Однажды в полдень, когда Щербаков направлялся в сторону офицерского общежития вздремнуть часок после обеда, у КПП он увидел странных солдат, одетых в форму времен Великой Отечественной войны. При ближайшем рассмотрении группа, человек около тридцати, оказалась студентами, прибывшими на полевые сборы с военной кафедры. Руководил этим галдящим стадом огромный седоусый подполковник с маленькой белой собачкой на плече. Подойдя ближе, Сашка узнал в нем некогда майора Иволгина, преподававшего у него на кафедре. В толпе оказались и несколько знакомых студенческих лиц из политеховской общаги № 4, в которой Александр жил во время своей институтской учёбы. Студенты, бывшие в то недалёкое время первокурсниками, завидев Щербакова, тоже его узнали.

– Сашка, здорово! Ты что тут делаешь? – наперебой заорали они.

– О! Рембрандт! – Иволгин тоже узнал Щербакова, хотя ни имени, ни фамилии его не помнил.

– Санёк, ну как в армии? Нормально? – студенты толпой окружили молодого лейтенанта. – Жить можно или как?

Иволгин поправил собачку на плече и сказал: «Вот, товарищи студенты, наш бывший курсант военной кафедры, – он взглядом указал на Щербакова. – Какие замечательные стенды по технической и огневой подготовке рисовал, до сих пор висят! Ты им расскажи, Рембрандт, что армии бояться нечего, что всё здесь хорошо, а я пока к командиру батальона схожу», – и подполковник зашагал в сторону офицерского общежития.

– Есть чё курить? – лейтенант, чувствовавший себя «героем дня», поправил резавший плечо ремень полевой сумки.

Студенты плотным кольцом окружили Щербакова, пожимая ему руку и протягивая сигареты. Щербаков чиркнул зажигалкой, не торопясь затянулся и, медленно обведя всех взглядом, сказал: «Пацаны, здесь полная жопа! Косите от армии, как только можете!».

В пятницу в одном из мотострелковых полков, располагавшемся в самом Волгограде, недалеко от бывшего Качинского лётного училища, назначили сборы молодых лейтенантов – всякие лекции и что-то тому подобное. Щербакову надлежало там быть к девяти утра, но куда конкретно подойти, никто не знал.

– На КПП спросишь, куда, – посоветовал Сенчин, – но обычно половина лейтенантов до сборов не доезжает.

– Почему? – спросил Щербаков.

– Ну вырастешь – поймешь, – расплывчато ответил Игорь.

Без пятнадцати девять утра Щербаков уже был в Волгограде у ворот КПП того самого полка. На вопрос, где происходят сборы, дежурный по КПП капитан ответить не смог. Проверив военный билет, он запустил лейтенанта на территорию части: «Ну ты по казармам походи, поспрашивай, – посоветовал капитан, – должны же где-то все собираться».

Щербаков, постоянно поправляя съезжавший с плеча планшет, пошел обходить огромную территорию части, на которой находилось множество зданий различной этажности. Нигде кучкующихся лейтенантов не наблюдалось. Походив около часа по территории и несколько раз пытаясь узнать информацию у встречающихся офицеров о месте проведения сборов, Александр понял, что найти «где-то затаившихся» на лекциях молодых «летёх» практически нереально. Спросив последний контрольный раз у какого-то майора о сборах и не получив ответа, он направился обратно к воротам КПП, в которые как раз въехала и остановилась серая Хонда Сивик 80-х годов выпуска. Из неё вылез эдакий мачо в зеркальных солнцезащитных очках, такие обычно носят американские полицейские. Образ дополняли черная трехдневная щетина, белая рубаха с короткими рукавами, широкие черные штаны и лаковые туфли. На волосатом запястье красовались большие часы золотистого цвета. Мачо прикурил вытянутую из красно-белой, всеми узнаваемой пачки, сигарету «Marlboro» и, затянувшись, направился вальяжной походкой в сторону медленно приближающегося Сашки. По мере приближения друг к другу оба стали замедлять ход, так как черты друг друга казались им всё более знакомыми, однако что-то здесь было странным.

