Политрук тяжко задумался, потом просветлел всем лицом и сказал: – Кажется, я нашёл приемлемый выход. Черкни-ка родителям, пусть они подберут тебе какое-нибудь новое имя. А мы выправим тебе документы.
Заметив, что Доля внимательно выслушал его предложение, но не проявил сильной радости, начальник перешёл на повелительный тон и отдал приказ: – Хватит раздумывать! Садись и пиши!
Сержант ответил: – Так точно! – взял протянутый политруком листок бумаги, вырванный из ученической тонкой тетрадки, и химический карандаш, словно обгрызенный зубами собаки.
Молодой человек подошёл к небольшому столу, сколоченному их горбыля. Он придвинул пустой ящик из-под снарядов, которые использовали вместо всяческой мебели, устроился на шатком сидении и начал строчить депешу домой.
В первую очередь, Доля поздоровался с мамой – Евдокией Григорьевной. Он сообщил, что с ним всё в порядке. До фронта так далеко, что у них даже не слышно выстрелов пушек. Спросил, как воюет отец и старший брат Юрий, и как трудятся на заводе Роба и Валя. Поинтересовался, как учится в школе младшенький Владя?
Затем, передал привет всем деревенским знакомым, а в заключенье добавил, мол, в такое тяжёлое время ему неудобно зваться Адольфом. Поэтому, он очень просит о том, чтобы милая мама написала на фронт дорогому отцу и попросила дать Доле какое-нибудь новое имя. Механик поставил подпись с числом и протянул листок офицеру.
Политрук внимательно прочитал небольшое послание, сложил листок небольшим треугольником и вернул молодому танкисту:
– Напиши адрес. Сейчас я поеду к начштаба полка и передам его вместе со всей нашей почтой.
Письмо полетело в далёкий тыл родины и кружными путями добралось до Нижегородской губернии. Оттуда просьба Доли направилась к его пожилому отцу, на другой, Волховский фронт.
Фёдор Васильевич получил то послание под Ленинградом и несколько дней размышлял, можно ли чем-то помочь своевольному сыну? А то ишь чего парень удумал, хочет отречься от того славного имени, что подарили родители. Так он, глядишь, и от фамилии предков откажется.
В конце концов, благоразумие взяло верх над обидой на неразумного отрока. Мужчина пришёл к твёрдому выводу, что во время войны с Гитлером имя Адольф звучит, чересчур вызывающе и, с большой неохотой, дал своё разрешение.
Ответ от родителей пришёл в военную часть лишь через два с лишним месяца. За столь долгий срок, сержант и политрук участвовали во многих тяжёлых боях. Их рота постоянно несла большие потери. И всё же судьба оказалась благосклонной к обоим. Они остались в живых и даже не были ранены.
Механику повезло ещё один раз. Почта пришла в то самое время, когда замполит куда-то уехал. С большим нетерпением молодой человек развернул треугольник и погрузился в чтенье депеши.
Из длинного письма мамы, Доля узнал, что у неё, у отца и всех остальных родственников всё хорошо. Отец получил тяжёлое ранение на фронте, но всё обошлось. Руки, ноги на месте. После лечения в госпитале его списали «в чистую». Сейчас он находится дома и постепенно приходит в себя.
Дальше мама писала, что старший брат Доли, Юрий служит артиллеристом на одном из линкоров. В ходе первых сражений, Балтийский флот принял на себя мощнейший удар вражеской армии, но устоял в той жуткой схватке и продолжал воевать.
В одном из боёв, снаряд упал на верхнюю палубу возле орудия. Раздался оглушительный взрыв, и волна детонации швырнула артиллерийский расчёт в ледяное осеннее море.
К великому счастью, старший брат не погиб. Однако, пока удалось отбиться от фрицев, пока спускали шлюпку на воду и спасали людей, Юрий сильно простыл. Он подхватил воспаление лёгких, которое не проходило так долго, что врачи опасались, как бы заболевание не перешло в туберкулёз.
Юрия срочно отправили в столицы державы, где он к своему удивлению, оказался в одной палате с Сергеем Лемешевым. С тем известным певцом, который снялся в комедии «Музыкальная история», выпущенной в 1940-м году. Её крутили в стране перед войной.
В самом конце повествования мамы, Доля прочёл несколько строчек, начертанные другим, мужским почерком. Отец сообщал: – «Так уж случилось сынок, что моё письмо, посланное с Ленинградского фронта, застряло в дороге и только недавно дошло до деревни. После отсылки депеши, я был сильно ранен и отправлен в тыл на поправку. Так что, оказался я дома чуть раньше, чем сюда прибыл мой треугольник.
