует, – невинно тяну я, откидываясь на спинку высокого неудобного кресла, которое должны были заменить еще две недели назад.

Но то ли наши снабженцы накосячили, то ли служба доставки отправила необходимый моей многострадальной спине предмет мебели по другому адресу. Способствуя моему прескверному расположению духа и провоцируя искреннее желание порвать кого-нибудь на британский флаг.

Благо список подходящих кандидатов весьма и весьма внушителен. Начиная от проштрафившихся подчиненных, чьи грехи я прилежно заношу в тетрадь смерти – распухший от частоты использования блокнот. И заканчивая собственным женихом, решившим отпраздновать помолвку в разгар накрывших меня дедлайнов и авралов. Когда я не то что отмечать, я видеть никого не хочу, отчаянно мечтая зарыться лицом в подушку и проспать пару дней кряду.

– Предупредила, – замершая у моего стола помощница утвердительно качает головой и усердно прячет улыбку, сосредоточенно теребя подол строгого темно-синего платья с отложным воротником.

– Одну клиентку плохо постригли, – я картинно загибаю пальцы, попутно рассматривая свои короткие ногти с идеальным французским маникюром: – второй перепутали цвет лака, третью не записали на спа-процедуры. А четвертой принесли остывший кофе, – выдержав замогильную паузу, я демонстрирую оскал голодного нильского крокодила и с тяжелым вздохом интересуюсь: – я все понимаю, но кофе какого хрена, а?

– Так, пятница тринадцатое, Елизавета Андреевна, – виновато разводит руками Риша, ковыряя носком светло-бежевой балетки мой любимый ковер, и опускает глаза вниз, как будто на полу лежит инструкция «Как задобрить разбушевавшееся руководство». – Примета работает.

– Да чтоб вам Волочкова на коньках приснилась, – я устало роняю голову на ладони и продолжаю бурчать уже оттуда: – у меня рейс в Краснодар через две недели, как я вас одних, млин, оставлю?

– Справимся, Елизавета Андреевна, – бодро рапортует помощница, и я понимаю, что этой девчонки, выступающей в роли ежедневника, энциклопедии и справочника редчайших ядов одновременно, мне будет не хватать. Арина перекидывает длинную тугую косу через плечо и, ошибочно полагая, что я ничего не слышу, добавляет: – с божьей помощью.

– Аринка, вы меня так в гроб загоните, – я тру лоб, пытаясь побороть подступающую мигрень, и вполголоса озвучиваю ценные указания: – тащи двойной эспрессо, минералку и договор со строителями. Срок – пять минут. В противном случае можешь ставить Кононенко и Будиной свечки за упокой, если я в таком настроении выйду из кабинета.

Риша без слов исчезает, а я думаю, что неплохо бы выписать ей премию. За умение исполнять требуемое с первого раза и за весьма полезную способность слиться с окружающей обстановкой, когда это необходимо. В общем, пока я обмозговываю осенившую меня идею, Арина возвращается с чашкой крепкого горячего кофе, дурманящего обоняние. И с контрактом, просмотр которого я откладываю почти месяц, отвлекаясь на более срочные дела, вроде срыва поставок и ареста счетов.

Я делаю глоток горьковатой жидкости, обжигающей язык, торопливо пробегаюсь глазами по первым строчкам, да так и зависаю на фамилии директора фирмы, с которой мне предстоит сотрудничать в ближайшем будущем. Я судорожно хватаю бутылку с водой и пытаюсь потушить разгорающийся внутри пожар. Сердце бухает в горле, буквы сливаются в черно-белое пятно.

– Совпадение? – я открываю первую попавшуюся вкладку и добрых пять минут пялюсь на фотографию повзрослевшего Сашки Волкова, когда-то бывшего для меня всем. – Твою мать!

Я полирую экран немигающим взглядом и падаю в бездну похороненных воспоминаний. Сложенных за ненадобностью в дальний сундук и припорошенных пылью, чтобы не было так больно. Я выпадаю из реальности, царапая ногтем издающее премерзкий скрип стекло, и прихожу в себя только тогда, когда Арина дотрагивается до моего запястья.

– Шеф, – я медленно поднимаю голову и начинаю истерически хохотать под аккомпанемент встревоженного Ришиного. – Вы опаздываете!

– Куда? – выдаю заторможено и запоздало думаю, что если бы давали премию за самый глупый вопрос, то я бы с огромным отрывом обошла всех конкурентов.