«Блин, этот мачо на Эдика похож, но Эдик в армии и Хонды у него нет», – подходя к парню в полицейских очках, думал Щербаков. Парень тоже, видимо, что-то думал, глядя на Щербакова, потом совсем остановился и медленно снял очки: «Шурик!» – заорал он и бросился навстречу Щербакову.

– Эдик? Хучуев! – Щербаков кинулся к Эдику, и они крепко обнялись.

– Ты же в армии служишь? Что за прикид такой, что за тачка? Твоя?

– А ты же на железной дороге работаешь? Чё за форма? Тебя в армию загребли? – перебивали они друг друга вопросами.

– Загребли меня, почти месяц в армейке, – Щербаков удивленно оглядывал Эдика. – А мне Кролик сказал, что ты в армии.

– В армии, в военной прокуратуре служу в Волгограде, водилой у зампрокурора. Тачка не моя, ну, в общем, служба нормальная, форму редко надеваю, вот по делам приехал. Давай, я сейчас в штаб забегу и потом куда-нибудь в кафе двинем, посидим. Иди в машину садись, вот ключи, я быстро, – Эдик протянул еще не пришедшему в себя от неожиданной встречи Александру ключи от машины и умчался в сторону одного из зданий.

Друзья потом до вечера просидели в кафе, вспоминая студенческие годы. Переночевав в общаге, ранним утром Сашка уехал на полигон в Анисовку

Стрельбы

На неделе намечались стрельбы. С медленно подкрадывающимся ужасом Щербаков поджидал это событие. Слова «будем стрелять с вкладного ствола» еще более насторожили лейтенанта. Наводящими вопросами он выяснил у коллег-офицеров, что вкладной ствол используется для выполнения упражнений учебных стрельб из танков, но стреляют из него 14,5-мм патронами с бронебойной зажигательно-трассирующей пулей. Сам вкладной ствол монтировался в стволе штатной пушки, и стрельба из него велась с использованием штатных приборов прицеливания и механизмов наведения. Осталось разузнать, как использовать эти приборы и механизмы, но времени для этого уже не осталось. «Разберусь на месте», – подумал Щербаков, засыпая накануне дня стрельб.

Утро выдалось солнечным, но ветреным. Степной песок змеями вился по асфальтированному плацу, забиваясь в гражданские полуботинки Щербакова. Живот неприятно пучило от съеденного вечером горохового пюре. Вторая порция была явно лишней, но быстрый ветер уносил газы, настойчиво лезшие из Щербакова, делая этот процесс незаметным для окружающих.

На построении перед казармами собрался весь танковый батальон в составе трёх рот. Первая и вторая танковые роты вместе с командирами рот и некоторыми командирами взводов прибыли утром на крытых армейских «Уралах». Командовал батальоном майор Купцов. Несмотря на то, что время только около девяти утра, комбат уже был немного «навеселе» и всё время подшучивал над опоздавшим на построение замначальника штаба танкового батальона капитаном Пермяковым. Пермяков злился, шевелил своими светлыми усиками, но послать «куда подальше» комбата не решался.

Первой танковой ротой командовал высокий, широкоплечий капитан Холодцов. С ним Щербаков познакомился в день, когда получил своё обмундирование. Командиром 1ТВ 1ТР был старший лейтенант Прошкин Алексей, долговязый выпускник Волгоградского политеха. Вторым взводом командовал старлей Круглов Вадим, которого Щербаков был очень рад видеть на полигоне. Третьим танковым взводом командовал худощавый лейтенант Абдулов Олег.

Во главе второй роты стояли крепко сбитый старший лейтенант Сыскарёв Александр и молодой лейтенант-взводник, в нём Щербаков узнал бывшего однокурсника Вовку Остапенко. Второй комвзвода в отпуске, третий «пиджак» на стрельбы не прибыл, так как уже долгое время находился в СОЧ (самовольном оставлении части).