Поэтому, я взял перо и объявляю своё решение тебе. Мы с матерью поразмышляли и согласились с политруком. Тебе действительно нужно сменить своё имя. Уж очень его испоганил проклятый фашист. Ты меня извини, но кто же мог знать, два десятилетья назад, что всё случиться именно так?
Я перебрал в памяти всех своих старых приятелей и не мог долго решить, кого из них выбрать. Потом, пришёл к выводу, что нужно крестить тебя в честь моего верного боевого товарища. С ним мне довелось работать в конце двадцатых готов, во время коллективизации нижегородской губернии. Он был коммунистом из Бельгии, и звали мужчину Альфред. Если хочешь, то можешь взять его имя».
Мой дядюшка дочитал письмо до конца и зло пробурчал: – Хрен редьки, не слаще! Наверняка среди главных фашистов есть крупный начальник и с таким точно именем! – Доля в сердцах разорвал все листки в мелкие клочья и положил их под камень, что лежал у дороги.
Вскоре в военную часть вернулся молодой офицер. Политрук узнал о том, что пришла батальонная почта, и спросил у комсорга: – Что пишут из дома? – Доля ответил, что родители пока не придумали, как его называть, а он не может, взять какое-то имя без их разрешения.
Неизвестно, во что всё это вылилось, но неделю спустя, ему в руки попался листок фронтовой газеты «За Родину». В ней говорилось о том, что красноармеец Семён Константинович ГИТЛЕР, 1922 года рождения, сражался под городом Тирасполем и совершил воинский подвиг.
В начале войны, он несколько суток подряд уничтожал наступавших врагов огнём из своего пулемёта. А когда был незначительно ранен и попал в окружение, сумел-таки вырваться из кольца проклятых фашистов.
Семён сохранил вверенное ему боевое оружие и вместе с ним дополз до своих. За что, был награждён медалью «За воинские заслуги». Чуть ниже сообщалось о том, что за доблесть, проявленную в новом бою, ему вручили медаль «За отвагу».
На этом история с переменой имени дядюшки кончилась. Скорее всего, политрук тоже прочёл заметку в газете и больше не приставал к молодому комсоргу по столь глупому поводу.
Так что, все окружающие продолжали обращаться к нему так же, как раньше. Так, как в детстве его называла любимая мама, Евдокия Григорьевна.
Спарринг-партнёр для немецких служащих
Военная проза. Подборка рассказов «Спарринг-партнёр для немецких служащих».
Рассказы «Тренировочный центр в польской пуще», «Спарринг-партнёр для служащих вермахта» и «Прощальный банкет коменданта»
Изданы в журнале «Луч» №3-4 2016 Стр.13…24
Кроме того, рассказы вошли в роман «Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной» выпущенный издательством ЭКСМО в июле 2015г.
Тренировочный центр в польской пуще
Григория сильно толкнули в плечо и плотно притиснули к внутренней стенке вагона. В этот раз, парню опять повезло. Он очутился у низенького небольшого окошка размером четыреста на семьсот миллиметров.
Тесный проём оказался надёжно закрыт железной решёткой. Её толстые прутья были опутаны колючей проволокой с большими шипами, торчащими в разные стороны. Многочисленные ржавые петли лежали так плотно, что сквозь них, едва удавалось высунуть руку.
Меж тем, парень понял, что переменчивая тётка Фортуна опять одарила его кривою улыбкой. Во-первых, всё время в окно задувал ветерок. Если, конечно, не учитывать густую придорожную пыль и паровозную гарь. Благодаря сквознячку, Григорию не приходилось дышать густым застоявшимся воздухом.
Вернее сказать, густым плотным смрадом, висящим в середине вагона. Десятки красноармейцев оказались плотно набиты в коробку из дерева и прижаты друг к другу. Отвратительный запах давно не мытых бойцов делал атмосферу внутри почти непригодной для жизни.
Во-вторых, в любое время ночи и дня он мог видеть то, что происходит снаружи. Это было куда интересней, чем упираться глазами в чью-то сутулую спину или же пялиться в физиономию незнакомого тебе человека. Тем более, что лица окружающих пленных уже заросли клочковатой неопрятной щетиной.
Однако и здесь обнаружилось одно обстоятельство весьма негативного свойства. Ведь в нашей жизни постоянно всё так и случается – одно уравновешивает что-то другое. В довесок к чему-то хорошему, всегда прилагается нечто совершенно ужасное. Вот и тогда Григорию выпала совершенно особая, куда как неприятная, роль.
