– Внимай же лисьей мудрости, о герой! – важно взмахнула она ладонью, готовясь к сказу. – Жердяй, которого вы порешили, это проклятый дух, бывший когда-то человеком. По видимости, кроме основного, на нём, в угоду чьим-то проказам, лежало еще одно проклятье, которое, после вашего героического нападения, вовсе не развеялось, а перешло к тебе. И можешь не выкручивать себе руки, ибо икотку тебе всё равно не почесать.

– Что еще за икотка?

– Уже сказала. Мелкое проклятье, что лежало на жердяе. Неизвестно, получил ли он его еще при человеческой жизни или в своем искаженном обличии, но кому-то он неслабо насолил. Создать икотку да изловчиться, чтобы тот попал внутрь живого существа, не так-то просто.

– Почему из всех, кто дрался с жердяем, перешло ко мне?

– Обычно икотка незаметно попадает в человека через рот или глаза. Может, ты прикоснулся к жердяю в момент смерти? Или взял что-то с его тела?

Рэй ругнулся. Сам черт его дернул забрать не только белый платочек, повязанный вокруг пальца, но и горсть праха, которым тот рассыпался. И как раз в тот момент какая-то соринка залетела ему в глаз.

– Ясно. Ну, проклятье совершенно не угрожает жизни. Хотя получить такое – та еще неприятность. Ведь что может быть хуже, чем невозможность почесать, где чешется? – упивалась она своей властью, правда?

– Сольвейг!

– Ах, мой несчастный герой. Ладно, сегодня дух северных степей благоволит тебе. Чтобы извести икотку, потребуется серный камень. М-м, дай подумать, – неспешно рассуждала она, приложив пальчик к губам и растягивая время. – Ну… есть вероятность найти такой в теле богинки. Вижу, стрелы и меч при тебе. Прогуляемся?

– У меня работа у Левши. А вечером тренировка с Настей.

– Ха, тогда ступай! Да просто постарайся не думать, как сильно чешется эта малюю-ю-сенькая точечка. Такому герою, как ты, это пара пустяков.

– Коза, – буркнул он под нос.

***

И герой вместе с подругой отправился сквозь поле ячменя, по которому от края и до края вздымались светло-зеленые волны в этот ветреный и солнечный день. Он привычно шагал рядом, оглядывая просторы, когда вдруг подумал: как давно стало для него нормой вот так доверчиво следовать за этим существом миловидной внешности и невыносимым темпераментом?

Он попросил рассказать, что такое эти «бо́гинки».

– Боги́нки! – обернулась она. – Это старое слово. Как и прибожки, никакого отношения к богам сии существа не имеют. Опасные создания непростой природы. По поверьям богинкой может стать девушка, навредившая своему или чужому плоду. То есть прервавшая беременность с помощью ведовских приемов, убившая новорожденное дитя или наложившая руки на себя, будучи беременной или кормящей. Говорят, если молодую девушку, а в особенности беременную, в лесу или даже у деревенской околицы поймают богинки – тоже не отпустят. Сорок дней будут над ней измываться: выкручивать руки, сдавливать груди, топить в водоеме, возле которого живут, а потом и вовсе утащат под воду. И выберется она из воды таким же чудовищем, как и ее новые сестры.

– И ты хочешь, чтобы я нашел в лесной глуши этих чудищ и убил?

– Серный камень от икотки нужен тебе, а не мне. Можем и вернуться, – безразлично ответила лисица. – Но я уже хорошо осмотрелась в этих лесах и приметила пруд, возле которого можно их встретить. Считай, сделала половину работы.

– Ага, делов-то осталось, – вздохнул Рэй, вспоминая, что Ярослав давеча произнес ровно те же слова, после чего едва не испустил дух под ногой жердяя. Да Сольвейг еще и указывала на богинок во множественном числе.

Рэй провел пальцами по поясу, за которым находились лишь три стрелы с боевыми наконечниками.

– Значит, думаешь, я справлюсь?

– Нет, – без капли беспокойства ответила Сольвейг. – Но покуда пара богинок окажется тебе не по силам, можно и не мечтать о поисках вещей Великих Героев. Возьмешься за более мирное ремесло.

– Я обещал тебе. Мы найдем нужную вещь героев.