– На прием в честь вашей помолвки, – шепчет Риша, бледнея и закусывая подрагивающую нижнюю губу.

– Спасибо, солнце. Санитаров не надо, – я откладываю бумаги в сторону, подхожу к шкафу и ныряю в светло-бежевое пальто, подмигивая ошарашенной девушке.

– В таком виде? – и, если мою скромную и уравновешенную помощницу волнует, как снобы воспримут невесту Меньшова, заявившуюся в ресторан в простой белой рубашке, рваных шортах из вареной джинсы и ярко-розовых кедах. То мне на это глубоко наплевать.

– Да, – я киваю Аринке с отчаянной полубезумной улыбкой и несусь радовать мир своим присутствием. Неважно, готов он к этому или нет.

Глава 1

Лиза

Пока выбор не сделан,

все на свете возможно.

(с) к/ф «Господин Никто».

– Лиза, ты…? – Алик морщится, пренебрежительно поджимая тонкие губы, и торопливо озирается по сторонам в поисках приглашенных на прием журналистов.

– Заработалась, прости, – ничего банальнее придумать было нельзя, но я на самом деле не испытываю и тени раскаяния. В последнюю очередь я волнуюсь о том, что рядом с невысоким худощавым брюнетом, облаченным в дорогущий светло-серый костюм от «Армани», выгляжу попрошайкой с улицы.

– Лиза-а-а, – мужчина выдыхает как-то совсем обреченно, в который раз убеждаясь, что перевоспитывать меня – напрасный труд. Такой же, как и взывать к безвозвратно почившей совести. Не обременяющей лишними угрызениями свою хозяйку.

– Не переживай, Меньшов, твоя репутация не пострадает, – поправив почти идеально завязанный Аликом узел темного-синего галстука, я выхватываю из его рук фужер с шампанским и делаю три больших глотка, ощущая, как пузырьки щекочут нос. Облизываю губы, впопыхах тронутые вызывающей ярко-красной помадой, и бросаю еле слышно: – эпатаж сейчас в моде. Завтра пол-Москвы будет ходить в таких же драных шортах, как у меня. Спорим на твой месячный гонорар?

– Ты слишком самоуверенна, Лиза, – Алик притягивает меня за плечо, ослепительно улыбаясь на камеру, и заставляет вспомнить, почему я согласилась на его предложение.

К двадцати восьми годам я давно перестала мечтать о романтичной свадьбе и внеземной любви, решив, что успешный продюсер и расчетливый бизнесмен не самый плохой выбор. Тем более, если этот продюсер постоянно находится либо на съемочной площадке, либо на переговорах, либо в командировках. И приезжает на свидание раз или два в месяц с неизменным букетом алых роз, не сильно надоедая своим вниманием.

Еще одним плюсом в его копилку стало полное отсутствие контроля. Единственное, о чем попросил Меньшов – никаких компрометирующих фотографий в сети. Не слишком большая плата за свободу и спокойное существование, надо сказать.

– С каких пор тебя это перестало устраивать? – смотрю в его блеклые голубые глаза и думаю, неужели прозрел и сообразил, что мое спокойствие всего лишь одна из сторон безразличия.

– С тех пор, как ты собралась в Краснодар, – впервые в голосе Алика мне чудится нотка недовольства, и я стараюсь внимательно изучить маску невозмутимости, застывшую на холеном лице. Но Меньшов разворачивает меня обратно к фотографу и негромко бормочет, утыкаясь носом в макушку: – и зачем тебе эта провинция?

– Там тепло, – отвечаю я, мягко, мечтательно улыбаясь, и говорю вовсе не о месте, а о людях и воспоминаниях, что остались в солнечном южном городе.

– Господи, Лиза, если это единственная причина, то я завтра же закажу путевку на Мальдивы, – мне сложно винить Меньшова в непоколебимой вере в то, что все в этом мире решают деньги ну и немного – связи, только вот сдавать билеты я планирую. Особенно когда возвращаюсь мыслями к контракту, который благополучно ожидает моей подписи в офисе.

– Алик, мне кажется, мы все уже обсудили, – я выдавливаю сквозь зубы, радуясь приближающейся к нам журналистке. Хорошенькой брюнетке в элегантном брючном костюме, судя по хищному выражению лица, спешащей засыпать звезду вопросами.

– Извините за беспокойство, можно на два слова? – два слова успешно превращаются в две тысячи двадцать два: акулу пера интересует все, начиная от деталей нашего знакомства, заканчивая цветовой гаммой, в которой будет проходить свадьба.

