Loe raamatut: «Русский Рокамболь», lehekülg 12

Тайна будуара

С этого дня Андрюшка в качестве жениха стал посещать Терентьевых ежедневно, и так – в течение нескольких дней.

Елена Николаевна, очевидно, поощряла частые свидания, и вообще между женихом и невестой вспыхнула настоящая любовь.

В особенности дивился новизне своих ощущений Андрюшка.

За последние дни он сделался мрачен и все спрашивал себя, что с ним случилось такое. Неужели это первая любовь со всеми ее атрибутами? Неужели и в его душу могло запасть это сентиментальное чувство?

Он силился самому себе давать уклончивые ответы на эти вопросы, но правда брала верх, и он с ужасом стал сознавать, что действительно безумно влюблен.

Страшные ощущения перемешались в душе молодого преступника. Весь трепеща, он шел в дом невесты и тут, в тишине ее роскошного будуара, робел, как школьник, первый раз севший на ученическую скамью.

Елена потешалась над ним, но сама, того не замечая, все дальше и дальше переходила за грань своей навеянной холодности.

Дошло до того, что она сама стала торопить со свадьбой, и она была назначена наконец на послезавтра.

Накануне в обычный час пришел к ней Андрюшка.

Она встретила его, лежа на кушетке, в ярко-пунцовом шелковом платье, которое так поразительно оттеняло ее яркую красоту и гармонировало с черной тучей блестящих волос, охваченной в несколько рядов нитями жемчуга.

При виде ее в этом наряде Андрюшка остолбенел от восторга и изумления.

Потом, весь дрожа от какого-то едва сдерживаемого порыва, он медленно подошел к кушетке, стал на колени и, трепещущей рукой тихо дотронувшись до ее руки, прошептал:

– Царица моя, как вы хороши!

Елена улыбнулась.

– Здравствуй! – так же тихо произнесла она, грациозно поднося к его губам свою белую холеную руку.

Андрюшка жадно схватил эту руку и, скрипнув зубами, стал покрывать ее бешеными поцелуями.

Но вдруг он вскочил с колен и быстро прошелся по мягкому ковру будуара. Это «ты», сказанное в первый раз, окончательно потрясло его.

И странные мысли завертелись в его голове.

Впервые в его душу закралась робость. Когда он рвался к намеченной цели ради денег и мщения, едва ли был второй человек, который мог бы так презрительно смотреть на опасности. Там игра надвое оживляла его энергию и казалась увеселением, теперь же, когда на мрачной карте его рядом с прежними целями стояла и она, он ужаснулся. А вдруг он проиграет эту ставку?! И ему страстно захотелось поскорей снять ее с карты, но как снять?

Он бросил быстрый взгляд на красавицу и, заметив, что она хоть с улыбкой, но пристально следит за ним, отвернулся и потупил глаза.

Потом он опять поднял их, губы его уже зашевелились, как бы желая произнести что-то, но он опять резко отвернулся и снова зашагал из угла в угол.

Елена приписала все это волнениям страсти.

– Вы мне сказали «ты», Елена, – начал наконец Андрюшка дрожащим голосом. – И это «ты» чуть с ума не свело меня сейчас.

– Что ж тут необыкновенного, – с напускной холодностью отвечала Елена, – невеста жениху всегда говорит «ты», в особенности накануне свадьбы и…

Она замолчала.

– И что? – спросил Андрюшка, подняв лицо.

– И в особенности когда она его любит…

– Елена! – кинулся на колени Андрюшка. – Елена! – повторил он, хватая ее руки. – Я не верю, чтобы это была правда.

– Да, это правда, – серьезно сказала Терентьева, – я тебя люблю.

Андрюшка как бы в изнеможении переступил к ближайшему креслу и сел.

– И знаешь, когда я полюбила тебя?

– Когда?