Сольвейг вдруг остановилась, вдохнула глубоко и произнесла перед собой бесстрастно:

– Но ведь даже если не выполнишь сказанное, ничего не будет. Обещаю, река, пред которой ты поклялся, не явится тебя утопить, как и камыш не станет шелестеть под окнами, напоминая о данном слове. И даже я, – она обернулась, поглядев холодно, – не стану лишний раз докучать своим присутствием.

«Опять этот взгляд, – подумал Рэй. – Отчего же он так наполнен тоской?»

– Скажи, а тебе… одиноко?

Она не двигалась с места, всматриваясь в зеленую ниву.

– Не мели чепухи. Я преотлично чувствую себя в лесу, и чувствовала б еще лучше, кабы не твое неизменное соседство.

– Сольвейг! – ободряюще позвал Рэй. – Ты не одна. Я тебя не оставлю.

– И опять это звучит как угроза! – усмехнулась она, продолжив путь.

– Можешь ты хоть ненадолго оставить колкости? Правда хочешь, чтобы я в конюхи подался? Настя вот не желает быть героем, – сообщил Рэй, огибая высокий муравейник, грудящийся у кромки соснового леса. – Ты находишь это правильным?

– Сероглазка? Чего ж так? Мне показалось, она посильнее вас с Ярославом будет.

– Уверен, что так и есть. Однако она мечтает лишь о спокойной жизни. О том, чтобы перестать быть героем и осесть в тихом, безопасном месте на долгую жизнь.

– Вот только ей этого не видать! – заявила вдруг лиса. – Девчонка горазда сколь угодно себя обманывать, но геройскую сущность ей не отринуть.

– Тебе-то, лисице, откуда знать, о чём она думает?

Кроны высоких сосен шелестели прохладным ветерком, пропуская в эту часть леса легкий солнечный свет, давая отличную видимость.

– Мне? Ниоткуда. Но, поверь, ни один герой, коих я знала, не умер от старости. Знаешь, что, едва пробьется заря, она занимается с мечом? Да так усердно, что княжеские витязи б позавидовали. Пошто ж ей эти навыки в мирной жизни, к которой она стремится? – с сомнением спросила Сольвейг. – Ну и? Нравится тебе?

– Настя сильная и отважная. Но не то, чтобы я думал о ней в таком смысле.

Сольвейг остановилась, обернув ледяной взгляд:

– Я про тренировки спрашивала.

***

Пара пересекла короткий сосновый бор и забрела в плотную часть смешанного леса. Сольвейг потребовала тишины. Ее босые ноги ступали по лесному ковру совершенно беззвучно, в отличие от лаптей Рэя.

Весь путь их сопровождали зяблик, кукушка, соловей и вьюрок, однако спустя час птичьи голоса стали особенно живыми: все возможные ритмы и распевы звучали вокруг. И вскоре послышался ручей.

Сольвейг прижала палец к губам. Двое пробрались сквозь плотные кустарники. Когда журчание стало ближе, в прогалине меж ветвей открылась зеленоватая поверхность поросшего тиной пруда. Лучник присел на колено, однако Сольвейг сразу притянула его почти вплотную к себе, мотнув головой вперед. Раскидистые ивы с одной стороны и густая лещина с другой обступали пруд, превращая его в природную чашу.

Герой присмотрелся, и глаза его распахнулась от удивления. На мшистом валуне, что бочком касался воды, сидела совсем юная девушка, годков семнадцати. Она нежилась под тонкими лучами солнца, что проникали в лощину сквозь плотную листву. Вытянув ножки поверх камня и откинувшись назад, она открыла солнцу аккуратную грудь. В ту же секунду рядом с ней очутилась еще одна, очень похожая. И обе были на загляденье хороши: прямые, длинные волосы цвета теплой древесины спадали по плечам, лишь местами скрывая их обнаженные белые тела. Птицы тут щебетали особенно громко и густо; ярко-желтая иволга прохлопала крыльями и присела на плечо одной из девушек.

– Это же люди, – шикнул Рэй.

Одними губами лисица приказала:

– Смотри.

