Loe raamatut: «Проще убить, чем…», lehekülg 11
– Павел? Да что ты. И вообще все это выглядело глупою, – произнесла она. – Едем вместе в метро и делаем вид, что не знаем друг друга. Я в какой-то момент даже сказала ему плюнуть и не устраивать спектакль, а ехать рядом со мной. Но он отказался. Может, постеснялся.
Мы что-то перекусили и заскучали. Удивительное дело, в любой другой день мы совершенно спокойно провели бы вечер вместе, занимаясь своими делами, но сегодня именно потому, что лучше было не высовывать на улицу носа, Машка ужасно хотела куда-нибудь пойти. Я считал это глупым, но, в конце концов, сломался и предложил просто прогуляться по окрестностям. Погода была приятно прохладной, но не промозглой, а рядом с домом располагался маленький зеленый скверик, когда-то запущенный, а сейчас усилиями мэрии приведенный во вполне товарный вид. Мы вышли. В машине неподалеку сидел Павел. Я подошел к нему и сказал, что мы собираемся немного прогуляться. Он недовольно скривился.
– Ищите мне работу, – сказал он, нехотя вылезая из своей «Лады». – Нет, чтобы сидеть спокойно дома.
Я с извиняющимся выражением лица пожал плечами.
– Это не я, Паша. Это все женское коварство.
Но в скверике действительно было хорошо. Ярко по-праздничному горели фонари, бабушки сидели со своими весело играющими внучатами. Машка с каким-то новым интересом стала присматриваться к их возне. Мы присели на скамейку.
– Как ты думаешь? – спросила Машка. – Стоит мне делать УЗИ, чтобы узнать пол ребенка? Или пусть останется тайной, как это было раньше?
Мое настроение сразу испортилось. Зря Машка напомнила мне, что я должен стать папой.
– Поступай, как хочешь, – с плохо скрываемым раздражением ответил я.
По Машкиному лицу я видел, что она начинает обижаться. Я попытался сгладить ситуацию.
– Маш! Не нужно вкладывать в мои слова больше смысла, чем в них есть. Подумай, разве мальчика ты будешь любить меньше, чем девочку?
Машка улыбнулась и отрицательно покачала головой.
– Так зачем тебе УЗИ для определения пола? Я мог бы понять, что ты хочешь проверить, все ли у ребенка в порядке. Это другое дело. Но только чтобы узнать пол? Так что я снова повторяю, поступай, как знаешь. Хочешь сделать – нет проблем.
В этот момент раздался хлопок, и что-то с треском вонзилось в доски скамейки рядом с Машкиным плечом. Отскочившая щепка больно стегнула меня по лицу.
Мы оба вздрогнули, не понимая, что происходит, и вдруг я сообразил. Бог ты мой, это же был выстрел. Я схватил Машку и повалил ее на землю, прикрыв своим телом. Краем глаза я увидел бегущую к нам фигуру с пистолетом. Я молил бога, чтобы это был не Хлопотун. К счастью, это оказался Павел. Он остановился рядом с нами и жестом показал, чтобы мы не вздумали подниматься. Он внимательно осмотрелся, но снова все было тихо. Старушки с удивлением поглядывали на нашу компанию. Они вообще не поняли, что произошло. Просто где-то лопнула шина.
– Вы целы? – спросил Павел.
Я посмотрел на Машку. Она от испуга быстро и поверхностно дышала, но в остальном была в порядке.
– Да, мы целы… Пока, – с горечью констатировал я.
Хлопотун нападение повторять не стал. Не хотел рисковать. Приехавшие Скворцов и криминалисты осмотрели место происшествия и выковыряли пулю.
– А у него, оказывается, есть еще и пушка, – безрадостно заметил капитан.
Я озадаченно на него посмотрел. Не слишком умное заключение. О наличии у Хлопотуна огнестрельного оружия мы догадались и без него.
Расследование на месте ни к чему не привело. Точное место, с которого был произведен выстрел, установлено не было. Предположительно это был второй или третий этаж подъезда близлежащего дома. Из опрошенных возможных свидетелей никто никого подозрительного, ни мужчину, ни женщину, не видел, а уж тем более кого-то с предметом, напоминающим пистолет или винтовку.
