«Куда, интересно, Тихомир умотал? С виду такой ответственный». Пламя невероятно медленно занялось под сухим хворостом. Сколько же сейчас времени? Кажется, вот-вот должно светать, но небо совсем непроглядное.
Ни щебетания в ветвях, ни шелеста листвы, и даже ночные сверчки, словно сговорившись, блюли эту строгую тишину. Спросонья герой бездумно глядел, как ленивые огоньки щекочут древесину. И тут из лесной темноты прилетел скрип.
Герой обернулся на звук. Что за странности? Может, Тихомир капкан ставит? Но ведь ни о чём таком не уговаривались – самим бы ноги не поломать.
Заключенный прошел до кромки освещенного пространства. «Скри-и-и», – прилетело из непроглядной чащобы, и локти вспучились гусиной кожей. Пусть ему совсем не хотелось уходить от стоянки в ночной лес, какая-то неосознанная сила влекла, притупляя волю, и вынуждала шагнуть в темноту.
Минута прошла так, что он и не заметил, а ноги уверенно ступали по лесному ковру. Могучие деревья тянулись слева и справа молчаливыми стражами. Впереди они будто расступались, но сразу же смыкались за спиной. Кроны вдруг зашипели налетевшим не пойми откуда, жгуче холодным ветром.
Он ступал вперед, даже не ощущая собственных шагов, мягкий лесной грунт упорно стелился под ногами. Деревья грудились позади, костер бивака давно потерялся из виду.
– Не ходи! – вдруг раздался голос прямо над ухом, и будто бы кто-то даже схватил на секунду за локоть!
Рэй подскочил, озирнулся!
Нет, не схватил… не мог этот схватить. Рэй смятенно глядел назад. А там стоял Яшка! Стоял в семи шагах, вот, подойти и задень. Ветви качнулись, и всё – исчез призрак.
Вот же нечистая понесла в этот клятый лес! Рэй усилием воли сбросил оторопь, огляделся, да оказалось, что он уже и понятия не имеет с какой стороны пришел. А ноги, будь они неладны, взяли и зашагали еще дальше в чащу.
Герой очутился на просторной опушке, нет, пожалуй, даже в небольшом поле, обнесенном со всех сторон ельником. Вот только лес, из которого вышел Рэй, был обычным, человеческим, а тот, что стоял позади избушки – великанский, точно крепостные стены там. За полгода работ на лесоповале не доводилось ему видеть елей таких монументальных размеров! И тут, вдали, у леса, того, который гигантский, нарисовался тёмно-серый силуэт приземистой избушки.
Как же она оказалась здесь, за сотни верст ото всех деревень? Поле сплошь поросло длинными палками репейника и крапивы: молодые перемежались с сухими прошлогодними, и даже тропинка не вела к этой скрипучей дверке. Холодный, подлинно зимний ветер тянулся по этому ухабистому полю, колыша жирные лопухи. Хлипкая дверь издала жалобный стон. Чернота, словно живая, выглядывала из узкого дверного проема. И наконец герой понял, отчего образ этого домика вызывает такую тревогу: в потрескавшихся бревенчатых стенах не было вырублено ни одного окна.
Дверь так и болталась на зябком ветру. На первый стук никто не ответил, после второго Рэй шагнул в темноту. Стоило переступить порог, как ветер снаружи замер, скрип прекратился.
Пол в сенях отсутствовал – только спрессованная годами земля. Направо открывались сени, много лет брошенные без уборки, налево – тяжелая дверь из массива, ведущая в основной сруб домовладения. Рэй потянул толстую деревянную ручку, и дубовое полотно подалось легко и беззвучно.
Внутри киселем висел затхлый воздух. Рэй позвал хозяев, еще раз постучал о косяк из дубового бруса. Неудобно низкий потолок касался головы.
«Иди, иди», – сказал кто-то снизу, будто из подпола, но настолько тихо и приглушенно, что не понять, вправду были слова или причудилось. Пробираясь сквозь мрак, он миновал традиционную большую печь, что исполняла роль внутренних стен.
Тишина клубилась внутри махонькой избы. Он сделал шаг, и сердце рухнуло в пятки, когда на другом конце комнаты брызнули искры и лучина вспыхнула сама собой! Под зыбким светом обрел очертания силуэт.