Вторая девушка возвела руки к кронам деревьев, потянувшись сладко и изящно – будто цапля расправила крылья. Вид безупречных тел услаждал взгляд. Девушки не разговаривали, а просто проводили время подле пруда, никуда не спеша.

– Смотри позади образа, – не вполне понятно сказала Сольвейг.

Красавица, что сидела на камне, взяла гребень и принялась неторопливо расчесывать сверкающие локоны. Она откинула другую прядь в сторону, вновь открыв молодую, приподнятую грудь.

Рэй уж хотел возмутиться: к каким непотребствам вздумала его склонить северная лиса? Но та положила руку ему на плечо и повторила приказ: смотри позади образа. Сопротивляясь волнению, он пригляделся к красавице.

Солнце вернулось из-за облака, ласково коснувшись молочной кожи девушки. И вдруг прямо за ней возникло движение! Словно бы еще одна, точно такая же, сидела ровно позади. Да только эта вовсе была не похожа на первую: волосы черны, мокрая кожа поблескивает трупно-зеленым оттенком, лица́ за спутанными черными волосами не разглядеть.

Рэй сосредоточился, заморгал. Чем дольше он глядел, тем быстрее таял иллюзорный лик юной красавицы и тем отчетливее становился образ болотного чудища.

– Увидел наконец-то? Стреляй, – отдала команду Сольвейг.

Герой приподнял лук, однако он еще не вполне совладал с видениями. Молодая девушка, казалось, что-то услышала вдалеке и обернулась, а за ней, точно злой двойник, повторяла все движения жуткая, тощая баба с серой кожей.

Герой зажмурил глаза – крепко, до белых кругов. Открыл. Образ красавицы смыло солнечным светом, и теперь на камне сидело отвратительного вида серо-зеленое существо: по виду баба, но страшно тоща, живот ее вывалился вперед, как если та была глубоко беременна, да только казался он не упруг, а болтался перед ней, водяным пузырем. Лицо изъедено морщинами. Она дергала гребешком, пытаясь расслабить подернутые тиной, тёмно-серые лохмы, отчего сердилась и корчилась еще сильнее. Иволга вдруг вспорхнула с плеча, улетев прочь. Тетива напряглась, плечи лука согнулись, тонко потрескивая, и ромбовидный наконечник встал по траектории.

Лук щелкнул – стрела вмиг рассекла пространство, вонзившись богинке в плечо – та взревела, да таким страшным воем, что сотни птиц, окружающих лощинку, взмыли в воздух единым бесноватым облаком, которое на пару секунд скрыло солнечный свет. Вторая богинка трусливо дернула с места, тут же занырнув в воду.

Рэй обернулся: Сольвейг уже и след простыл. Он ринулся прочь из кустов, в которых невозможно было сражаться. Оказавшись на ровном берегу, Рэй снова притянул тетиву, плечи лука выпустили энергию, и стрела скользнула в фаланге от шеи болотницы. А та, с покалеченным плечом, облитым коричневой кровью, уже на полной скорости огибала пруд, готовая накинуться на героя! Запас расстояния еще был, но только Рэй приладил на лучное ложе следующую стрелу, как, выскочив из воды, ногу ухватило такое же отвратительное существо – вторая, что скрылась в воде секундами ранее.

Обнаженная баба со вздутым до безобразия животом подняла голову, осклабив кривоватые зубы; мокрые черные лохмы почти скрывали лицо. Она накрепко вгрызлась зубами в лапоть, а руками взялась трясти героя за колени, стараясь повалить на землю.

Бросив лук под ноги, Рэй вытянул с пояса меч – сталь огненной вспышкой сверкнула на солнце, и чудища на миг оробели: раненая, что, мчалась по берегу, даже застыла на месте. Отчего-то сталь Настиного клинка неслабо напугала существ.

Позабыв все уроки, Рэй вознес меч и вмазал им по голове прицепившейся к ногам болотницы. Поло́гая сторона лезвия продавила неестественно мягкий череп, отвратительно чафкнув! Умом Рэй понимал, что нужно перехватить меч по лезвию, но руки не слушались, снова и снова вбивая его в тело существа, даже когда то перестало двигаться. И в миг, когда он обрушил следующий удар, первая богинка решилась напасть: налетела и свалила с ног!

