Пылающий 42-й. От Демянска до Сталинграда (издание второе, исправленное)
TekstСпустя несколько дней, с фронта пришло письмо, сложенное треугольником. Развернув самодельный «конверт» мама нашла тетрадный листок, написанный ученическим почерком.
В нём говорилось о том, что Фёдор Васильевич Первов геройски сражался под Ленинградом и был тяжко ранен осколком в правую часть головы. Он эвакуирован в тыл, и теперь лечится в воинском госпитале, расположенном по такому-то адресу.
Евдокия Григорьевна взяла всю картошку, что находилась в мешке, а её там оставалось не более четверти, быстро собралась и отправилась в путь. Сначала, мама дошла до железнодорожной станции, что зовут Арзамас, а это почти двадцать вёрст.
Оттуда, она доехала в поезде до Нижнего Новгорода. Там нашла лазарет, размещённый в бывшей образовательной школе, ворвалась в палату, где, как ей сказали, был её муж, и обнаружила, что Фёдор лежит без сознания.
Следующие несколько дней, она постоянно сидела рядом с постелью больного. Время от времени, она разжимала ему зубы ложкой, насильно клала в распахнутый рот кусочек варёной картошки и давала попить из носика чайника, привезённого из деревни с собой. Фёдор непроизвольно глотал немного воды, а вместе с ней и мягкую пищу. Через неделю, он вдруг очнулся и начал есть самостоятельно.
Когда отец поднялся на ноги, Евдокия Григорьевна забрала его из военного госпиталя. Она привезла мужа в родную деревню и стала лечить народными средствами. Благо, что рядом жила старая травница, которая объяснила, что и как нужно делать. С течение времени, Фёдор Васильевич окончательно выздоровел и вернулся работать в колхоз.
Дальше мама писала, что старший брат Доли, Юрий служит артиллеристом на одном из линкоров. В ходе первых сражений, Балтийский флот принял на себя мощнейший удар вражеской армии, но устоял в той жуткой схватке и продолжал воевать.
В одном из боёв, снаряд упал на верхнюю палубу возле орудия. Раздался оглушительный взрыв, и волна детонации швырнула артиллерийский расчёт в ледяное осеннее море.
К великому счастью, старший брат не погиб. Однако, пока удалось отбиться от фрицев, пока спускали шлюпку на воду и спасали людей, Юрий сильно простыл. Он подхватил воспаление лёгких, которое не проходило так долго, что врачи опасались, как бы заболевание не перешло в туберкулёз.
Юрия срочно отправили в столицы державы, где он к своему удивлению, оказался в одной палате с Сергеем Лемешевым. С тем известным певцом, который снялся в комедии «Музыкальная история», выпущенной в 1940-м году. Её крутили в стране перед войной.
В самом конце повествования мамы, Доля прочёл несколько строчек, начертанные другим, мужским почерком. Отец сообщал: – «Так уж случилось сынок, что моё письмо, посланное с Ленинградского фронта, застряло в дороге и только недавно дошло до деревни. После отсылки депеши, я был сильно ранен и отправлен в тыл на поправку. Так что, оказался я дома чуть раньше, чем сюда прибыл мой треугольник.
Поэтому, я взял перо и объявляю своё решение тебе. Мы с матерью поразмышляли и согласились с политруком. Тебе действительно нужно сменить своё имя. Уж очень его испоганил проклятый фашист. Ты меня извини, но кто же мог знать, два десятилетья назад, что всё случиться именно так?
Я перебрал в памяти всех своих старых приятелей и не мог долго решить, кого из них выбрать. Потом, пришёл к выводу, что нужно крестить тебя в честь моего верного боевого товарища. С ним мне довелось работать в конце двадцатых готов, во время коллективизации нижегородской губернии. Он был коммунистом из Бельгии, и звали мужчину Альфред. Если хочешь, то можешь взять его имя».
Механик прочёл письмо до конца и зло пробурчал:
– Хрен редьки, не слаще! Наверняка среди главных фашистов есть крупный начальник и с таким точно именем! – Доля в сердцах разорвал все листки в мелкие клочья и положил их под камень, что лежал у дороги.