Грудь обожгло мистическим ужасом, затылок сжался под скопом мурашек. Рэй попятился, коснулся спиной стены, чтобы удержать равновесие, а та вдруг поежилась, точно живая! «Не трожь, не трожь!» – человечьими голосами зарычали в ответ бревна в стене. Человеческое существо на стуле с резной спинкой сидело неподвижно.
– Чую, чую его! – проскрипел силуэт пронзительно, что задрожали стены.
Так стало страшно, что ноги онемели. Но герой заставил себя выпрямиться поднять взгляд на едва освещенный желтым огоньком силуэт. Металлический голос прозвенел:
– Да-а, да. Правда же? Крепко спит!
Сидящий, чуть скрюченный образ по очертаниям принадлежал худенькой старушке, но расслабленность и недвижи́мость ее позы допускали, что хозяйка давным-давно отошла в мир иной аккурат на том стуле. И всё же из-под тряпья прозвучало почти радушно:
– Тебе сказка, а мне бубликов вязка. Хи-хи, ха-ха.
Слова ее звенели резко, но сразу за ними накатывала эта липкая тишина. Тени, скачущие под светом дрожащей лучины, мельтешили по комнате: то быстро, то медленно, но, что самое неприятное, вовсе не в такт движениям огонька. Тени пришли сами, и свеча им не указ.
Сцепив пальцы в замок, чтоб унять дрожь, герой поздоровался в надежде на реакцию, затем представился по имени.
– Бабушка гадала, надвое сказала: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет, – весело прошуршали ветхие шали, укрывающие худое тело на стуле, но силуэт так и не двинулся. – Говори, да не ври, ох, говори, да не ври, – скрипела старуха. – Правда, что ли?! Уснул и спит. Вот те раз. А я-то думала!
На ослабших ногах герой сделал шаг. Ее лицо оставалось скрыто несколькими слоями истлевшего от годов рубища.
– Будет тебе сказка. А мне бубликов вязка. Спи, спи еще. Хи-хи, ха-ха.
Сердце металось, желая вырваться из груди и в одиночку сбежать из мерзкого дома. Герой протянул руку, чтобы тронуть силуэт за плечо и развеять наконец этот морок. И когда до прикосновения оставалась ладонь… ох, он предчувствовал, что это не кончится хорошим. Но нет, фигура не схватила его за руку ледяной ладонью, не набросилась гротескным чудовищем. Из-под шали всего-то затянулась песенка – ладная да спокойная, запросто можно было бы уснуть под такую. Если б только не понимать ее слов.
– Баю-баю люли, не проснешься уж ты,
По Калинову мосту, да в последнюю версту.
Пока к личику венок, колочу тебе гробок,
Из дубовых из досо́к – твой последний закуток.
После слов тишина. А герой в секундной потусторонней вспышке отчетливо увидел со стороны свое тело с побледневшей до снега кожей, которое, под сенью низких облаков, засыпают лопатами мерзлой земли.
И пусть лютая бесовщина одолевала рассудок, он нутром почувствовал, что нельзя поддаваться сводящему с ума ужасу.
– Не веря, не зная, – усмехнулась вдруг старуха, – погибели пламя. Мясо сгорит, а кости истлеют. Заплутаешь – не вернешься.
По какой-то причине в этих бессмысленных речах вдруг промелькнуло далекое значение. А старуха замолкла.
– Знать, – промолвил Рэй, отступая на шаг, – мне нужны знания.
– Эх, три, четыре, пять – бабушка гадает, всё одно опять! Пять горошинок, пять росточков. Молодые, а все умерли, зачахли, завяли. Не такая тебе сказка нужна!
Рэй сосредоточился. Не найдя места, он присел на колени, выпрямился. Голос его вдруг обрел самостоятельность и начал рассказ независимо от воли хозяина. Рассказ о герое из другого мира. О тёмном хищнике с двумя хвостами, что приходит по ночам. О раненых людях. О том, что ему, герою, нужна помощь.
Рэй завершил. Сокровенное безмолвие тянулось несколько минут, тело старухи так и не шевельнулось под желтым светом лучины, которая вовсе не истлевала со временем. И карга заговорила:
– Ох, и мертвой водой окропить – плоть и кости срастаются, живой водой окропить – сам мертвец оживает. Кости разгрызет, мясо прожует, нет, нет.
