Внутри ауры

6

С первыми лучами солнца с учащенным сердцебиением я вскочила с кровати и отправилась в психиатрическую лечебницу. Всю дорогу я повторяла про себя молитвы, пока не оказалась перед дежурной медсестрой.

– Молю, впустите меня, – произнесла я вслух то, что крутилось на языке.

Меня пожалели и впустили. Со стороны я выглядела не лучше пациентов. Они улыбались и махали мне рукой. Остальных женщин в палате попросили выйти, так как маме было не положено покидать койку. Её руки и ноги были привязаны к поручням, волосы на голове взъерошены, вокруг рта засохла пена, а глаза утопали в черноте синяков.

– Мамочка…

Я зашла и, наплевав на всю технику безопасности, со слезами бросилась её обнимать. Всё, что я хотела ей сказать, у меня вылетело из головы, да и она меня опередила. Как только признала родные черты лица, она с дрожью в теле приблизилась к моему лицу. Напрягая свои извилины, она заложила в слова всю необходимую информацию.

– Он ушёл… Он… Он покинул корабль… Мы летели долгое время… А потом… Он взял и ушёл…

Я начинала понимать, что она имеет ввиду, но всё равно переспросила. Где-то в подсознании надеясь, что это её болезненный бред.

– Кто ушёл?

Тут она посмотрела мне прямо в глаза. Я увидела в них ясность и отчётливое понимание происходящего.

– Папа.

Мама говорила и одновременно сама погружалась в весь осознаваемый ужас.

– Он с самого начала полёта постоянно любовался космической пустотой… Он улыбался, разглядывая её… Сегодня утром он открыл шлюз нашего корабля и ушёл… Он отправился в открытый космос… Пустота захватила его сознание, и он добровольно ушёл… Он ушёл… Ушёл…

Она начала кричать и вырывать руки. Прибежали санитары, оттолкнули меня в сторону и набросились на маму. Она билась головой и продолжала выкрикивать детали случившейся катастрофы. Мои ноги словно приковали к полу. От меня что-то хотели узнать, но я оставалась невменяемой. В голове был только сдавливающий шум и эхо от маминых выкриков. Папа вышел с их корабля в открытый космос. Я начала повторять эти слова вслед за ней, а потом с ошеломляющим предположением рванула на улицу, вызывая на ходу такси.

– Центральная районная больница! – назвала я пункт назначения и схватилась за голову, стараясь подавить боль.

Перед глазами прокручивалась сцена нервного срыва мамы. Её помешательство во взгляде и ледяной пронзающий ужас в голосе: "человек с мёртвой планеты покинул корабль и вышел в космос". Как только машина подъехала к больнице, я бросилась прямиком к реанимационному отделению.

– Мой папа… Скажите, что с моим отцом… Я немедленно его должна увидеть!

Дверь открыла та самая санитарка, с которой у меня пару дней назад состоялся диалог. Женщина меня сразу узнала, и мрачная тень окутала её лицо. Ей совсем не хотелось стать доносчиком трагического известия.

– Детка, прими мои соболезнования… Но твой папа умер… Скончался сегодня в 7 утра…

– Как? Как это? – я прикусила до крови губу, слезы жгли свежую рану.

– Он… Он находился в тяжёлом состоянии… Но…, – она не знала, как подобрать слова и беспомощно металась из стороны в сторону. – Я пришла на пересменку, когда его уже забирали в морг… Коллега мне сказала… В общем, она сказала, что, когда его обнаружили мёртвым, в его руке находилась кислородная трубка… Он её вырвал… А без искусственного дыхания его организм больше не мог поддерживать жизнедеятельность…Я не знаю, как он это сделал, ведь был очень слаб… Но… Это правда…

– Он вышел…Он вышел в открытый космос…

Я повторяла и раскачивалась взад-вперед, прислонившись к стене. Я щипала и царапала себе руку, но внутреннюю боль никак не получалось унять.