Третьей ротой командовал старший лейтенант Сенчин, исполняющий обязанности комроты вместо отсутствующего старлея Апраксина, переводящегося в другую часть. Баранкин командовал третьим взводом, Щербаков первым, отсутствующий командир второго взвода Атрепьев также являлся «сочинцем», скрываясь от воинской службы.

Наконец танковый батальон двинулся с плаца в сторону танковой директрисы, куда накануне пригнали два танка для стрельб из автопарка. Вкладные стволы в стволах пушек, еще вчера, установил взвод старлея Баранкина. Вблизи с танками, занявшими огневые позиции в танковых окопах, находилась двухэтажная смотровая вышка. Танков было два, а взвода три, поэтому день обещал выдаться долгим.

Танковые экипажи выстроились в шеренгу по трое. В своё время, еще в «учебках», каждый солдат выучился на свою должность и сейчас занял положенное ему место в строю. Экипаж состоял из трех человек – командира танка, механика-водителя и наводчика орудия. Щербаков стоял позади коротко стриженного капитана Пермякова, за Сашкой переминался с ноги на ногу рыжий рядовой Сидоров. Из-за худого плеча Пермякова Александр видел расхаживающего перед строем комбата, читавшего краткую лекцию по технике безопасности на стрельбах, перемежая её ненормативной лексикой.

Под ногами валялись сотни разнокалиберных гильз, не убранных с предыдущих стрельб. «Вот оно, «богатство» любого советского мальчишки, лежит под ногами, и никто его не подбирает», – думал Щербаков, глядя на гильзы и потихоньку выпуская очередную порцию не дающих покоя газов. На память пришли воспоминания – когда Сашка учился в начальных классах, отец привез ему с военных сборов несколько патронов от автомата, пистолета и винтовки, а также с десяток стреляных гильз, ещё пахнувших порохом.

Наконец лекция закончилась, и комбат полез на смотровую вышку, не забыв прихватить с собой пиво. Командовать стрельбами он назначил капитана Холодцова.

– Ты хоть раз из танковой пушки стрелял? – капитан Пермяков посмотрел своими светло-голубыми глазами на Щербакова.

– Нет, не стрелял. – ответил лейтенант. – Стрелял из автомата два раза – один раз в школе и раз в институте на сборах.

Рот капитана растянулся в улыбке, сделав его светлые редковатые усики еще менее густыми, – Олег, кстати, – Пермяков протянул узкую сухую ладонь с длинными, как у пианиста, пальцами Щербакову. – Тогда сядешь за командира. Тебе делать ничего не придется. Сиди и смотри в ТКН, если что, я подскажу.

– ТКН – это что? – лейтенант покосился на стоящие поодаль танки.

– Это прибор наблюдения командира, – дружелюбно улыбнулся Пермяков, – называется ТКН-3.

Тем временем стрельбы начались. Два грязно-зеленых Т-72 стояли в больших танковых окопах, направив свои пушки в сторону бесконечно простирающейся степи. Экипажи по трое становились сзади танка. По команде Холодцова «Экипаж, по машинам!» танкисты ловко запрыгивали на трансмиссию и скрывались каждый в своём люке. Далее Холодцов по переносной армейской радиостанции, стоящей на деревянном столе с покосившимися ножками, связывался с экипажами. Через несколько секунд стоявшие безмолвно огромные стальные звери оживали, издавая бешеный рык разъяренного чудовища и выбрасывая вверх клубы чёрно-белого дыма. Сквозь грохот двигателей прорывались звуки выстрелов вкладных стволов и треск пулеметных очередей. Огни трассирующих пуль, почти неразличимые в ярком дневном свете, улетали в сторону поднимавшихся вдали белых мишеней, изображающих вражескую бронетехнику.

Затем двигатели умолкали, экипажи по команде выбирались из люков и строились позади танков. Холодцов давал каждому оценку за выполненные действия, что-то помечая в тонкой разлинованной вдоль и поперек тетради. Потом командир и наводчик менялись местами, и всё вновь повторялось – снова грохот заведенных танков, звуки выстрелов и опять только ветер, доносивший обрывки фраз командующего стрельбами.