Я отвел трясущуюся от страха Машку домой. Она была в прострации, ничего не говорила и не отвечала на мои вопросы, в ее глазах застыл ужас. Я пытался ее как-то расшевелить и успокоить, но безуспешно, она лишь периодически, как робот, повторяла:
– Он меня убьет.
Я понял, что вряд ли справлюсь с ситуацией, и вызвал «скорую», набрехав, что у женщины плохо с сердцем. Бравые медики, как обычно, приехать не торопились. А когда появились, то первым делом стали с плохо скрываемым интересом разглядывать мою квартиру, прикидывая, сколько им может обломиться. Я, не говоря ни слова, сунул доктору две тысячи и сказал:
– Док! Мне, по сути, ничего от вас не надо. Эту женщину сильно напугал на улице какой-то ненормальный, и она никак не может прийти в себя. Все, что ей требуется, это – успокоительный укол. Пусть просто поспит. За него получите еще столько же.
Эскулап колебался не долго. Он, было, подошел к Машке и попытался с ней заговорить, но та никак не реагировала, а только безучастно сидела на стуле, уставившись куда-то вдаль набухшими от слез глазами. Тогда доктор бросил команду сестре:
– Людочка! Сделай инъекцию реланиума.
Но Машка, все так же не говоря ни слова, не давала себя уколоть. Не помогали ни ласковые уговоры, ни попытки применить силу. Наконец, Машка выдавила из себя:
– Ну, пожалуйста, не надо. Я попытаюсь перебороть сама. Без лекарства. Оно может повредить ребенку.
И она погладила себя по животу.
Елки-палки, Машка же думает не о себе. Может, она вообще боится смерти только потому, что это означало бы и гибель ее неродившегося ребенка.
– Не бойтесь, женщина, – уверенно произнесла сестра. – Реланиум можно. Мы его делаем беременным.
Доктор с оттенком сомнения кивнул. Может, сказанное и было правдой, а может, жалко было отказываться от еще двух штук. Мне было важно то, что Машка получит передышку.
Она, наконец, заснула. А я вдруг сообразил, что вряд ли она сможет выйти завтра на работу, да и мне, вероятно, лучше будет остаться с ней. И понял, что понятия не имею, с кем из ее сослуживцев (не знаю, называют ли актеры себя сослуживцами) следует связаться, чтобы сообщить, что она не придет. Поколебавшись, я залез в ее сумочку в поисках записной книжки. Бог ты мой, у меня появилось ощущение, что я засунул руку в мусорное ведро. Какие-то самые разные по форме и консистенции мелкие предметы лезли мне в руку. Единственные вещи, которые я с уверенностью опознал на ощупь, были ключи и мобильник. Выругавшись, я высыпал содержимое сумки на стол. Чего там только не было. Какие-то ненужные скомканные бумажки, пара конфет, салфетки для утирания носа, смятый пластиковый пакет, конечно же, щетка для волос и прочая, и прочая. И тампон. Скажите, на хрена он беременной женщине? Слава богу, из кармашка выпала и маленькая записная книжка. Но теперь возникла другая проблема. Кому я, собственно говоря, собирался звонить? Фамилии ее знакомых из-за их обилия я привык пропускать мимо ушей. С большим трудом я вспомнил, как зовут режиссера. Леонид Игнатьевич. Но ведь у него еще должна быть и фамилия. Перелистав Машкину записную книжку от начала до конца, я все-таки наткнулся и на режиссера. Разин, черт возьми, его фамилия. А кто ж этого не знал? Жаль только, что не Степан.