– Тогда, когда убедилась, что ты будешь любить меня не за деньги, а за меня самое. Убедилась же я в этом с первой нашей встречи, когда, помнишь, взгляды наши встретились и твой опустился перед моим…

Вдруг Андрюшка опять вскочил со стула и опять схватил руку красавицы.

– Стало быть, ты не лжешь, а в том, что я люблю тебя безумно, как никогда никого не любил, – в этом не нужно клятвы. Но послушай, Елена, скажи-ка мне одно, любишь ли ты меня тоже – самого за себя или… или за мой титул? Ха-ха-ха! Титул…

И он, замолчав, выпустил руку и отвернулся к окну.

– Нет, не за титул, – твердо и правдиво отвечала Елена.

– Стало быть, если бы его не было, ты тоже бы любила меня?

– Как – не было?

– Да так, если бы я, например, был простой человек, ты не отвернулась бы от меня?

– Но как это может быть?!

– Нет, ты отвечай на вопрос мой прямо.

– Я бы обмана не простила тебе. Я бы убила тебя… Слышишь!..

– За что? За то ли, что я обманул тебя, или за то, что у меня нет титула?..

– Я уже тебе сказала, что за обман.

Андрюшка адски улыбнулся и вынул револьвер. В этой улыбке сверкал весь ад его погибшей души со всеми ее нечеловеческими муками.

Молча протянул он револьвер и твердо сказал:

– Исполни! Я не граф, я двойник его, о котором ты слыхала.

Побледнев как полотно, Елена молча взяла револьвер и с бешенством в глазах стала медленно поднимать его к побледневшему лбу юноши…

Андрюшка глядел на нее сверкающим взглядом, но не боязнь, не страх смерти горел в нем, а восторг перед тою, которая сейчас должна была отнять у него жизнь.

Если она убьет его, значит, она любит его безгранично. После выстрела в него раздастся другой выстрел, и все будет кончено.

Он не обращал внимания даже на движение дула револьвера. Он жил теперь полной жизнью, хотя и последние мгновения.

Но вот она отшвырнула револьвер на кушетку, кинулась к нему, обхватила шею руками и прошептала:

– Навеки!.. Навеки твоя! Кто бы ты ни был!.. Все равно, все равно!.. Нет исхода…

– Как нет исхода! – крикнул Андрюшка, отталкивая ее. – Исходов масса, когда есть возможность борьбы. Садись, я все расскажу тебе.

И он рассказал ей все.

Скандальная свадьба

Когда пробило половину третьего ночи, беспокойство в семье Петровых обратилось во всеобщий ужас. Теперь не было никакого сомнения, что с Машенькой случилось что-нибудь недоброе.

Была послана телеграмма к сестре жены Петрова и получен ответ, что она даже не была там.

Чиновник Петров и его жена рвали на себе волосы и, совершенно обезумев от отчаяния, бегали по квартире, не зная, что предпринять.

Часов в восемь утра чиновник Петров бросился к одному из главных агентов сыскной полиции и, всхлипывая как ребенок, рассказал ему о случившемся.

В своем объяснении он даже высказал подозрения на графа Павла Иеронимовича, хотя тут же оговорился, что, в сущности, этого быть не может, потому что молодого графа он знает давно и верит в его честность безусловно.

Отсюда он, по совету агента, поехал на квартиру графа Радищева в надежде получить тут какое-нибудь разъяснение этого странного происшествия.

Когда он позвонил у дверей графской квартиры, ему отперла служанка и объявила, что молодой граф, точно так же как и старый, еще почивают.

– Доложите обо мне молодому барину, не беспокоя старого графа, – пробормотал Петров, вытаскивая визитную карточку, – вот нате, передайте ему это!

Видя взволнованное лицо посетителя, служанка затруднилась было, как ей поступить, но, когда Петров спросил, спит ли и графиня, удивление ее превзошло всякую меру.

– У нас графини никакой нет!

– Как нет? – вскинулся Петров.