– Что это значит?
– Сивка-бурка, вещая каурка. Вперед бежит – копытцем по облаку стучит. Лиса за лошадку! – усмехнулась она, и присовокупила лихо: – Скакун за добычу! Хороша ль тебе сказка?
Герой с силой втянул воздуха в легкие, что болели от нехватки кислорода, отчаянно стремясь понять значение безумных повестей старухи.
– Слепая! Слепая старуха. Хи-хи, ха-ха. Что она видит? Что понимает? Чего ей желать?
– Ты что-то хочешь взамен? Помоги, расскажи, как справиться со зверем!
– Не зверь. Не бес, не див, не бука! Дитя. Потерявшееся и обездоленное. Найденное и опять оставленное. Дитя Святобора. Как одиноко! Как страдает! Найти б ей дом. Найти бы ей дом…
Рэй от отчаяния сжал кулаки:
– Что это значит? Я не понимаю!
– Хвостом след устилает, долы и горы меж ног пропускает. Из такой старой сказки. Из такой старой! А всё опять, всё по новой. Не уморишь, коль и пожелаешь, ни стрела, ни копье не нагонят. А она-то окропит дождливую землю. Уж ей-то! Кровь не вперво́й на вкус придется. Любимая дочка владыки лесов. Тяжелая ноша. Сколько путей, сколько дорог? Найти б ей дом. Куда ж ей податься? Ко свету ли, ко тьме ли? Куда сам пойдешь?
Рэй молчал, неспособный уловить струны разума в этих запутанных безумием речах. Эх, знал бы он, что эта-то старуха слов на ветер не бросает, и спустя время каждое обретет смысл!
– Она? – спросил Рэй. – Объясни попроще. Что такое дитя Святобора?
– Не смертью! Не бедой беду отгонять. Укроти дух, – проговорила со значением старуха. – Приглуши землю. Изгони с земли.
Руки самовольно бросились за пояс, где с чего-то оказалась свернутая пополам тетрадка, хоть он и вовсе не помнил, что брал ее с собой в чащу. «Наконец-то пригодилась!» Рэй схватил с печи уголек и, напрягая глаза, начал записывать: укроти дух, приглуши землю, прогони зверя.
– Издолга ее путь лежал, но дороги ее не томят. Укроти дух. Но земля ей верна. Приглуши землю. Взъярится тогда, ослабнет, падет! Да не возноси булат. Изгони.
Горящая лучина вдруг зачахла, оставив на себе лишь худой голубоватый огонек, не дающий света, а по комнате змеями пополз пробирающий до костей мороз, от которого дыхание пошло паром.
– Секите, розги, белы кости, – вещал силуэт старухи в темноте.
Пора, пора зайти ей в гости!
Мороз морозу не вредит,
Душонка лисья пусть дрожит!
На второй строчке герой от напряжения раздавил в пальцах хрупкий уголек, и черные осколки рассыпались по листку.
– Тропой лесной, по мертвецам.
Тропой чрез долы, да не в храм.
Молчи, земля, молчи, вода,
Пусть будет только море льда! – завершилось чтение второго наговора.
Из-за неудобства и спешки буквы выходили слишком крупными, Рэй махом перелистнул станицу, когда от слов следующего четверостишия уже вибрировали стены.
– Пойди по нивам да по льдам,
Ночной тени и утра мглам.
Дух уноси с собой за край,
За у́жа след, за псовий лай.
Карга вдруг затихла, и холод, что валил точно из отрытого зимой окна, угас. Рэй дописал последнюю строчку, и уголек снова рассыпался в руках. Он поднял взгляд на черный силуэт старухи.
– Вот тебе сказка, а мне бубликов вязка. Хи-хи, ха-ха, – весело проговорила она, а лучина взялась желтым, как прежде. – Ох, белый свет не околица, а пустая речь не пословица, – назидательно изрекла она, когда герой поднялся с колен. – Одно незабвенно: быть по-сказанному как по-писанному!
Старуха, всё также слепо глядела в пустоту перед собой, а Рэй так и не был уверен, жива ли та, и с кем он только что общался.
– Поглядим, поглядим, – с усмешкой завершила она и принялась за очередной складный напев: – Неотпетая душа вышла да гулять пошла.