Найдя нужный телефон, я, по правде, решил, что мои проблемы только начинаются. Если он действительно известная личность, то вряд ли побежит поднимать трубку. Наверняка он неуловим для звонков от неизвестных людей. Так приблизительно оно поначалу и выглядело. Мне ответила какая-то мымра и стала что-то нудить. А у меня не было настроения уговаривать ее по-хорошему. Поэтому я строгим голосом представился начальником налоговой службы Зверевым, имеющим несколько приватных вопросов к Леониду Игнатьевичу. Это подействовало. Ага, подумал я, задергался лауреат. Смотри, говорил я себе, будешь плохо разговаривать, точно познакомишься с налоговыми инспекторами. У меня и в самом деле были среди них дружбаны. Но Разин оказался на высоте своего достославного лауреатского диплома. Он вежливо посмеялся, когда узнал об обмане и даже посочувствовал Маше.
– Нет никаких проблем, Родион Николаевич, – сказал он. – Я и так практически закончил сцены с Марией Витальевной. И послезавтра должен уехать на натурные съемки, где она не участвует. В принципе, мы планировали еще что-то доснимать с ней завтра, но это не срочно и может подождать.
Я только успел положить трубку, как телефон зазвонил.
– Я говорил, что больше не буду звонить, – раздался механический голос Хлопотуна, – но решил все-таки вас побеспокоить, чтобы напомнить русскую поговорку «первый блин комом».
И раздались короткие гудки.
Хорошо, что Машка спит, подумал я, очень надеясь, что команда Скворцова записала и этот разговор. А вскоре позвонил и сам капитан и сказал, что ему известно об очередном звонке. Я в свою очередь поинтересовался, не удалось ли установить, откуда велся разговор в предыдущий раз. Ответ был не весел.
– Звонил он с мобильника из центра города, где искать его совершенно бессмысленно. Запросто мог говорить из какой-нибудь подворотни. А сам телефон был куплен неким Карапетяном Арамом Ивановичем. Мы встретились с ним. Это пожилой человек, с трудом передвигающийся, и очень-преочень толстый. По его словам, мобильник у него украли в метро где-то с месяц назад. В милицию он заявлять не стал.
– Значит, очередная «пустышка»? – разочарованно протянул я.
– Значит, так, – в тон мне ответил Скворцов и положил трубку.
Машка проспала до следующего утра. Она проснулась все еще испуганной, но ужасно злой.
– Что же мне теперь из дома вообще носа не высовывать? – выговаривала она мне, как будто я был в чем-то виноват.
Я только пожимал плечами и пытался утихомирить надвигающуюся бурю.
– Да я сама разорву его на части. Пусть мне только попадется!
Мне было и смешно, и тревожно. Что могла эта храбрая женщина сделать против хитрого и целеустремленного противника? Он знал про нее все, а она о нем ничего. Кроме того, я ясно отдавал себе отчет, что, если б она была не просто Маша Пономаренко, а та же Нина Кагановская, то на розыск преследователя было бы брошено намного больше сил, а не только профессиональная, но маленькая команда Скворцова.
Я успокаивающе обнял ее за плечи.
– Машенция! Ты по крайней мере в ближайшее время никого рвать на части не будешь. А тихо сядешь на диванчик и будешь смотреть телевизор. – Я насильно усадил ее, заботливо подложив под спину подушку. – А с твоим Разиным я договорился. У тебя сегодня и еще в течение нескольких дней съемок нет.
– Ты говорил с самим Разиным? – с удивлением и не без уважения спросила Машка. – А откуда у тебя его телефон? – подозрительно поинтересовалась она.
– От верблюда, – коротко ответил я, но все-таки сознался, что залез к ней в сумку. Вряд ли ей это понравилось, но Машка ничего не сказала.
– Кстати, – добавил я, – в твоей записной книжке оказалось много мужских имен. – Машка покраснела. – Кто такой, например, Женя М.? «М» – это чудак на букву «м»?
Похоже, Машка чувствовала себя неуютно. Я раньше никогда не интересовался ее прежними и, возможно, настоящими связями с мужчинами. Мне было все равно, я никогда не видел драмы в том, что женщине может быть интересен не один мужчина. А на общественную мораль мне было наплевать. Она глупа и устарела. И если я мог позволить себе погуливать, то почему бы то же самое не могла сделать и моя подружка. Но Машка приняла мое праздное любопытство за проявление нехарактерной для меня ревности.
– Что ты, дурачок, – с видом нашкодившей кошки заговорила она. – Женя – это гример. От него зависит, буду ли я красивой в фильме или нет.