Безобразно худая: кости таза, обтянутые тонкой кожей, выделялись словно у скелета. Водная баба проползла к его груди, а сквозь черные, скрывающие лицо волосы виднелись маленькие, с тёмно-желтыми склерами разрезы глаз. Существо намертво сдавило ледяные руки вокруг его шеи, перекрыв дыхание. Из плеча, разбитого стрелой, стекала густая, бурая кровь. Она нависала над ним, и холодные, отвисшие груди лежали у него на животе. Тощая богинка оказалась поразительно сильна!

Но мускулы у Рэя, после работ на лесоповале, были стальные. Мистический страх перед инородным существом он презрительно унял и со всех сил сдавил ее отощалые запястья. Двое яростно сопели, боролись, и вдруг руки богинки поддались – разомкнулись на шее героя.

Неспособная двинуть руками, богинка потянулась к его лицу зубами, пытаясь цапнуть. Тела у этих мрачных существ и правда были заметно мягче человеческих. Рэй держал ее запястья с такой дикой силой! И в какой-то миг лучезапястные кости треснули, точно веточки. Богинка взвыла, защелкала перед ним зубами, но Рэй упер ей коленом в грудь и скинул с себя, отшвырнув сажень!

Богинка копошилась на земле, плескала сломанными руками, пытаясь подняться. Она кряхтела, шипела, и голос ее теперь выходил не бессвязным рычанием, а какими-то обрывистыми словами. Рэй поднялся на ноги, поднял клинок, как учила Настя. Взмах!

***

Обратно волочил ноги сам не свой, вспоминая отвратительные тела с распухшими животами и скрытые черными волосами лица болотниц. День давно переступил обед, и солнце уже стало снижаться. Теплые сумеречные лучи красивыми прямыми линиями скользили меж чистых стволов соснового бора.

На рубахе и штанах бурыми пятнами ширились следы разделки болотных существ, руки были по локоть измазаны в липкой субстанции. Теперь герой и сам брел через лес, словно чертенок, волоча на плече отяжелевший клинок. В другой руке было древко лука, надломленного в ходе сражения. Дороговато, однако, выходило быть героем. Лук Ярослава сломал, а этот взыщет. Одежу, поди, не отстираешь уже. Да еще лапоть из дубового лыка изодрала, гадина, онучи вон торчат. Мало что лапти были крепкие и удобные, так еще и подарок от Амадея.

Но не по себе герою было не из-за сражения и понесенных затрат. Сольвейг указала, что пресловутый серный камень следует искать внутри тела болотниц, а потому, после не слишком убедительной победы, Рэю пришлось в буквальном смысле потрошить всё-таки до ужаса похожих на людей упыриц. Шагая через лес, он понимал, что еще долго не отмоется от вони гнилых водорослей и болотины.

– И что теперь делать? – разбито глядя на треснувший лук, спросил стрелок. Несмотря на то, как старательно он исследовал внутренности существ, ничего, кроме болотной грязи, не сыскал. – Кстати, чего они от меча так обомлели? Какой-то волшебный у Насти меч?

– Зря ты железо недооцениваешь, – пожала плечами лисица, которая шагала на безопасном от запаха расстоянии. – Нечисть его терпеть не может. Даже мне неприятно к нему прикасаться – очень холодное. А ведь я не нечисть.

– Уверена? – не удержавшись, спросил Рэй.

Но Сольвейг не обиделась, а задумалась.

– Наполовину я человек, наполовину дух. Коль Святобор мне взаправду дед, то духовная половина имеет божественную, сиречь правую природу. Я почему-то привыкла так считать. Но ты прав, я не знаю. Ежели не дед он мне, то может статься, что природа у меня не правая, а навная. Да что это меняет?

Рэй пожал плечами – и правда.

– Деревянной дубиной ты богинкам бы не навредил, – продолжала она, – а железом запросто. К тому же подружка отдала тебе клинок не из черного железа, а укладный.

Заметив непонимание на лице компаньона, она пояснила:

– Укладом здесь зовут особый закаленный металл, который героям известен как сталь. Меч-кладенец – слыхал? Собственно, так и называют любой клинок хорошей закалки.

– Я думал, нечисть серебряными мечами изводят, или освящёнными, или типа того.