Фашисты-охранники, что были в Крыму, постарались на славу. Они загрузили в обычный товарный состав так много пленных, сколько, под угрозой оружия, в него удалось запихнуть.
Пребывая на стройке, на Среднем Урале, Григорий иногда разгружал двухосные небольшие вагоны. Он прекрасно запомнил их габариты и сколько туда помещается разного груза. Площадь их пола равнялась всего восемнадцати метрам квадратным. А, судя по ощущениям парня, на этом скромном пространстве находилось не менее ста человек.
В тесной теплушке кто-то всё время, хотел, «сбегать до ветру». Хорошо, что пленным оставили те пустые консервные банки, из которых их напоили на первой станции железной дороги. Часть из них, узники договорились, приспособить под «утки». Почему-то, таким простым словом называют отхожее судно в советских госпиталях и больницах.
В связи с тем, что Григорий стоял у окна, ему постоянно приходилось работать и принимать жестяные горшки. Их до краёв наполняли те нечистоты, что были исторгнутыми пленными.
Парень протискивал их сквозь колючую проволоку и стальную решётку и выплескивал содержимое из небольшого вагона. Зато, приподнявшись на цыпочках, он мог рассмотреть всё, что происходило снаружи.
Оказавшись в битком набитом вагоне, Григорий сразу же вспомнил про пресловутый «трамвай». Чекисты так называли вид пытки, о которой частенько упоминали политзаключённые. На Среднем Урале он слышал эти рассказы, но не мог и подумать о том, что сам тоже окажется в таком положении.
Выяснилось, что в иных ситуациях, «энкавэдэшники» мало чем уступали проклятым фашистам. Только они делали это в стационарных тюремных условиях, а не в ехавших по рельсам «теплушках». Говорят, что в застенках кое-кто умирал от невыносимых мучений и продолжал, вместе с живыми, стоять по несколько дней.
Неожиданно в голову парня пришла нелепая мысль: «Интересно, кто же придумал этот проклятый «трамвай»? Наши или всё-таки фрицы? Скорее всего, что фашисты.
Чтобы изобрести столь ужасную пытку, в «культурной» Европе было значительно больше подходящих условий. Как-никак, данный опыт они упорно копили со времён Римской империи и святой инквизиции.
Наши «заплечных дел мастера» тоже были не промах, но всё же, они не сжигали ведьм с колдунами в индустриальных масштабах. Ну, а потом, много лет наша страна дружила с Великой Германией. Видно тогда, кое-что переняли у них».
Долгое время, поезд шёл по территории советской державы, оккупированной армией Гитлера. Увиденная в окошко, картина поразила Григория. Он почему-то считал, что фрицы бомбили лишь Севастополь с предместьями.
Мол, моряки и солдаты его так хорошо защищали, что фашисты невероятно озлобились. Они призвали на помощь всю артиллерию и всю авиацию и сокрушили всё, что смогли.
Однако парень сильно ошибался. Все здания вдоль железной дороги были разрушены до самых фундаментов. Вокзалы, станции и даже разъезды, всё превратилось в кучи камней и щебёнки. Большие поля и обширные пастбища выглядели совершенно заброшенными.
Происходящая невероятная бойня оказалась воистину мирового, можно сказать, планетарного уровня. Вот и здесь она прокатилась жутким огненным валом и безжалостно всё разорила вокруг.
В течение нескольких месяцев, фашистская армия уничтожила всё, до чего она только, смогла дотянуться. То есть, всё то, что советские люди строили долгие годы и десятилетия.
Меж тем, состоявший из товарных вагонов, поезд с пленными, продвигался на запад удивительно медленно. Он постоянно тормозил в чистом поле, подолгу стоял на безымянных разъездах и пропускал встречные эшелоны с войсками фашистов и техникой.
В конце концов, он преодолел большое пространство и покинул советские земли. Скорбный состав пересёк, никем не охраняемую, границу великой державы и въехал в другое – чужое всем государство.
Тут неожиданно выяснилась интересная вещь. Красноармеец, что стоял рядом с Григорием, всё детство прожил на Западной Украине, которую присоединили к СССР не очень давно.
Как оказалось, он хорошо знал польский язык. Боец увидел в оконце знакомые надписи и сообщил эту весть остальным заключённым. Лишь благодаря этим словам, пленные люди узнали, что поезд прибыл в другую страну.
К удивленью Григория, она оказалась совершенно нетронутой варварскими бомбардировками фрицев. Всюду виднелись чистенькие, прекрасно ухоженные городки и посёлки.