В заколдованном лесу кто ее найдет одну?
Не пройти уж через мост, век плутает меж берез.
Оставайся у меня, под лучиной, у огня…
С этими словами горящая призрачным огнем лучинка вдруг опала, оставив перед глазами ледяной мрак. Что-то холодное коснулось лодыжки, затем запястья, а потом и по шее медленно пополз тяжелый холодок. Тонкое шипение послышалось над ухом.
***
Очнувшись, Рэй вдохнул воздух так жадно, словно не дышал пару минут! Вокруг стоял лес – глухой и мутный из-за тумана. Озноб так и бил через тело. Рэй уложил ледяные ладони на лицо, провел вверх по волосам и закинул голову к сереющему утреннему небу.
Он хотел бы поверить, что всё ему приснилось. Сейчас они с охотниками и мастером-копейщиком уберут бивак и продолжат охоту. Да как бы не так. Не было уже поблизости ни охотников, ни Ярослава с Тихомиром, да и очнулся Рэй вовсе не в биваке.
Он бросил взгляд на зеленый дневник, что опять оказался под рукой, точно преследуя. Уж десяток раз должен был потеряться, проклятый, а он тут как тут. Раскрыв, Рэй вгляделся в смазанный угольный рисунок ночного зверя, потом ненароком перелистнул страницу, и сердце снова тревожно застучало. Лист сверху донизу оказался исписан дергаными письменами, присыпанными маркой угольной крошкой. Он разобрал собственный почерк и стихи, что напела карга во сне.
Нужно было идти. Вчера вечером отряд пересек реку, именно на восточном берегу этого рукава Медвежьих притоков охотники планировали продолжить поиски.
«Прочесть три стиха, чтобы извести зверя? Вот он какой, геройский путь. Но если чудище нападет, я и пары слогов пропеть не успею», – с досадой выдохнул он. Что-то подсказывало, что волшебные стихи нужно не просто оттарабанить набегу, спасаясь от кудлатого, а сделать это с чувством и истовым вдохновением.
***
Туман стал почти прозрачным, но полностью не исчез, солнце так и не изволило выглянуть. Блуждания по чаще продолжались до полудня, когда мрачнеющее с каждым часом небо всё же отпустило на землю первые капли – вчера охотники предупреждали о дожде. Ветер сердито заметался в кронах, заставляя стволы поскрипывать. После обеда на лес и вовсе обрушился ливень.
В войлочных туфлях хлюпала вода, однако Рэй не оставил попыток выйти на кого-нибудь из отряда: двигался расширяющейся спиралью. Те, скорее всего, разделились на группы, чтобы увеличить охват. На душе скребло и от того, что Ярослав наверняка решил, что выбравшийся на свободу узник попросту удрал при первой же возможности.
Часы меж тем тянулись. Лес промок насквозь. Трава то и дело скользила под уставшими ногами. Как вдруг впереди раздалось слабое, протяжное «кря». Рэй был уверен, что этот утиный звук издает специальный манок, из тех, что были у охотников. Тут ко крякающему гудку добавился дерганый лай собак. Рэй устремился на звук!
Он прорывался сквозь мрачный лес, старательно отмахивая руками. Во что бы то ни стало требовалось не только воссоединиться с отрядом, но и успеть предупредить их о непростой природе намеченной цели, ведь недаром местная шептуха снарядила его аж тремя колдовскими распевами. Долгое «кря» прозвучало совсем близко! «Ни стрела, ни копье не нагонят». Герой бросился через шиповник и, не заметив свежих царапин, вырвался на лужок.
На земле лежал человек в костюме защитного цвета – один из загонщиков. Этот с силой прижимал руку к груди, по которой будто разлили полведра бордовой краски. Издающий щадящие писки манок был крепко зажат в зубах.
– …Да, живой, живой, – ответил охотник, жмурясь от боли. – Только рука вот. Ох, здоровая же гадина! Больше медведя, но прыткий не по весу, айх, дрянь! – прохрипел он, когда Рэй отогнул его руку: зияющие полосы сверкнули в разодранной на бицепсе одежде, кровь стекала ровным каскадом.
– Давай бинты – помогу.
Суровый загонщик отмахнулся:
– Сам перевяжусь! Беги лучше к остальным. Там, – размыто указал он, – мужики с собаками за ним по следу идут, старик говорит, уж подстрелил его, вот-вот нагонят!