– А такого даже в сказках нет! Серебро – негодный металл для оружия, это и дураку понятно.

Рэй стряхнул с рубахи комочки слизи, после чего вновь безнадежно завел руку за спину, расчесывая всё вокруг, да только не зудящую точку. Сольвейг озорно обогнала героя и устроилась на стволе поваленной сосны. Ударила ладонью по коленкам, велев прилечь поверх.

– Что задумала?

– Просто ложись. Рубаху только сними и… лучше выбрось ее подальше.

Рэй без сожалений скинул подшитую косоворотку, пропитанную соками богинок, подошел к Сольвейг. Та еще раз хлопнула по коленкам:

– Ложись, не укушу!

Рэй подчинился.

– Как я и сказала, сегодня премудрая снежная лиса благоволит тебе. Считай, что это твой счастливый день.

Она уложила руку поверх розового пятнышка под лопаткой и, едва коснулась его ногтем, как по телу поползли колючие волны блаженства! Рэй издал взволнованный вздох, обхватив ее за талию. Острый ноготок прошелся по лопатке несколько раз, отчего по спине к затылку ринулись мурашки, а мозг утонул в наслаждении от побежденной наконец-то чесотки. На глазах даже выступили слезы.

– Всё! – торжественно объявила она. – Ты исцелен. И… хватит меня лапать, воняешь.

Он поднялся, испытывая протяжную истому, которая волнами шла по спине – части тела, которую за эти дни он исцарапал вдоль и поперек. И тут к горлу подкатил комок! Он согнулся пополам, борясь с резкой тошнотой, и исторг остатки завтрака, в которых, еле живая, перебиралась жирная гусеница. Сольвейг ловко насадила ее на острую ветку, бросила поверх упавшего ствола и размозжила галькой. Черные останки гусеницы по волшебству иссохли, рассыпавшись комком обыкновенной земли.

– Вот она, твоя икотка.

Рэй разогнулся, поразившись тому, насколько хорошо себя чувствует: камень, что лежал в животе аж со дня убийства жердяя, пропал, голова просветлела, дышать стало легче, а главное – спина наконец-то перестала чесаться, вообще!

– Ну, герой, – гордо выпятив губу, объявила Сольвейг, – скажи, разве не божественная у меня природа?

И пусть гусеница в животе оказалась жутковатым сюрпризом, Рэй всё же рассмеялся, ибо давно уже не чувствовал себя настолько здоровым. Проклятье было снято! На радостях даже обнял божественную лису.

– Ну… воняешь ведь, – точно кошка заупиралась она, пытаясь отстраниться.

– Как ты это сделала?!

Та ухмыльнулась и зашагала в сторону деревни. Рэй, оставив смердящую рубаху, последовал.

– Всё просто, – не в силах сдержать хвастовство, поведала она. – Икотка – противное, но довольно слабое существо. Точнее, оно даже не живое, скорее, что-то вроде вещицы со злым наговором. Гусеница, что оказалась в тебе, не более чем форма, потому не пугайся ее вида. Подобный злой талисман обычно изготавливают из земли и волос какого-нибудь животного. На такой амулет и было наложено проклятье, которое сначала проглотил жердяй, а следом и ты через соринку в глазу. Если, к примеру, гости сидят за столом, и кто-то увидит у другого на губе или в еде волосок, обязательно об этом скажет, поскольку именно так икотка попадает в человека, вызывая недуг. Сам икотка слабый, а под чужим взглядом вовсе теряет силу: если кто заприметит, он уже и не может отравить человека. Теперь понятно? Оттого-то ты и не мог его почесать, ведь спину свою тебе никак не разглядеть! А стоило ему попасть под взгляд столь могучего, как я, существа, он ослаб и уже не мог уползти из-под пальца. Я лишь устранила зуд – единственное, на что он был способен – проклятье и распалось.

– Несчастный жердяй за все свои сто лет не нашел бы того, кто бы почесал ему спину.

– А ты и не ценишь, что тебе-то посчастливилось быть рядом со мной, добросердечной и мудрой снежной ли…

– Стоять! – отрезал он, трезвым умом оценивая произошедшее. – Но мы ведь так и не нашли серный камень.