И если Меньшов оседлал любимого конька, отвечая многословно и вдохновенно, то я с трудом прячу зевок в кулаке, понимая, что устала от приема, пробыв на нем жалкие пятнадцать минут. Так же ясно я понимаю, что спустя полчаса сошлюсь на невыносимую мигрень и оставлю жениха отдуваться перед гостями за двоих.

– Я пока поздороваюсь с отцом, – очень кстати в толпе появляется спасительный силуэт, и я бросаюсь к родителю, оставляя небрежный поцелуй у Алика на виске и не замечая, как неодобрительно смотрит на меня молоденькая журналистка.

Минуя вереницу шапочных знакомых и невольно ускоряя бег, я все-таки добираюсь до папы, остановившегося рядом со столиком с закусками и подозрительно изучающего разнообразие «морских гадов», как он называет мидии, креветки и прочие морепродукты. В очередной раз потоптавшись своими ярко-розовыми кедами по правилам приличия, я висну у него на шее и прижимаюсь щекой к гладко выбритой коже. Вдыхаю терпкий запах сандала и обретаю почти буддийское спокойствие.

– Привет, па, – я обвиваю его руками за талию и громко смеюсь, нахально игнорируя злобное «И что только Меньшов в ней нашел?!».

– Привет, дочь, – отец делает шаг назад и наступает на бежевую лакированную туфлю, отчего осуждающая меня девица затыкается и обиженно взвизгивает. Таким способом избавившись от ненужных ушей, папа указывает на Алика и спрашивает: – не передумала?

– Помолвка – это ведь еще не свадьба, – рассеянно произношу я, лишний раз радуясь, что до церемонии бракосочетания целый год, за который может случиться и потоп, и землетрясение, и конец света. После чего актуальность союза хоть с Меньшовым, хоть с кем-либо в принципе отпадет.

– Тоже верно, – не выпуская меня из объятий, родитель нацеливается на безопасный, с его точки зрения, бутерброд с ветчиной и сыром, мимоходом делясь: – а я почему-то всегда был уверен, что ты выйдешь замуж за Сашку…

Бесхитростный в своей прямоте, папа заставляет меня закашляться, из-за чего уборщицам прибавляется работа. Потому что бокал с шампанским я не удерживаю, так же, как и демонстрируемое ранее равнодушие. Слишком много сегодня напоминает о Волкове: и злосчастный договор, от которого до сих пор немеют пальцы, и бодрый голос радиоведущего, сообщивший, что в Краснодаре откроют какой-то новомодный парк, по всем стандартам не уступающий европейским. И, наконец, собственный горячо любимый родитель, буравящий меня пристальным взглядом.

– Скучаешь по нему, да? – продолжает допытываться отец, пока я пристегиваю ремень безопасности и смотрю на Алика сквозь боковое стекло черного джипа. Четко осознавая, что Меньшов не проводит меня на рейс в аэропорт. Потому что это «бессмысленная трата времени» и «ну проще же взять такси».

– Скучаю, – произношу беззвучно, впиваясь короткими ногтями в кожаную обшивку сидения, и стараюсь не рассуждать, отчего так сильно жжет в груди.

Глава 2

Лиза

                               Возвращение домой – забавная штука:

                               знакомые картины, звуки, запахи…

                               единственное, что изменилось –

                               ты сам.

                               (с) Загадочная история Бенджамина Баттона.

Краснодар встречает меня безоблачным небом, вежливой стюардессой с чудовищными синяками под глазами и статным пилотом с другого рейса. Который представляется Олегом и предлагает скрасить время до следующего вылета за чашкой кофе. Он настойчиво просит номер телефона «очаровательной москвички» и обещает вернуться через три дня.

Я отрицательно машу головой и выскакиваю на улицу, ища прибывшее за мной такси. Перекидываю через плечо небольшую спортивную сумку с минимумом необходимых вещей и с наслаждением подставляю лицо порыву теплого ветра. Несмотря на конец октября, погода стоит замечательная, и застегнутую до подбородка куртку даже приходится расстегнуть.

Спустя, кажется, вечность я снова шагаю по узеньким улочкам города, в котором прошло мое детство. С щемящим чувством отпираю дверь принадлежавшей покойной бабушке квартиры и замираю на пороге, рассматривая до боли знакомые очертания предметов. Ненароком смахиваю пыль с крышки старого, наверняка расстроенного пианино, чудом уместившегося в небольшой однушке. Открываю настежь окно и впускаю свежий воздух взамен затхлого.