Рэй сорвался с места, но раненый успел окликнуть:
– Эй, самострел бери! Да сумку тоже. Я не унесу. Давай-давай!
Рэй поднял снаряжение: разряженный арбалет и заплечный вещмешок. Уложил снаряд на ложе и продолжил погоню. Поначалу он слышал чьи-то твердые шаги впереди и, кажется, бряцанье чешуек брони Ярослава, но недолго. Собачий лай доносился то с одной стороны, то с другой. Где-то далеко прокатился мужицкий крик, но скачущее по лесу эхо не позволило определить направление – Рэй поднажал, однако спустя время так никого и не встретил.
Остановился. «Тук, тук, тук, тук», – энергично отбивало сердце. Он закрыл глаза, весь обратился в слух, ощутив шуршание каждой капельки. Дождливый лес был покоен. Оставалось лишь гадать, куда умчалась охота. Хорошо побегали.
Минуло несколько часов.
Дождь по временам слабел, но издыхающая морось не прервалась ни на секунду. Хвоя, сырость и трава – ароматы леса вились вокруг. И за всё время герой больше не слышал ни собак, ни охотничьего свистка. Со всех сторон виделся и север, и юг. Внезапно вовсе не зверь, скрывшийся в пучине лесов, оказался проблемой, тревожный факт был налицо: искатель заблудился.
***
Чаща начала полниться сумерками. Сначала потерялись далекие деревья, потом те, что стояли поблизости; всё смешивалось в серо-голубую массу, небо переменилось с бусого на дымно-серый.
Голод и холод одолели охотничий инстинкт. Рэй давно разрядил оружие. Обессиленный, мокрый насквозь, он брел вперед, уже не особо приглядываясь к окружению. Охотничий самострел тяжелел с каждым часом, однако бросать чужую вещь, да и единственное оружие, было нельзя. В диком лесу не попалось ни одного места, где можно было б укрыться от непогоды. Припомнились шишкуны, неши и буки – пока невиданные существа, но встречаться с ними вовсе не хотелось.
«Кап. Кап. Кап», – непрестанно били по голове крупные, холодные капли. Вода стекала по волосам на лицо, катилась по щекам, выискивая путь сквозь щетину. Войлочные туфли сочно чавкали, держа на ступнях неприятный холод. Сам не заметив, он начал спускаться по склону. В сумраке носок ударился о что-то, и заключенный, едва удержавшись на измотанных ногах, съехал по траве с крутого холма.
И тут, позади, сокрытый высоким вереском, возник черный треугольник. Под холмом лежала пещера. Хоть та и могла быть обитаема, Рэй оценил свои шансы, понимая, что не вправе уйти в надвигающуюся ночь, отказавшись от первого за много часов укрытия. Была не была! Он взвел самострел, раздвинул черно-фиолетовые стебли и, пригнувшись, бесстрашно шагнул внутрь.
Даже обвыкшиеся с сумерками глаза остались слепы в низком тоннеле. Проверив содержимое охотничьей сумки, он вынул обрезки бересты и пузырек масла. Но вот единственной тканью, пригодной для сооружения пакли, оказалась одежда. Герой рассудил, что арестантская рубаха, которая длиной до середины бедра, поможет лучше сохранить тепло, чем штаны. Да и рубаху жалко было: толстая, почти новая – подгон от милой избы, а штаны так и так рваньё. И последние, без сожалений, были отправлены на обмотку подхваченной коряги.
Факел дрожал, норовя погаснуть от сырости. Тоннель, уходящий под холм, вскоре разрешался гротом с низким потолком. В нос ударило тухлым. С земли пялилась рогатая, измазанная кровью голова оленя с пустыми глазницами. Нашлись кости и других зверей, кучка перепачканных перьев. На полу пушинки меха. Вывод напрашивался сам собой: «Я прямо в норе нашего лесного зверя». Впрочем, нора вовсе не походила на обиталище волшебного духа. Неужто, прав был Ярослав? Но лучшего места, чтобы воплотить идею, навеянную дурными сновидениями, не могло представиться.