К обеду сухая степь начала гореть от нескончаемого потока зажигательно-трассирующих пуль. Огонь, быстро раздуваемый горячим июльским ветром, полз в сторону мишеней, застилая их серым дымом. Стрельбы пришлось остановить. Вызывать пожарную машину в автопарк уехали на батальонном «Урале». Вскоре от автопарка в сторону пылающей степи выехал красный пожарный «ЗиЛ-131». Остановившись на безопасном расстоянии, он принялся поливать уже доползший до мишеней огонь широкой струёй воды.

Тем временем к месту стрельб подъехал «ГАЗ-66», называемый в армии «шишарик», с прицепленной к нему сзади полевой кухней. «Война-войной, а обед по расписанию», как говорится. Солдаты по очереди подходили к дымящей маленькой трубой кухне, и сидящий на ней боец в несвежем поварском колпаке наливал в котелок «первое». Второй боец, в таком же мятом колпаке, накладывал «второе» в крышку котелка и выдавал хлеб. Сенчин заметил стоящего в стороне без обеденных принадлежностей Щербакова. Через минуту лейтенанту нашли котелок, гнутую алюминиевую ложку и даже кружку с отбитой зеленой эмалью. Купцов обедать не спустился – велел подать всё наверх. Офицеры сгрудились отдельной от солдат кучкой, расположившись на старых деревянных ящиках из-под снарядов. К ним присоединился и Щербаков. На «третье» был слабо заваренный полусладкий чай, его черпали кружками из большого армейского термоса.

К концу обеда, когда солдаты, лениво привалившись к каткам стоящих танков, затягивались горьким дымом дешевых сигарет, степной пожар потушили. Красный «ЗиЛ» укатил в сторону автопарка. Батальон вновь построился в шеренгу по трое. Приближалась очередь экипажа, в котором Сашка должен исполнять роль командира танка. В животе опять неприятно забурлило от волнения и фасоли с тушенкой, предложенной на «второе». Щербаков, Пермяков и рыжий водитель-механик Сидоров стояли лицом к корме пыльно-зелёного танка. Ветер, переменивший направление и дующий теперь со стороны степи, нёс запах горелой травы, песок лез в ботинки и за шиворот. На голове у каждого из троих заранее надет чёрный танковый шлемофон со свисающим из него почти до середины груди проводом подключения к радиостанции.

«Заправь провод под «комок», – сказал Пермяков, – зацепишь – или его оторвешь, или себе что-нибудь сломаешь».

Александр послушно затолкал разъем провода в промежуток между пуговицами камуфляжной куртки.

«Экипажи, по машинам!» – голос капитана Холодцова раздался громко и неожиданно.

Пермяков и Сидоров рванулись к танку. Чуть замешкавшись, за ними кинулся и Щербаков. Капитан и рядовой проворно запрыгнули на трансмиссию, подтянувшись на прикрепленном сзади бревне для самовытаскивания. Навалившись всем телом на трансмиссию, лейтенант вскарабкался за ними. Сидоров ловко повернул люк механика-водителя и ящерицей юркнул внутрь. Так же быстро, словно был намазан маслом, на место наводчика скользнул Олег Пермяков. Щербаков, кряхтя, еле откинул тяжелый командирский люк и, ударяясь всем, чем только можно, тюком свалился вниз, больно ударившись копчиком об откидную спинку сиденья. Повернув голову, он увидел, как Олег соединил провод шлемофона с проводом, уходящим куда-то во мрак башни.

– Подключи шлемофон, – в гулкой тишине еще не ожившего танка прокричал Сашке капитан. Щербаков стал шарить вокруг себя в поисках второй части провода. Наконец он нащупал его, торчащего из радиостанции, находящейся внизу у правой коленки. На втором конце провода имелась небольшая коробочка с двойным тумблером и непонятными обозначениями «ПРМ/ПРД». После непродолжительных усилий обе части были соединены. В этот момент танк с рёвом завелся, шум двигателя, находящегося ниже за спиной, заглушил свист ветра, задувающего в приоткрытый люк, и вообще все звуки снаружи и изнутри башни.