– Не могу знать. Я служу у них всего второй день и только от дворника вчера узнала, что графиню третьего дня отвезли в сумасшедший дом.

– В сумасшедший дом?! – заревел Петров.

– Тише, барин, тише! Барина напужаете!

– Передай скорей мою карточку!..

– Да я, право, не знаю, будить их, что ли?

– Конечно, буди, я тебе приказываю…

В ответ на такое категорическое заявление служанка молча удалилась и только уже где-то в коридоре шепотом спросила:

– Молодому или старому?

– Молодому, молодому, – также шепотом ответил ей Петров, погружаясь в самые смутные соображения насчет всего того, что передала ему эта женщина. – Графиня в сумасшедшем доме?! – бормотал он. – Машенька исчезла куда-то, да что же это такое?.. Ну, положим, старуха графиня могла сойти с ума от такого муженька, но почему же Машенька исчезла?..

Служанка вернулась, неся обратно карточку:

– Граф молодой извиняется! Они вас принять не могут.

– Как не может?!!

– Не могу знать-с! Сказали, не могут, и кончено.

– Меня не может, – повторил Петров и вдруг ринулся в коридор, наобум отворил какую-то боковую дверь… и вошел в комнату с опущенными шторами.

На постели лежал Андрюшка.

При виде гостя он стыдливо натянул на себя одеяло и совершенно спокойным голосом извинился, что он отказал в приеме, ибо он не одет, но что он все равно хотел вечером сегодня быть у Марии Петровны по очень важному делу.

– У Марии Петровны?! – заревел Петров. – Да вы знаете, что случилось? Она пропала, ее нет дома всю ночь…

На этот раз из-под одеяла раздалось удивленное:

– Как?! Не может быть?!!

– Как же это не может быть, когда это есть!.. Я сейчас был уже в сыскной полиции! – ревел Петров. – Я ее всю поставил на ноги…

– Боже мой! Какое несчастье! – всплеснул руками Андрюшка. – Но может быть, что-нибудь ее задержало где-нибудь?!

– Она поехала к тетке, и я думал, что поехала с вами.

– Со мной?!!

– Да, но теперь я вижу, что вы не поехали с ней…

– Но не беспокойтесь! Может быть, все это разрешится очень благополучно… и просто… Тут, наверно, какое-нибудь недоразумение! Я сам сейчас оденусь и поеду искать ее… Может быть, она у Николаевых захотела переночевать…

– Да я говорю же вам, что она поехала к тетке.

– Ну хорошо, хорошо, вы теперь поезжайте к другим каким-нибудь ее и своим общим знакомым, может быть, она там, а я поеду к Николаевым. Экое несчастье!..

Чиновник Петров нахлобучил шапку и выбежал вон.

Как только дверь за ним затворилась, из соседней комнаты в халате и туфлях на босую ногу вышел граф Иероним Иванович.

Лицо его было бледно.

Он слышал весь разговор, но не решился войти, предоставляя роль всецело ее исполнителю.

– Дело, кажется, скверно, Андрей! – тихо шепнул он, наклоняясь над постелью сына.

Андрюшка громко захохотал.

– Если это скверно, то что же называется хорошо!

– Конечно, – отвечал граф, – я надеюсь на твое умение, но все-таки боюсь каких-нибудь случайностей.

– Каких же, например? Воскресения из мертвых, что ли?.. Вообще, дорогой папа, я уже говорил вам много раз, что вы блудливы как кошка, а трусливы как заяц. Это нехорошо. И даже не только нехорошо, но опасно. Трусливый делец всегда погибнет, это уж я вам пятьсот раз говорил. Что же вы, например, хотите, чтобы Петров был совершенно спокоен? Неужели этого вы ожидали?..

– Нет, но сыскная полиция?!