Отринув скептицизм, он вбил факел в землю и устроился на коленях. Раскрыл перед собой дневник, сам удивляясь, что на полном серьезе собирается читать стихи, нашептанные призраками в кошмарном сне. Однако таковы были правила этого непростого мира. Герой вгляделся в дерганые, будто живые письмена на страницах. Расслабился, сосредоточился и изрек как было начертано:
– Секите, розги, белы кости… – первая строка сошла с губ невыразительно, словно неловко заброшенная в море веревка. Но через секунду эту веревку будто схватил кто-то могучий и властный. Вторая строка прозвучала куда более уверенно, а третью уже вытянули из героя чуть ли не силой.
Факел погас, уступив шальному ветру, что заметался по каверне, ураганом закручивая горький чад. Рэй, не заметив утраты света, продолжил читать с закрытыми глазами.
Взвился мороз. Первая часть ритуала, что заключалась в укрощении зверя, была завершена, и тут же, снаружи, далеко-далеко, пролетел по засыпающей чаще страшный, мучительный вой!
– Тропой лесной по мертвецам… – настойчиво продолжал Рэй.
Мороз прихватил еще крепче, герой ощутил, как кожа покрывается хрустящим инеем, однако не смел шевельнуться. А колдовство крепчало, пускало в землю корни, росло. Второй наговор – приглушение земли, от которой питается дух был исполнен. И сама земля загудела, точно колокол, потревоженный ударом.
«Читай, читай», – шелестел кто-то над самым ухом. Но еще во время чтения второго четверостишия снаружи раздались мужицкие крики и нарастающий лай собак – охота приближалась! Неужели хищник намерен скрыться от преследователей в своем логове? Осталась последняя часть!
– Пойди по нивам да по льдам…
– Жу! – раздалось снаружи – охотничья команда «огонь».
– А-а! – заорал кто-то. – По боку замыкай!
Псы гнали добычу под арбалетный огонь.
– Пойди по нивам да по льдам… – повторил Рэй, но звуки охоты отвлекали, лишая возможности снова войти в состояние концентрации.
Бурное колдовство, что кипело вокруг, начало успокаиваться, так и не найдя себе разрешения – веревка, заброшенная в океан, выскользнула безвозвратно. Третья, самая важная часть ритуала грозила остаться незавершенной.
«Читай!» – властно потребовал голос. Но в эту секунду что-то ловкое и массивное спустилось в нору. Легкие следы пробежали по туннелю. Разум героя оледенел. Зверь уже был здесь.
***
Рэй чиркнул огнивом, и курчавый огонек заблистал поверх бересты, освещая мутное от дыма пространство. Он подхватил заряженный самострел, поднял его перед собой и в ту же секунду столкнулся глазами с ней. И опять, как в том сне, ощутил себя уменьшенным: морда величественного существа располагалась выше его головы. Пристальный взгляд ее ярко-коричневых глаз заставил замереть.
Невиданное чудовище и правда весьма походило на волка. Величаво она ступила в свою обитель, а заметив вторженца, вздернула щеки, оголив длинные, с ладонь, клыки.
Лисица! Лапы подогнуты, тело напряжено, и два пышных хвоста вздернуты к своду! Челюсти так мощны, что враз перекусят шею. Когти уперлись в землю. Самострел наведен, а угловатый наконечник стрелы щерится, целя ей точно промеж глаз! Оба недвижимы.
«Нужно стрелять!» – кричит разумная часть сознания. Большой палец дрожит, поглаживая тугой спусковой рычаг самострела. Биение сердца скорым ритмом отмеряет секунды. Снаружи опять слышны загонщики. Но Рэй замечает ее дрожь: в бедре торчат сразу два арбалетных болта; вес хищника распределен по остальным лапам.
Рэй держал ее на прицеле – не стрелял. Но и она почему-то тоже не вгрызалась ему горло. Он мог покончить со зверем в эту секунду, раз и навсегда. Получить сокращение срока, утереть нос Ярославу и, пожалуй, убийство лихого зверя даже вернуло бы ему добрую часть уважения в поместье.
Несмотря на немилосердное отношение со стороны этого мира, герой вдруг отчаянно и бесшабашно решил в него поверить! Падет, да не возноси булат, сказала старуха. Случайность, судьба или божественное провидение – какая в сущности разница? Медленно, словно закат солнца, Рэй опускает оружие. Умные, насыщенно-бурые глаза ловят его движения.