Меня забавляла ситуация. Раз уж Машка начала оправдываться, то пусть по полной программе продолжает и дальше.
– А телефон его тебе зачем? – я сделал недоуменно-глупое лицо. – Он что, гримирует тебя частным образом? Делает красивой на дому?
Машка возмутилась.
– Да ты полный дурак. Просто у Жени есть напарница, которая тоже хороший гример, но актрис не любит и часто устраивает им, особенно начинающим, мелкие пакости. В киношной кухне есть много тайных хитростей. Можно наложить грим так, что вживую выглядишь великолепно, а сними человека на пленку, и он превращается в размалеванную куклу. Вот я каждый раз с Женей и созваниваюсь, чтобы гримировать меня приходил он.
– Да-а, – протянул я. – А кто такой Ашот с пометкой в скобках «бюстгальтеры»?
– Да ну тебя, – возмутилась Машка. – Если я пишу «бюстгальтеры», это и означает «бюстгальтеры». И ничего больше. Знаешь, сколько этот предмет стоит в бутике?
Я не знал, но мог предположить.
– Так вот, Ашот торгует с приличной скидкой теми же бюстгальтерами, но «левыми», которые до бутиков не доходят.
В конце концов, я ее пощадил и перестал задавать дурацкие вопросы. Машка облегченно вздохнула, хотя и выглядела рассерженной, но, по крайней мере, она отвлеклась от мыслей о Хлопотуне.
Я просидел с ней весь день, время от времени от скуки позванивая на работу. После обеда я набрал номер Скворцова узнать, как дела, и он меня удивил. Их специалисты по баллистике затруднялись определить происхождение пули. Им пришлось самим консультироваться, и выяснилось, что она выпущена из оружия иностранного производства, не имеющего у нас широкого распространения. Предполагали, это что-то подобное карабину «Intervention M200». Точнее идентифицировать его пока не могли, но, кажется, на территории России это оружие при совершении преступлений не применялось.
Я не знал, дает эта информация какую-либо зацепку или нет. Но по логике вещей факт определения вида орудия, как и отпечатки пальцев, – это только средство доказательства вины в суде, если орудие найдено, а не поиска преступника. Не такой Хлопотун дурак, чтобы себя подставить. Наверняка ни в каких официальных базах данных эта пушка не числится. Но проверять, конечно, нужно, и этим, очевидно, и занималась группа Скворцова.
Я просидел с Машкой весь этот день и еще два следующих. Тимур был любезен и разрешил, если понадобится, в пределах разумного не выходить на работу. «Или увольняться», как не без ехидства добавил он. Впрочем, почти уверен, что он сам вряд ли был рад видеть мою физиономию. Мы и так должны были встретиться в пятницу на приеме в честь юбилея фирмы, на который не пойти я не мог. Иногда я звонил Скворцову, но от него скорых результатов ждать не приходилось. Он справедливо считал, что единственная реальная зацепка в деле при отсутствии прочих – необычность примененного оружия. И подключил людей к разработке каналов поставок экзотических, на любителей, видов вооружения. Кстати, заодно решил проехаться и по самим любителям. По крайней мере, на часть из них у ментов была информация. Но провернуть все это было ого-го каким трудом, не сулящим быстрой отдачи. Между прочим, эта чертова винтовка чуть не подвела меня под монастырь. В первый раз, услышав название «Intervention M200», я из чистого пижонства сделал вид, что понимаю, о чем речь, хотя и не имел ни малейшего представления. Но, в конце концов, мне надоело чувствовать себя дураком, и я спросил капитана, что это за чудо-юдо. Тот развеселился.
– Знаете, Родион, – сказал он, – вы сейчас сняли с себя подозрение в причастности к покушению на Машу.
Я удивился, а он объяснил:
– Помните, я упомянул в разговоре, что выстрел, вероятно, произведен из оружия иностранного производства с названием, напоминающим о гражданской войне – «интервенция». Я сам понятия не имел, что это такое. А вы не выразили никакого удивления, словно знали. И я собрался покопаться повнимательнее в вашей личности. Но вы, наверное, просто постеснялись спросить. Глупо. Так знайте: это, может, и не самая-самая, но суперсовременная разборная снайперская винтовка со всякими прибамбасами.
