Loe raamatut: «Брод (сборник)»

Брод

 
Перед рассветом погружаюсь в тонкие миры,
Вдруг зацепив обрывки фраз и незнакомых судеб.
Тут напоказ и битвы, и норманнские пиры,
А встречи с некогда ушедшими меня не будят.
 
 
Чужих видений сумрак заполняет разум мой,
И чьи-то голоса влекут в непрожитые дали.
Пока не натолкнусь на взгляд со странною тоской,
И он поведает мне молча все свои печали.
 
 
Чуть рассветет. Баланс качнется и затопит брод,
На речке времени, что мир наш от иных скрывает.
Но бабка нашептала мне про этот переход,
Когда ей вышел срок переступить черту на крае.
 

Милее нет

 
Мы свиделись, когда почти забылось
Ушедшее тепло, тогда желанных встреч.
Она вернулась, словно бросив милость,
Влюбленному в виденье загорелых плеч.
 
 
Подумалось, что это ненадолго,
Но так хотелось погрузиться в миражи.
Наперекор всем злобным кривотолкам
Отдаться вновь объятьям нежной госпожи.
 
 
Забылись мы без всяких обещаний,
Лишь чья-то зависть долго щурилась вослед.
Ах, лето, все же я тебя прощаю,
И в сентябре тебя милей на свете нет.
 

Проводник

 
Как тень от брошенного слова,
Скользнула мысль о сути бытия.
Незримой тяжести окова
Души непознанная мной стезя.
 
 
Томит сознания признанье
Никчемности блуждание во тьме.
Полночной мантры заклинанье
Не мною сотворенное во мне.
 
 
Как проводник чужого слова,
На ощупь чьи-то мысли распознав,
В блаженстве растворяясь снова,
В лесу соседнем слышу шелест трав.
 

Прощание

 
Пахнет осенью в сонном пролеске,
Ждет покрова листва на траве,
И брусника сплела арабески,
Щеголяя в своем озорстве.
 
 
Тишиной укрываются клены,
Растеряв золотую парчу,
И багровые медальоны
На пригорке. Бери – не хочу.
 
 
Сколько щедрости на прощание,
Как дары, пред святым алтарем.
Знаешь, вьюга проводит в изгнание
Заунывным своим тропарем.
 

Учительница первая моя

 
Августейший дар познанья
На челе венцом печать.
В мирозданье созерцанья
Рождена повелевать.
 
 
Хетты, римляне и греки
Поклонялись божествам.
Льва не знавшие ацтеки
Золото тащила в храм.
 
 
Только умные детишки,
Позабыв свои дела,
С Вами изучают книжки
В мире таинства добра
 

Позволь

 
С букетом нежных алых роз
Крадусь в покои чаровницы,
Пересекая все границы,
В мир восхищения и грёз.
 
 
Туман укроет, как плащом,
И не заметит дерзость стража,
Поздравлю первым, то не кража,
С твоим рожденьем, славным днём.
 
 
О нем поэты на Востоке
Писали лепестками роз,
Витиевато, но всерьёз,
Вплетая твое имя в строки.
 
 
Позволь невеже прикоснуться
Губами к нежности ланит,
Их близость так меня манит,
Позволь в объятьях нам проснуться.
 

Подружка с рыжею копной

 
Мы были с осенью подружки,
Два ярких рыжих светлячка.
То две болтушки-хохотушки,
То два промокших хомячка.
 
 
Нам листопад был краше моря,
Плескались, брызгая листвой.
С дождями, как с волною споря,
Неслись вдвоем по мостовой.
 
 
Мы в мыслях были неразлучны,
И в снегопад, и в летний зной.
Признаюсь, что была ты лучшей,
Подружка с рыжею копной.
 

Предрассветный час

 
Неупокоенные души
Туманом стелются к ногам.
Все умоляют, чтоб послушал,
Бубнят невнятно по слогам.
 
