Тим

Боря отчего-то помрачнел.

– Нет, не они.

Он наклонился куда-то назад, достал из сумки за бревном сломанный дрон.

– Вот, пытался полетать над ТЭС, поглядеть. Три дрона потерял. Связь прекращалась, будто экранирует что-то радиосигналы. Этого вернул, как только связь ухудшилась, но он все равно рухнул в лесу.

– Может, там радиация?

Боря снова потянулся к сумке, показал желтую металлическую коробочку с рубильником, циферблатом и ручкой на толстом проводе.

– Счетчик Гейгера. Радиации нет. То есть есть, но не выше фонового уровня. Есть радиопомехи, приемник шумит, когда включишь. Специально никто сигналы не глушит, судя по всему, но что-то у них излучает радиоволны на разных частотах. В основном, коротких.

– А если забраться повыше и посмотреть в бинокль?

Боря грустно хмыкнул.

– Куда заберешься? Ни горы, ни возвышенности рядом. Я дрон поднимал повыше и пытался разглядеть – не видно ни хера. Подъездные дороги все заросли этими… Полипами.

– Чем?

– Я эти странные деревья так про себя назвал. Они шевелятся.

Я вспомнил, что видел рощу, которая дрожала как от марева, хотя какое марево в нашей холодрыге?

– Ты их разглядывал вблизи?

– Ага. Они какие-то… мерзкие. Как раздавленный таракан. Смотреть противно.

Мы помолчали, потом пообсуждали теории апокалипсиса. Боря считал, что во всем виноваты инопланетяне. С нами разговаривать они не хотят, потому что у них другие планы. Какие – не понять. Молча, втихую переделывают планету, как им удобно. А зачем сложности с Буйными, Ушедшими и Оборотнями? А хрен их знает, инопланетян.

– Что будешь делать дальше? – спросил я.

Боря пожал плечами.

– Надо внутрь прорываться. Если помру, так хоть кое-что узнаю на прощание. Смысла жить вот так дальше не вижу.

Он повернулся ко мне:

– Пойдешь со мной?

Я ждал этого вопроса, но он все же застал меня врасплох. Я поколебался и сказал:

– Пойду. Что еще делать?

– Вот именно.

Он достал из одного из многочисленных карманов мобильник.

– Смотри.

Включил видос – похоже, сам его снял. На экране девушка, смеясь, говорила:

“Вот дурак ты, Борис! Большой мальчик, никак не повзрослеешь. Всё тебе в машинки играть… Потому и люблю тебя, дурачка”.

Боря выключил видео. Сказал дрогнувшим голосом:

– Единственный случай, когда моя Анютка в любви призналась. Я записал… Она у меня больше человек дела… была. Сюсюкать не любила. Теперь смотрю, когда хандра нападает. – Он вздохнул. – Раньше ради нее жил, а сейчас – ради правды. Всегда надо жить ради чего-то, что больше тебя, Тим. Ради любви, например. Или науки. Если живешь только ради себя, то смысла у жизни вовсе нет.

***

Прорываться сквозь пояс Полипов наметили назавтра с утра. Вечером поужинали возле костра. Когда стемнело, Боря пригласил меня в палатку, где у него был запасной спальный мешок и каремат. Я согласился – вдвоем теплее.

В темном лесу трещало, хрустело, ухало. Ночью задул ветер, похолодало, но в палатке и мешках было тепло. Мы уснули, а проснулись с первыми лучами солнца. День обещал быть солнечным и более-менее теплым. Погода радовала. Мы неспешно позавтракали и проверили вооружение. Я пощупал пистолет в кобуре, которую не снимал всю ночь, финку в ножнах и взял биту из машины. Боря ограничился складным походным ножом на поясе и вытащил из “уазика” автомат с оптическим прицелом. Я вытаращил глаза, а Боря, повесив оружие на грудь, любовно погладил длинный матовый ствол.

– АК-107, – сказал он. – Хорошая машинка.

Я крякнул. Мне бы такая штука тоже не помешала.

До пояса аномалий, заросшего Полипами, мы добрались на “уазике”. Я разглядывал эти Полипы. Невысокие деревца, самые высокие метра три в высоту, стволы толстые, перекрученные, бугристые, светлые. Ветки тоже все сплошь кривые, короткие, похожие на щупальца анемонов, усеянные узкими темно-коричневыми листочками. Росли Полипы впритык друг к другу, между некоторыми стволами можно протиснуться разве что боком.