– Какой серный камень? – обернулась она с по-детски невинным лицом.

– Сольвейг… – стиснул зубы Рэй. – Мне ведь и не нужно было убивать богинок, да?

– О, как раз нужно! – закивала она, чуть отступая. – В отличие от безобидного жердяя, богинки для жителей Умиры представляли взаправдашнюю угрозу. Как я и говорила, они могут запросто задушить или выкрасть младенца, похитить беременную девушку, вышедшую прогуляться, или иным образом навредить людям. Ты… да! Ты совершил истинно геройский поступок! – деловито щебетала Сольвейг, но продолжала предусмотрительно пятиться, видя, как наливаются гневом глаза напарника.

– Допустим, они были опасны. Но зачем, – вдохнул он, наступая, – зачем было копаться у них в кишках?!

– А знаешь, как говорят? Опыт – лучший учитель, и ты только что получил сто-о-оль ценный…

– Прибью, – покачал он головой, а Сольвейг поняла, что пора сматывать удочки.

Рэй махнул надломленным луком аки палкой – на большее он всё равно не годился – древко свистнуло, та ловко пригнулась, избежав удара, и пустилась наутек. Лисица залетела за дерево, Рэй ударил луком с одной стороны, девчонка выглянула с другой, он ударил там, но проныра уже припустила лесу. Он преследовал ее через сосновый бор, но попробуй, погоняйся за проворной лисой. Разозлившись, подхватил с земли пузатую шишку и метнул вслед!

Сольвейг, шестым чувством ощутив бросок, шмыгнула за сосну – шишка тюкнула по стволу. Выставив рыжую голову из-за дерева, она глянула на шишку на земле, затем на Рэя… показала язык и умчалась дальше. Герой, конечно, преследовал, вот только охвативший поначалу гнев очень быстро растерялся. Розыгрыш, конечно, удался на славу, однако впервые он увидел на ее лице улыбку! Да не ту зловредную гримасу, обыденно сопровождавшую издевки над непутевым героем, а искреннюю, почти детскую.

Скоро они добрались до кромки леса, который обрывался у зеленых полей Умиры.

Стрелок вышел на пашню, нагнав тут беглянку. Она по пояс стояла в густом, взволнованном ячмене, а ветер играл в ее карамельных волосах. Придержав прядь рукой, она обернулась и спросила хитро:

– Что, герой? Как тебе моя тренировка?

– Это вот так ты меня учить взялась?! Да я едва не поседел.

– Неблагодарный же из тебя последователь, – с прищуром улыбнулась она.

– Я не твой последователь.

– Ты ведь сам молил о знаниях, мечтал о том, чтобы стать умелым. Бескорыстная и премудрая лиса подарила тебе сражение, победу и первый личный подвиг! Глядишь, твоя мечница и близко на такое не способна.

Рэй усмехнулся:

– Вообще-то, да, это было круто. Но я рассчитывал, что ты поможешь мне одолеть богинок.

– Тем украв твою победу? Дай человеку рыбу и он будет сыт один день…

– Спасибо, что помогла справиться с икоткой, Сольвейг. Хоть и не упустила своего.

– Какая сухая благодарность. За освобождение-то от проклятья! Пользуешься ты моей добротой, – улыбнулась она, убирая прядь за ухо. – Успеешь на свою работу?

– Думаю, уже нет, придется отрабатывать завтра. Кстати, возьмешь себе? – протянул он резной гребешок с коротковатыми зубьями, по виду, сделанный из двух щучьих позвонков. Именно им пользовалась богинка.

Сольвейг опять сощурила глазки:

– И как прикажешь это понимать?

– Что опять не так? Это же просто гребень. У тебя нет своего, а космы вон какие. У Амадея ты расчесывала волосы гостиничным, я помню.

– Вовсе не о том я, – посмеялась она, принимая и разглядывая гребешок, кстати, очень красивый. – Не стоит легкомысленно относиться к вещам, которыми владели существа навного происхождения. Ты ведь уже знаешь, что богинки – создания, тесно связанные с женским началом и деторождением, так напрягай же темя, недалекий герой. И обыкновенный-то гребень – вовсе не простой предмет, а подлинный символ семейных уз! – продемонстрировала она гребешок в руке. – Кому попало гребешок не дарят. Можжевеловый гребешок, к примеру, кладут в кроватку к малышу, чтобы защитить его от тёмных сил. Кедровый или дубовый дарят невесте на венчание, как символ крепости рода и пожелание того, чтобы она поскорее понесла и родила здоровых детишек.