Я утопаю в удобном поскрипывающем кресле и до двух ночи перечитываю сухие юридические формулировки практически заученного наизусть контракта, проклиная эти правоведческие конструкции. Потому что содержание обычно понятных фраз утекает, глаза то и дело останавливаются на одной строчке, а мозг отказывается воспринимать что-либо, кроме «в лице исполнительного директора Волкова Александра Владимировича».

Волков. Сашка. Мужчина, от притяжения к которому я бежала семь лет назад, растеряв по пути гордость и самообладание. Кричала, что ноги моей больше здесь не будет, и все-таки вернулась на малую родину. Потому что в столице внезапно стало трудно дышать, огромные расстояния надоели, а люди, спешащие на работу с потухшими взглядами, так и вовсе начали удручать.

В то время, как тепло и вечное солнце провинциального Краснодара манили с непреодолимой силой. А уж близость моря сметала оставшиеся несчастные «против». И даже с совестью удалось заключить сделку, убеждая ее, что Сашкой я давно переболела и избавилась от пагубной зависимости в нем.

Я отрубаюсь прямо в кресле, не добредя до кровати, и просыпаюсь поутру в весьма и весьма неудобной позе. Спина стоит колом, и я с кряхтением потягиваюсь, разминая адски затекшие суставы. Я собираю разлетевшиеся по полу листы, а потом сонно топаю в ванную, долго изучая отражение в зеркале. К моему удивлению, оно кажется достаточно бодрым и веселым, как будто не было ни перелета, ни одолевавших меня вчера воспоминаний.

Я пробегаюсь щеткой по волосам и, закончив с легким макияжем, спускаюсь в любимую кофейню на первом этаже дома. К моей радости, за исключением персонала, в ней ничего не изменилось. Круассаны с творожным сыром такие же нежные и пушистые, капучино по-прежнему с высокой пенистой шапкой, а за полтинник можно выбрать любую песню в музыкальном аппарате.

Я расправляюсь с сытным завтраком и отправляюсь покорять царство стекла и бетона. Гадая, как обустроен офис преуспевающей строительной компании. И как на мое появление отреагирует его хозяин, учитывая, что в приемной мне вовсе не рады. С раздражением, написанным крупными буквами на лбу, секретарь отрывается от невероятно важного обсуждения, какого оттенка платье стоит взять на корпоратив, и невыносимо долго сверяет записи, пока я с трудом подавляю порыв отчитать девушку за некомпетентность. От цунами в моем исполнении ее отделяет ровно одна секунда, за которую она успевает указать на дверь и пояснить, где именно расположен кабинет директора.

С каждым шагом по глушащему звуки ковру я теряю решимость и все больше нервничаю, закусывая до крови нижнюю губу. В итоге я застываю перед бронзовой табличкой с черными буквами, осознав, что ни внушительный опыт ведения переговоров, ни сотни заключенных сделок мне не помогут. Потому что за деревянной преградой сидит мой Сашка, о котором я не забывала ни на день.

Я зажмуриваюсь, с силой вцепившись в металлическую ручку двери, но так и не могу ее опустить. Я считаю до десяти, пытаясь привести в норму сбившееся дыхание, чертыхаюсь и все-таки миную преграду. Приклеившись к месту, я натыкаюсь на широко распахнутые темно-карие глаза мужчины, с которым мы не виделись семь лет.

Сердце взволнованно пропускает удар, ладони потеют, а я впиваюсь в Волкова взглядом, оценивая, изучая, сравнивая. И делаю вывод, что расположившийся за дорогим письменным столом мужчина не сильно изменился за это время: лишь отчетливее стала видна складка посередине лба, когда он хмурится, да черные, будто смоль, волосы средней длины Саша теперь зачесывает немного набок.

– Лиза? – бархатная хрипотца его голоса окутывает привычным теплом, отчего мурашки маршируют строем вдоль позвоночника. Мне остается надеяться, что в простом костюме я не сильно проигрываю разодетым в пух и прах офисным служащим. Демонстрирующим глубокое декольте, чулки с модной полоской посередине и отточенные до идеала навыки хождения на высоченных неудобных каблуках.

– Александр, – я коротко киваю и поспешно оседаю в кресло, старательно скрывая, что ноги слушаются меня плохо, а колени, того и гляди, подогнутся.