И все эти неестественно выглядящие деревья медленно шевелились – и ветви двигались туда-сюда, и стволы покачивались. Зрелище действительно внушало отвращение.

На дороге, ведущей к ТЭС, валялись груды одежды Ушедших. Ветер принес, наверное. Или Ушедшие разделись здесь, вдали от города.

Метров за десять от первых рядов Полипов мы выбрались из авто и пошли пешком по асфальтированной дороге. Над лесом возвышались исполинские дымящиеся трубы.

– Газ жгут, – прошептал Боря, – или мазут. Значит, кто-то обслуживает и заводы нефтегазовой промышленности.

Когда подошли вплотную, меня передернуло. Поверхность стволов Полипов была гладкая, эластичная на вид, телесного цвета – точь-в-точь человеческая кожа, покрытая стеклянистой пленкой. Кажется, я видел волоски, родинки, пупки и слипшиеся руки и ноги… И все это было искажено до ужаса, будто человека запихнули в стеклянную кривую трубу, а он там подтаял, как воск, перекрутился и заполнил все пространство трубы.

И вот хочет этот изуродованный сверхъестественной силой человек выбраться из трубы – шевелится, дергается, но сбежать не может. Из этих чудовищных тел вырастали кожистые ветки с бурыми листочками, усеянные множеством зернышек наподобие стрекозиных или мушиных глазок. Снизу из “стволов” высовывались кожистые отростки вроде коровьих сосков. Или недоразвитых членов.

Я смотрел на этот шевелящийся лес из изуродованных человеческих тел, разбухших ног, превратившихся в корни, слипшихся с бочкообразными телами рук, и чувствовал, как у меня самого шевелятся волосы на голове.

– Ты знал, – выдавил я.

– Что это Ушедшие? – шепотом ответил Боря. – Да. Хотел, чтобы ты сам увидел.

– Ты боялся, что если скажешь, я сдрисну отсюда, – перебил я. – Не хотелось тебе одному идти. Боишься?

– Не описать как.

Я покосился на него. Боря таращился на человеко-деревья сквозь стекла очков, шмыгал носом. До меня вдруг кое-что дошло.

– Твоя Анюта ушла под Музыку?

Боря сжал челюсти, кивнул.

– Видишь, у них лиц нет, срослось все в одну массу, – еле слышно сказал он. – И вряд ли я ее узнаю, если увижу… Да и не обязательно она сюда ушла. Таких рощ в округе много. Но, Тим, если сердце подскажет: она, мол! – я ж рехнусь! Поэтому медлил, выжидал. А ты появился, я и подумал: пора…

Под конец этой короткой речи голос Бориса окреп, возвысился.

– Пройти надо, – сказал он. – Мы должны узнать. Я больше не хочу так жить. А ты? Хочешь постоянно ехать невесть куда? Без цели? Бежать от самого себя?

В голове у меня зазвучал голос той девки, которую я чуть не скормил родителям, Лиды.

“Я сон видела, что мои близкие, которые под Музыку ушли, стали частью природы…”

Экстрасенс эта Лида, подумал я. У нас, Бродяг, почти у всех проявились эти способности.

– Ты прав, Боря, – произнес я. – Надо пройти.

Я вынул финку, биту зажал локтем, шагнул в зазор между двумя Полипами. Вряд ли эти деревья, бывшие живыми людьми, нападут. Хотя кто знает…

Здесь было заметно теплее, словно вправду стоишь в толпе голых людей, и пахло – только не человеческими немытыми телами, а чем-то приторно-сладковатым, приятным и мерзким одновременно.

Я проскользнул в паре сантиметров от ближайшего ствола. Под слизисто-стеклянистой пленкой пульсировала деформированная плоть. Кожу покрывали волоски, были видны старые царапины. Вот пупок… А вот начало промежности, книзу срощенной с завернутой вокруг ствола ногой, похожей на анаконду.

Шаг за шагом – никто не нападал. Боря шел следом, шумно дыша. Воздух наполнял густой сладковатый запах. Меня подташнивало. Я боялся дотронуться до ствола – мнилось, что если дотронусь, Полипы нас схватят… Хорошо хоть, ветки начинают расти выше моей головы, не задевают.