– Вы старый ребенок. Я же вам говорю, что все это так же естественно, как то, что после ночи, как видите, наступило утро. Одно нехорошо, что эта женщина, которую мы наняли, чересчур болтлива. Она уже разболтала, что моя мачеха в сумасшедшем доме. Петров действительно может сообщить это так, между прочим, в сыскную, и из сопоставления этих двух фактов… Впрочем, что я! Я с вами и сам заврался… Что же может быть тут общего… Оставьте меня, пожалуйста! Вы меня способны сбить с толку, лучше вот что, поговоримте о деле. Сегодня я еду туда, и сегодня же должен быть назначен день свадьбы. Надо торопиться, потому что деньги не только ваши, но и мои на исходе, а нищета самый скверный помощник в серьезных оборотах. Один этот плюгавец Алешка чего мне стоит. Сегодня он опять придет за деньгами, и мне, конечно, придется его послать к черту. Доктор тоже потребует в скором времени второй половины условленной суммы. Все это, дорогой папа, гораздо важнее того, о чем беспокоитесь вы. Вообще, у вас нет никакого этакого чутья… Вы думаете о вздоре и упускаете без внимания серьезное.

Граф, сидя на краю постели, тревожно перепахнул полы халата и еще тише шепнул:

– Делай, Андрей, как хочешь! Теперь все в твоих руках!

Но оставим их обоих пока и обратимся к деяниям Колечкина.

Все последнее время Алешка зорко следил за своим патроном и узнал, между прочим, что после отправки графини в сумасшедший дом граф и Андрюшка лихорадочно спешат покончить с Терентьевым в деле брака.

Однажды он пришел домой чрезвычайно озабоченный и стал торопливо переодеваться в платье мастерового. Матери он заявил только, что едет за город и чтобы она без него пореже заглядывала в бутыль.

И он действительно поехал в К*, в сумасшедший дом с тем, чтобы повидаться со старым приятелем своим, фельдшером Савельевым, к которому у него теперь было большое дело насчет графини. Ее надо было извлечь из палаты с тем, чтобы она могла лично просить баронессу фон Шток о выдаче ему той суммы вознаграждения за всю эту «штуку», о которой он так сладко мечтал, затевая измену против своего бывшего приятеля. Медлить было нельзя, потому что вопрос о дне свадьбы Андрюшки и дочери миллионера был уже решен и Андрюшка, получив деньги, по расчету Колечкина, мог тотчас же бежать, и тогда спокойствие его будет отравлено.

И вот таким образом он появился в сумасшедшем доме, бок о бок с Савельевым, освобождая Долянского.

Приехав в Петербург и остановившись, согласно условию с Савельевым, в Знаменской гостинице, он стал лихорадочно ожидать возвращения фельдшера, в то же время отговаривая Долянского предпринимать что-нибудь до окончательного разъяснения, как обстоит дело.

Долянский, движимый горячим чувством благодарности к своему избавителю, соглашался на все ему предлагаемое.

И какова же была радость его и удивление, когда спустя несколько часов в номер, занятый им и Колечкиным, вошли Савельев, Дуняша и графиня!

Долянский с распростертыми объятиями кинулся к своей старой приятельнице.

Колечкин игриво подмигнул Савельеву, но последний мрачно нахмурил брови и задумчиво перенес взгляд в окно, в котором виднелась людная площадь.

После первых излияний Долянский подошел к Савельеву, крепко обнял его и поцеловал.

Савельев пробормотал что-то, ответил поцелуем и опять мрачно уставился в окно.

Казалось, его терзала какая-то мысль. Он отомстил, это правда, но что же теперь он будет делать, если только Колечкин, которого фельдшер в душе считал большим мошенником, или проиграет «дело», или просто откажется поделиться прибылью.

Он плохо понимал все тонкости этого дела и теперь, припоминая в деталях все рассказанное ему Колечкиным, взвешивал свои шансы на выгоду.

