В третий день службы взводу Щербакова досталась уборка плаца, где проходили утренние и вечерние построения. Часть солдат самодельными метлами нехотя мела пышущий жаром асфальт, другие разводили известку в девятилитровых укупорках из-под танковых зарядов и кисточками, изготовленными из пучков полыни, белили бетонные бордюры по периметру плаца. Степной ветер относил поднятую метлами пыль на другой конец площади. Всё это происходило под контролем старшего сержанта Гаджибабаева, сидевшего в тени офицерской казармы. Щербаков опять без дела слонялся по плацу, изнемогая от июльской жары и мучившего похмелья. Расстегнутый на три пуговицы камуфляж промок от пота, новый армейский планшет, набитый «для вида» чьими-то старыми конспектами, болтался на тонком ремешке через плечо и тянул вниз к раскаленному асфальту. Пылающие изнутри осенние полуботинки хотелось снять и зашвырнуть куда подальше. Солдаты были в кирзовых сапогах, но, по крайней мере, по пояс голые. Их загорелые под южным солнцем тела резко контрастировали с белеющими из-под засученных рукавов худыми руками Сашки. У каждого бойца на ремне висела фляжка с чаем без сахара, сумки с противогазами кучкой лежали возле босых ног стянувшего берцы Бабая.

– Слушай, – Щербаков подошел к сержанту, – а противогазы зачем?

– Сейчас покажу, – Гаджибабаев, лениво отбросив окурок в сторону, потянулся и неожиданно заорал. – Взвод, газы!

Бойцы, побросав метлы и кисточки, кинулись к куче противогазов, отталкивая друг друга и пытаясь найти свой комплект. Через мгновенье противогазы были уже натянуты на головы запыхавшихся солдат. Блестя запотевшими стеклами защитных очков, они молча переминались на месте, через фильтры раздавалось сдавленное сопение.

– Вот, стадо слонов готово к продолжению работ, – усмехнулся Гаджибабаев.

– Отбой газы! – несмело крикнул в сторону взвода Щербаков. Солдаты поспешно сдирали прилипшие к лицам резиновые маски, жадно глотая пыльный воздух. Отдышавшись, танкисты продолжили свои занятия, подгоняемые ленивыми окриками старшего сержанта.

Наступило время обеда. Под палящими лучами полуденного солнца взвод строем направился в столовую. Сзади брел лейтенант Щербаков, поправляя бивший по ноге тяжелый планшет. С трудом проглоченное первое он запил обжигающим чаем. Сигареты закончились, «стрелять» у солдат бесполезно – у них сигарет или не было, или «последняя».

После обеда уборку территории перенесли в автопарк. Поднимая столбы пыли, солдаты мели выжженную июльским зноем землю, сметая песок к колючему ограждению. Кое-как, сидя в не спасающей от жары тени полуразобранного танка, лейтенант дождался конца дня. Нестройной колонной, размахивая метлами, взвод направился на ужин.

После вечернего построения Щербаков, обессиленный, добрался до душа. Стоя под ледяными струями воды, он с тоской вспоминал дом, гражданскую жизнь и думал, когда же всё это закончится. Но служить еще оставалось, без малого, два года, и это приводило Щербакова в полную депрессию.

Узнав, что денег у Александра на водку нет (осталось всего на две пачки сигарет), лейтенанты потеряли всякий интерес к Щербакову и засели играть в карты. Сашка, наконец-то сняв ненавистные полуботинки, лежал на скрипучей кровати, задрав уставшие за день ноги. Хотелось курить, но спрашивать сигаретку у азартно резавшихся в «дурака» офицеров не хотелось. Послать дежурного по общежитию солдата за сигаретами тоже как-то неудобно. Поэтому он, еще немного помучившись, оделся и пошел к заветным зеленым воротам. Под звездным небом Александр брел в направлении станции, вновь предаваясь невеселым мыслям. Он чувствовал себя невероятно одиноким и никому не нужным. Поделиться своими переживаниями было не с кем – другу из института Эдику Хучуеву не дозвониться – забрали на год служить в Волгоградскую военную прокуратуру, где его там искать? Домой тоже не позвонишь – зачем родителей расстраивать. Солдаты на него «забивают», слушаются только Бабая и Китайца, а бытовые условия – это вообще кошмар! От этого на душе становилось еще мрачнее и тоскливее, хотелось упасть в сухую степную землю и разрыдаться. Но Александр так и не сделал этого, как будто боялся, что его слёзы могут увидеть. Вернулся Щербаков ближе к полуночи, у поста перед мостом его опять никто не окликнул. Покурив на крыльце, он пробрался по чернеющему коридору к своей кровати. В темноте раздавался разноголосый храп лейтенантов. Сашка еще долго не мог заснуть, скрипя кроватной сеткой и прокручивая в голове события последних недель.