Вскоре в военную часть вернулся молодой офицер. Политрук узнал о том, что пришла батальонная почта, и спросил у комсорга: – Что пишут из дома? – Доля ответил, что родители пока не придумали, как его называть, а он не может, взять какое-то имя без их разрешения.
Неизвестно, во что всё это вылилось, но неделю спустя, ему в руки попался листок фронтовой газеты «За Родину». В ней говорилось о том, что красноармеец Семён Константинович ГИТЛЕР, 1922 года рождения, сражался под городом Тирасполем и совершил воинский подвиг.
В начале войны, он несколько суток подряд уничтожал наступавших врагов огнём из своего пулемёта. А когда был незначительно ранен и попал в окружение, сумел-таки вырваться из кольца проклятых фашистов.
Семён сохранил вверенное ему боевое оружие и вместе с ним дополз до своих. За что, был награждён медалью «За воинские заслуги». Чуть ниже сообщалось о том, что за доблесть, проявленную в новом бою, ему вручили медаль «За отвагу».
На этом история с переменой имени кончилась. Скорее всего, политрук тоже прочёл заметку в газете и больше не приставал к молодому комсоргу по столь глупому поводу.
Так что, все окружающие продолжали обращаться к нему так же, как раньше. Так, как в детстве его называла любимая мама, Евдокия Григорьевна.
Ранение
В июне, весна все же кончилась. Погода стояла сухая и тёплая, но высокая температура радовала только пехоту. Они проводили на открытом пространстве большую часть военного времени, поэтому, слякоть и снег им совершенно не нравились.
В отличие от обычных стрелков, танкисты не очень-то жаловали благодатное лето. Во время каждого боя, экипажи сидели возле работавших дизелей и терпели жару, что стояла внутри железных машин.
По приказу начальства, шестого числа, батальон предпринял очередную атаку. Он попытался прорвать оборону Рамушевского коридора и вместе с красноармейцами пошёл в наступление.
Бронированные «Матильды» рвались вперёд с максимально большим ускорением. К сожаленью советских бойцов, они продвигались не по шоссе, а по земле, перепаханной взрывами. Поэтому, перемещались вперёд не быстрее, чем человек, бегущий неспешной трусцой.
Как ни крути, а британцы создали не кавалерийский, то бишь, крейсерский танк, а пехотный. То есть, такую машину, что предназначалась для поддержки солдат при ведении штурма укреплённых позиций. Её главным козырем, была не высокая скорость, а умение подавлять огневые точки противника и разрушать его оборону.
«Англичанки» приблизились к окопам фашистов, и тут в них пальнула «гадюка». Выстрел попал в лобовую часть той машины, которую вёл Доля Первов. Снаряд пролетел над скошенной носовой частью машины и врезался в вертикальную стенку коробки, что находилась под башней.
Мощный удар пришёлся чуть слева от смотрового лючка. Болванка вонзилась в плиту толщиной 75-ть миллиметров и пробила её почти что, насквозь. На счастье танкистов, фрицы не подпустили врага ближе к себе и поторопились открыть прицельный огонь.
Расстоянье от пушки до «англичанки» оказалось довольно большим. Болванка немного замедлилась, отчего прочно увязла в металле. Она не смогла влететь внутрь машины и почему-то не взорвалась при ударе. То ли, оказалась бракованной? То ли, перестарались британцы и закалили толстую сталь выше положенной нормы?
Восприятие Доли странно ускорилось. Механик видел, как внутренняя поверхность стального листа неожиданно вспучилась. Она пошла крупными трещинами и раскрошилась, словно горбушка чёрствого хлеба.
В глазах удивлённого парня, всё походило на то, будто с другой стороны её неожиданно ткнули огромным гвоздём. Выбитые сильным ударом, кусочки брони рванулись вглубь отделения, а на их месте вдруг появился заострённый наконечник болванки.