Однажды я увидел закрытый глаз. Веки навсегда слиплись, но казалось, что сейчас глаз вытаращится на меня. Второй глаз уплыл вниз и едва различался, походил на морщинку, из которой торчали реснички. В детстве я лепил из пластилина человечков, а потом одним сжатием ладони превращал их в длинные колбаски, сохранявшие намеки на конечности, голову и прочие части тела. Вот и из Ушедших кто-то могучий и ужасный слепил эти деревья.

До меня, наверное, не сразу дошел весь ужас этого путешествия сквозь рощу людей-деревьев. Но в глубине рощи, когда меня уже нешуточно тошнило от запаха и вида всех этих уродств, этого неостановимого мучительного шевеления, я вдруг осознал. Заторопился, чуть не побежал, задел задницей мягкий ствол, который сразу потянулся ко мне. Вскрикнул и бросился напролом, распихивая локтями Полипы – слишком мягкие для деревьев, но уже слишком твердые для живых людей.

Позади ломился Боря и орал. Я и сам не понял, как выбрался из рощи, и бессильно оперся о бетонный забор. Совсем рядом были полураскрытые ворота и КПП.

Боря вырвался из рощи вслед за мной – глаза выпучены, очки запотели, лицо позеленело. Он наклонился и с утробным звуком вывалил на гравий завтрак. Его полоскало долго, и у меня сработал рефлекс “собаки Павлова” – тоже блеванул.

Через минуту нам обоим вроде полегчало. Шатаясь, мы добрели до ворот и прошли внутрь. Впереди открылся просторный двор, здания, гигантские трубы теплотрасс. Глухо грохотали турбины.

Мы с Борей переглянулись. Идти дальше не было никакого желания, но возвращаться прямо сейчас сквозь рощу Полипов хотелось еще меньше. Не сговариваясь, мы двинулись к ближайшему серому трехэтажному зданию, за которым вздымалась чудовищная труба. Здание выглядело как типичная серая коробка советских времен. Судя по состоянию стен, с тех времен здание не ремонтировали, разве что красили поверх многочисленных слоев старой краски.

В мутных окнах – никого. Мы медленно подошли к двери. Я достал пистолет, Боря приподнял автомат и открыл дверь.

– Эй!

Мы подскочили и развернулись. Из-за угла здания к нам шел высокий человек в оранжевой каске и синей спецовке.

– Вы кто такие? – недовольно поинтересовался он.

Мы уставились на него. Ожидали кого угодно, какого-нибудь трехрукого жопоглазого пришельца, только не совершенно обычного человека, к тому же недовольного.

– Кто вас впустил? – спросил он, встав перед нами и подбоченившись. На мою биту и Борин автомат и не глянул.

– Там никого не было, – брякнул Боря. – Только Полипы…

– Какие Полипы? Вы что несете? Как вы ворота открыли?

– Да они открыты были, – плохо соображая, сказал я.

Будто не было апокалипсиса! У меня в голове не укладывалось. Я что, сошел с ума, и апокалипсис мне померещился? А сейчас случился проблеск здравого смысла?

– Не может быть, – отрезал Каска.

Из двери, переговариваясь, вышли еще два немолодых работника в спецовке, без касок, зато в шапках. Полный и худой.

– Слушайте, – слабым голосом заговорил Боря, – вы что, не в курсе, что творится снаружи? Конец света наступил! С Первой Волной пришли Буйные! Со Второй под Музыку ушли Ушедшие! С Третьей явились Оборотни…

Каска и два работника переглянулись. Я и сам сознавал, что сказанное звучит как сущий бред.

– Ребятки, – сказал полный работник в шапке, – вы, случаем, не перебухали? Или прикалываетесь, а сами снимаете на мобилу, чтобы потом в интернет выложить? Давайте по-хорошему свалите отсюда, пока наш начальник вас не спалил.

В этот момент у меня щелкнуло в голове. Я сказал:

– По-хорошему вы должны нас передать охране, а не просить свалить. Давайте выйдем за ворота, и вы глянете на то, что там снаружи.