– Нет, погоди…

– Издревле мужчина дарит дорогой гребешок своей возлюбленной, как символ своих глубоких чувств, желания заботиться о ней и ее красоте. Подарок недвусмысленно выражает намерение жениха завести с нею семью. Любого спроси – скажет, что гребень от богинок, он волшебный. Такой тем паче укрепляет род, помогая девушке всенепременно обзавестись первенцем мужского пола. И уж если молодец изловчится добыть такой вот щучий гребешок от богинок!.. Ох, не всякая такому удальцу откажет. Другими словами, – хитро улыбнулась она, – такой подарок – не что иное, как предложение о женитьбе!

– Я передумал. Отдай обратно!

Та звонко рассмеялась, отдернув предмет.

– О-хо-хо, мало тебе было похитить меня, пленив аж в своем сердце, так еще и по людским законам решил меня повязать, – делано удивлялась она, уложив руку на щеку. – Не ожидала, не ожидала. Со мной, скромной девушкой из северных степей, никто не был так настойчив!

– Да и пожалуйста, издевайся дальше! Ты знаешь, что я не имел в виду ничего такого, – надулся герой.

– Знаю. Но подшучивать над тобой, снова и снова совершающим такие глупости, больно уж весело. Понимаю, что очарован ты моей красой, но от предложения твоего откажусь.

– Да и слава богам. Врагу такую жену не пожелаешь.

– Ну, так и быть, могу взять вещицу на хранение, коль тебе она пока ни к чему.

Рэй собирался ответить, но тут услышал оклик со стороны дороги, идущей за полем. Обернувшись, он приметил длинный синий кафтан, спешащий к ним напрямик, сквозь колосящийся ячмень. Мужчина внутри кафтана едва стоял на ногах. Работодатель Рэя писарь Левша. «И как он меня сыскал-то?!» Лисица шагнула герою за спину и исчезла в высоких стеблях быстрее, чем тот успел заметить.

– Рэй, милый ты мой! Куда ж ты ж… ой, – икнул Левша, теряя дыхание. – Нашел тебя! Куда ж ты пропал?

– Охотился. Левша, ты опять пил?

Тот, прилагая силы к поддержанию равновесия, удивленно посмотрел на глиняную бутылку в руке, словно ту ему вот только что подсунул какой-то подлец, затем произвел решительный отрицательный жест и завершил:

– Да!

– Понятно. Ты прости, что я работу сегодня пропустил, завтра бесплатно отработаю, и после завтра, давай, тоже.

– Да л-леший с этими кар-ракулями. Они всё ближе! – страшно прошептал он, оглядевшись. – Я уже и не знаю, куда деваться. Тебя дома не было, так они по-сту-ча-ли!

– Кто постучал?

– Они! Они следят, – опять озирнулся, словно поняв, что даже прямо сейчас «они» могут слушать. – Я же тебе говорю, хотят меня вздернуть! Не уходи из дому без нужды, ей богу, не уходи!

– Ты почему весь в соломе?

– Так я сегодня уж был не дома! – замахал он руками. – Я же не скаженный какой! Они меня вздернут, как только улучат возможность! К моему же потолку подвесят, вон, за крючок для лука. Ты же ушел ранним утром пострелять, сказал, вертаешься через пару часов, а тебя нет и нет. Я-то сразу побег на конюшню, ты ж обычно там с Анастасией! Но в этот раз я тебя не застал. Так я там и спрятался, позади лошади, решил, если кто явится – лошадь среагирует. А потом уснул, а потом вспомнил, что ты говорил, мол, еще на ячмене стрельбой занимаешься, вот и пришел.

Рэй сочувствующе покачал головой: у бедного Левши утро выдалось ничуть не менее волнительным, чем у него. Он в очередной раз заверил Левшу, что никто его не преследует, да и вряд ли кому-то захочется тратить столько сил на изведение деревенского писаря. Похлопал по спине и повел домой.