Парень почувствовал острую боль в левом предплечье, и в этот же миг, удар в левую часть головы. В глазах вспыхнул ослепительный свет. Сознание померкло, а тело механика непроизвольно задёргалось. Танк остановился. Осколки двигались дальше. Они врезались в перегородку, отделявшую водителя от экипажа, и с лёгким звоном осыпались на пол.
Когда всё закончилось, командир танка спросил:
– Все живы?
Радист и пушкарь, что-то промычали сквозь зубы, но водитель ничего не ответил. Старший сержант понял, что тот лишился сознания и приказал: – Глеб заряди пушку, и вместе с Иваном лезьте к механику. Достаньте Долю из кресла и посмотрите, что с управлением?
Танкисты спустились с высоких насестов и оказались на днище среднего танка. Они открыли броневую перегородку. По-очереди втиснулись в носовую часть тесной машины и увидели боевого товарища.
Доля сидел, нагнувшись вперёд, и упирался лбом в перископ. В стороне от приборной панели, из толстой брони торчал наконечник снаряда. Заострённый цилиндр блестел, как полированный и походил на шляпку гриба, который пробился сквозь плотный асфальт.
Шлема на голове Доли не было, а половина лица заливала алая кровь. Левый рукав комбинезона превратился в лохмотья. Кожа предплечья оказалась разорвана во многих местах. Сквозь дыры виднелись обнажённые мышцы. Глеб потрогал шею приятеля, нащупал слабенький пульс и с облегчением вздохнул:
– Жив!
Парни посадили механика прямо, осмотрели рычаги и педали, и убедились, что управление в полном порядке. С огромным трудом они подняли Долю с жесткого кресла, оттащили назад и положили на металлический пол.
Пока танкисты возились с раненым другом, командир проверил поворотные механизмы башни с орудием и убедился, что всё надёжно работает, Он очень медленно повернул свою пушку в сторону той проклятой «гадюки», которая их недавно подбила.
Фашисты увидели, что болванка попала в лобовую броню «англичанки» и она сразу застыла на месте. Артиллеристы решили, что с ней всё покончено. Они перезарядили орудие и переключили внимание на прочие танки, что продолжали атаку.
Николай хорошенько прицелился и потянул за рычаг спускового устройства. Грохнул оглушительный выстрел, от которого заложило всем уши. Снаряд попал в защитный щиток, и ослепительный взрыв свернул ствол «гадюки» налево.
Куски металла полетели в разные стороны. Они скосили расчёт, как сухую траву, и врезались в ящики с боеприпасами. Один из снарядов детонировал от такого удара и на месте артиллерийской позиции возник бушующий огненный смерч.
Командир перевёл дух и, не отрываясь от перископа, сказал: – Глеб, перевяжи Долю и возвращайся к орудию. Иван, садись на место механика и проверь, можем ли мы двинуться вперёд и назад?
Радист знал, что нужно делать, но до этого случая, водил танк от случая к случаю. Машина дёрнулась несколько раз, но всё же тронулась с места и, немного петляя то вправо, то влево, пошла к фашистским окопам. Скоро Иван приноровился к тугим рычагам управления. «Матильда» подключилась к атаке и послала врагу все снаряды, что имелись в боеукладке.
Как и в прошлые дни, прорыв опять не удался. Стрелки не смогли пройти сквозь плотный огонь, что бил с позиций противника. Бойцы потеряли большое число верных товарищей, тотчас залегли и медленно отступали назад. Они перебирались от воронки к воронке и таились в любой складке местности, где можно укрыться от пуль и осколков, свистящих вокруг.
Уцелевшие бронемашины остались без поддержки пехоты и покатились обратно, к советским позициям. Они вернулись в ложбинку, где находились в перерыве между атаками, вылезли из раскалённых корпусов «англичанок» и стали осматривать и ремонтировать технику.
Пока экипажи пополняли запасы горючего, снарядов и патронов для пулемётов, офицер осмотрел остатки своего батальона. Старлей подвёл итоги боёв и печально вздохнул.