– Ты…? – вопрос виснет в воздухе вместе с появлением в кабинете секретарши, чье любопытство взяло-таки верх над инстинктом самосохранения. Слегка нахмурившись, Волков выдает ледяным тоном, от которого скручивает даже мои внутренности: – Ольга, если подобное повторится, заявление об увольнении положишь сразу на стол.

– Но, Александр Владимирович, – судя по неравномерному румянцу, пробившемуся сквозь плотный слой тонального крема, девушка уже успела пожалеть об опрометчивом решении и сосредоточенно давит из себя извинения, которые Волкову что слону дробина.

– Митина, я предупредил, – Сашка резко подбрасывает руку вверх, обрывая тираду провинившейся подчиненной, и отдает распоряжение: – принеси Елизавете Андреевне воду без газа с лимоном.

Глава 3

Лиза

Говорят, что женщины одеваются ради женщин,

что их вдохновляет дух соперничества. Это правда. 

Но если бы на свете больше не осталось мужчин,

они перестали бы одеваться.

(с) Коко Шанель.

– Не забыл? – дверь захлопывается с глухим стуком, ну а я машинально провожу ладонью по волосам, все еще привыкая к новой короткой стрижке.

– Ничего не забыл, Лиза, – медленно говорит Волков, отчего волнение снова жжет огнем грудь.

И я бы скорее предпочла слиться с окружающей обстановкой, чем исполнять роль музейного экспоната, но вряд ли сейчас это представляется возможным. Чужого внимания слишком много, оно забирается в легкие, въедается под кожу и мешает связно думать. Я незаметно сую правую руку в карман и стискиваю шелковую подкладку пиджака, борясь с тяжелым тягучим взглядом ставших медово-карими глаз.

Отчаянно надеясь, что Сашка не заметит охватившей меня дрожи, я выуживаю из сумки договор и проталкиваю его по гладкому дубовому столу. Листы скользят по ровной поверхности аккурат к пальцам замолчавшего мужчины, ну а я судорожно сглатываю в ожидании его подписи. Еще полчаса назад я не отдавала себе отчета, насколько сильно хочу сотрудничать с Волковым, тратить часы на горячие споры и слушать его едкие комментарии и ценные советы.

– Ты не читал проект, да? – Саша пролистывает многочисленные страницы, как будто видит их впервые, а я планомерно поддаюсь панике, боясь услышать равнодушное «не заинтересован». Что вряд ли будет далеко от истины, учитывая, что его фирма достаточно известна в городе и не страдает от недостатка заказов.

– Зачем мне тогда юрист и два зама? – с легкой улыбкой спрашивает Волков, откладывая бумаги в сторону и этим только вскармливая мои растущие сомнения. Помолчав пару минут, он помечает что-то в пухлом планере и вальяжно откидывается на спинку кресла: – ну, рассказывай.

– Не знаю, не была, не привлекалась, – бодро рапортую я, продолжая терзать несчастную подкладку, и делаю вид, что ни капельки не нервничаю от того, что друг детства и моя первая любовь по совместительству впервые за длинных семь лет находится так близко.

– Надолго к нам? – Александр на пару секунд отвлекается на несуществующую царапину на идеальном столе, а потом снова сосредоточивает все внимание на мне, будя сдохших когда-то бабочек, зашедшихся в какой-то истерической пляске внизу живота. – Или исчезнешь через пару недель?

– Может быть, насовсем, – и нет, я вовсе не собираюсь провоцировать собеседника, но кротость характера и молчаливость никогда не относились к числу моих добродетелей. Нередко я страдала от собственного длинного языка, вот и сейчас приходится, заливаясь краской, пояснять: – Москва все же не мой город.

– Занятно. Стоило уезжать, чтобы это понять? – Сашка ухмыляется при виде моей закушенной губы и наполняет стакан водой, недвусмысленно намекая, что за время нашей разлуки Лиза Истомина так и не научилась держать лицо. По крайней мере, не перед ним. – Чем занималась в столице?

– Училась. Работала. Отец помог со стартовым капиталом, так что даже бизнес небольшой наладили, – вот так две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней моего существования в белокаменной умещаются в несколько коротких отрывистых фраз. И отдаленно не намекающих, как сложно мне было там без Волкова и как часто я о нем вспоминала.

И я уже успеваю пожалеть, что не умею проваливаться сквозь пол и что за окном не припаркован ковер-самолет. Потому что воздух в кабинете сгущается и нещадно искрит, а пространство между нами готово вспыхнуть огнем от одного неосторожного слова.