– С тобой ведь пришёл кто-нибудь? – коснулась испуганная женщина моего плеча. – Давай пройдёшь к нам в сестринскую… Тебе надо успокоиться…

Я молча отстранилась от неё, а затем убежала. Ничего не замечая из-за пелены на глазах, моё тело врезалось в прохожих. Не знаю, как в тот момент я добралась до квартиры. Обессиленный мозг перестал воспринимать все происходящее вокруг и выкидывал из памяти какие-то моменты. Я ворвалась в комнату родителей, нашла папины обезболивающие препараты и принялась их глотать одно за другим. Сознание я потеряла до того, как успела подобраться к смертельной дозе. Пробыла в отключке неизвестное количество времени. Ничего не снилось. Ничего не ощущалось. Я теряла свой мир, а вместе с ним и чувства. Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Я открыла глаза. Вся комната ходила ходуном. Несколько раз я попыталась встать на ноги, но постоянно валилась плашмя на пол. Наконец, требовательность незваных гостей меня немного отрезвила, и я шаткой походкой добрела до дверного глазка. За дверью стояло трое взрослых людей, которых я не знала. По их надменным строгим физиономиям не трудно было догадаться, что это те самые представители органов опеки. В моей голове мгновенно промелькнул план действий, который я без раздумий решила реализовать.

Не подавая никаких сигналов, оделась и направилась на кухню. Там открыла окно и выглянула в проём. Панельная поверхность жилого дома лежала передо мной как на ладони. Окно на лестничный проход располагалось рядом и было как всегда открыто. Я не чувствовала ничего, особенно страха. Меня так всё достало, что разбиться в лепёшку казалось совершенно неплохим вариантом. Но судьба мне не позволила убиться, как и несколькими часами ранее. Двумя широкими шагами у меня получилось преодолеть по бетонному выступу нужное расстояние и спустить ноги вниз. Я оказалась на оконном карнизе лестничной клетки. Я через открытое окно тихо забралась внутрь, и убедившись, что ничего не подозревающие люди до сих пор стучатся в дверь, побежала вниз по этажам к выходу. На улице было прохладно, поэтому я решила переждать в соседнем подъезде. Притаившись в углу лестничного пролёта, я уселась прямо на пол и уткнулась в стену. В голове не прояснялось. Определение ситуации мог дать мне лишь один человек, но его не стало. Боль прошла. Лёгкая туманность переходила в слабую эйфорию. Мне казалось, что, когда наступит завтра, всё закончится. Я вернусь домой, а там здоровые мама и папа будут ждать меня как раньше с улыбкой и неимоверным счастьем. Я вставила наушники и нашла в телефоне Crystal Castles. Сладкие мечты окутывали мне сознание под их треки. Я не хотела и не могла возвращаться в реальность. Так и уснула среди судеб и чувств панельных временных людей, которых так любил рисовать мой папа.

7

Я пробудилась от озноба. Холодный бетон казался одной температуры с телом. Оторвавшись от стены, я поднялась на ноги и постепенно начала осознавать происходящее. Мне некуда было деваться и, накинув капюшон, я отправилась в психиатрическую лечебницу. Медсестры меня узнали и не стали препятствовать нашей встрече с мамой. Когда я вошла в палату, я увидела, что её возбуждённые порывы прекратились и тело приняло совершенно неестественную позу. Руки и ноги зафиксировались в кривом изгибе, а голова соединилась с правой ключицей. Глаза оставались открытыми, а губы шевелились. Я осторожно обошла койку и, опустившись на колени, прислонилась ухом к её рту.

– Я слышу его… Слышу… Его голос… Космос говорит его голосом… Он стал галактическим пространством… Повсюду его голос… Я смотрю в иллюминатор… Я наблюдаю, не отрываясь, как и он… Он рядом… Он говорит со мной… Говорит…

Мне было очень жаль её. Жаль её любовь. Я перестала даже ощущать собственную обиду. Она казалась мелочью в сравнении с маминой утратой. Я посмотрела на единственного родного человека, оставшегося в этом мире. Она улыбалась. Улыбалась точно так же, как улыбался папа. Я поняла, что она его всё равно не бросит. Погладив её по кудрявым волосам и поцеловав на прощание так, как она меня целовала перед сном, я рассказала ей сказку.