– «Комбат недавно погиб. Из трёх командиров танковых рот, прибывших сюда, я остался один. За два месяца, из двадцати семи машин, из строя вышло шестнадцать «Матильд» и три «Т-60». Причём, все безвозвратно. За это короткое время, нам дважды пришло пополнение. Правда, это были лёгкие танки «БТ-7» и «Т-26». Поэтому, редко кто смог пережить больше двух атак на фашистов.
«Англичанки» держались значительно лучше, но лишь до тех пор, пока на этом участке не появились «гадюки». Из последнего боя назад пришли семь машин. Причём, две из них изувечены. У одной разворочена пушка так сильно, что она ни на что не годиться. У второй намертво заклинило башню.
Три штуки остались на поле сражения, и удастся ли их, утащить к советским позициям, никому неизвестно. Слишком близко они подошли к окопам фашистов и, скорее всего, фрицы уволокут их к себе. На той стороне достаточно трофейных машин. Фашисты смогут собрать из трёх подбитых одну, а то и две совершенно исправных.
Выходит, скоро наши «Матильды» встретятся со своими подругами и сойдутся во встречном бою. Интересно, что сможет сделать 42-х миллиметровая болванка Британии против 75-ти миллиметровой английской брони? Скорее всего, ничего. Значит, придётся идти на таран. Говорят, что фашисты этого очень не любят.
Хорошо, что в последнем бою удалось уничтожить шесть противотанковых пушек, в том числе две «гадюки». Значит, при новой атаке мы потеряем меньше машин, чем сейчас». – старлей отвлёкся от горестных мыслей и подошёл ближайшему танку.
Экипаж из трёх человек пытался извлечь из машины раненого молодого механика.
Доля был без сознания и его осторожно тащили сквозь люк, врезанный в днище. Офицер подождал, пока сержанта уложат на землю. Он осмотрел его раны и сказал:
– Отослать в медсанбат с первой полуторкой. – оценивающе посмотрел на «Матильду», мол, в каком она состоянии, и увидел круглое донце снаряда, торчащее из толстой брони.
Старлей похолодел от испуга и ощутил, как по спине бежит струйка холодного пота. Мужчина подумал: – «И как они только решились ехать в этой машине? Ведь, эта дура может взорваться в любое мгновенье».
Он приказал всем отойти на несколько метров и громко крикнул Матвеича и другого пожилого ремонтника, что имели внушительный опыт. Офицер подождал, пока они подойдут. Показал на снаряд и спросил:
– Что будем делать с этой штуковиной?
Старики осторожно подошли к «англичанке». Они осмотрели хвостовую часть боеприпаса, переглянулись и, поняв друг друга без слов, согласно кивнули. После чего, Матвеич сказал: – Не стоит его даже касаться. Лучше взорвать прямо на месте.
– Действуйте. – буркнул старлей и твёрдо добавил: – Но сделайте так, чтобы не угробить машину.
Ремонтники позвали молодой экипаж пострадавшей «Матильды» и, ссылаясь на офицера, заставили их взять в руки лопаты. Они приказали рыть мягкую землю и насыпать её в вещмешки, плащ-палатки и пустые коробки.
Тару, забитую грунтом, осторожно подняли на подбашенную коробку и через люк механика спустили в его отделение. Всё разместили у приборных щитков и обложили, то место брони, где плотно застряла болванка.
Устроив защитную стенку, старики вылезли из тесной машины, и подошли к носовой части танка. Они привязали к рыму верёвку и повесили на неё простую «лимонку». Причём устроили так, чтобы она оказалась рядом с донцем снаряда, торчащим из толстой брони.
Технари приказали всем срочно укрыться, где только можно. Они выдернули чеку из гранаты, отбежали к «Матильде», находившейся рядом и затаились за её прочным корпусом.
Вспыхнул короткий запал. Через четыре секунды, «лимонка» взорвалась, и от такого удара детонировал тол, наполнявший снаряд. Ударная волна детонации рванулась в разные стороны, но вокруг находилась броня. Осколкам некуда было деваться, и они полетели лишь в двух направлениях, вперёд и назад.