Вдруг он быстро повернулся от окна и сразу, без всяких оговорок, начал, строго глядя на Колечкина:

– Пора действовать, господа! Ты, Алексей Алексеевич, должен теперь, не скрываясь ни в чем, рассказать доктору и графине весь свой план…

– Охотно! – отвечал Колечкин. – Я готов начать действовать хоть сию минуту. Для меня чем скорее, тем лучше. – И, обратившись к графине, он рассказал ей всю подноготную адского замысла Андрюшки, а в заключение объявил о том, что граф Павел и Петрова живы и здоровы, но необходимо их выкупить. – Старуха баронесса даст вам денег, – заключил Колечкин, – не захочет же она гибели вашей и вашего сына. Ведь все равно все ее состояние будет принадлежать вашему сыну… Я же прошу у вас сравнительно малую сумму: всего пятьдесят тысяч, предоставляя право отдельно вознаградить господина Савельева, так как без его помощи вы, графиня, и вы, доктор, погибли бы.

– Вы и будете награждены поровну, – отвечала графиня, вставая. – Господин Колечкин, сбегайте за каретой, я сейчас поеду к баронессе.

– И я с вами! – сказал Долянский.

– Можете ехать и вы, Савельев, так как мы с доктором сюда более не вернемся… Вы можете, переговорив с баронессой, вернуться назад.

– Но позвольте, господин Колечкин, – вмешался Долянский, – чем же вы гарантируете, что граф Павел и его невеста живы?

– Тем же, чем вы гарантируете мне выдачу денег.

– Словом?

– Да.

Оба пристально поглядели друг на друга и поняли, что другого исхода, кроме доверия, в этом деле быть не может.

– Хорошо! – после короткого молчания ответил Долянский. – Я сам поеду с деньгами в кармане за ними, согласны вы?

– Да! – тихо, но решительно ответила графиня.

– Я согласен, – ответил Колечкин.

– Быть может, вы рискуете жизнью, – сказала графиня.

– Клянусь вам, нет! – воскликнул Савельев, и глаза его как-то особенно сверкнули. – Я еду с доктором, и в случае измены руки наши с ним сумеют пустить несколько метких пуль.

– К чему это все ты говоришь, – обратился к нему Колечкин, – ты-то уже должен бы верить мне, мы ведь с тобой одного поля ягоды.

– Нет, врешь, меня уже сорвала с этого поля рука искреннего раскаяния… Довольно, всего довольно… Я не могу забыть оплеухи, это правда, но гораздо чаще меня тревожит один ужасный сон. Он требует искупления.

Баронесса фон Шток пришла в неописанный ужас от всего рассказанного ей несчастной графиней и тотчас же выдала Долянскому чек на необходимую сумму.

Не откладывая ни на минуту, деньги были получены, и восьмеро мужчин, хорошо вооруженных, сели в вагон.

Это были молодые люди из петербургских знакомых Долянского, шестой был он сам, седьмой – Савельев, а восьмой – Колечкин.

Петрова и Павел грустно сидели у тусклого оконца избы и вели между собой ту теплую беседу, которой друзья взаимно утешают один другого в тяжелые минуты горя.

Павел силился представить все происшедшее в менее мрачном виде, чем предполагала его невеста. Он старался доказать ей, что человек, привезший их сюда, вовсе не враг их, а скорее друг, решившийся во что бы то ни стало спасти их от неминуемой при других обстоятельствах гибели.

Девушка, слушая его, убаюкивала свои опасения.

Вдруг они увидели небольшую группу мужчин, приближающихся к месту их заточения.

Павел изменился в лице, молодая девушка набожно перекрестилась.

Обоим стало очевидно, что от этой кучки людей зависит их судьба.

Вот они приблизились настолько, что Павел узнал в лицо Колечкина, который шел впереди всех. Вот они вошли за ограду, во двор, вот…

– Боже мой! – шепнула Петрова. – Идут?!

И действительно, в комнату вошло восемь человек; шесть человек охранников или, вернее, тюремщиков Петровой и Павла тоже вошли в горницу и стали в стороне.