– Два человека покинули мёртвую планету. Они летели в Аркадию, страну вечного счастья. Страну зелёных лесов и тёплых океанов. Они долго-долго летели и никак не могли добраться до желанного места. Один человек, глядя в пустоту, понял истину и однажды решился проверить, так ли всё просто в человеческой жизни. Он вышел в открытый космос и оказался в Аркадии. Он не умер и не исчез, а слился со вселенной и бесконечным счастьем воедино. Он очень любил второго человека и не смог бы прожить без него даже в Аркадии, поэтому он позвал его к себе. Так два человека, пролетевшие сквозь всю галактику наконец-то добрались до страны вечного счастья, ведь в один момент стали абсолютно ничем и одновременно всем.

Мама продолжала улыбаться, и я улыбнулась тоже. Иногда жизнь и смерть теряют свою значимость и ценным становится другое. Я поняла, что мне пора идти и не стала мешать маминому полёту. В тот момент я хотела отпустить человека для его же блага. И он ушёл.

Я всю ночь бесцельно и бездумно бродила по улице, мне позвонили ближе к утру из лечебницы и сообщили, что у моей мамы случился приступ острого нарушения мозгового кровообращения. После этого час она пробыла в коме, а затем скончалась. Я ничего не сказала и просто обронила мобильник на землю. Моя голова откинулась назад. Вдруг ни с того ни сего повеяло морским ароматом. Я ощутила свежий поток воздуха, прошедший по телу, и услышала крики чаек. Перед глазами возникло незнакомое побережье. Синий океан, белый песок, скалистые обрывы, омываемые волнами. Но пейзаж отступал на второй план перед массивными сгущающимися тучами, которые по меньшей мере предвещали бурю. Позади горный массив, покрытый зелёными лесными лужайками и вдалеке над обрывом мост, соединяющий хребты. Ветер усиливался, ударяя морскими брызгами по лицу. Я слышала голос. Я не знаю, кому он принадлежал, но я почему-то очень рада была его слышать. Я почувствовала прилив счастья. Но через мгновение прекрасные образы рассеялись и перед глазами я увидела чёрную пропасть. Мне не за что было ухватиться, и вот я уже падаю в неё с громким испуганным криком. Дальше мое сознание провалилось в небытие. Вокруг ничего не существовало. Я падала и падала, понимая, что холодной и пустой бездне нет ни конца, ни края.

Когда я очнулась, то уже находилась в той же психиатрической лечебнице, где совсем недавно навещала свою маму. Через некоторое время врач стационара мне дал понять, что у меня впервые случился эпилептический припадок. Так я стала такой.

Глава 3. Как я стал таким

1

Я смотрю на сцену в оцепенении. Свет софитов и минорная инструментальная часть хватают публику за гормоны. Её штырит от самого сокровенного и важного в голове. Мне лишь приходит осознание. Осознание того, что я уже два года живу в страхе. Ожидание ужаса меня преследует повсюду. Стоит потерять контроль над подавлением навязчивой мысли и всё. Я чувствую страх. Я боюсь наступления ночи, а это значит, что я боюсь всего. Ведь страх – это такая штука, которой достаточно одного триггера, чтобы распространиться на всё твоё бытие. Я начинаю бояться всего.

Время бежит и, как оказывается, я два года официально являюсь шестнадцатилетним параноиком. Я бурчу про себя неизвестные молитвы и обращаюсь к незнакомым мне богам, хотя понимаю, что исход зависит от случая. Но я продолжаю мысленно надеяться, что сегодняшний день не будет похож на вчерашний, а ночь пройдёт спокойно. В дневные часы я стараюсь отвлечься. Иногда это срабатывает, иногда – чёрта с два. Меня всегда преследует чувство страха: стоит потерять бдительность, и я оказываюсь в заложниках. Но сейчас я в Москве. На дешёвом фестивале малоизвестных панк-групп. Дзену в очередной раз удалось вытащить нас на подобное мракобесие. Он такое любит: здесь можно снять малолетних дурочек, предварительно заговорив с ними о Лил Пипе. Мне плевать на что отвлекаться, лишь бы забыться на немного.

Я сжал со всей силой кулаки и вдохнул пыльный воздух концертного зала. Парочки поблизости уже нашли друг друга и сосутся вовсю, слизывая из-под носа чёрную смесь пота и пыли. Чуют в чужих ноздрях меф и не могут удержаться. Я не должен думать ни о чем плохом раньше времени. Слишком мы далеко от проклятого дома и впереди ещё целый вечер. Поэтому пошло оно всё.