Едва развеялся дым, ремонтники и танкисты рванулись к «Матильде» и с большим интересом осмотрели результат разминирования. В прочной броне виднелась весьма аккуратное, оплавленное по краям, отверстие размером со среднее яблоко. Полюбовавшись на эту отдушину, кто-то из танкистов сказал, мол, сейчас стало жарко, а она пригодиться для вентиляции танка.
Ремонтники облегчённо вздохнули и пошли за аппаратом для сварки. Нужно было закрыть новую дырку листом толстой стали. Это не вернёт броне прочность. Зато, успокоит механика. Он не станет думать о том, что в любое мгновение, в его отделение прилетят осколки и пули. К тому же, всем отлично известно, что снаряды не попадают два раза в одно какое-то место.
Члены экипажа переглянулись и полезли в машину. Они принялись выгребать рыхлую землю, что высыпалась из рваных мешков или ящиков, пробитых кусками болванки.
Грунт сдвигали к эвакуационному люку, врезанному в днище машины, и бросали наружу. Освободившись от мусора, ребята хорошо осмотрели внутренности английского танка, проверили управление и приборы и убедились, что всё в полном порядке.
К этому времени, из окопов стрелков принесли раненых красноармейцев и, погрузили в пустые полуторки. Грузовики тронулись с места и на всех парах помчались к селу под названием Парфино. Им было нужно очень спешить. В любой момент могли появиться «лаптёжники» и расстрелять небольшую колонну, идущую в госпиталь.
Среди тех, кого везли в тыл, оказался и Доля. Он ещё был без сознания и не увидел, как ребята из его экипажа стояли у края просёлка и печально смотрели вслед автомобилям. Каждый из них размышлял:
– Доедет ли парень до места живым, или нет? – о том, что будет с ними, они не хотели и думать. Молодые люди не верят в свою скорую смерть. Каждый считает, что это может случиться, только с кем-то другим.
Парень очнулся уже через день. Он с огромным трудом поднял тяжёлые веки, ощутил дурноту и снова зажмурился. Танкист полежал, не открывая глаза, и незаметно уснул. Ближе к вечеру, Доля слегка оклемался. Он посмотрел по сторонам, увидел подошедшую к нему санитарку и тихо спросил:
– Что со мною случилось?
– Осколок попал тебе в голову. Он срезал часть кожи и стесал кусок кости рядом с макушкой. – ответила девушка.
Медичка носила белый халат поверх солдатской одежды. Он оказался ей очень велик. Поэтому не давал разглядеть её худую фигурку. Доля едва оторвался от созерцания сестры милосердия.
Парень ощутил беспокойство в глубине головы и решил пощупать зудящее место. Он попытался поднять левую руку, почувствовал резкую боль и тихонечко вскрикнул.
Девушка схватила ладонь молодого танкиста, повисшую над армейской кроватью. Она положила её на постель и сказала: – Тебе нельзя ей шевелить. Мышцы сильно поранены и нужно не менее месяца, чтобы они все зажили.
Кое-как парень перевёл сбившееся от боли дыхание. Он проглотил плотный комок, появившийся в горле, и спросил о том, что его волновало больше всего: – А что с головой? Теперь там будет большущая лысина?
– Не волнуйся. – усмехнулась сестричка: – Врач стянул края твоей раны и наложил несколько швов. Так что, если отрастишь потом волосы, то шрам будет совсем не заметен.
На другой день, головокружение и боль в голове чуть ослабли, а ещё через два, парень встал без чьей-либо помощи. Доля поднялся на дрожащие ноги. Опираясь здоровой рукой на спинки кроватей, он сделал первый, неуверенный шаг.
Молодой человек переждал дурноту, подступившую к горлу, и шагнул к проёму, что виднелся в стене. Он вышел из большой солдатской палатки, где лежал вместе с десятком бойцов, осмотрелся и с удивленьем увидел, что оказался в густом сосновом лесу.
Между большими деревьями стояли шатры из брезента, в которых сейчас размещался маленький госпиталь. Никаких красных крестов, нарисованных на полотняных полотнищах, вокруг не было видно.