– Откуда же она у этого человека? – снова удивился я.
– Родион Николаевич! Хоть вы не изображайте наивность, – раздраженно буркнул капитан. – В наше время за деньги можно позволить себе очень многое, если не все. Только еще нужны связи в определенных кругах. Этими кругами и связями мы сейчас и занимаемся.
Наступил день юбилея. Я колебался, что мне делать. Не пойти, как уже говорилось, не мог. Вопрос был в том, как поступить с Машкой. Несколькими днями раньше я, как полагается, получил на красивой открытке официальное приглашение на прием. И, как принято, на двоих. В другой ситуации я бы, не колеблясь, потащился с Машкой, но сейчас меня обуревали сомнения. Хуже того, прекрасно понимая, что мужики на такие приемы без баб не ходят, Машенция буквально требовала, чтобы я взял ее с собой. Наконец, я сдался. Может, действительно будет спокойнее, если мы будем рядом друг с другом. Хотя, по-честному, я больше опасался не Хлопотуна, а того, что на приеме будет Олигарх. А у него, как известно, дочь Нина. Знакомить этих женщин в мои планы не входило.
Не могу не похвастаться: благодаря моим трудам, прием прошел на высшем уровне. Не было перегрузки ни в еде, ни, что немаловажно, в питье. Даже с артистами мне повезло. Тимур настаивал, чтобы я позвал кого-нибудь из «звезд». Но я своевольничал. По моему мнению, присутствие «звезды» или «звезд» всего лишь отражало финансовое состояние фирмы, которое у нас было и так в порядке, и в рекламе не нуждалось. Так что, экономно рассудил я, пускай молоденькие сотрудницы сохранят трусики сухими и не понюхают, каким одеколоном пахнет от какого-нибудь Киркорова. У меня был другой вариант. Я как-то был на подобном мероприятии, и там развлекательную программу вели какие-то молодые неизвестные ребята. Причем очень профессионально и здорово. Они дали не только хороший, но, что немаловажно, незатянутый во времени концерт, который мог бы удовлетворить вкусы самого привередливого зрителя, но, слава богу, привычными атрибутами торжественных представлений, вроде па-де-де из балета Минкуса не пользовались. Артисты были, если можно так выразиться, неудачниками шоу-бизнеса. Будучи не хуже, а может, и лучше некоторых знаменитостей, они по капризу судьбы в «звездную» обойму не попали и сколотили собственный коллективчик, который неплохо зарабатывал на всякого рода праздниках, благо поводов для них и шальных денег у богатеев было предостаточно. Я тогда на всякий случай взял их координаты. И теперь не переставал сам себя хвалить за дальновидность.
Вы наверняка знаете, что на любом таком мероприятии наступает момент затишья, когда все официальные слова сказаны, и люди незаметно начинают ослаблять узлы галстуков. Часть, прибывшая только чтобы отметиться, тихо, стараясь не привлекать внимание, уходит прощаться с боссами. А остальные вначале застенчиво, а потом более откровенно начинают кучковаться по интересам, состоящим из определенных людей, выпивки и жратвы. Порядок перечисленного выше произвольно варьируется. Именно в этот момент начали оправдываться мои худшие опасения: к нам приехал, к нам приехал Кагановский дорогой. А с ним в красивейшем, скорее подходящем принцессе, платье не менее красивая молодая женщина. И, странное дело, я знал, как эту женщину зовут. Нина. Увидев ее, Машка окаменела. Она считала, что будет первой среди всех. Она ей и была. Но что было делать, если они обе были первыми? Хотел бы я посмотреть на того Париса, который рискнул вручить одной из них яблоко. Я бы ему ручонки-то поотрывал. А Машка меня в очередной раз удивила. Бабы все-таки телепатки, наверное. Она подозрительно глянула на меня и крепко взяла под руку. Между прочим, первый раз в жизни.