–…лять, как слышите? Приём! – первое, что услышал в наушниках Щербаков.

– Что дальше делать? – лейтенант повернулся к капитану, но голос его утонул в грохоте двигателя, Пермяков, схватившись за рукоятки прицела-дальномера, не слышал ничего.

– Отвечай: «На приёме «десятый», – в наушниках зазвучал немного искаженный голос Пермякова, он через казенник пушки дотянулся и толкнул в плечо лейтенанта. – Зажми «ПРД» и отвечай, бля!

– На приеме «десятый», – глядя на Олега, ответил Щербаков.

– Что сразу не отвечаете? Приготовиться к ведению огня! Прием!

– Отвечай: «Десятый» к ведению огня готов!», – вновь послышался в наушниках голос капитана. Щербаков, зажав ПРД, повторил за ним слово в слово. Ухватившись за черные прорезиненные ручки ТКН-3, он прильнул к окулярам прибора наблюдения, но сначала увидел какую-то размытую картинку. Тут он вспомнил майора из военкомата, говорившего, что очки Щербакову в армии не понадобятся и что на прицеле можно наводить резкость. Покрутил окуляры, картинка стала четкой. До самого горизонта простиралась степь с кое-где еще дымящимися черными пятнами горелой травы. Удерживая ручки, можно было вращать прибор вправо и влево, осматривая всё «поле боя». Краем глаза Александр заметил белый многоугольник мишени, изображающий вражескую бронетехнику. Тут же слева раздался щелчок выстрела, заглушенный воем двигателя. Яркая точка прочертила линию и скрылась в степи за устоявшей мишенью. Под ногами послышались треск спаренного с пушкой 7,62-мм пулемета ПКТ и едва слышный звон гильз, падающих в гильзосборник. В наушниках раздавалась речь Холодцова и Пермякова, периодически гремели выстрелы из вкладного ствола и пулемета. Всё это время Сашка молча вертел прибор наблюдения из стороны в сторону, безрезультатно пытаясь найти встающие вдалеке мишени и борясь с вырывающимися из его организма газами.

Наконец прозвучала команда заглушить двигатели и «экипаж, к машине». С трудом выбравшись из люка, Щербаков спрыгнул с трансмиссии в зыбучий степной песок и последним присоединился к своему стоящему по стойке смирно экипажу. Холодцов молча посмотрел в сторону лейтенанта, но промолчал. Настала очередь Щербакову быть наводчиком. Вновь прозвучала команда «по машинам». Александр уже более ловко взобрался на броню и осторожно опустился в люк. Нащупав второй конец провода радиостанции, соединил его с проводом шлемофона. По команде танк вновь взревел двигателем. Сашка прильнул к окулярам прицела-дальномера, покрутил резкость. Схватившись за ручки, называемые танкистами «чебурашка», повернул их вверх – пушка пошла вверх, в сторону – пушка в сторону. Не отрывая взгляда от прицела, он принялся вертеть пушкой по сторонам, пытаясь найти мишень. Неожиданно пушка сама повернулась влево – это Пермяков навёл в сторону цели пушку со своего места, и в прицеле Сашка увидел поднявшийся многоугольник мишени.

– Наводи и стреляй, – услышал он крик капитана. – Стреляй быстрей!

Щербаков пытался установить перекрестье прицела на мишени, но резко дёргал то вправо, то влево. Руки тряслись от волнения. Про лазерный прицел-дальномер он даже не вспомнил. Наконец Сашка решил просто выстрелить, чтобы уже что-то сделать. Правым указательным пальцем нажал на кнопку «чебурашки», но выстрела не последовало. Он нажал левым указательным пальцем на другую кнопку – никакой реакции.