Воюя против Советской страны, фашисты не обращали внимания на символы международной гуманитарной организации. Они бомбили их с той же яростью, что и военные части.
Вокруг сновали пожилые врачихи и молодые сестрички, все были одеты в халаты белого цвета. От обилия женщин, у парня разбежались глаза, и вновь закружилась его голова.
Что ни говори, а сильное сотрясение мозга дало себя знать в полной мере. Кое-как придя в себя, Доля присмотрелся к медичкам и, наконец-то заметил, какие у всех усталые, серые лица.
Оно и понятно, ведь фронт находился так близко, что грохот разрывов доносился очень отчётливо. Машины с красноармейцами шли беспрерывным потоком. Всех нужно было принять и осмотреть. Затем, снять грязные окровавленные бинты, наложенные в антисанитарных условиях, очистить и обработать все повреждения тела и заново перевязать.
Многих бойцов приходилось тотчас оперировать. Так что, хирурги работали денно и нощно. Они вправляли выбитые суставы и челюсти, отпиливали раздробленные руки и ноги, сшивали резаные и рваные раны. И всё это почти без наркоза. В редких случаях, больному давали стакан неразведённого спирта.
Значительно чаще, обходились без этого. Спирта, как всегда, не хватало. Врачи ведь совсем не железные и им требовалось часто снять напряжение. Это им удавалось, сделать лишь единственным способом, как следует, выпить, перед тем, как уснуть.
Поэтому, солдатам совали в рот деревянную палочку, вот и вся анестезия в отделении хирургов. Делали это по двум особым причинам. Во-первых, боец не так громко кричал от ужасающей боли на операционном столе. А во-вторых, он не мог откусить себя случайно язык или раскрошить свои зубы, когда сильно стискивал челюсти.
Медсёстрам приходилось значительно хуже. Медички смотрели за всеми больными, кормили с ложечки самых «тяжёлых» и выносили за ними дерьмо. Они меняли повязки, а окровавленные бинты пускали в дело по несколько раз.
Для этого их стирали вручную. Сушили на тонких верёвках, натянутых между палаток, и гладили утюгами, в которых лежали раскалённые угли. От такого труда, поневоле осунешься. А если кому-то из раненых требовалось переливание крови, то её отдавали те же голодные, измученные до последних пределов, девчонки.
Как только танкист стал двигаться самостоятельно, его одели в поношенную солдатскую форму, снятую с одного из умерших, и выписали из госпиталя прифронтовой полосы. В этом учреждении оказывали только первую помощь, и там не было места для выздоравливающих. Поэтому всех тех, кто мог пережить транспортировку в грузовике, отправляли в тыл, на поправку.
На пятый день, Долю посадили в кузов полуторки и вместе с прочими ранеными отвезли к железной дороге. Там погрузили в санитарный вагон, уложили на жёсткие полки и отправили всех на восток.
Голова почти не болела, но левая рука у механика висела на перевязи, словно чужая. Доля мог что-то делать одной только правой. Слабость и дрожание конечностей постепенно исчезли, и парень стал подсоблять медсестричкам, по мере своих слабых сил.
Он ворочал «тяжёлых» больных с боку на бок, пока худые девчонки подставляли и убирали зловонные судна, которые здесь называли железными «утками». Ещё он кормил с ложечки, тех несчастных соседей, что не могли кушать сами, и наловчился накладывать простые повязки. К помощи Доли отнеслись благосклонно и врачи стали кликать механика просто «медбратом».
Через пять дней поезд прибыл в городок Бологое, выгрузил больных на открытый перрон и умчался назад. Перед местными медиками встал насущный вопрос: – Кого и куда дальше везти? – лежачих и самых «тяжёлых» нужно отправить далеко на восток.
Им ещё долго лечиться. Да и удастся ли им, снова вернуться в ряды Красной Армии, никому неизвестно? С выздоравливающими дело другое. Не стоит их катать туда и обратно, а лучше всего, послать в Калинин или в Москву. Оттуда ближе всего до линии фронта.