 
Зависший мытарь меж мирами,
Боец, не осознавший смерть.
Все, соблазнённые дарами,
На трон дерзнувшие посметь.
 
 
Для них душа моя порталом
В мир, где любовь и чистота,
Где я хмельной от счастья в малом,
Где нет ни злата, ни креста.
 

На Пасху

 
Он охладел к своей избраннице на Пасху,
Едва не предлагал ей поиграть в снежки.
Забыл, как страстно добивался её ласки,
А нынче позволял намёки и смешки.
 
 
Стал увиваться подле встречных незнакомок,
Дерзил, пытаясь подхватить под локоток.
Вдруг затихал, всем видом говоря, что робок,
И чуток. Если пошалил, то лишь чуток.
 
 
Потом, раскаявшись, пытался всё загладить,
Врал, что научится держать в руках свирель.
И соловьём свистать, моля лишь о пощаде…
Весна простила – что там, ветреный апрель.
 

Три дня

 
Страстной недели увертюра
Как реквием звучит в четверг.
И светлой грусти партитура
Струной натягивает нерв.
 
 
Проросших зёрен горький привкус
На тайной вечере ясней.
И я предательскому лику
Дорисовал черты мрачней.
 
 
Незримый образ Магдалины
Добавил в доме рыбака.
Взгляд обречённого мужчины,
Он знал о всём наверняка.
 

Лельник

 
Апрель однажды, аккурат на Лельник¹
Сосёнку стройную приметил у ручья.
И наблюдал за ней, укрывшись в ельник,
Когда узнал от ветра, что она ничья.
 
 
А та принарядилась, как на праздник,
В иголки прошлогоднюю листву вплела.
И бриз озёрный, ветреный проказник,
Обрывок ленточки обвил вокруг ствола.
 
 
Апрель задумал подшутить над девой,
Тумана напустить, снежком припорошить.
Уж больно независимой и смелой
Гордячка показалась в эдакой глуши.
 
 
Да только всё к лицу зеленоглазой,
Смеётся – ты меня невестой нарядил.
Ещё бы мне рубины и алмазы…
И он до блеска звёзды чистил, что есть сил.
 

Монах

 
Строкою пуль побило штукатурку,
И у икон щербатых странный вид.
Монах, упрятав что-то под тужурку,
Средь позолоты на полу лежит.
 
 
Речей не слышно, и не курят ладан,
Щека прижалась к острому стеклу.
Спешил сберечь не клад и не награду,
Иконку не дал пришлым в кабалу.
 
 
Её сберёг, закрыв тщедушным телом,
За это душу светлую отдал.
Всю жизнь был молчаливым и несмелым,
О нём лишь кто-то скажет – наповал.
 

Портрет короткими штрихами

 
Вуалетка под зонтом,
Локон у виска шутом,
Грусти лёгкий отпечаток,
Пара кружевных перчаток.
 
 
Променад на склоне дня,
Взгляд – холодная броня,
Но манящий блеск помады
Смельчакам залог награды.
 
 
Томный вздох волнует грудь,
Там едва скрывая суть.
Нет милее знака тем,
Кто знаток сердечных тем.
 

Души моей обитель

 
Среди бесчисленных миров
Есть для меня неповторимый,
Он создан женщиной любимой,
Из красоты и света кров.
 
 
Уединенья душ обитель,
Незримый замок грёз и снов,
Под покрывалом нежных слов
Святой наивности хранитель.
 
 
Здесь я лишён мирских оков,
Здесь часть и целое едины,
Неисчерпаемы глубины,
И нити жизнь без узелков.
 

Волшебница LG

 
В далёкой сказочной стране
Жила волшебница Эл Джи.
На облаке, как на челне,
Любила по полям кружить.
 
 
Среди зелёных трав цветы
Она искала на заре,
И после яркие холсты
Рождались у неё в шатре.
 
 
Волшебной палочкой взмахнув,
Она творила чудеса.
Дарила вечную весну
Открыв на многое глаза.
 