– Не стреляет! – забыв нажать переключатель шлемофона, заорал он в сторону Пермякова. В ушах стоял мат Холодцова, перебиваемый криками Пермякова. Грохот танка и крики выбивали все мысли из головы лейтенанта и не давали сосредоточиться и что-либо понять из слов старлея и капитана, сердце бешено колотилось в груди. Щербаков почувствовал, как вместе с уплывающими из головы мыслями газы начинают покидать его тело, медленно наполняя маленькое пространство башни. Не замечая этого или делая вид, что не замечает «газовой атаки», Пермяков потянул за какую-то проволочку на вкладном стволе, после чего раздался выстрел. Щербаков увидел, как Олег нагнулся, и сразу затрещал пулемет. Пермяков вновь стал дергать за проволоку, поочередно раздались еще четыре выстрела, потом в шлемофоне послышался голос Пермякова: «Десятый» стрельбу окончил».

Сгорающий от стыда Щербаков молил, чтобы воздух, которым было невозможно дышать, поскорее выветрился из башни или поскорее прозвучала команда «к машине» и можно было покинуть эту маленькую газовую камеру…

Вечером после отбоя, когда Щербаков, еле живой от усталости и пережитого за день, уже засыпал на кровати офицерского общежития, он вспомнил тогда еще майора Иволгина, преподававшего на военной кафедре и одно из его занятий по огневой подготовке.

– Товарищи студенты, – обратился в тот день майор к аудитории, – кто скажет, что самое главное в танке?

– Пушка, броня, кумулятивная защита, – послышались различные версии со всех сторон.

– Нет, товарищи студенты, – Иволгин обвел взглядом аудиторию. – Главное в танке – не пердеть!

«Это точно», – улыбнувшись в ночной тишине, вслух сказал Щербаков и вскоре заснул.

Второй месяц службы

Щербаков служил уже месяц. Уже месяц или еще месяц, смотря как считать. Александр пытался командовать своим первым взводом. Слово «командовал», это, конечно, громко сказано – солдаты выполняли приказы Щербакова без особого рвения, не воспринимая всерьёз молодого «пиджака». Практически первым взводом «рулил» дембель старший сержант Гаджибабаев.

На неделе Александра вызвал майор Купцов в штаб батальона. Выпрыгнув на станции под Волгоградом из полуденной электрички, Щербаков зашагал в сторону воинской части. Пока Александр добрался со станции до автобусной остановки, он изрядно вспотел. Палящий августовский зной выжег всё живое, и лишь на дне многочисленных степных балок да в обильно поливаемых садах зеленела растительность. В желтом «Икарусе» № 88, на котором лейтенант доехал до части, было еще жарче, чем снаружи.

Стоящий на посту солдат в тяжелом бронежилете и раскаленной солнцем каске нехотя отдал честь подходящему к калитке Щербакову, молча открыл её и пропустил Александра на территорию. Знакомым путем он прошел по узким бетонированным дорожкам к штабу танкового батальона и вошел, наконец, в спасительную прохладу. Остановившись перед деревянной дверью со стеклянной табличкой «Командир танкового батальона», он отдышался и постучал.

– Разрешите войти, товарищ майор, – Щербаков распахнул дверь и переступил порог полутемного кабинета Олега Геннадьевича.

– А, Александр Николаевич, – майор, не торопясь, убрал ноги в начищенных берцах со стола и отложил в сторону газету «Военный вестник». – Проходи, садись, – он жестом указал на деревянный стул, стоящий напротив. – Ну что, как дела? Как жизнь армейская?

В углу тарахтел большой вентилятор, который медленно вертелся вправо-влево, разгоняя теплый воздух и табачный дым сигареты Купцова по кабинету.

– Ну так, – сказал не умеющий врать Щербаков, – на гражданке лучше было.

– Ну это сначала трудно, а потом всё как по маслу пойдет. Ты закуривай, не стесняйся, – комбат подвинул открытую пачку сигарет ближе к лейтенанту.

Вытянув из пачки приятно пахнувший хорошим табаком «Winston», Щербаков прикурил и с удовольствием затянулся.