Хорошо, что Доля подумал об этом заранее. Он знал в лицо главврача, и за день до приезда на станцию, увидел начальника в тамбуре одного из вагонов. Танкист подошёл к офицеру, подождал, когда тот докурил свою папиросу, и попросил разрешения обратиться к нему.
Майор затушил короткий окурок, посмотрел на больного и узнал добровольного молодого «медбрата». Он устало кивнул. Парень выложил подготовленную заранее речь: – Я танкист. Поэтому, после лечения меня отправят на какой-нибудь военный завод, где тут же включат в экипаж новой машины.
Сам я родом из-под Нижнего Новгорода, где живут мои дорогие родители. В городе делают танки. Так что, лучше всего, мне ехать в тот госпиталь, что расположен в этих местах. Пока я доберусь до деревни, пока навещу всех родных, рана на руке заживёт. Я получу направленье на фронт и окажусь в том самом месте, куда меня, всё равно бы направили.
Военврач согласился с выводами молодого сержанта и обещал выполнить его необычную просьбы. Когда наступила пора расставаться, Доля получил направленье туда, куда он просил. В бумагах было написано, что для продолжения лечения он направляется в один из горьковских госпиталей.
Обратный путь оказался не настолько простым и удобным, как дорога на фронт. Туда его везли в войсковом эшелоне, а теперь, приходилось самому лезть в состав, переполненный беженцами. Поезда с пассажирами ходили нерегулярно, а желающих ехать далеко на восток, было великое множество.
Покрутившись у касс, осаждённых людьми, Доля вдруг понял, что вряд ли он получит билет по предписанию, выданному в комендатуре. Да и брать штурмом вагон с больною рукой не очень сподручно.
Тогда он двинулся на запасные пути, нашёл санитарный состав, готовый идти на восток, и заговорил с молодыми сестричками. Он показал милым девушкам свои документы и рассказал, как помогал обслуживать «тяжёлых» больных. После чего, обещал делать всё то же самое, а взамен попросил довезти до города Горький.
Одетого в старую форму, механика три раза гнали взашей. Потом ему вдруг повезло. Танкиста узнала одна из врачих, с которой Доля доехал до села Бологое. По какой-то причине, женщину перевели в другой эшелон и отправили вглубь великой страны.
Хирург подошла к начальнику поезда и пообщалась с мужчиной. Она объяснила, что знает сержанта, как неплохого медбрата, и попросила оказать ему помощь. С больного сняли повязку и убедились, что парень не дезертир, и он действительно ранен.
После чего, опять забинтовали левую руку, посадили в вагон и приказали во всём помогать юным сестричкам. Главной заботой танкиста стали два «самовара», лежавших в одном из купе.
Это были молодые ребята, которым довелось оказаться в лёгких танках, подбитых фашистами. Они обгорели до такой сильно степени, что на них было страшно смотреть. Обоим отрезали руки и ноги под самый верхний сустав. Так что, несчастные не могли ничего, даже перекатиться с бока на бок.
Парни выли от боли и от ощущения полной беспомощности. Оба просили вогнать им смертельный укол, но почему-то врачи, не хотели этого делать. Видно, боялись брать грех себе на душу. Вместо фатальной инъекции они успокаивали тяжёлых больных и с удивительным жаром уговаривали их потерпеть, словно надеялись, что скоро конечности вырастут вновь.
Все лежачие места в том вагоне оказались забиты, и Доля ночевал на полу. Он спал между полками, на которых находились калеки. Хотя, минуты того забытья, что удавалось урвать ему ночью, трудно было назвать крепким сном. После дня беготни по вагону, он постоянно вскакивал на ноги и подавал «самоварам» то воду, то «утку». А чтобы их как-то развлечь травил весёлые байки из жизни.
Он рассказал о своём крепком дедушке, который ездил в Сибирь, чтобы мыть там драгоценное золото. Сообщил о своём любимом отце, работавшим крючником на пристанях Волги. Потом доложил, как батя вернулся с Германской войны, стал красным кавалеристом и дослужился до должности председателя большого колхоза.