Утренний анапест

 
На пеньке подле узкой тропинки
Под разлапистой кроной сосны
Заблестели две крупных росинки,
Отчеркнув свежесть утра и сны.
 
 
Лягушонку в зелёном халате
Приглянулись, как серьги в ушах.
У вороны, мечтавшей о злате,
Потемнело от блеска в глазах.
 
 
Боязливая ящерка с ветки
Заприметила к завтраку дар,
Но мышонок шустрее соседки,
Оба кубка махнул, как гусар.
 

Счастливчик

 
Он первым ринулся в объятья,
Пленившись дивной красотой.
Кричали что-то вслед собратья,
Но он родной покинул рой.
 
 
Зажмурившись от упоенья,
Вдруг охватившего его,
В предвосхищенье наслажденья
Он свято верил в волшебство.
 
 
Ворвавшись в облако блаженства,
Вдыхал, кружился и парил.
Став колокольчиком жужжащим,
Избранницу свою любил.
 

Капля времени

 
Капля времени тает незримо
На границе веков и миров.
Эта жертва едва ощутима
Средь потерянных двойников.
 
 
Канут в Лету чужие обиды,
Злая зависть и серая лень,
Но стоят, как в песках пирамиды,
Купола в золоченую звень.
 
 
Наши души хранят и поныне
Отголоски забытых молитв.
Хватит капли в безмолвии синем,
Разбудить наших предков мотив.
 

Исход

 
Растаял незаметно летний зной,
Но дождь ещё не застучал по лужам,
И листья вдоль унылой мостовой
Не гонит тот, чей голос так простужен.
 
 
Ещё рассвет не прячется в туман,
Ленивый полдень млеет на поляне.
И на растущий вдоль стогов бурьян
Рукой махнули местные селяне.
 
 
В преддверии ненастной череды
Так дремлется в предчувствии исхода,
Что зноя вездесущего черты
Хранят леса до будущего года.
 

За тобой

 
По вечерам встречались в кумитэ,
Глаза в глаза и белые одежды,
Ты поправляла пояс у невежды
И влажный локон точным нукитэ.
 
 
Кихон стучали пламенным фламенко
И ура-тоби, словно фуэте.
Я млел, услышав твой судзукитэ,
А после тихо отдыхал у стенки.
 
 
Сэнсэй смеялся – лучше в варьете,
Симпай на память подарил маваси.
А я влюбился ещё в третьем классе
И за тобой хоть в бой, хоть в каратэ.
 

Розовая львица

 
Розовая львица в нежности томится
В розовых одеждах и манящий взгляд.
Как ни восхититься, это просто жрица
Формы и намёки многих исцелят.
 
 
Шлейф благоухает и за ней стремиться,
Свита подбирает розовый наряд.
Надобно родиться эдакой царицей,
Вздохи у завистниц правду говорят.
 
 
Бал в дворце искрится, радостные лица,
Но рассвет кому-то принесёт закат.
Принц не удивится, что увяла львица,
И букет шикарный так небрежно смят.
 

777

 
Вам не найти в родном календаре
День Русской нации, как праздник.²
И флаги не украсят на заре
Фасады, словно из боязни.
 
 
И не напомнят вам о той войне,
Как одолела Русь ливонцев,
Захоронив всех рыцарей на дне
Под звон булата новгородцев.
 
 
Не скажет вам каналов трескотня,
Как славно бился Ярославич,
Но руса долг – жить, в памяти храня
Вороний камень нашей славы.
 

Фиолет

 
Прежде мне казался милым
Глубины небесной цвет,
Но прохлада утомила,
Душу греет фиолет.
 
 
Он богат полутонами,
Искра каждая видна.
Вдоволь шёпота меж нами,
Просто – поздняя весна.
 
 
С ним легки прикосновенья
Всех оттенков прошлых лет,
Недомолвки и сомненья
Скроет мудрый фиолет.
 