4 день службы (пятница)

Опять подъем в 6 утра, построение в 8:45, «нарезка» задач на предстоящий день. В первой половине дня первому танковому взводу предстояла разборка-сборка танкового пулемета НСВТ. Последний раз этот пулемет Александр видел на военной кафедре, лет шесть назад, даже рисовал его составные части на плакат в класс огневой подготовки по просьбе майора Иволгина. Иволгин – огромный мужик с поседевшими усами и густой, изрядно седой шевелюрой, частенько просил Щербакова сделать какой-нибудь стенд. За нарисованные в аксонометрии пулеметы, клины затворов и уровни радиационно-химической опасности Рембрандт, как называл Сашку Иволгин, исправно получал «зачеты» и пятерки по экзаменам на военной кафедре.

Рисовал Щербаков хорошо. В детстве он просил своего отца изобразить танк или машину, которую потом с удовольствием раскрашивал. Но ему хотелось рисовать самому, и отец посоветовал Саше попробовать срисовать машину из старого журнала «Техника для детей». Сначала рисунки выходили корявыми, но в конце концов машины, самолеты и тому подобная техника стали получаться всё лучше. Способность к рисованию заметили в школе, и Сашка стал постоянным художником в школьной газете «Молния», где изображал карикатуры на злободневные темы. Газету на школьный выпускной от своего класса тоже рисовал он. В институте Александр уже мог с поразительной точностью срисовывать людей с фотографий и в студенческой команде «Клуба Весёлых и Находчивых», помимо участника выступлений, был художником-оформителем. Слухи о художественном таланте Щербакова дошли и до майора Иволгина, чем он не преминул воспользоваться.

После завтрака третий взвод под командованием старшего сержанта Гаджибабаева зашагал в сторону одного из ангаров, находящихся в степи перед огневым стрельбищем. Бойцы по очереди тащили полученный в оружейной комнате двадцатипятикилограммовый крупнокалиберный пулемет НСВТ калибра 12,7 мм. Буква «Т» означала «танковый», это Сашка знал. Помнил он, что устанавливается НСВТ сверху на башне танка, но как его разбирать, а тем более собирать и за сколько секунд, для лейтенанта Щербакова оставалось загадкой. Потрепанная брошюра нормативов разборки-сборки пулемета и список с фамилиями бойцов были запиханы в раздувшийся от чужих конспектов планшет, бивший по ноге идущего в конце строя Александра. Несмотря на то, что Сашка уже несколько дней находился с вверенным ему взводом, фамилий своих солдат он до сих пор не мог запомнить, кроме Гаджибабаева.

«Нужно потихоньку как-то начинать ими командовать, – думал Щербаков, на ходу поправляя съезжающий с худого плеча ремешок планшета. – Вообще на меня внимания не обращают. Ладно, вот дойдем до места обучения, тогда начну». Он достал потрепанную брошюру и на ходу стал изучать содержание.

Вдали маячило трехэтажное здание огромного ангара, выстроенного из бетонных блоков, покрытых облезшей от дождей и снега известкой. Но взвод шел уже минут двадцать, а оно как будто не приближалось. Проселочная дорога пролегала по поросшей полынью и пучками ковыля степи. Солдаты то и дело, сбивая шаг, пинали пыльными «кирзачами» сухие шары перекати-поля, обгоняющие колонну под порывами горячего ветра. Наконец, уставшие и мокрые от пота, бойцы без команды повалились в тень бетонной стены, которая еще не успела нагреться от всё нарастающей жары. Александр тоже присел на планшет под нарисованной на огромных железных воротах красной краской цифрой «3» и закурил.