Боря перевел на меня дикий взгляд. Тоже, видно, усомнился в собственном рассудке. Но сейчас сообразил, что дело нечисто. Придвинувшись ко мне, шепнул:

– Они не Оборотни – выходят из здания!.. И не Буйные…

– И не Бродяги, – добавил я. – С чего Бродягам тут вкалывать все эти месяцы?

Я вдруг обратил внимания, что спецовки грязные, воротники и манжеты засалены донельзя, и от самих работничков несет крепким застарелым пóтом.

– Что-то от вас попахивает, товарищи, – нагло сказал Боря. – Давно дома не были?

– Скоро вахта заканчивается, – охотно отозвался худой работник. – Тогда и поедем домой.

– А вы идите домой сейчас, – сказал Каска, особо не раздражаясь. Казалось, он играет роль вечно недовольного, но не особо злостного мелкого начальника. – Никакого конца света нет, все хорошо.

– Да вы просто гляньте за ворота…

– Никакого. Конца. Света. Нет, – отчеканил Каска. – И смотреть за воротами нечего. Всё хорошо.

Где-то вдали завыли – громко и пронзительно. Мужским голосом. Глаза всех троих работников остановились, помутнели. Они одновременно развернулись и, начисто забыв о нас, пошли вдоль здания. Исчезли за углом.

Мы с Борей нерешительно последовали за ними. За углом, во внутреннем просторном дворе, собирались люди – все в синих спецовках и большинство в касках. В основном мужики, однако я заметил пару женщин. Людей было много, больше полусотни.

На деревянные ящики в разных углах двора поднялись трое без касок, но с необычно вытянутыми головами. Они не были похожи друг на друга, иначе я бы подумал, что это близнецы с одной и той же болезнью, от которой черепа вытягиваются, как у жрецов майя. Они разинули рты – шире, чем на то способен обычный человек, – и завыли. Вой прокатился над толпой и заглушил шум турбин.

Мы с Борей перетрусили. Буйные!

Но выли они как-то по-другому, а потом и вовсе заговорили – медленно, ритмично, нараспев, будто читали молитву:

– Всё хорошо, всё абсолютно хорошо!.. Нет никаких проблем! Наша цель – наша работа, мы должны работать постоянно и старательно. Ни у кого нет никаких проблем, всё хорошо. И наша цель – работа…

Длинноголовые глашатаи повторяли одно и тоже снова и снова. Толпа покачивалась в такт словам. Кое-кто повторял под нос: “Всё хорошо, всё абсолютно хорошо”.

На нас никто не обращал внимание, и мы сиротливо топтались в сторонке.

– Да они их зомбируют! – пробормотал я. – Они даже не знают об апокалипсисе!

– И не хотят знать. – Боря часто моргал и морщился, как от головной боли. – Еще до Первой Волны были такие люди, которые не знали и не желали знать, какая вокруг жопа творится… Что мир катится в тартарары… Все повторяется… Вот ведь говно! Я будто в преисподнюю попал… и нет выхода… все повторяется.

Он зажал уши, бормоча все тише и покачиваясь в такт занудным песнопениям глашатаев. Я зажал биту подмышкой и потряс Борю за плечи. Страх отступил – однообразное завывание “все хорошо, все хорошо” успокаивало, умиротворяло, вводило в транс.

Боря внезапно вырвался, вылупил глаза, разинул рот и завопил так громко, что у меня заложило уши.

– Не могу больше! Не могу больше!!!

Я пытался его утихомирить, заткнуть рот, но он укусил меня на палец, а я едва почувствовал боль, до того спокойно и мирно мне стало под убаюкивающие песнопения глашатаев. И когда чьи-то руки схватили Борю и оттащили от меня, я почти не испугался, будто все происходило так, как надо. Я равнодушно наблюдал, как толпа в спецовках и касках принялась избивать Борю, а когда он упал, запинывать ногами. Боря орал сначала громко, потом тише и наконец вовсе умолк. Работники некоторое время еще пинали и топтали неподвижное тело, затем пошли к воротам. И я пошел за ними.

Проходя мимо Бори, я посмотрел на его окровавленное и распухшее лицо, на котором было не понять, где глаза, а где нос и рот. Боря обнимал автомат, которым так и не воспользовался – или не мог, или не хотел. Сломанные очки валялись рядом. Телефон, почти целый, лишь с треснувшим экраном, лежал чуть дальше.