– Ты же знаешь, что у нас старший лейтенант Апраксин переводится? – Олег Геннадьевич выпустил длинную струю в сторону вентилятора. – Баранкин через три недели увольняется, Сенчина я сюда забираю. Некому третьей ротой командовать, – майор снова выпустил дым и посмотрел в глаза Щербакову. – В общем, дорогой мой, принимай третью танковую роту, пока я кого-нибудь не найду или кадровых офицеров не пришлют, – словно поставив точку, он затушил окурок в пепельнице. – А сейчас, – не дав опомниться Щербакову, – тебе необходимо сходить на склад АКБ и перетащить несколько аккумуляторов из зала зарядки. Вот на листке написаны номера аккумуляторов. Склад знаешь где находится? Где основные склады дивизии – в сторону Волгограда, тут недалеко. На КПП спросишь, как пройти к складу АКБ, там возьмешь пару бойцов, они тебе всё перетаскают. Оттуда можешь сразу в Анисовку ехать.

И, не дав открыть рот лейтенанту, добавил: – Свободен, – снова погрузившись в чтение «Военного вестника».

Щербаков вышел на автобусную остановку и более получаса на жаре прождал автобус на Волгоград, который так и не появился. Выкуривая одну сигарету за другой, лейтенант размышлял, как он будет управлять ротой, если со взводом толком не может справиться.

«Пойду пешком, – подумал Александр, – тут, вроде, недалеко». «Недалеко» оказалось почти три километра. Щербаков шел под палящим солнцем по обочине асфальтированной дороги, ведущей в Волгоград. Мимо проносились машины, обдающие пылью и потоками раскалённого воздуха. Навстречу проехал один «Икарус», в сторону города не появилось ни одного автобуса.

Наконец он дошел до ворот КПП дивизионных складов и постучал камнем по прутьям огромных железных ворот. Под мышками и на спине проступили темные пятна от пота. Калитку, находящуюся в одной из створок ворот, после настойчивых ударов ногой, открыл коротко стриженный рядовой в тяжелом бронежилете. Дежурным по КПП был старший сержант-«дедушка» с толстым белым подворотничком, пришитым широкой стежкой. После вопроса Щербакова «дед» махнул рукой в сторону одного из ангаров, указав направление, и лейтенант побрел к складу АКБ. В помещении, освещаемом лишь солнечными лучами, пробивавшимися через небольшие зарешеченные окна, он обнаружил двух солдат. Сержант с таким же толстым выпирающим подворотничком, как у первого на КПП, дремал за столом. Второй был рядовым, трущим наждачной бумагой какую-то непонятную железку. Рассмотрев в полумраке звездочки на плечах Щербакова, рядовой резво вскочил по стойке смирно. Сержант нехотя приоткрыл глаза, поднялся и доложил: «Замначальника склада АКБ сержант Гуреев».

– Слушай, мне тут аккумуляторы наши нужно из зала зарядки перетащить, – Щербаков протянул сержанту помятый листок с номерами аккумуляторов.

Сержант взглядом пробежал по худощавой фигуре Щербакова: – Харченко, помоги лейтенанту, – «дедушка» снова уселся за стол и закрыл глаза.

Рядовой Харченко, отложив в сторону железку, вытер руки о кусок ветоши и пошел в сторону двери с табличкой «Зарядное помещение». Поняв, что сам сержант не собирается принимать участие в помощи, Щербаков двинулся за рядовым.

Огромная зарядная, освещенная несколькими лампочками без абажуров, свисавшими с потолка, была уставлена аккумуляторами различных размеров, чернеющими на полу и на специальных полках. Большие танковые аккумуляторы располагались группами по четыре отдельно, но их стояло так много, что понадобилось минут десять, прежде чем нашли нужные. На каждом аккумуляторе белел масляной краской трехзначный номер, соответствующий бортовому номеру танка, по бокам АКБ находились железные ручки для переноски. Осталось перетащить двенадцать аккумуляторов, весящих более шестидесяти килограммов каждый, из зарядной в другое помещение.

Тонкие железные ручки аккумуляторов никак не были приспособлены к переносу таких тяжестей, не спасали и надетые на руку брезентовые рукавицы. Волоком АКБ тоже не потащишь по не совсем ровному бетонному полу. Обрывая руки, с передышками, лейтенант и рядовой перетаскивали неподъемные аккумуляторы один за одним из зарядного помещения в другое, где их должны позже забрать. Куда забрать и кто это будет делать, Щербаков не знал, да и особо знать не хотел. Единственное, что занимало его голову – когда закончатся эти чертовы аккумуляторы. Наконец последний аккумулятор перетащили, и Александр, совсем обессиленный, вышел из мрака склада на свет начинавшего клониться к закату дня.