«Всё, сейчас покурю и начну командовать», – затягиваясь горьким дымом, оттягивал время Щербаков. Посидев еще минут пять, он бодро поднялся и, подойдя к железной двери, находившейся в одной из створок ворот, сорвал пластилиновую пломбу на деревянной дощечке. Ключом, который утром ему выдал Сенчин, Александр открыл тронутый ржавчиной амбарный замок и шагнул в проем скрипнувшей двери ангара. От яркого солнца внутри казалось совсем темно. Пахнуло сыростью и прохладой погреба, крыша здания протекала, и дождевая вода не успевала высыхать в закрытом помещении. За Щербаковым нехотя стали входить солдаты, двое последних затащили обрывавший руки пулемет. Бабай пнул одного из «слонов», который тут же резво поднялся по маячившей в сумраке лесенке. Донесся скрежет раскручиваемой проволоки, заскрипели железные створки огромного проема. Сквозь открывшиеся ставни в помещение ворвались солнечные лучи, осветившие внутренности здания и бетонный пол, на котором отчетливо отпечатались выбоины от танковых гусениц. На крашенных некогда белой известкой стенах с потеками от дождя виднелись следы плесени. В углу находился электрический щит с торчавшим из него толстым кабелем. Ангар только казался трехэтажным, на самом деле этажей было два. Первый был так огромен, что сюда сквозь ворота могли заехать и разместиться по крайней мере два танка. Через открытый проем велась стрельба по мишеням во время огневой подготовки. Бетонная лестница вела на второй этаж, где находился командный пункт управления стрельбой. Оттуда просматривался весь полигон и можно было наблюдать за ведением огня.

– Становись! – Щербаков, поправив планшет, встал спиной к свету. Взвод неохотно стал собираться в шеренгу. Наконец все встали на свои места.

– Равняйсь! Смирно! Тема сегодняшнего занятия – устройство НСВТ, его неполная сборка и разборка на время. Крупнокалиберный пулемет НСВТ был разработан в конце шестидесятых в Тульском оружейном конструкторском бюро. Название пулемета состоит из начальных букв разработавших его инженеров – Никитина, Соколова и Волкова, – вспоминал Сашка прочитанную на ходу брошюру.

Бойцы без особого интереса слушали монолог лейтенанта, переминаясь с ноги на ногу и вертя головами.

– Буква «Т» означает «танковый». Калибр пулемета 12,7 миллиметров, устанавливается на башню танка на специальный станок и используется командиром танка для поражения живой силы противника и низко летящих целей. Прицельная дальность два километра по наземным целям и полтора по воздушным – на этом знания Щербакова заканчивались, – Пулеметная лента на сто пятьдесят патронов, – выдал он последнюю запомнившуюся фразу. – Теперь приступим к тренировочной разборке пулемета, и покажет нам это старший сержант Гаджибабаев.

– А чё сразу я? – возмутился Гаджибабаев. – Ну-ка, Сидор, – обратился он к рыжему рядовому Сидорову, – давай ты разбирай! Он умеет, – глядя на Щербакова, сказал Бабай.

– Ну ладно, пусть Сидоров покажет, – пришлось согласиться Александру.

Низкорослый Сидоров склонился над лежащим на расстеленной мешковине пулеметом. Ловкими движениями он стал разбирать его на отдельные составляющие. Меньше чем через минуту пулемет был разобран.

– Ну давай, Сидоров, расскажи нам название частей пулемета, – обратился Щербаков к конопатому Сидорову.

Сидоров, показывая на отдельные части, стал говорить их названия. Александр внимательно, в отличие от окруживших пулемет бойцов, всматривался в незнакомые детали.

– А где же у него курок? – спросил Щербаков Сидорова.

Взрыв солдатского хохота заметался среди отсыревших стен ангара.

– А у него нет курка, у него электроспуск, – улыбаясь ответил рыжий Сидоров. Сашке было очень неловко за допущенную оплошность.

– Давай собирай тогда. Отставить смех! – повысил голос Щербаков. – Самые умные тут? – Смех поутих. – Сейчас по очереди будем собирать и разбирать пулемет на время, – лейтенант вытащил помятый список с фамилиями. – Становись!

По списку присмиревшие солдаты стали подходить к разложенному на мешковине пулемету и пытаться его разобрать, а потом собрать. У кого-то это получалось достаточно быстро, кто-то оставлял на полу «лишние» детали при сборке, но в нормативы уложился только конопатый Сидоров. В результате Щербаков «натянул» всем остальным «тройки», в том числе даже не притронувшемуся к пулемету Гаджибабаеву.