Ничто не говорило о том, что где-то поблизости идут регулярные военные действия. Лишь большое число немецких солдат постоянно попадалось ему на глаза. Только это и говорило о близкой кровопролитной войне.
Всматриваясь в идиллические пейзажи, что шли за окном, парень с горечью думал: «Видно, поляки не очень-то сопротивлялись фашистам. Не то что мы, советские люди. Хотя… Мы, вообще, собирались, воевать малой кровью и на чужой территории».
За неделю, прошедшую после погрузки в вагон, фашисты лишь трижды покормили всех пленных жидкой свекольной баландой. Изголодавшиеся красноармейцы мгновенно проглотили бурду, которую раньше крестьяне кормили только скотину.
Раз в сутки, каждой «теплушке» давали пять ведёр некипячёной воды. К счастью бойцов, погода стояла не жаркая, не как в далёком Крыму. Поэтому жажда терзала людей не так сильно, как раньше.
Уже ближе к вечеру, поезд остановился на крохотной станции, расположенной недалеко от границы. Григорий глянул в окно и увидел, что состав оказался у густого соснового леса. Дверь «теплушки» с шумом и грохотом откатилась в правую сторону. Фашисты приказали всем пленным: «Немедленно выходить из вагона».
Измождённый голодом, жаждой и большой теснотой, парень лишь безразлично кивнул. Григорий равнодушно отметил, что они больше не пересекали польский рубеж, а их уже выгружают. Хотя он прекрасно запомнил слова молодого эсэсовца. Тот офицер заявил, что пленных отправят в Германию.
– «Возможно, нас сейчас отведут во временный лагерь. Ну, а потом, пересадят на поезд с колеёй европейских размеров, и мы двинемся дальше. Надеюсь, там будет не хуже, чем в этой теплушке», – подумал молодой человек и хотел повернуться к открытому выходу.
Онемевшие от долгого стояния, ноги отказались служить сильно истощённым бойцам. При попытке шагнуть, колени у всех подгибались, и заключённые кулями падали на пол.
Чтобы не оказаться погребёнными под телами людей, что двигались следом, пленные на руках отползали от грузового состава. Григорий увидел сумятицу, случившуюся возле дверей, и прислушался к своёму организму. Он ощутил, что находится в таком же плохом состоянии, как и все остальные сокамерники. Парень отчётливо понял, что ему очень сложно шевелить затёкшими мышцами.
К тому времени, половина красноармейцев шумно вывалилась на бетонный перрон, и в «теплушке» стало немного свободнее. Парень схватился руками за узкий подоконник окна и стал разминаться. Превозмогая боль в отёкших суставах, он осторожно присел несколько раз.
Выпрямлять, согнутые при этом колени, было довольно мучительно. Поэтому парень скорее подтягивался на крепких руках, чем поднимался на ноги. Минуту спустя, кровообращение немного ускорилось. Мышцы стали гораздо подвижнее.
Еле переставляя одеревеневшие за неделю конечности, Григорий ходульной походкой выбрался из тесной «теплушки» и настороженно повертел головой. Как оказалось, до этой маленькой, давно заброшенной станции, доехал только один советский вагон. Все остальные уже отцепили где-то в дороге.
Ещё парень заметил, что рельсы на шпалах уложены не в два, как в Советском Союзе, а в четыре ряда. Внутри колеи российских размеров, шириной в 1520 миллиметров, находилась другая, та, что применялась в Европе. Как помнил боец, она была на 85 миллиметров поуже. Благодаря этой хитрости по данной ветке могли ходить поезда разных стран.
Вокруг небольшого перрона стояли упитанного вида фашисты, вооружённые карабинами «Маузер». Они с громким хохотом наблюдали за выгрузкой пленных. Все красноармейцы были оборванными, донельзя худыми и грязными, и чрезвычайно смешно копошились на пыльном бетоне.
Наконец, все заключённые с огромным трудом поднялись с площадки. Не разбираясь по росту, они торопливо построились в одну большую шеренгу. Многие пленные были в таком плохом состоянии, что еле стояли на непослушных ногах.
Из очень маленького, словно игрушка, вокзала появился холёный молодой офицер, одетый в чёрную форму «СС». Он встал перед строем и на хорошем русском наречии громко сказал:
– Провести перекличку!
С правого фланга начался привычный расчёт, только в тот раз, он не прерывался уже до конца. Всего набралось сто семь человек. Выслушав красноармейца, замыкавшего строй, офицер заглянул в лист бумаги, что держал в правой руке. Он удовлетворённо кивнул и сказал:
– Сейчас вас отведут в лагерь для пересыльных людей. Там всех накормят и дадут отдохнуть. Затем распределят на работы. Должен предупредить, что те, кто попытается оттуда сбежать, будет расстрелян на месте! Колонна – налево!
