Tsitaadid raamatust «Возмездие»

Когда ни взглянешь, - кружит, кружит...Россия-мать, как птица, тужит

О детях; но - ее судьба,

Чтоб их терзали ястреба.

Грядущее отделено

Едва приметною чертою

От настоящего...

Он много знал - себе на горе,

Слывя недаром «чудаком»

В том дружном человечьем хоре,

Который часто мы зовем

(Промеж себя) - бараньим стадом...

Но - «глас народа - божий глас»,

И это чаще помнить надо,

Хотя бы, например, сейчас:

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой, иль тоскою;

Когда под гробовой доскою

Всё, что тебя пленяло, спит;

Когда по городской пустыне,

Отчаявшийся и больной,

Ты возвращаешься домой,

И тяжелит ресницы иней,

Тогда - остановись на миг

Послушать тишину ночную:

Постигнешь слухом жизнь иную,

Которой днем ты не постиг;

По-новому окинешь взглядом

Даль снежных улиц, дым костра,

Ночь, тихо ждущую утра

Над белым запушённым садом,

И небо - книгу между книг;

Найдешь в душе опустошенной

Вновь образ матери склоненный,

И в этот несравненный миг -

Узоры на стекле фонарном,

Мороз, оледенивший кровь,

Твоя холодная любовь -

Всё вспыхнет в сердце благодарном,

Ты всё благословишь тогда,

Поняв, что жизнь - безмерно боле,

Чем quantum satis** Бранда воли,

А мир - прекрасен, как всегда.

И жаль отца, безмерно жаль:

Он тоже получил от детства

Флобера странное наследство -

Education sentimentale.

То - ум холодный, ум жестокий

Вступил в нежданные права...

То - муку жизни одинокой

Предугадала голова...

На вечерах у Анны Вревской

Был общества отборный цвет.

Больной и грустный Достоевский

Ходил сюда на склоне лет

Суровой жизни скрасить бремя,

Набраться сведений и сил

Для «Дневника». (Он в это время

С Победоносцевым дружил).

С простертой дланью вдохновенно

Полонский здесь читал стихи.

Какой-то экс-министр смиренно

Здесь исповедывал грехи.

И ректор университета

Бывал ботаник здесь Бекетов,

И многие профессора,

И слуги кисти и пера,

И также - слуги царской власти,

И недруги ее отчасти,

Ну, словом, можно встретить здесь

Различных состояний смесь.

В салоне этом без утайки,

Под обаянием хозяйки,

Славянофил и либерал

Взаимно руку пожимал

(Как, впрочем, водится издавна

У нас, в России православной:

Всем, слава богу, руку жмут).

Всё это может показаться

Смешным и устарелым нам,

Но, право, может только хам

Над русской жизнью издеваться.

Она всегда - меж двух огней.

Не всякий может стать героем,

И люди лучшие - не скроем -

Бессильны часто перед ней,

Так неожиданно сурова

И вечных перемен полна;

Как вешняя река, она

Внезапно тронуться готова,

На льдины льдины громоздить

И на пути своем крушить

Виновных, как и невиновных,

И нечиновных, как чиновных...

Прошло одно - идет другое,

Проходит пестрый ряд картин.

Не замедляй, художник: вдвое

Заплатишь ты за миг один

Чувствительного промедленья,

И, если в этот миг тебя

Грозит покинуть вдохновенье, -

Пеняй на самого себя!

Тебе единым на потребу

Да будет - пристальность твоя.

Вся жизнь в столице, как пехота,

Гремит по камню мостовых,

Идет, идет - нелепым строем,

Великолепна и шумна...Пройдет одно - придет другое,

Вглядись - уже не та она,

И той, мелькнувшей, нет возврата,

Ты в ней - как в старой старине...Замедлил бледный луч заката

В высоком, невзначай, окне.