Патлатый худощавый ноунейм со сцены издаёт тошнотворный визг в микрофон. Это предзнаменование припева. В сопровождении гитар приступает к разогреву толпы. Круг фанатов смыкается. Я разбегаюсь и в центре подпрыгиваю вверх. В тот же момент я чувствую, как со всех сторон толпа сплющивает моё тело прямо в воздухе. Чужим локтем мне прилетает по почкам и мочевому пузырю, изможденному выпитым пивом. Я подумал, как эффектно было бы обоссать всем их грязные ирокезы и крашенные патлы. Так легко можно стать звездой всего фестиваля. Ведь здесь особо не важно, что ты исполняешь в музыкальном плане, все смотрят на твоё безобразное поведение и как далеко ты можешь выйти за рамки.

Но я здесь не за этим. Мне нужно было получить локтями по почкам. Слэм сливается в однородную массу людей. Свободное пространство абсолютно отсутствует. Парни трутся друг от друга, вдыхают чужой подростковый пот и пытаются что-то подпевать про боль и алкоголь. Я до сих пор вишу в воздухе. Нога полностью онемела под оказываемым давлением. Чужие тела, подобно живой кильке в банке, перемешиваются в собственном соку с открытыми ртами.

Наконец солист заткнулся, и группа перешла на музыкальный проигрыш. Толпа разбежалась, и я ощутил пол под ногами. Мышцы нижних конечностей словно парализовало. Я выполз за пределы круга.

– Кажись, это был пик популярности великого виртуоза, Кирилла Белова! – толкнули меня сзади в плечо.

Я обернулся и увидел Фуджика. Он – мой кореш с детства. Его вьетнамские глаза стали совсем неразличимыми в слабом освещении.

– Ты че, это всё видел и не помог, говнюк?! – наехал я на него.

– Я сам чувствовал себя китом, на котором расположились слоны.

– Килькой, – убедил я его.

Фуджик обернулся и продемонстрировал футболку со спины, на которой видны были отчетливые следы разной обуви.

– Ты теперь ковриком можешь подрабатывать! – подскочил к нам ниоткуда Дзен. – По старой дружбе полежишь у моей хаты под дверями в качестве половика?

– Маму свою попроси.

– Да она тебя отделает, как боженька букашку.

– И это плохо. Если бы она меньше била детей по голове, то ты бы не вырос таким придурком.

Дзен переваривал длинное предложение с глупым лицом, а затем отмахнулся.

– Я передумал, нам не нужен коврик китайского производства! – ему в принципе не обязательна поддержка вокруг, чтобы заржать над своей шуткой громким гортанным смехом.

Дзен знал своё дело, ведь маленькие целочки с синими и зелёными волосами в миг обращали внимание на его нарциссическое позерство. Павлин сразу расправлял перья.

– Я бы на месте бас-гитариста не пил это пиво, оно похоже на мою мочу, – снова несдержанный ржач.

Больше неформального движа, Дзен мог любить только себя. Девочки засмеялись, наблюдая за триумфом кудрявого незнакомца, и начали перешептываться. Парень быстро смекнул в чем дело и направился на охоту.

– А где Цыган? – спрашиваю я.

– Я его уже полчаса не видел, – заявил Фуджик. – Он вроде как за спрятанной алкашкой пошел на улицу.

– А где мы её спрятали?

– Под тачкой какой-то.

– Думаю Цыган справился на отлично и теперь нам его нужно искать там же, где была водка.

– Ха, возможно.

Группа прощается со зрителями. Всем на неё насрать, но всё-таки многие утруждаются проводить вечно молодых неудачников аплодисментами. Их сменяют пацаны постарше. В их глазах читаются осознание собственной инфантильной никчемности, неотвратимость больного будущего и цинизм к глупым копирующим единомышленникам.

– Вместо приветствия, – надменно обращается лидер группы, – просто кричите «нахуй»! Поехали! Нахуй! Нахуй! Нахуй!

– Нахуй! Нахуй! Нахуй! – с удовольствием подхватил народ провокационные выкрики.

– В жопу всё, что навязывает общество! В жопу все правила и морали! Лучше сдохнуть молодым, чем гнить долгие годы!