Привалившись к стене, он закурил, вытянув из полупустой пачки чуть смятую сигарету. Высушенный зноем табак быстро тлел, струйка табачного дыма почти вертикально поднималась и растворялась высоко в безветренном воздухе. Сержант по-прежнему дремал, единственное, что изменилось – ноги в начищенных берцах были задраны на стол, кепка надвинута на глаза, наподобие ковбоя из американских вестернов. Рядовой снова принялся обрабатывать наждачкой свою железку, а Щербаков, посидев еще немного и затушив окурок, зашагал в сторону КПП.

До Анисовки Александр добрался поздно вечером, когда солнце скрылось в степи, оставив лишь бордово-фиолетовую полосу на горизонте. Лейтенант шагал от станции в направлении ворот части. В воздухе всё громче раздавались звуки просыпающихся ночных насекомых. Со стороны петляющей Анисовки веяло живительной прохладой, доносился шорох зеленых камышей, густо росших по обоим берегам. Вдалеке слышались собачий лай и мычание коров, вернувшихся с пастбищ. Наступала ночь, в небе ярко блестели первые крупные звезды, так хорошо различимые за городом. Но мысли Щербакова занимал предстоящий прием дел и должности командира третьей танковой роты.

Вечером, приняв холодный душ, к которому он стал потихоньку привыкать, смыв с себя пыль и грязь прошедшего дня, Сашка улегся на свою скрипучую кровать и еще долго не мог заснуть, предаваясь всё тем же невеселым мыслям.

Потянулись однообразные армейские будни. Исполняющим обязанности командира третьей танковой роты до сих пор был старлей Сенчин, но Щербаков каждый раз с ужасом думал, что вот-вот ему самому придется командовать ротой. Александр всё так же проводил занятия со взводами, пользуясь чьими-то старыми конспектами и нормативными брошюрами, стоял дежурным по парку, занимался строевой подготовкой с личным составом. Но получалось это у него из рук вон плохо. Для себя свои неудачи в службе Щербаков объяснял так: во-первых, после обучения на военной кафедре уже прошло лет пять с лишним, во-вторых, с таким «обучением» получались соответствующие «знания», а в-третьих, всё-таки к службе офицером должно быть призвание, умение командовать и управлять людьми. Поэтому часто всё управление сводилось к тому, что Щербаков назначал старшим какого-нибудь сержанта-«дедушку», поручая ему командование взводом и проведение занятия. «Деды» с удовольствием гоняли солдат по плацу и командовали, ощущая себя великими полководцами.

Из офицеров в третьей роте остались только Щербаков и Баранкин, но друзьями они так и не стали. Вася свысока смотрел на Сашку, а тот, видя его отношение, не стремился с ним как-то наладить контакт. Но как-то раз вечером, когда уже прошла вечерняя поверка и все подразделения с песнями разошлись по казармам, Щербаков спросил у Баранкина, что он думает по поводу принятия им, Щербаковым, командования третьей танковой ротой.

– Я тебе так скажу, – начал старлей, – когда мне роту навязывали, я её не принимал, никаких бумаг не подписывал. Мне осталось-то три недели, а потом «хоть трава не расти». Но вот что я тебе скажу, мой юный друг, – немного с сарказмом продолжил он, – я бы и тебе не советовал принимать эту третью роту. Вот просто тупо не принимать, ничего не подписывать, и всё.

– Почему? – спросил Щербаков.

– Да потому, ты танки наши видел в автопарке? Стоят все разобранные, половины деталей нет, фар нет, все ЗИПы растащены. А по документам всё есть. Когда ты будешь роту принимать у Апраксина, он тебе её сдаст на сто процентов укомплектованной. И покажет каждый танк, и все инструменты, и фары – всё будет на месте. А знаешь почему?