Саша подается вперед, я же наоборот вжимаюсь в кресло, думая, что еще чуть-чуть и из-под моих пальцев послышится треск ткани. Возможно, еще минута, и мы наломаем таких дров, что придется разгребать не один месяц, но за секунду до точки невозврата раздается звонкий стук в дверь, на который мы синхронно оборачиваемся.

В кабинет вихрем врывается эдакая «Мисс совершенство», претендующая то ли на титул «Мисс мира», то ли на звание подружки Волкова, если судить по манере ее поведения. Затянутая в облегающее белое платье блондинка на крейсерской скорости дефилирует мимо меня и, демонстрируя прекрасную осанку и отменную наглость, перегибается через стол, пытаясь искупать Александра в тонне обаяния и неестественной голубизне линз. Платиновый цвет ее волос так же далек от натурального, как, впрочем, и сделанная грудь, и чересчур пухлые губы.

– Здравствуйте, Александр Владимирович, – кокетливо щебечет переборщившая с косметикой жертва инстаграма, а я едва сдерживаю смешок, наблюдая, как морщится Сашка, откатываясь от стола к стене.

– Здравствуй, Анжелика, – Волков кривится как от застарелой зубной боли и, вскинув бровь, интересуется: – ты же не хочешь сказать, что твой рабочий день только что начался?

– Нет, что вы, – юное дарование ослепительно улыбается, обнажая ровные отбеленные зубы, и томно произносит: – я в офисе с самого утра, проголодалась очень. Хотела позвать вас на обед.

И хоть Сашка и не подает никаких признаков симпатии к белокурой нимфе, ревность во мне расцветает буйным цветом. Просыпаются старые собственнические замашки в отношении друга детства, и возможное наличие у него молодой (а яркий макияж Анжелики может обмануть только издалека, потому что вблизи ясно: девушке вряд ли больше двадцати лет) любовницы не радует.

– Мы с Елизаветой Андреевной заняты, – холодно бросает Волков и выразительно на меня зыркает, призывая подтвердить его слова. Подавив вздох облегчения, я согласно киваю и вальяжно закидываю нога на ногу.

– И не скоро освободимся, – я зарабатываю еще пару очков в копилку ненависти к себе, все же не удержавшись и доверительным шепотом посоветовав блондинке: – не ждите нас, голодать вредно. Как, впрочем, и хмуриться. Морщинки преждевременно появятся.

– Все, Лика, иди, – Александр поднимает ладонь в предупреждающем жесте, отрубая возможные споры. Пигалица шумно сопит, кусая пухлые, капризно надутые губы. Ну а я испытываю неприкрытое удовлетворение от того, что Анжелику откровенно выпроваживают: – нам еще договор подписать надо, смету согласовать.

Через пару мгновений о присутствии Лики в кабинете не напоминает больше ничего, кроме тяжелого шлейфа сладких духов, от запаха которых тошнота волной подкатывает к горлу. Я запиваю неприятный аромат, осевший на небе, и укоризненно качаю головой.

– А раньше вкус у тебя был лучше, Александр Владимирович, – показательно загибая пальцы, перечисляю: – Гиалуронка, силикон, каша вместо мозгов… Зачем на должность-то ее взял?

– Типун тебе на язык, – Сашка делает квадратные глаза и, отмахнувшись от меня Сашка, обреченно бормочет: – Губернатор дочурку пристроил на практику. Два дня прошло, а я уже вешаюсь. Не знаю, как целый месяц ее тут терпеть.

– Ничего, привыкнешь, втянешься, а там и до ЗАГСа недалеко, тем более, если высокопоставленное руководство очень попросит.

– А ты что ли ревнуешь, Истомина? – зная меня как облупленную, Волков бьет точно в цель, за версту чувствуя мое предвзятое отношение и хитро так, удовлетворенно ухмыляется.

– Боже упаси, – стараясь звучать как можно более равнодушной, я небрежно поправляю растрепавшуюся челку, да так и замираю с прижатой к виску правой рукой. Потому что тепло в Сашиных глазах сменяется холодной отчужденностью, а бесстрастным голосом и вовсе можно заморозить десяток Антарктид.

– Замужем? – Александр нервно сглатывает и немигающим взглядом сверлит кольцо на моем безымянном пальце, пока я пару минут собираюсь с ответом.

– Помолвлена, – говорю рвано и снова прячу ладонь в карман. Тело лихорадит от озноба, а тонкая полоска металла словно раскалилась и выжигает на коже клеймо.