Паренёк выдавал лозунг за лозунгом и несомненно находил поддержку в обезумевших неформалах. Фрики были готовы на всё ради протеста и эйфории.

– Я вижу перед собой слишком много энергии! Кажется, пора вам ребятки немного друг другу надавать по ебальничкам! Я считаю, что слэм – для девочек! Вы так не думаете? Устроим мош-пит!!!

Я большинство слов пропускаю мимо ушей. Каждый гиг сопровождается примерно одними и теми же фразами. Но упоминание мош-пита меня оживило. Ненасытный огонь вспыхнул во мне. В мире существует не так много способов заглушить свои внутренние переживания. Физическая боль помогает лучше всего. Я кровожадными глазами посмотрел на Фуджика. Тот был всегда спокойным, но очень легко склоняемым к совместным дружеским подвигам.

– Иди нахрен! Вот просто иди и всё! – начал причитать преданный друг. – Если меня там вырубят, то тебе придётся мою тушу волочить до самого дома!

– Хоть до самого Вьетнама! – потер я с усмешкой ладони.

Заиграло вступление, предвещающее тяжёлые басы, которые должны были воссоединить детские мордашки и вонючую обувь. Фуджик тяжело дышал и качающимися движениями собирался с силами.

– И бате моему ты завтра будешь помогать с обувью на рынке! – не унимался он.

– Договорились, братан!

Какие-то выскочки метались по центру, якобы выстраивая боевые ряды. Они махали ногами, топча пол, и явно перебрали с «дорогами». Меня хотел отодвинуть назад один из таких, но вместо этого получился приличный толчок. Я собрал волосы и не спускал глаз с зазнавшегося голого по пояс паренька. Страха и тревоги не было уже продолжительное время. Их вытеснили возбуждение и ярость, проявляющие себя приятным зудом в ногах и руках.

Наконец, под шум гитар и барабанов смельчаки бросились в круг, размахивая ногами. У всех получалось по-разному. Крупного телосложения парни били неловко, но больно. Подобные мне наносили более ловкие и чёткие удары. Жалость к толпе сковывала только первые секунды. Когда же прилетало по роже, гуманизм исчезал. Я попал в бедро выбранной жертве. Тот не удержал равновесие и свалился на пол. Я занял экстремальную позицию в центре, но через мгновение уже обнаружил себя в стороне на полу. Боли не чувствовал, мой азарт лишь больше раззадорился. Я уловил испуганный взгляд Фуджика. Он пытался держаться в стороне, но его настиг какой-то убойный здоровяк, который с закрытыми глазами и звериным воем размахивал мясистыми конечностями, вращаясь вокруг своей оси. Я понял, кто был инициатором и моего падения.

Музыка сменила тональность. Нам помогли встать подобревшие уцелевшие фрики. Парни забегали по кругу, радостно выплясывая под вопли накачанной наркотой рок-звезды. Каждый себе выбрал жертву, которой в тайне собирался отомстить. Дзен появился в поле зрения. После флирта с девчонками, этот блаженный чудик любил весь мир. Мощные басы предвещали очередное столкновение. Здоровяку было плевать на правила и ожидание, он чувствовал физическое превосходство и бесцеремонно пихал рядом стоящих доходяг.

– Если что, пусть Дзен нас двоих домой тащит! – крикнул я на ухо Фуджику.

Он посмеялся, не подозревая, что я замышляю. Прозвучал припев, и я с плотного толчка двумя ногами влетел в тело здоровяка. Нас отнесло друг от друга метра на два. Я не успел встать, как на меня накинулись уже с кулаками его дружки. Пьяные удары сосредотачивались на черепе. Все негативные мысли выжигались адреналином. Я не прикрывался руками, душа ликовала. Меня начали оттаскивать парни. Раздавались стоны и плач под музыкальный аккомпанемент.

– У него сломаны рёбра! Скорее вызовите скорую!

– Пора сваливать! – сообразил первым Фуджик.

Прихватив растерявшегося Дзена, мы бросились незаметно к выходу, пока не начались разборки. Очереди в гардеробе не было, и нам быстро удалось взять верхнюю одежду и смыться.