– Это ваш босс со своей женой пришел? – с уксусно-кислым видом спросила она. Похоже, что у Машки уже сложилось определенное о Нинке мнение. Что-то вроде того, что молоденькая шлюшка окрутила мешок с деньгами, отбив у законной жены. Так мне, во всяком случае, показалось.
– Это его дочь, – деланно равнодушно ответил я, а Машка ни за что, ни про что больно ущипнула меня за плечо.
Я надеялся, что Олигарх не задержится, но не тут-то было. Он всем своим видом пытался показать, что он простой, как и мы, был весел, общителен и явно не торопился уезжать. Но, в конце концов, он устал «ходить в народ» и отозвал в сторонку меня и Тимура с нашими женщинами. Мы всей командой начали изображать ставку главнокомандующего. Не знаю, произошло ли это случайно, или оба босса нарочно решили надо мной поиздеваться, но, искренне отдав должное красоте Нинки и уже фальшиво – привлекательности милой, но некрасивой жены Тимура, они буквально засыпали Машку длинными и откровенными комплиментами, чем в итоге вогнали ее, совсем не застенчивую, в краску. Все это выглядело бы невинно и для меня даже лестно, если бы оба не знали о моих встречах с Ниной. А та в ответ сердито прикусила губку. Я-то знал, что у нее и так полно необоснованных комплексов в отношении собственной внешности. А тут прилюдно, как бы нарочно, ей противопоставили красоту другой. Мне в этот момент ужасно хотелось куда-нибудь смыться. Сходить за коктейлями, например. Я чувствовал себя как на аутодафе. Я понимал несправедливость ситуации в отношении Нинки, но и рисковать своим здоровьем и оказывать ей знаки внимания в Машкином присутствии мне не хотелось. Я, конечно, выдавил несколько слов. Но они отдавали фальшью. Я даже сам это почувствовал.
Наконец, Олигарх решил, что уделил нам достаточно времени, и отвалил, оставив Нинку. Тимур тут же этим воспользовался и вместе со своей благоверной отчалил в неопределенном направлении. Полагаю, ему было все равно куда, лишь бы от меня подальше. Мы остались втроем. Дружной, веселой компанией из трясущегося от страха мужика и двух его любовниц, одна из которых, та, что беременна, точно не знала о существовании другой.
– Родион Николаевич! – светским тоном начала Нинка. – У меня не было и секунды вставить слово в комплименты, обрушившиеся на Марию, но я присоединяюсь к мнению папы и Тимура Арсеньевича. У вас очень красивая жена.
Вот змея, подумал я. Знает же прекрасно, что я не женат. Конспиратор длинноногий. Радистка Кэт.
– Я не жена, – с кривой улыбкой ответила Машка. Знаете эту женскую улыбку? Смотришь, вроде и придраться не к чему, а тебя как током бьет: отвали, мол, подруга, по-хорошему.
Нинка деланно удивилась, подняв вверх брови, и посмотрела на меня. Но говорить ничего не стала. Ей ведь, всего лишь дочери босса (более чем «ха-ха»), до моей личной жизни «никакого дела не было». Однако молчание только усугубило ситуацию. Машка всем своим видом, в рамках дозволенного, демонстрировала, что не возражала бы, если б Нина провалилась в тартарары. Я молчал, понимая: что бы ни сказал, буду выглядеть идиотом. А Нинка, похоже, получала несвойственное ей садистское удовольствие, глядя на Машкину плохо скрываемую бабскую неприязнь и мое не самое выигрышное положение ужа на сковороде. К счастью, устраивать разборки она, похоже, не собиралась. И я благодарил бога, что она не Машка. С темпераментом той она запросто могла бы, не пытаясь ждать более удобного момента, подойти ко мне и влепить оплеуху. Или даже вцепиться в волосы моей спутницы.
Но Нина была не такой. А может, только делала вид. Во всяком случае, в сказанном ей, на первый взгляд, никакого прямого выпада не было.