Приближалось время обеда. Пулемет был окончательно собран, проем для стрельбы закручен на проволоку. Солдаты, щурясь на ярком полуденном солнце, по очереди вышли из прохладного ангара в обжигающую жару. На железную дверь вновь навесили замок, саму дверь опечатали круглой пластилиновой пломбой с оттиском цифры «3» внутри пятиконечной звезды. Взвод зашагал в направлении столовой по пыльной степной дороге. Ветер практически стих, и где-то вдали вертикально вверх поднимались столбы черно-серого дыма горящей степи.

После обычного обеда, который был съеден Щербаковым с гораздо большим аппетитом, чем в предыдущие дни, первый взвод направился в автопарк на вечный ремонт техники. Перед заходом в парк бойцы стали настойчиво упрашивать Сашку искупаться в Анисовке, огибавшей территорию автопарка. После недолгих уговоров он согласился, и взвод завернул в сторону начавших желтеть камышей. Узкий пляж, поросший вытоптанной травой, заканчивался небольшими мостками, уходящими в воду. С криками и воплями бойцы, словно школьники, на ходу раздевались и прыгали в прохладную воду узкой речушки. Анисовка заросла камышом, тиной и кувшинками, но середина реки была свободна от водорослей. Последним в воду осторожно зашел Щербаков. Поплавав под брызгами резвящихся солдат, он вылез на берег и, немного обсохнув, оделся. Через час ему еле удалось выгнать остальных из воды и, наконец, довести взвод в автопарк.

В парке солдаты опять копошились в двигателе, изображая не слишком бурную деятельность и не обращая особого внимания на молодого лейтенанта. Александр вновь сидел на башне стоявшего под навесом танка, не решаясь залезть внутрь и испачкать новую форму. Так прошел день, красное солнце клонилось к закату, и после непродолжительных сборов взвод зашагал в столовую на ужин.

Вечером в 21:30 общее батальонное построение под светом прожекторов, опять чем-то недовольный Шугалов, раздающий направо и налево указания. Минут десять спустя, когда командиры подразделений стали расходиться по своим ротам и взводам, к танковой роте подошел рассерженный Сенчин.

– Лейтенант Щербаков, доложите о выполнении поставленных на день задач! – старлей по уставу обратился к Александру и, не дав Щербакову открыть рот, заорал. – Какого хрена у тебя взвод среди дня водные процедуры принимает? Мне из других подразделений докладывают, что они у тебя полдня в речке плескались! Ладно бы в парке что-нибудь делали, танки как стояли разобранные, так и стоят!

– Да Игорян… – Лейтенант Щербаков попытался что-то сказать в оправдание.

– Не Игорян, а товарищ старший лейтенант! И кто давал команду «вольно»? – Китаец бешеным взглядом оглядел мигом застывшую по стойке «смирно» роту. – Чем они у тебя в парке занимались? Где результаты зачета по НСВТ?

От такой неожиданной атаки Александра как будто окатили холодной водой. Мысли путались, хотелось провалиться сквозь землю от беззащитности и отсутствия поддержки хоть с чьей-либо стороны. Свет прожектора бил в затылок, поэтому трясущихся губ Александра и готовую выкатиться слезу никто не видел.

– А чего ты так разорался, Сенчин, а? – никто не заметил подошедшего из тени майора Шугалова.

– Рота, смирно! Товарищ майор, – начал Сенчин, – третья танковая рота…

– Я говорю, ты чего орешь, товарищ старший лейтенант? – Шугалов перебил доклад Сенчина, – Человек служит без году неделя, мля. Ты его в курс дела ввел? Сам с ним в парк ходил, показывал, что и как? – всё более повышал голос Шугалов. – Вы только водку вместе жрать умеете! Приказываю, завтра ввести в курс дела лейтенанта, чтобы потом было, что спрашивать! Задача ясна? – Шугалов нагнул по-бычьи голову и по обыкновению заложил руки за спину. Взгляд его светло-серых глаз буравил Сенчина.

– Так точно, товарищ майор! – вытянувшись по стойке «смирно» ответил старлей.

Молча развернувшись на каблуках, Шугалов зашагал в сторону офицерского общежития.

– Вот бля, наберут по объявлению, – имея в виду Щербакова, сквозь зубы процедил Сенчин.

– Рота! Равняйсь! Смирно! В расположение казармы, шагом марш!

С плаца подразделения расходились по своим казармам, к своей направилась и третья танковая рота, которую вел Баранкин.