– Чувак, ты ему рёбра сломал? – Фуджик вылупил глаза, и они стали походить на глаза европеоида.

– Ну, я треск слышал, – уверил я его, доставая из пачки зубами сигарету.

– Почему вместо того, чтобы кувыркаться с тёлками, вы всегда выбираете потных мужиков?! – недоумевал возмущённым голосом Дзен.

– Потому что девочки не заслужили такую травму как ты на всю жизнь, Дзен! – бросил ему Фуджик.

– А мне кажется, всё потому, что вы педики! Но я вас всё равно люблю! – снова протяжный ржач.

Погони за нами не наблюдалось. Охрана в скуке топтала асфальт, ожидая хоть какого-нибудь мордобоя. Но мы их тогда обломали, покинув концертный зал раньше всех как ни в чем не бывало.

– Где, черт побери, этот Цыган?

Мы начали искать недостающий элемент компании. Но не стоило и прилагать особых усилий – паренек с конским хвостом на голове сидел на бордюре. Он безмятежно курил сигарету и любовался вечерним столичным пейзажем.

– Кто бы сомневался, что этот нежный романтик свою сладкую жопу просиживает! – бросил Дзен и направился к нему строгим маршем.

Мы последовали за ним. Фуджик исподлобья оценил нанесённый мне урон. Но я сам понимал, что смертельных травм нет, голова лишь немного гудела – после концерта это довольно частое явление.

– И куда ты пропал, чудик?

Цыган был самый странный из парней, которых я знал. Он всегда был себе на уме, особо ни с кем не разговаривал. Потому о нём никто ничего не знал, кроме того, что он любил музыку. Тип создавал ощущение, что на него можно положиться и ни разу не дал повод усомниться в себе.

– Меня охрана не пустила во второй раз, – совершенно спокойным голосом без капли обиды заявил Цыган.

– А зачем вообще ушёл?

– Нам бухло притащить, – снова абсолютная непоколебимость эмоций.

– И че ты это всё время делал? – Дзен же являлся крайней эмоциональной противоположностью, поэтому на фоне Цыгана всегда смотрелся забавно.

– Да ничего. Вас ждал. Залипал на здания.

– А это откуда? – увидел я за спиной товарища незнакомую гитару.

– Это я у одного панка обменял на бутылку водки.

Мы все хором заржали от души. Никто не был удивлён суперспособности Цыгана вытворять всякий абсурд.

– Так, – оборвал свой демонстративный смех Дзен, – это что, получается, мы без водки остались?

– Нет. Я же панку всучил чужую бутылку. Там под той тачкой уже целый склад организовали.

Мы засмеялись пуще прежнего. Цыган же сохранял свой естественный отрешенный вид. Сколько не пыталось людей вывести на эмоции этого человека, ни у кого так и не получилось.

Мы собрались в обратный путь. Глуша из горла водку и закуривая одну за другой сигареты, парни обсуждали события насыщенного вечера. Конечно, не обошли стороной и мою выходку. Я не реагировал на провокации и колкости, потому что испытывал к этому инциденту безразличие. Мне необходимо было насилие, и я даже этого не скрывал.

В метро никого практически не было, кроме мигрантов, возвращающихся с работы. Цыгану пришлось начать бренчать на гитаре, чтобы отвлечь Дзена от шуток. Нарцисс обладал неплохим голосом, поэтому не мог упустить момента похвастаться талантом.

– Снова забыл прищепку с яичек снять, – прокомментировал его пение Фуджик.

– Да пошёл ты!

– Не прикидывайся певцом, у меня унитаз мелодичнее сливается.

– А ты… Ты… Ты вьетнамцем не прикидывайся! Таджик!

Мы перелезли через забор и оказались на платформе легендарной станции Петровско-Разумовская. Все приключения начинались с неё и заканчивались под мостом возле местного вокзала. Электричка подъехала, мы зашли в последний вагон. Контролёры обычно ночные рейсы оставляли в покое.

– Идите, я вас догоню, – кинул я пацанам и остался в тамбуре докурить сигарету.