Не знаю, зачем, но я наклонился и поднял телефон. В голове шумело, и гремели, гремели, гремели без конца слова глашатаев: “Все хорошо, всё хорошо…”

Всё хорошо, даже то, что я снова потерял друга и снова один. Не хотелось думать, что на мне проклятье, заставившее Собакена и Борю зашуметь не вовремя и умереть страшной смертью. Я вяло подумал, что Боря по крайней мере узнал, кто работает на станции.

Вслед за первой группой работников я вышел за ворота к роще Полипов. Сзади шаркала оставшаяся толпа. Глашатаи уже заткнулись, но муть в голове пока не рассеялась.

Я равнодушно смотрел, как работники заходят в чащу, становятся на колени, обнимая чудовищные стволы и начинают сосать отростки, похожие на коровьи соски или дряблые члены.

“Так они питаются, – подумалось отстраненно. – Время завтракать. Прослушали очередную лекцию и пошли кушать”.

На меня накатило отвращение. Эти работники, только что убившие Борю, вызывали омерзение. Ни Буйные, ни Оборотни не были такими мерзкими. Работники были настоящими зомби, сначала слушающими своих глашатаев, а потом отсасывающими у деревьев, чтобы не сдохнуть от голода.

Я содрогнулся. Поднял руку – в ней был телефон Бори. Нажал на кнопку блокировки экрана – экран загорелся без всякого пароля. На нем “висел” ролик, который Боря показывал мне совсем недавно. Словно завороженный, я нажал на треугольную кнопку, и ролик включился.

“Вот дурак ты, Борис! Большой мальчик, никак не повзрослеешь. Всё тебе в машинки играть… Потому и люблю тебя, дурачка”.

Как естественно она это сказала! Без придыхания или театральности. Честно, искренне.

Бори нет, его девушки нет, а слова все еще звучали в холодном воздухе.

Если бы не они, я бы тоже насосался какой-то блевотной жижи из сисек или членов деревьев. А затем отправился бы работать на электростанцию, выполняя неведомую волю, уничтожившую наш мир. Слушал бы глашатаев о том, что все хорошо и я должен работать, ни о чем не беспокоясь.

Но слова о любви прозвучали. И я пошел прямо сквозь чащу Полипов, мимо работников, жадно высасывающих питательную жижу из деревьев. Меня никто не останавливал – глашатаи, наверное, и не представляли, что такое возможно. Если сюда и совались любопытные, то на них надевали спецовки и они работали здесь до самой смерти.

Чтобы выбраться из клетки, иногда достаточно лишь осознать, что живешь в неволе.

Глава 4. ХОЗЯИН

Зазвонил, завибрировал смартфон, лежащий на тумбочке. Я с трудом разлепил глаза, сощурился на ослепительно сияющий в темноте комнаты экран.

Звонила Валя.

В пять минут двенадцатого ночи.

– Ты чего? – вместо приветствия буркнул я, переворачиваясь на спину.

– Я не поняла, Тим, ты там дрыхнешь, что ли? – раздался протяжно-капризный голос Вали. Судя по всему, эта дура успела набухаться.

– Сплю, конечно. Ночь на дворе.

– Вот ты душный! Го с нами по набережной чилить. Я тут с Леной, Антоном и Ваней. Мы на вайбе с кафешки… Рил здесь клево! Приезжай!

Я фыркнул.

– Ага, щас, только штаны натяну.

С Валей я познакомился на днюхе у приятеля. Она – моя ровесница, но учится в колледже, а не в старших классах, как я. Дико разбитная и ушлая. Но симпатичная. Положила на меня глаз и с тех пор не отстает, регулярно названивает – как правило, поздно вечером. Жизнь у нее, как я понял, веселая и полная развлечений, причем за чужой счет.

Как-то раз я принял приглашение потусить в парке, Валя явилась слегка подшофе, с подругой – не запомнил имени. Шалабондой какой-то. Начали они ко мне приставать по-очереди, когда другая отворачивалась или отходила куда-нибудь. Это у них спорт типа был такой.

Мне тогда до того противно стало, что я свалил. Валя пропала на месяц – и вот, нарисовалась.

Кто такие Лена и Антон с Ваней, я понятия не имел. Как-то чекнул ее акк, посмотрел, с какими обсосами она на вписках тусит, так желание знакомиться с ее дружками пропало начисто.