В преддверии весны

 
Зимы в низине на мизинец,
В ручье – на донышке весны.
Туман в разорванной штанине
Вздремнул за кочкой у сосны.
 
 
В тиши безвременья иголки
На ёлках спрятали капель.
Без солнца блеклые осколки
Ждут повода нырнуть в купель.
 
 
Трухлявый пень средь мокрых листьев
Уныло смотрит свои сны.
Как он берёзкам по монисте
Дарил в преддверии весны.
 

Воспоминанья прошлой жизни

 
Вечор меня встревожил странный взгляд,
Скользнувший в душу на балу в Собраньи.
Я погрузилась в дьявольский обряд,
И свечи закружились в заклинаньи.
 
 
Лица не помню. Офицерский чин…
Как глянул, и душа моя заныла.
Ему я подчинилась без причин…
И сладкой показалась эта сила.
 
 
Вдруг вспыхнула ушедшая любовь…
Мажорной нотой реквием на тризне.
Они меня тревожат вновь и вновь…
Воспоминанья моей прошлой жизни.
 

Моя свеча

 
Моя свеча ещё не догорела,
Хотя, уже бывает, что коптит.
Сквозняк её тревожит то и дело,
И мрак ночной за шторою не щит.
 
 
Мы с ней немало песен написали
Весёлых, грустных, нежных и смешных,
Манящих в Свет и неземные дали
На битву против пришлых и чужих.
 
 
Огонь свечи мне согревает душу,
Он как маяк зовёт издалека.
Среди миров родной кусочек суши,
Хранящий чистый свет из родника.
 

Грань

 
В сочельник давеча гадала,
Приблизив к зеркалу свечу,
Но слов заветных было мало,
Не слышал он, о чём шепчу.
 
 
Мелькали призрачные тени,
Мерещился желанный лик.
Мою мольбу о сладком плене
Никто за гранью не постиг.
 
 
К утру растаяли надежды,
Как воск оплавленной свечи.
Мы врозь. Меж нами грань, как прежде.
Ты, зеркало, о том молчи.
 

Второй

 
Когда снега закроют перевалы,
Устанут спорить вьюга и метель,
Оближет солнце ледяные скалы,
Закат скользнёт в пушистую постель.
 
 
В ущелье затаится до вечерни,
Укрыв в снегу багряное крыло.
Вздремнёт, пока не явится соперник —
Рождённому Венерой повезло.
 
 
Восход главенствовал средь сводных братьев,
Всегда любимчиком у Света был.
И для отца он с лучезарной ратью
Из плена тьмы день новый приводил.
 
 
Закату только проводы вверяли.
Своим крылом полнеба окропив,
Он помогал уйти в иные дали
Всем дням, кто был покладист иль строптив…
 
 
Зевнув, Закат зарылся под перину
Воспоминаний летней синевы.
В мечтах сомненья робкие отринув,
Что он не мог быть первым для молвы.
 

Дедова шубейка

 
У предков были Карачун, да Холод,
Задира Зимник и родной Мороз.
Всяк делом занимался и был холост,
А с Марой не заигрывал всерьёз.
 
 
Все старцы были с белой бородою,
Любили белый снег и синий лёд.
Лишь на морозе нос краснел порою
Или когда метелица поёт.
 
 
Цвет крови в одеяньях не любили.
Небесно-голубой всегда пленил.
Да и Морозко в красный не рядили…
Храни традиции, славянофил.³
 

Год парящего орла

 
Орлы на небосклоне стали редки,
Но воспарит один в ночной тиши.
Он – символ завещаний наших предков,
Кон русской справедливости души.
 
 
Поверь, и ты увидишь на восходе,
Как он раскинет крылья в вышине.
Разбудит прежний дух в своём народе,
Живущем ныне, как в чужой в стране.
 
 
Волхвы нам предрекали ночь Сварога,
В славянских рунах мудрость запеклась.
Уж пришлые скребутся у порога,
Решив покняжить над Россией всласть.