«Хоть ты, факел, не гасни», – подумал он про себя, когда язычок пламени опять задрожал. Рэй наконец увел оружие в сторону. Отдаваясь ужасающей смелости, он обошел ее сбоку, уложил руку на ребра, и ладонь провалилась во влажный от дождей, но такой горячий мех. Хищник снова оголил клыки, одно движение, и они вскрыли б горло приключенца быстрее, чем тот успел пожалеть о своем поступке. Он крепко взялся за пыр и, упершись в рыжую шкуру, плавным, но верным движением вынул снаряд. Рык, оскал, зубы сковали запястье!
Несколько секунд Рэй вверял руку лесному хищнику. Кости так и не захрустели. По запястью скатилась полоска крови. Хватка зубов ослабла. Он высвободил руку и продолжил. Снаружи снова забрехал раскатистый лай, совсем близко! Герой повторил движение, и пропитавшееся кровью древко осталось в руке. Факел истлел, источая плотный столб дыма. «Ну всё», – мысленно попрощался Рэй, закрывая глаза.
Однако во тьме ничего не произошло. Его рука всё еще касалась горячей шкуры. Неужели это существо осознало, что он сделал? Оставив вещи и прихватив лишь дневник, герой попятился назад. Загонщики уже нашли лаз. Слышно, как собаки скребут у самого входа, готовые броситься в атаку!
***
– По команде запускаем! – крикнул один, удерживая натянутые поводки Розы и Мимозы, что рвались в нору.
В глубине раздался шорох.
– Взводи! – тут же приказал второй голос, и группа вмиг встала наизготовку. – Гтовьсь.
– Не стрелять! – донесся из норы хриплый, но вполне человеческий голос.
Среди охотников завелся спор: откуда бы человек в волчьей норе? Когда один из стрелков уже надавил большим пальцем на спусковой рычаг, в остатках вечернего света, выплыла из темноты пещеры бледная человеческая ладонь.
– Это ж!.. – воскликнул Ярослав. – А ну убрали арбалеты! Рэй! – будто бы даже обрадовался копейщик, затем подбежал и треснул того по плечу. – Ха-ха, шельмец, мы-то думали, дал стрекача в ночь! Уж и не рассчитывали найти, решили, что всё, сожрали бегуна. Ты, увалень, как в норе оказался?
Под неугомонный лай собак, которые, обдирая когтями землю, рвались в пещеру, Рэй рассказал историю своего ночного похода сквозь чащу. Впрочем, весьма усеченно.
– До ветру ушел, говоришь? А костер потух, и ты уж заблудился? – понизив голос, крякнул командир. – Каким же пнём надо быть, чтобы заплутать в пяти шагах от бивака! – хмыкнул он, прижимая платком поцарапанную щеку. – Ох, Мимоза, никшни ты ради бога! – гаркнул он на собаку, но та не унималась, отчаянно лая на черный круг впереди. – Ну, че там? – спросил командир, качнув головой на вереск за спиной кандальника.
– В норе-то? – глупо уточнил Рэй, сам не осознавая, что, а точнее кто, находится там сию секунду. – Хорошая нора, можно жить. Пучок шерсти вот нашел, видно, когда-то эта зверюга там обитала, то-то собаки рвутся.
– Ну ясно, что «когда-то»! Иначе б даже костей твоих не собрали, – присвистнул Ярослав.
Командир, посерьезнев, оглядел Рэя:
– Слушай. А штаны-то где потерял?
Рэй неловко поглядел вниз. Усталые охотники враз повеселели:
– Энтак от волчары улепетывал, что портки слетели!
– Ладно, всё! – оборвал бородач. – Все нашлись, это нам знак. Немедля в бивак, а утром прочь.
– Как это прочь?! Почти заловили гада, – возмутился Ярослав. – Ты ж сам уверял, что попал в него из самострела!
– Мож, попал, а мож, и не попал. Но с двумя ранеными я на кудлатого охотиться не собираюсь. И тут уж, мастер копья, хоть бей меня, хоть колоти, а наша охота закончена, – он переглянулся с охотниками, убедившись в общем мнении. – Рубили мы нечисть: шишкунов, коловертышей стаю, даже кикимор, но чтоб таких проныр – эт не, не попадалось. Не надо нам такой славы. Желаешь – можешь сам тут погулять завтра.