– Давай, поторопись, – не поняла моего сарказма Валя.

На заднем фоне шумели голоса, сигналили машины, кто-то смеялся пронзительным смехом.

– До набережной – это через весь город, – попытался я ее урезонить.

– Вызывай мотор и гони сюда. Я хочу тебя… – она сделала выразительную паузу. – Видеть.

– Твою ж…

Я не знал, как ее слить. Просто послать? Или выключить телефон и спать дальше? Пока думал, в трубке грохнуло, кто-то взвизгнул и заматерился.

– Что это? – спросил я. – Валя?!

– Они что, охренели вообще? – взвизгнула Валя, обращаясь явно не ко мне.

Голос ее отдалился, как если бы она отодвинула телефон от лица. Снова грохнуло, и я догадался: это ударяются друг о друга машины. Противно заголосила сигнализация.

– Ой, ебать! – раздался мужской голос. Наверное, Антона или Вани. – Это чё щас было?

– Смотри, смотри! – крикнула Валя. Протяжные нотки в ее голосе испарились без следа. – Бегут! Мамочки-мамочки!

– Валя! – позвал я, встревожившись. Сел в постели, повернул голову в сторону родительской спальни, словно мог увидеть, разбудил ли их мой разговор. В комнату сквозь неплотно прикрытые шторы сочился слабый свет.

– Тим! – вспомнила обо мне Валя. – Тут, прикинь, какие-то обдолбыши все ломают вокруг! Ой, мамочки, сколько их! А вон те, Лен, – мы их видели недавно, они же нормальные были!.. Что это с ними?

– Какая, нахер, разница? – услышал я Лену. – Валим!

– Да куда валить? Они везде…

– А Ваня куда делся? Он же…

Конец фразы я не разобрал, его заглушил рев. Орали люди – большая толпа. Рев был таким бешеным, неистовым, первобытным, что у меня по спине пробежал холодок, а в груди сжалось.

– Валя! – снова позвал я.

Что-то стукнуло прямо по динамику, хрустнуло. Видимо, Валя уронила телефон на асфальт. Кто-то кричал, визжал, топал и горланил, мешанина звуков врывалась мне в ухо. А потом я услыхал улюлюканье Орды Буйных – звук, который позже снился мне в самых тяжких ночных кошмарах.

Связь прервалась. Я набрал номер Вали, но равнодушный голос автомата сообщил, что абонент “отключен или находится вне зоны покрытия сети”.

В ту ночь я, как и большинство людей, не осознал масштаб происходящего. Мы не знали, что мир – весь мир – захлестнула Первая Волна Апокалипсиса. О Волнах гораздо позже я узнал из радиопередачи самоотверженного ведущего, который выходил в эфир каждый вечер в течение двух месяцев после Третьей Волны. А потом и он пропал без вести.

На улице бешено засигналили машины, и я выглянул в окно. Наша квартира находилась на десятом этаже. Внизу протянулась светящаяся змея – автомобили стояли в пробке. Между ними сновали быстрые тени. Вдруг взревела толпа, раздались удары и звон бьющегося стекла в авто, окнах домов и витринах. Вдали, в темноте, полыхало: горело с десяток зданий.

Чуть позже, когда ко мне в спальню заглянули встревоженные родители, в центре города загрохотали выстрелы.

***

…Я вздрогнул, когда машина наехала на ухаб. Сильно задумался и не заметил кочки – вспомнились подробности начала Первой Волны.

С тех пор всего полгода прошло, а будто несколько лет пролетело. Даже тот день, когда я навсегда покинул дом, пообещав родителям спасти их, казался чем-то далеким и полузабытым.

Время вообще стало восприниматься странно. Словно я застрял где-то в безвременье, и до любого события в прошлом мне одинаково далеко. Несколько дней назад я выбрался с ТЭС и с того момента еду и еду куда-то…

Вроде на юг, но куда именно? Юг большой.

Течение времени воспринималось постольку, поскольку менялась погода. Дни становились теплее, птички пели веселее, задорнее, им-то на конец света насрать да размазать. Это не для птиц, а для людей наступил лютый пипец.