Тогда выступили вперед Колечкин и Долянский.

– Вы свободны! – сказал Колечкин, обращаясь к неподвижной от изумления и испуга паре молодых людей.

– Вы свободны! – повторил Долянский и передал Колечкину какой-то пакет…

– Ваша матушка, граф, и ваш батюшка, Марья Петровна, – обратился Долянский, – ожидают вас на квартире баронессы фон Шток. Надо спешить!.. Через полтора часа отходит поезд…

И, говоря это, Долянский протянул руку Павлу, после чего их окружили остальные спутники молодого врача, и при полном безмолвии в группе Колечкина все вышли во двор, и вскоре маленькая толпа исчезла из глаз Колечкина и его товарищей, глядевших ей вслед.

А тем временем в одном из богатейших соборов Петербурга готовилась пышная свадьба. Разосланы были элегантные пригласительные билеты, один из которых лежал и у баронессы фон Шток, к величайшему ее ужасу.

Часов около девяти вечера в церковь стали съезжаться приглашенные. Вот наконец приехал и отец жениха.

Граф Иероним Иванович был чрезвычайно эффектен в дорогом новом фраке.

Вся фигура его дышала тем элегантным достоинством, которое передается, как качество, из рода в род, из поколения в поколение и не может быть приобретено никакой побочной культурой.

В толпе пробежал одобрительный шепот.

Дамы находили, что он сам вполне годится для венца.

Некоторые прибавляли, что теперь бы он и мог жениться, если бы захотел, так как его жена признана неизлечимо помешанною после этой несчастной истории с двойником.

Движенья графа были гибки и изящны.

Он сам распоряжался, всюду поспевал, со всеми перебросился несколькими словами.

Но вот грянул оркестр. Это приехала невеста.

В своем белом наряде она затмила всех какой-то особенной, почти неземной красотой.

А вот и он. Боже, какой красавец! Вот уж настоящий граф. В каждом движении его сквозит тоже изящество, и при этом как поразительно он похож на отца!

Обоих молодых людей подвели к аналою.

Какая прелестная пара!

Иероним Иванович был, видимо, очень взволнован. Он кидал тревожные взгляды вокруг, а в особенности на входную дверь.

Графа приводило в сильную тревогу то обстоятельство, что, несмотря на начало акта бракосочетания, до сих пор не приехала еще баронесса фон Шток.

С возрастающим беспокойством он начал соображать, что тут дело не совсем чисто.

Он хотел было сообщить свои опасения Андрюшке, но последний уже стоял перед аналоем рядом с Терентьевой, и отозвать его никаким образом уже было нельзя.

Тогда рядом с ощущениями смутной тревоги в голове старого жуира мелькнула утешительная мысль: «Если успеют совершить обряд и уехать из церкви, то деньги будут у него в кармане через каких-нибудь полчаса». Так гласило предварительное условие, а с деньгами не станет же он дожидаться внезапного и весьма возможного разоблачения. Ницца… Спа… Монако!.. О, сколько есть чудных мест, чтобы укрыться… На вечерний поезд тоже легко можно успеть… Все предусмотрено… заграничный паспорт на всякий случай уже в кармане… Но вдруг он вздрогнул и похолодел. У входных дверей раздался шум.

Все повернули головы и с недоумением глядели на входящих полицейских и группу каких-то людей… Вон баронесса фон Шток, вон графиня, вон Петров. Но главное… Многие стали протирать глаза от изумления. Рядом с баронессой под руку с графиней идет… как бы зеркальное отражение жениха, стоящего у аналоя…

Процессия медленно подошла к молодым, и двойники при общем молчании ужаса вперили друг в друга взгляды.

Несколько минут царила ужасная тишина.

Но вот Андрюшка кидается вперед, делает несколько выстрелов и скрывается в толпе на паперти.

– Держи! Держи! – раздалось со всех сторон.

Кого-то задержали, но это оказался не он.