***
Через час, уже в полной темноте, группа, измотанная и вымокшая, вернулась к биваку, который охотники быстро восстановили.
Дождь наконец-то прекратился, и мерное шуршание капель, от которого так устал слух, сменилось привычной ночной тишиной. Собаки первыми растянулись возле огня: белая Роза стала от лесной грязи в крапинку серой, а у Мимозы шерсть на загривке и ушах встопорщилась веником.
Завершив с лагерем, охотники принялись бинтовать раны, коих вышло немало. Впрочем, серьезного ничего. Тихомир и Ярослав не пострадали. Герои как-никак, видно, такая у них планида – некогда с ранениями валяться.
Костер потрескивал, старательно освещая бивак, и каждый с удовольствием развесил вокруг горячего огня насквозь сырые одежды, так что теперь не только Рэй бродил по лагерю без штанов.
Прислонившись к дереву, он подозвал Ярослава.
– Ладно, чего уж. Прокатила нас зверюга, – посетовал копейщик, разминая мускулистые плечи. – Ну ничего, не сдались мне эти горе-охотники. Попробуем поискать тут завтра с Тишкой. Авось, раненного и сами изловим, больше заработок выйдет. Ты со мной?
– Яр. То, как я охотникам рассказал… в общем, не совсем так это случилось.
– Всё-таки хотел сбежать? – пожал плечами Ярослав. – Можешь не оправдываться. Я б, наверное, так же поступил, отличная возможность.
– Я не сбегал. Слушай.
И тут уж герой поведал полную историю ночной прогулки сквозь леса и встречи со зверем, дочерью Святобора, как ее именовала старуха. Ярослав, к удивлению, молчал, только время от времени озадаченно кивая. По завершению рассказа, копейщик выдохнул и спросил:
– Лиса?
– Точно говорю.
– Зараза, а! – внезапно весьма раздраженный, он постучал кулаком о кулак.
– Ты чего?
– А того, что, не знай я, что это и правда лиса, ни за что б тебе не поверил!
– Ты знал?!
– А ты думал, что я оголтело, без подготовки и без разведки? Я несколько дней ее выслеживал. Честно, сам ее не видел, но вот Тишка ухватил взглядом и сообщил. А он, как ты понял, немой, так что, не зная наших с ним жестов, подслушать ты бы не смог. Так что, да, лиса. Правда, сложение более мускулистое, как бы волчье, но хвост пышный, не собачий, а как раз лисий. И что, говоришь, заколдовал ее?
Рэй кивнул. Скепсиса на лице копейщика прибавилось.
– Давай подытожим, – он выставил ладонь, принимаясь на пальцах считать сомнительные факты. – Этой ночью тебе приснилась старуха. Которая спела тебе стих, которым можно прогнать лису.
– Три стиха.
– Во сне ты это всё записал. Но потом записанное уже взаправду отразилось на страницах дневника?
– Могу показать.
– Потом, – отказался Ярослав. – Проснулся ты уже не в лагере, а где-то в чаще. Затем случайно пересекся с охотой во время погони, но тут же потерял. Каким-то чудом вышел на лисью нору. Там произнес вслух записанное и… подожди, то есть зверя тут больше не будет? – с подозрением спросил Ярослав, наклонившись так, чтобы охотники, сидевшие позади, не слышали.
– Три части ритуала последовательно направлены на изгнание злого духа. Я не завершил последнюю часть, но учитывая смысл первых двух, полагаю, что волшебная лиса больше никак не сможет здесь оставаться. Она ослабла первым стихом и лишилась поддержки от земли вторым. Теперь, вероятно, просто умрет.
– Полная фигня, – озадаченно покачал головой копейщик. – А кто это был-то, в хижине?
– Без понятия. Заключенные говорили, что возле лагеря живет какая-то ведунья-шептуха.
– Бред.
– Не веришь, конечно.
– К большому сожалению, верю. Ибо, – он тряхнул своим медно-золотым дневником, – это, как я уже объяснял, не просто бумага. Дневник никогда не пролистать до последней страницы, чернила не плывут даже в воде, он не пачкается и не мнется, его почти невозможно потерять, по крайней мере, пока ты жив. Удивлен ли я тем, что в нём отразились записи, которые герой сделал во сне? Едва ли.