– Вот, Саня, еще мне Шугалов за тебя вставил, – уже беззлобно сказал Сенчин Щербакову, с которым они остались наедине посреди опустевшего плаца, – наберут вот таких «пиджаков», один гемор от вас.

– Да что я, сам что ли в армию просился? – дрожащим от обиды голосом ответил Щербаков.

– Ну сам, не сам, а гемор нам, – скаламбурил лысый старлей. – Ладно, иди в казарму, завтра разберемся, что и как.

Повернувшись, Сенчин зашагал в сторону расположения танковой роты для постановки задач на следующий день. Прожекторы погасли, остался гореть только один, в луче которого беззаботно роились сотни ночных мошек и бабочек. Щербаков отошел на край плаца в тень и еще долго стоял в одиночестве, слушая, как затихает шум голосов солдат, постепенно заглушаемый нарастающим стрекотом сверчков.

Тем временем офицеры «наводили кипиш» в своих взводах и ротах, готовя личный состав к отбою. Первый танковый взвод получал нагоняй от Сенчина за дневные купания, когда в казарму танковой роты зашел майор Шугалов.

– Рота, смирно! – скомандовал Игорь, и солдаты застыли, кто где в данный момент находился, как каменные изваяния.

– Товарищ майор, личный состав третьей танковой роты готовится к отбою. Исполняющий обязанности командира роты старший лейтенант Сенчин.

– Вольно! – Шугалов поманил пальцем Сенчина. – Пойдем-ка выйдем, лейтенант, – майор отворил дверь в ночную темноту, освещаемую лампой над входом казармы.

– Значит так, Сенчин. Понятно, что молодых офицеров нужно «строить», но не так сразу, на этот раз не повышая голоса, – начал разговор Шугалов, – лейтенант только прибыл, «пиджак», ничего не помнит, не знает. Если на него так с ходу орать, то он же убежит, как этот ваш лейтенант Атрепьев из третьего взвода. И где ты его искать будешь? Тебе этот геморрой нужен? У вас и так комвзводов не хватает. Мне ли тебя учить? И ремень офицерский ему найди, а то ходит, как арестант какой, мля.

Сенчин стоял, чуть ослабив левую ногу и потупя глаза в чернеющий асфальт, лысина отсвечивала в свете электрической лампы.

– На Баранкина надежды у меня нет, – продолжал комбатальона, – у него уже «дембель» на носу, и ему «всё до лампочки», так что сам введи в курс дела, как его?

– Лейтенант Щербаков, – ответил Игорь.

– Вот, Щербакова. И не перевешивай на своих сержантов, которые его ничему хорошему не научат. А завтра отпустишь лейтенанта на воскресенье в город, чтобы у человека совсем чердак не съехал от такой резкой перемены в жизни. Задача ясна? – майор уставился своим пронзительным взглядом в глаза Китайцу.

– Так точно, товарищ майор! Разрешите идти? – Сенчин встал по стойке «смирно».

– Идите! – повернувшись, Шугалов зашагал в сторону казарм пехоты. Его сухопарая фигура то появлялась, то исчезала между лучами освещавших территорию ламп и наконец совсем потерялась в сумраке ночи.

Выкурив очередную сигарету, Щербаков в подавленном настроении побрел к офицерской казарме. Свет внутри не горел. Александр на ощупь нашел свою койку и, не раздеваясь, улегся на скрипучие пружины. Невольные слезы катились по его запыленным степной пылью щекам, оставляя две невидимые в темноте бороздки. Он вспоминал отца, который когда-то так хотел, чтобы Сашка отслужил в армии, мать, всегда бывшую против этого, и слезы еще сильнее заливали пахнувшую хлоркой подушку.

Через час пришел Баранкин, чуть позже вернулись Звонарев и Иващенко. Щербаков отвернулся к стене, сделав вид, что уже спит – разговаривать ни с кем не хотелось. Лейтенанты еще какое-то время гремели тумбочками, ходили по очереди мыться и наконец улеглись. В полной темноте Александр стянул с себя свои гражданские ботинки, разделся и босиком пошел в душ. Быстро окатившись ледяной водой, при этом вспоминая горячий душ на прежней работе, он наскоро вытерся уже довольно грязным полотенцем и вернулся на свою кровать. Лейтенант еще долго не мог заснуть, лежа в полной тишине, нарушаемой только храпом молодых офицеров. Наконец сон сморил и его.