Несколько раз по пути попадались рощи Полипов – ужасных деревьев, в которые превратились Ушедшие под Музыку. Я их узнавал по шевелению веток. Старался не приглядываться, но все же заметил, что стволы в этих рощах темнее, чем возле станции. Темнеют ли они, потому что деревенеют и меньше походят на человеческие тела, или происходит еще что-то?

Раза три я ограбил пустые деревенские дома. Обзавелся кое-какой жрачкой и оружием посерьезнее пистолета – карабином “Сайга-12К” с несколькими магазинами. Не знаю, хранил ли это оружие его бывший хозяин легально или нет, но про себя я его поблагодарил.

Бродяги, Буйные и Оборотни мне не встречались. Похоже, большая часть человечества ушла под Музыку и превратилась в деревья. Я и расслабился – заночевал в машине прямо посреди деревенской улицы.

Среди ночи проснулся от липкого чувства удушающего ужаса. Пробудились экстрасенсорные способности. Я сел в кресле водителя с откинутой спинкой, вытаращил глаза в темноту. Ни хрена не разглядел, но чувство, что там кто-то бродит, было четкое.

Переборов страх, я включил фары и на секунду ослеп от яркого света. Фары осветили узкую улочку, штакетники по краям и дома. Вдалеке, метрах в сорока-пятидесяти, улица упиралась в перпендикулярный проулок.

И там кто-то находился.

Кто-то высокий, угловатый, черный.

Я не сразу его засек, так как он не двигался. Но вот он шевельнулся и вдруг быстро двинулся ко мне. И я сообразил, что это не человек, а какая-то двухметровая тварь с длиннющими руками ниже колен и чернильной кожей.

Я завел двигатель, сдал назад и развернулся. В этот момент чудище ускорилось, понеслось на меня с невероятной быстротой. Я ударил по газам и прямо через канаву и участку бездорожья выехал на трассу.

Гнал так, что чуть не улетел за обочину. Пролетев километров тридцать и очутившись в чистом поле без намека на населенные пункты, остановился и перевел дух. Только тогда заметил, что ехал сидя в кресле с откинутой спинкой и что башка болит – приложился, когда подпрыгнул на той канаве.

Пока не начало светать, так и не уснул. Все мерещилось, что из темноты ко мне подкрадывается черная тварь. Я примерно представлял, кто это – Бугимен. Раньше я считал, что это Оборотень, которые сумел выйти из дома, потом мне сказали, что Бугимены – нечто другое.

Судя по всему, Бугимены шарятся только там, где жили люди. Не стоит ночевать в деревнях или городах прямо в машине…

Из-за бессонной ночи дрых почти до обеда, проснулся в духоте с ломотой в висках. Состояние было такое, которое называют “ни в голове, ни в жопе”. Солнце грело нешуточно и накалило машину. Я опустил стекла на окнах, проветрил салон и ехал до тех пор, пока не встретилась речка. На берегу я разделся догола и быстро окунулся в ледяную воду.

Купание здорово взбодрило, и, когда я перекусил, головная боль полностью прошла.

Примерно часа в три пополудни дорогу перегородили две фуры, наискось вломившиеся друг в дружку. Сбоку, по обочине, не проехать, слишком узка обочина, а дальше тянутся стальные балки безопасности, потому что за ними – крутой скат и лесок.

Я вышел из машины, обошел фуры вокруг, залез в кабину. Ключей зажигания на месте не было, как и бензина. Баки кто-то опустошил подчистую – я выяснил это, засовывая в бак длинную ветку.

Выругался. Фуры так просто с места не сдвинешь, и объехать это препятствие нереально.

Вспомнилось, что полкилометра назад слева попалась узкая гравийка, отходящая от трассы и ведущая в поселок. Подумал немного, еще раз выругался и, сев в машину, развернулся. Если проеду через поселок параллельно трассе, то где-нибудь выберусь обратно на трассу. Не один-единственный ведь въезд в эту дыру?

Съехал на гравийку и затрясся по кочкам, мысленно проклиная российские дороги и дураков, из-за которых за столько лет не сделано приличных дорог. И уже не будет сделано никогда. При въезде в поселок на пути снова появилось препятствие – на сей раз ручной шлагбаум. Ругаясь уже вслух, я выбрался из машины и попытался поднять стрелу, но ее кто-то привязал проволокой к ловителю шлагбаума. Повозившись, я все же распутал проволоку и поднял стрелу. Потом сел за руль и поехал дальше.