– Вы знаете, Мария (надо было слышать, как она произнесла это имя), я не знакома с Родионом. Но, к сожалению, хорошо знакома с жизнью бизнесменов по своему папе. Это люди, у которых единственной любовью и их семьей являются деньги. Они зарабатывают и тратят деньги на вещи, которыми сами не пользуются. Они даже часто не знают, зачем они им. После смерти мамы я молилась, чтобы отец не «купил», как люди его круга, себе новую жену. И, слава богу, у него хватило ума этого не делать. Но я часто думаю, что жены бизнесменов, по сути, хорошо упакованные и ухоженные куклы и при этом несчастные бабы. Глупо выходить замуж за бедного, но мужик не должен ехать мозгами из-за денег. Пусть лучше сходят с ума из-за своих женщин. Правда, Мария?
Нина помолчала в ожидании так и не прозвучавшего ответа.
– Надеюсь, ваш Родион не такой, – снова заговорила она и вдруг оживилась. – Кстати, Мария, мне очень нравится ваша сумочка. Я подарила такую же своей домработнице. Она хорошая женщина, и мне искренне хотелось сделать ей приятное. А теперь, видя эту сумочку у вас, поняла, что не ошиблась в выборе.
Вот так-так. Ай да Нинка. Все-таки не удержалась и бросила гранату. Я всем нутром чуял, что Машка начинает заводиться. А Нинка невозмутимо извинилась и сказала, что ей нужно вернуться к отцу.
Когда она отошла на несколько шагов, я повернулся к Машке. У кипящего чайника вот-вот должна была соскочить крышка. Я погладил ее по руке.
– Ничего не говори, – сказал я. – Просто вдохни глубоко.
– Да как эта дрянь посмела, – прошипела Машка. – Эта сумка стоит четыреста долларов. А она мне рассказывает, как подарила ее домработнице!
Сумка стоила 380, за нее платил я, но кто считает.
– Не бери себе в голову, – миролюбиво добавил я, – поливание исподтишка грязью себе подобных – это типично для красивых женщин.
И тут же пожалел о своих словах.
– Ты считаешь эту драную кошку красивой? – вспылила Машка. – Этот облезший, ни сиськи, ни письки, скелет?
На счет последнего я мог бы и поспорить, но не стал и смиренно склонил голову.
Не поверите, но меня спас человек, которого я меньше всего хотел видеть. Виктор Юрьевич Долгов. Из «Сибирских дорог». Он вовремя материализовался как будто из ничего, когда я, было, собрался выслушивать очередную порцию Машкиных нотаций.
– Дорогой Родион Николаевич! – со знакомой змеиной улыбкой начал он. – Я так рад вас видеть. К сожалению, я пропустил официальную часть, но надеюсь, что ничего потерял. – Он усмехнулся. – Мне ведь, по сути, необходимо лишь перекинуться парой слов с Наумом Яковлевичем… Если он захочет.
Я изобразил дружескую улыбку.
– Виктор Юрьевич! Я тоже рад вас видеть. Но если вам нужен Кагановский, то он, видите, кучкуется там с какими-то людьми. Пользуйтесь моментом, пока у него хорошее настроение.
– Да-да, непременно воспользуюсь вашей любезной подсказкой, – Долгов с любопытством оглядел Машку и после секундной паузы в некотором раздумье произнес. – Хотя уходить от такой сногсшибательной женщины, даже не узнав ее имени, было бы непростительной ошибкой.
Машка слегка зарделась в приятном смущении.
– Родион Николаевич! – продолжал Долгов. – Не откажите в любезности стареющему, но еще крепкому мужчине. Познакомьте меня с вашей дамой.
Я безразлично представил их друг другу, хотя и с любопытством заметил возникший у Машки интерес к новому собеседнику.
Он поцеловал ей руку, причем, в отличие от других мужчин, сделал это красиво. Это ведь целое искусство суметь выразить в таком поцелуе восхищение дамой и одновременно четко сохранять положенную дистанцию. Долгов это делать умел. Затем он мягким ласкающим голосом сказал несколько комплиментов, от которых Машка влегкую поплыла. А потом повернулся ко мне.
– Родион Николаевич! Я искренне вам завидую и прекрасно понимаю, что такая женщина дорого стоит. Берегите ее.