***

Прошел Петров день, открывающий сезон охоты. Охотники стали каждый день уходить в леса, а в местной корчме появилось мясо кабанов, лосей и оленей.

Дни сменяли друг друга, и шла уже третья неделя, как Настя согласилась тренировать начинающего героя. Третья неделя, как Рэй позабыл чувство, когда в теле ничего не болит. Утром он бегал, выполнял упражнения, план которых был разработан героями совместно. Днем трудился в доме у писаря, составляя документы для старосты, связанные с учетом платежей деревни. Левша аж расцвел, когда оказалось, что Рэй обучен не только письму, но и счету. Мало того, считает не на бумаге, а в прямо уме и без ошибок, словно купчина. Вечером начиналась тренировка с Настей.

Труд у Левши освободил от необходимости соглашаться на тяжелые работы, чтобы обеспечить заработок, и это позволило вывести тренировки на новый уровень. День ото дня тело, которое и без того закалилось на лесоповале, обрастало мускулами, а голова полнилась знаниями. Занятия включали в себя силовые упражнения, растяжку, развитие выносливости и координации, упражнения на баланс и, конечно, работу с клинковым оружием, чего так добивался Рэй. По сотне, а то и по две сотни раз они отрабатывали отдельные удары, заучивали серии движений, разбирали работу ног и правильный перенос центра тяжести. Пусть девушка не хотела брать ученика, но за дело взялась ответственно, а Рэй, видя старания учителя, тоже не позволял послаблений. На стрельбу времени оставалось немного, да и лук Ярослава починить не удалось, но большой желтый валун в поле оставался местом, где Рэй всегда мог найти свою рыжую снежную лисицу.

***

Два последних воскресенья Рэй провел с Настей с утра и до поздней ночи: силовые упражнения, теория, спарринг. Тёмно-зеленый дневник заполнился не только героическими повестями об изведении жердяя и богинок, но и десятками страниц с рисунками дуэлянтов, показывающих различные стойки, удары.

Ох, одна беда открылась в этих занятиях – Рэй давно уже глядел на Настю не только как на наставника.

Сегодня, в седьмой день недели, звон тренировочных клинков опять не смолк после ужина. Тени мечников мелькали на фоне оранжевого заката, потом в алых сумерках и не разошлись даже под звездным небом. Дуэлянты бились под невесомым светом луны, и ее отражения играли в догонялки, скользя по стали клинков.

– Да как же вы утомили! – возопил из темноты конюх Сенька.

Грозной походкой он направлялся к героям, на ходу застегивая штаны с высокой талией, которые, однако, не скрывали его развитой мускулатуры.

– Звяк, звяк и звяк, каждый божий вечер! Уши из-за вас отвалятся!

Тут бы пояснить. Сеня, он же Арсений Ижеславович, тоже обитал рядом с конюшней, потому был невольным свидетелем геройских тренировок. Он держал собственный флигель с южной стороны: бревенчатый, так что годный даже на зиму. Жилье было маленькое, вплотную к лошадиным денникам, потому что конюху именно так и положено: заболеет лошадь, а то и роды у кобылы принять. Но изба была ухоженной, с большой печью, очень Сенька оной гордился.

Таськи Сеня попервой сторонился, ибо не понравилась: глаза светлые, совсем без синевы, голос низковат, ходит не в сарафане, а штанах мужицких, где такое видано? Да и тоща. Но трех дней не прошло, как Настя в конехозяйстве отработала, а Сенька уж втрескался в эту геройскую по уши. И решил: добьется!

Таисья к нему была добра, но, стоило ему перейти к решительным действиям, как ничего не получалось. Зазноба ныне жила в мансарде над конюшней, ибо ничего лучше хозяин, скаредник, ей не сыскал. Тут Сенька, терпеливая душа, и рассудил: разноцвет, сенозарник и жнивень, то бишь лето, поживет пава райская на мансарде, а в зоревик – первый осенний месяц – куда она ж денется? К нему, сахарному, в избу попросится жить. Чай, на мансарде, что семью ветрами продувается, не больно-то ей понравится. И уж тут он, Арсений Ижеславович, облагодетельствует. И ладно, что без приданого баба – сами наживем.