Ребятам было так плохо, что Доля не утерпел и поведал историю, о которой, наверное, не стоило ему вспоминать.
Авантюрные наклонности деда Василия, частично передались и Фёдору, отцу молодого танкиста. Он тоже любил иногда много выпить, а захмелев, принимался рассказывать о воинских подвигах, совершенных на «германской» войне. Как-то раз, он угощал приехавшего в село проверяющего. Он сильно принял на грудь и начал хвастаться тем, что был кавалером трёх георгиевских крестов.
Районный начальник послушал рассказ о лихих подвигах своего подчинённого, недоверчиво покачал головой и усомнился в этих историях:
– Слишком уж много, для одного человека! Даже для такого кавалериста, как ты.
Обиженный недоверьем мужчины, Фёдор резво вскочил с табуретки. Он обошёл сторонкой жену, что хотела его удержать, и метнулся в дальнюю комнату дома.
Там он открыл деревянную крышку своего сундука и достал боевые реликвии. Как он их сохранил в годы долгого плена и лихолетья гражданской войны, никому неизвестно.
Фёдор почти что, бегом принёс всё в гостиную. Он сдвинул в сторонку стаканы с крепкой, как огонь самогонкой, переставил миски с капустой и варёной картошкой и быстро очистил местечко на голой столешнице.
Он бережно развернул потёртую льняную тряпицу, в которой хранились награды. Затем, вынул из свёртка небольшую колодку с медалями и с гордостью положил перед гостем.
Уполномоченный представитель из центра заинтересованно посмотрел на знаки воинской доблести Российской империи. Мужчина увидел два серебряных и один крест с позолотой, скорчил недовольную мину и укоризненно покачал головой:
– Наша страна задыхается в тисках империализма, а у тебя в сундуке без всякого дела лежат изделия из драгоценных металлов. Как же так, дорогой мой товарищ? Ты же сознательный человек советской формации. Тебе наша партия вручила такой важный пост, а ты упрямо цепляешься за никчёмные сейчас побрякушки?
Выслушав гневную речь проверяющего, Фёдор тотчас протрезвел и сказал:
– Давно хотел сдать государству, но всё не найду свободного времени. Сам знаешь, сколько дел в нашем колхозе. Завтра ты отправишься в город, так у меня к тебе просьба. Занеси их по нужному адресу и сдай в фонд восстановленья страны.
Чиновник кивнул и сунул кресты в карман новомодного френча. Эту одежду, проверяющий сшил в подражание генеральному секретарю партии ВКП(б) – товарищу Сталину.
Он налил ещё полстакана прозрачной горилки, и застолье продолжилось. Правда, у Фёдора пропало всё настроение, а на душе у него страшно скребли чёрные кошки. Он сидел за столом, почти что, не пил и лишь делал вид, что ему очень весело.
Утром нового дня, Фёдор поднялся ещё на рассвете. Сначала хозяин занялся транспортом вельможного гостя. Он выгнал пегую лошадь из дровяного сарая и быстро запряг в двуколку райкомовца.
Затем, он поднял и похмелил городского начальника, который ещё не проспался, как следует. Поддерживая молодого чиновника, он вывел его из избы, помог подняться на небольшое сидение и усесться на жёстких досках. После чего, вложил потёртые вожжи в вялые руки и проводил экипаж за ворота.
Какое-то время, Фёдор хмуро смотрел вслед уезжающему домой человеку. Потом протяжно вздохнул, повернулся к стоявшей рядом жене и печально сказал:
– Хорошо, что не успел похвалиться, именной дарственной шашкой, не то и её пришлось бы отдать.
Колхоз «Красные Лебеди» был крупным сельхозпредприятием и состоял из множества небольших деревень, разбросанных на огромном пространстве. По долгу вверенной службы, Фёдору приходилось часто бывать во всех поселениях. Дороги меж ними имелись лишь грунтовые, и едва выпадал сильный дождь, как они становились почти не проезжими.