Дзен с Цыганом, не оборачиваясь, пошли занять места. Фуджик задержался и остался со мной. Мы подружились ещё в самом раннем детстве, когда вместе пинали футбольный мяч во дворе. Поэтому он чётко определял, когда у меня в жизни происходит переполох. Я уставился на мелькающие огни за стеклом. Фуджику не нужно было видеть лица, чтобы просканировать моё нутро.

– Что случилось?

– Ничё.

Он выдержал паузу.

– Батя?

Мне и не требовалось отвечать, чтобы он всё сразу понял.

– Сколько уже бухает?

Я сплюнул, выдохнул дым и, нервно раскачиваясь, выдавил:

– Я не помню, чтобы он прерывался.

Товарищ глубже затянулся сигаретой и опустил глаза. Вся подноготная моей неблагополучной семьи ему была хорошо известна. Именно он приходил на выручку, когда в доме был невыносимый погром, позволял у него переночевать мне и моему младшему брату. Его то семейка была до невозможности тихая: отец с матерью пашут с утра до вечера на рынке, и у них нет сил на какие-то разборки.

– Можешь у меня остаться. В приставку зарубимся.

Я не ожидал ничего другого, поэтому нашёл в себе силы на улыбку.

– Я бы просто хлестал водку и шлялся с вами всю ночь.

Фуджик улыбнулся в ответ и решил меня больше не доставать, понимая, что мне мало что может помочь. Мы направились к друзьям. Дзен что-то интенсивно затирал всегда готовому выслушать Цыгану.

– Че ты докопался до человека? С тобой никто не хочет общаться!

– Да отвали, якут! – отмахнулся тот от Фуджика и продолжил своё повествование, – У того парня-инвалида реально такая же фамилия! Прикинь!

– Вы о чем? – вклинился я в их диалог. Точнее сказать, монолог.

– Да тут до меня на днях слухи дошли от одного чувака из интерната про семейство Пятки…

– Снова ты со своим Пяткой! – взвыл Фуджик. – Когда вы уже с ним в задницы потрахаетесь и успокоитесь?!

– Он бы тебя за такие слова сам трахнул! – с серьёзным видом мстителя заявил Дзен.

Пятка обладал авторитетом, который перешёл ему по наследству от отсидевшего не раз на зоне отца. Слава парня была сомнительной. Кроме совращения малолетних, грабежа и нанесения тяжких телесных ему нечем было больше гордиться. Дзен же нашёл в нём бесстрашного кумира и постоянно бегал за ним, как собачонка.

– Так что за слухи? – решил вернуть я Дзена на позитивный лад.

– Короче, – он легко повёлся, – в Твери по соседству с интернатом есть дом инвалидов. Там с годовалого возраста прозябает мальчишка, которому сейчас уже 25 лет. У него с рождения выставлен диагноз дистрофии двигательного аппарата. Суть в том, что он ходить не может, расти не может, а размышляет, как нормальный человек. Ему 25, а выглядит он как недоношенный пятилетний ребёнок. Фамилия его Пятаев.

– Мало ли однофамильцев, – отхлебнул я из горла водку и поморщился.

– Так слушай. Тот пацан, ну из интерната, рассказал следующее. У него опекуны проживают на одном этаже с семьёй Пятаевых. Он мамке задал вопрос о нелепом совпадении, а она схватилась за голову и начала подсчитывать года. С её слов: Пятаева была беременна первенцем, но потом куда-то пропала на долгий срок, а когда вернулась, убедила всех, что произошёл выкидыш. Ребёнка никто не видел, но по числам как раз всё сходится с тем инвалидом. Он всю жизнь провёл в койке, здраво осознавая, что родителям стал не нужен. А мамаше хоть бы что. Это уже потом она ещё родила тройню. Все вроде нормальные, здоровые…

– Кроме Пятки, – подытожил Фуджик.

– Он самый толковый в понимании жизни, чел, – на этот раз спокойно заявил Дзен. – Оспаривать глупо.

Я уставился в соседнее окно. На душе было паршиво. Семейные драмы задевали за живое, потому что имели и со мной непосредственную связь. Водка не помогала.

– Погнали раскуримся, – предложил я, вспомнив, что у Дзена имеется заначка чугара.

– Вот именно, а то уже надоело слушать сплетни.

– Это чистая правда, чувак! Я гнать бы не стал!

– Да ты ещё тот балабол!