Вдоль трассы вела узкая улица, зажатая между довольно высокими заборами, за которыми возвышались крупные кирпичные дома. Жили здесь люди небедные, но отчего-то не желающие отремонтировать дорогу. Наверное, так и не договорились, как скидываться на это дело.

Я осторожно ехал по ухабистой дороге и думал, зачем кому-то понадобилось перегораживать въезд в село шлагбаумом. Не исключено, здесь остались Бродяги, которые не ждут гостей…

Улица пошла на понижение, затем снова поднималась в горку, и в самом низком месте вода из ручья залила асфальт. Я проехал через солидную лужу, выехал из нее – и машина вдруг качнулась, ее повело в сторону.

До меня не сразу дошло, что произошло. Я вылез из кабины и оторопело уставился на спущенные колеса. В резине кое-где торчали самодельные стальные шипы, которые до этого прятались на дне лужи.

– Сука! – пробормотал я.

И что теперь делать? Все четыре колеса спущены, шиномонтаж не работает нигде. И в прежнем мире в такой ситуации было бы сложно, не то, что сейчас. Искать другую машину?

В голове сумбурно метались все эти мысли, хотя думать следовало о другом.

О том, что если кто-то устроил здесь ловушку, то этот кто-то должен быть рядом.

Я все-таки додумался, пусть и поздно. Схватился за пистолет в наплечной кобуре, но позади прозвучал сипловатый голос:

– Тише! Спокойно. Руки подними-ка.

Я поднял и медленно обернулся. Метрах в пяти от меня у открытой двери в мощных кованных воротах целился в меня из винтовки с оптическим прицелом высокий, плечистый мужик лет сорока или около того. Из-за лысины и старомодных усов подковой он выглядел старше своих лет, но в целом было видно, что не такой уж он и старый. Старые среди Бродяг мне еще не встречались.

– Кто таков? – спросил мужик. – Зачем приехал незваным? Разве шлагбаума не видал? Намеков не понимаешь, что здесь гостей не ждут?

Я откашлялся. Как-то уж очень неуютно торчать под прицелом винтовки с поднятыми руками.

– Ехал по трассе, – начал я объяснять. – А там фуры. Дорогу перегородили. Вот я и решил объехать через поселок.

Мужик пару секунд сверлил меня серо-стальными глазками, затем вдруг улыбнулся – аж усы приподнялись. Он опустил дуло.

– Ясно. И откуда фуры-то взялись, ума не приложу?.. Ладно, разберемся. Тебя как звать-то?

Он приблизился ко мне, протягивая правую руку, а в левой неся винтовку.

– Тим, – сказал я.

Вероятно, меня смутила его искусственная улыбка и эта протянутая широкая ладонь работяги, но я все равно не ожидал того, что последует.

– Очень приятно, Тим, – довольно сказал мужик, загребая мою руку своей лопатой. Левой он поднял винтовку и врезал мне прикладом по виску.

На меня обрушилась тьма и тишина.

***

Очнулся я в небольшой грязной комнатушке с низким потолком и белеными стенами. Висок ломило, в черепушке звенела пустота. Первые мгновения я ничего не мог понять или вспомнить, но позже извилины со скрипом заработали.

Я лежал на пыльном рваном линолеуме у стены, а ноги были скованы цепями, которые прикреплялись к чугунной гире с выдавленным обозначением “32 кг”. “Браслеты” на ногах были явно самодельные, с навесными замочками.

Кто-то у нас умелый кузнец, получается, подумал я вяло. И шипы для прокалывания шин умеет делать, и эти оковы…

Ловко он меня надул! Сам фуры поставил, сам же шлагбаум установил. У людей ведь дух противоречия: если дверь заперта, непременно надо туда залезть. Пока я копался с проволокой, наверняка задел сигнальную веревочку. Когда проехался по луже, усач меня уже поджидал.

Напротив на табуретке сидел тощий человек неопределенного возраста с густой рыжей бородой и выцветшими глазами. Одет он был как скоморох какой-то: в растянутый старый цветастый свитер крупной вязки, штаны с мотней до колен, тоже изрядно поношенные, полосатые носки и галоши на два размера больше, чем надо. На башке у бородача красовалась вязаная шапка – тоже старая, ручной вязки и цветастая.