Откланялся и отошел.
– Что он имел в виду? – удивленно спросила Машка. – И кто такой вообще?
– Не обращай внимания, – чуть резче, чем хотелось, ответил я. – Просто юрисконсульт одной из фирм, который строит из себя лорда.
– У него это неплохо получается, – глядя на меня с насмешкой, проговорила Машка.
Я демонстративно вытер нос рукавом смокинга.
– Да где уж нам, – удрученно повесив голову, сказал я. – Мы люди-то простые. От сохи, так сказать.
– Ладно, крестьянин, не прикидывайся. Пойдем. Угостишь даму коктейлем.
Мы выпили и еще какое-то время потусовались, а затем народ постепенно стал расходиться. На выходе образовалась толпа. Хорошо подвыпившие люди прощались и не могли оторваться друг от друга, словно расставались перед уходом на фронт. Нам некуда было деваться, и мы тоже постояли у ярко освещенного входа в здание фирмы. Я искал глазами Тимура. Как бы мы с ним друг к другу не относились, но не попрощаться было бы невежливо. Как-никак, второе после Олигарха лицо на торжестве. Последний, кстати, хитро, по-тихому, смылся раньше и забрал Нинку.
Мы с Машкой протиснулись к Тимуру и его супруге. Женщины обменялись какими-то незначащими фразами, и Машка, повернувшись к моему боссу, начала говорить традиционные вежливые слова. В это время раздался какой-то негромкий хлопок, и директор фирмы, откинувшись назад, упал на землю, толкнув своего же охранника. На белой рубашке посередине груди стало расползаться красное пятно. Одновременно, как будто сговорившись, заголосили женщины. Охранники бросились прикрывать босса, на ходу вынимая оружие, но их помощь уже была не нужна. Он был мертв. Машка не закричала, она скорее пискнула, как напуганный птенец, и упала. Я бросился к ней. Никакого нового хлопка я не слышал, хотя услышать что-нибудь в начавшемся шуме было непросто. Я наклонился над девушкой. Машка ровно дышала, но была без сознания. Никаких следов повреждений я не заметил. По-видимому, это был обморок. Я поднял ее на руки и внес обратно в холл. Там, слава богу, было несколько кресел, на одно из которых я ее усадил. Она быстро пришла в себя и с ужасом на меня посмотрела.
– Тимур Арсеньевич жив? – дрожащим голосом спросила она. Поколебавшись, я отрицательно покачал головой. Машка всхлипнула, но собралась с силами и слезам пролиться не дала.
– Он погиб из-за меня? Хлопотун снова промахнулся? – пытливо на меня глядя, Машка начала дознание.
Я удивленно округлил глаза.
– Машенция! – деланно весело ответил я. – С чего ты взяла? Разве ты забыла, что быть состоятельным человеком в России – это очень опасная профессия. Боюсь, старик с его чересчур принципиальным и въедливым характером наступил кому-то очень серьезному на мозоль. И тот решил с ним посчитаться. Мне теперь, как первому заместителю, придется крепко поработать над его бумагами, чтобы понять, что он учудил, и не затронет ли это интересы фирмы и меня лично.
– Ты в этом уверен? – с надеждой спросила Машка. – Уверен, что целились не в меня?
Точного ответа у меня не было, и полностью разубеждать ее я бы не рискнул.
– Маш! Если хочешь услышать честный ответ, – подумав, проговорил я, – то знай, что на Библии я клясться не стал бы. Прикинем вместе. Выглядит чересчур фантастично, чтобы при покушении на дорогую и замечательную Машу Пономаренко, которая пока (только пока!) мало известна широкой публике, погибла бы другая примечательная в финансовом мире личность. Всякое, не скрою, бывает, но я бы держал пари за заказной характер убийства самого Тимура. И, как скажут менты и журналисты, будут разрабатываться различные версии, то есть личная неприязнь, профессиональная деятельность, криминальные разборки.
Машка начинала успокаиваться.
– И вообще, Машенция, приготовься к тому, что менты скорее всего возьмут за одно место не кого-нибудь, а меня. И больно возьмут.