Без каких-либо лишних рассуждений мы всей компанией двинулись в тамбур. Осмотрев горизонт, Дзен достал бутылку и «камень». Дым казался мягким, но уже в первые секунды, я понял, что перебрал. Меня развезло, и я начал ржать над Фуджиком, потому что из-за улыбки и курева его глаза совсем пропали. В ответ пухлая вьетнамская физиономия смеялась над моим неадекватным поведением, тем самым создавая порочный круг. Все ржали, как умалишённые, и никто не мог ни найти причину смеху, ни остановиться. Лишь Цыган оставался с непробиваемым каменным лицом, что ещё больше доводило остальных до истерики.

Пока мы с Фуджиком держались от боли за животы и только успевали вытирать от смеха слезы, Дзен начал бегать взад-вперёд по вагону. Кудрявый псих то забирался на полки для багажа, то скакал по посадочным местам, изображая дикую обезьяну. Мы наблюдали теперь за его спектаклем и не могли угомониться.

– Пацаны, зацените! – на пике своего шоу он заигрался, спустил штаны и сел на корточки.

Прямо в середине вагона на пол выпала куча говна. Дзен ржал с покрасневшим от напряжения лицом. Мы сморщились и заорали на него от мерзости. Творческой натуре великого актёра было плевать, он продолжал гадить и смеяться. В конце своего перфоманса он напялил обратно штаны и кинулся к нам. Мы от него заперлись в тамбуре и заблокировали дверь.

– Пацаны откройте!

– Нет, ты засранец!

– Пацаны, умоляю! Пожалуйста!

– У тебя жопа в говне!

– Мне страшно, парни! Парни! Там кто-то идёт!

Тут мы поняли, что Дзен словил паранойю. Мы отошли от двери. Он в слезах забежал к нам в вагон и в панике начал на нас орать.

– Меня могли убить! Вы что! За мной шли! Чуть не зарезали! Вон там! Там!

– Там только твоё говно, успокойся.

Нас, наконец, стало отпускать. Мы тяжело выдохнули и стали переводить дыхание в размеренный темп. Дзен некоторое время подозрительно присматривался к соседнему вагону, а потом заржал.

– Действительно, говно!

Затем этот ненормальный бросился к кнопке для связи с машинистом. Никто не успел его перехватить.

– Ковальски, приём! Обнаружено дерьмо! Обнаружено дерьмо! В последнем вагоне незаконно проезжает на полу кучка дерьма! Повторяю! Оно непредсказуемо и опасно…

Мы с Фуджиком оттащили клоуна от кнопки, но было уже поздно. Через минуту раздался в микрофон утомлённый приказ:

– Охране поезда немедленно пройти в последний хвостовой вагон!

– Что ты наделал?! – Фуджик ударил себя по лбу.

– Поднасрал, – честно ответил Дзен.

Мне почему-то это показалось невыносимо забавным. За нами шла охрана, и несмотря на то, что электричка уже подъезжала к родному Клину, мы бы не успели выйти на нужной станции. Пути назад не было, мы оказались в западне, а накуренными попасть в участок – была не лучшая развязка истории.

– Пора на выход, – с той же гармонией в голосе заявил Цыган и дёрнул рычаг стоп-крана.

Поезд резко затормозил, чуть не повалив нас на пол. Мы скорее бросились к выходу и общими силами разжали двери. Всё ещё на драйве мы спрыгнули на железнодорожные пути. Твёрдые камни впились нам в подошву. Вокруг стояла лесная тьма, в которой мы поспешили скрыться, пока нас не настигла расплата за наши деяния.

– И где мы, твою мать? – с недовольством взвыл Дзен, будто не он был причиной наших бед.

– В Стреглово, – бросил Фуджик, – срежем путь по мосту.

Раздался шум отправления электрички. Преследовать нас никто не стал. Всё это было, конечно, весело, но постепенно ко мне начало приходить осознание наступления ночи. День закончился, и встреча с домом была неизбежна. Ночная тьма лишь добавляла ощущения угнетения. Ветер игрался с сухой травой и отдавал ароматом талой воды. Я замыкал цепочку нашей компании, уже немного приунывшей. Смотрел на звезды и повторял про себя молитвы, заложником которых я был уже около двух лет.