Loe raamatut: «Проделка в Эрмитаже»

© Правительство Поэтов

 
Дорогой мой и милый Сережа,
Мне нравится твоя рожа,
Потому что она вечнодетская.
Мы страшно с тобою ругались,
А сейчас наконец побратались,
И тому есть причина простецкая:
Необходимость объединения мальчуганов
Против сволочи и интриганов.
И задача сия – молодецкая.
 

««Спать, спать, спать, спать»…»

 
«Спать, спать, спать, спать», —
Говорит тихонько мать
Маленькому мальчику,
Гладя его пальчики.
 
 
«Спать, спать, спать, спать», —
Шепчет юноше опять
Девушка-красавица,
Нежа его палицу.
 
 
«Спать, спать, спать, спать», —
Уложив его в кровать,
Старику старушенька
Шамкнула на ушенько.
 
 
«Спать, спать, спать, спать», —
Чавкнула землица-мать,
Но мертвец не услыхал,
Ибо в гробике лежал.
 
 
Тут-то начал он кричать,
Начал ножками стучать,
Кулаком по стенке – хвать:
«Вставать! Вставать!»
 

«Как-то было у меня горе…»

 
Как-то было у меня горе.
Оседлал я его, как коня,
И мы мчались вдвоём на просторе
Два года и еще два дня.
 
 
А потом я с него спрыгнул
И вошёл в чей-то милый дом,
Пожил там, позже был выгнан,
И неважно, что было потом.
 
 
А горе? Куда делось горе?
Вот это реальный вопрос.
То ли с горки прыгнуло в море?
То ли впрягли его в чей-то воз?
 

«На улице лежал бродяга…»

 
На улице лежал бродяга.
«К нему, – подумал я, – прилягу
И эту песенку мою
Ему на ухо пропою.
 
 
Ведь так бедняга одинок».
Но только я к нему прилег,
Бродяга сразу заорал:
«Катись отсюдова, нахал!»
 
 
Потом, увидя мой испуг,
Он помягчел и молвил: «Друг,
Заместо песенки своей
Ты лучше дай мне сто рублей».
 
 
В карманах рылся я, как зверь,
Но денег нет – есть лишь Бодлер.
Тут я кричу без проволочек:
«Я подарю тебе цветочек!»
 

Туча

 
Я взглянул: на небе туча,
А под тучею дома.
Я подумал: было б лучше
Спать на туче задарма,
Дом ведь – платная тюрьма.
 
 
Я подумал: а ещё бы
Лучше платье не носить,
А скроить из тучи робу
И по небу в ней бродить…
Тучу есть, из тучи пить.
 
 
Я смекнул: ведь туча может
Формы быстро изменять,
Облик девушки пригожей
Ей нетрудно воспринять…
Стану девушку ласкать!
 
 
Я решил: летучесть тучи
Мне сулит святую блажь —
Дева туч на каждый случай
Будет новая, не та ж!
Тут я впал в безумный раж.
 
 
Я взмолился: «Туча, туча,
Будь мне домом и женой!
Ты прекрасна, ты могуча…»
Дождь вдруг хлынул проливной…
Смейтесь, смейтесь надо мной!
 

«Tакая маленькая малость…»

 
Tакая маленькая малость —
Мне жить совсем чуть-чуть осталось.
Я соберу остаток сил
И поступлю, как крокодил.
 
 
Не буду вовсе лить я слёзы,
Забуду все свои угрозы.
И солнце я не проглочу,
И девочку не захочу.
 
 
Но тихо лягу на панели,
Чтоб все прохожие глазели,
Разину пасть, как трубадур,
И захриплю: “Bonjour! Bonjour!”
 

«Существуют разные возможности…»

 
Существуют разные возможности:
Позабыть совсем об осторожности,
Запастись полдюжиной камней
И разбить один из фонарей.
 
 
Существуют разные возможности:
Наплевать на всяческие сложности,
Отказаться ото всех идей
И стать самым гадким из детей.
 
 
Существуют разные возможности:
Умереть при первой же возможности,
Но поджечь какой-нибудь музей,
Чтобы сердцу стало веселей.
 
 
Существуют разные возможности:
Начихать на противоположности,
Перепутать дактиль и хорей
И орать, как грешник на чертей.
 
 
Существуют разные возможности:
Бросить все долги, должки и должности,
Стибрить пару вкусненьких вещей
И кормить лисиц и голубей.
 

«Я – предатель сотни наций…»

 
Я – предатель сотни наций,
Я плевал на гром оваций,
Я хотел лишь одного —
Крикнуть миру и-го-го.
 
 
И-го-го ведь «и-го-го»
Лишь для дурня одного.
Для меня же и-го-го
Больше всяких ого-го.
 
 
Вот и встал я, как на пире
В старом добром божьем мире,
И, чтоб стало всем легко,
Крикнул миру: «И-го-го!»
 
 
Только мир не шевелится,
Словно мир этот – больница,
И лекарство и-го-го
Уж не лечит никого.
 

«Ох, сколько я сменил квартирок…»

 
Ох, сколько я сменил квартирок —
И все-то были не мои.
Ох, сколько я стерпел придирок —
Да ни одной, друзья мои!
 
 
Я воровал и сам украден
Бывал цыганками небес,
И я имел не меньше ссадин,
Чем душ имел я и телес.
 
 
Но говорить не научился
Я на родимом языке
И под любимую мочился,
Когда с ней спал на тюфяке.
 
 
Еще я матери полтинник
На день рожденья пожалел,
Зато, весёлый матершинник,
Я песню грустную ей спел.
 
 
И потому сегодня утром
Сломал я солнце пополам,
Но только моль одна и пудра
Посыпались к моим ногам.
 

Madame

 
В центре Парижа,
К Сене поближе,
В тени Notre-Dame
Я видел Madame.
 
 
Возраст – неясен,
Прищур – опасен,
В накидку шуба,
И скалит зубы.
 
 
Под шубой прелой —
Голое тело.
И ступни тоже
В своей лишь коже.
 
 
Зимой и летом
На месте этом
Стоит, как древо —
Ни вправо, ни влево.
 
 
Вокруг – туристы,
Бомжи, букинисты,
Жандармы тоже,
И прочие рожи.
 
 
Собаки, урки,
В тужурках турки,
Бабёнки в гриме —
Все мимо, мимо.
 
 
Она же – в мехе,
Пупок в прорехе —
Стоит все там же,
Не емши, не спамши.
 
 
Как это странно…
Но раз утром ранo
Некий японец
Ей кинул червонец.
 
 
Денек был светел.
Я сам свидетель:
Деньги упали,
Но их не взяли.
 
 
Вздрогнула шуба,
И этак негрубо,
Но – хоть охай, хоть ахай —
«Да пошел ты на хуй!» —
 
 
Донеслось до химер.
Я и сам, старый хер,
Это слыхал
И вам передал.