Возникла очередная заминка. Отупевшие от голода и долгих мучений бойцы не смогли сориентироваться, где право, где лево и затоптались на месте. Потом они повернулись в том направлении, которое им указал крепкий фельдфебель, стоявший рядом с фашистом.
Некоторые красноармейцы не смогли сохранить равновесие. Они не удержались на онемевших ногах и мешками свалились на узкий перрон. Усилиями соседей по строю, упавших соратников всё же подняли с земли.
Последовал новый приказ офицера:
– В колонну по четыре – становись!
Измученные советские пленные, кое-как разобрались по шеренгам и построились в походный порядок.
– Шагом марш! – приказал холёный эсэсовец. Уверенной спортивной походкой офицер устремился к низенькой лесенке и быстро сбежал с железнодорожной платформы. Он сел в легковую машину чёрного цвета и куда-то уехал.
Услышав команду, красноармейцы не в ногу шагнули вперёд и нестройными линиями направились к краю перрона. Они дошли до конца короткой платформы и с огромным трудом, спустились на польскую землю. Еле переставляя опухшие ноги, они поплелись по узкой дороге.
Через сто с чем-то метров просёлок привёл их в густой, по-европейски ухоженный лес. Вокруг стояли высокие старые сосны толщиною в обхват. Не иначе, как там был заповедник, в который когда-то вела российская железнодорожная ветка.
Истощённые пленные шагали все вразнобой и далеко растянулись на марше. Как это ни странно, фашисты не обратили на это никакого внимания. Они шли по двум сторонам от колонны и вели себя так, словно все находились в уютной берлинской казарме.
Едва офицер скрылся из вида, как фрицы небрежно закинули карабины за спину и принялись очень шумно общаться между собой. Григорий хорошо понимал дурашливый трёп упитанных немцев.
Охранники беззаботно подшучивали над невезучим приятелем и громко смеялись над ним. Как понял парень, вчера, рядовой этой команды сел перекинуться в карты с друзьями. Он проигрался дотла, потом, с горя напился, а теперь сильно страдал от большого похмелья.
Боец внимательно слушал пустую болтовню вертухаев. Он с удивлением думал о том, что немцы совсем не смущаются от ужасного вида измученных и сильно оборванных пленных.
Кроме того, они абсолютно не опасаются красноармейцев: «Впрочем, чего им теперь-то бояться? В данный момент, всех ветром качает. Ткни каждого пальцем, он упадёт. Так что, напасть на конвой мы просто не сможем», – огорчённо подытожил Григорий.
Неожиданно в голову парня пришла совсем новая мысль: «Правильно говорили политруки на занятиях, славяне для них всего лишь недочеловеки. Грязные, дикие и тупые животные. Им уготована роль – быть рабами у чистокровных арийцев».
Скоро, фашисты устали трепаться о скабрёзных деталях вчерашней попойки. Они прекратили болтать, и единственное развлеченье для парня закончилось. Потянулись однообразные вёрсты совершенно пустого лесного просёлка.
Путешествие по густому сосновому бору, нетронутому топором дровосека, подействовало на него усыпляющее. Парень даже слегка задремал на ходу. Так он и топал вперёд, механически двигая ноги, которые всё ещё, плохо ему подчинялись.
Часа через два, пленные, наконец-то, пришли к намеченной фрицами точке. Узкий просёлок неожиданно резко вильнул. Лес вдруг расступился, и бойцы оказались у обширной продолговатой поляны.
Утомлённый длительным маршем, Григорий с ощутимым трудом очнулся от тяжёлой дремоты. Выглядывая из середины длинного строя, он вытянул шею и кое-как рассмотрел то, что находится у них впереди.
На уютной прогалине размещался совсем небольшой, можно сказать, крохотный лагерь. Вдоль одной стороны ограждения стоял длинный барак, сложенный из дикого камня. Судя по внешнему виду, когда-то давно там находилась конюшня усадьбы.
Напротив неё размещался добротный одноэтажный коттедж. Наверняка он принадлежал коменданту скромного учреждения. Такие красивые здания Григорий видел лишь на иностранных открытках и в импортных фильмах, которые, иногда, смотрел до войны.
Рядом виднелось кирпичное здание, сильно смахивающее на казарму. К нему примыкали однотипные сооружения, походившие на пристройки для хозяйственных нужд.
Между бараком для заключённых и помещениями немецкой охраны расположился грунтовый, хорошо утоптанный плац. От жилой зоны фрицев он был отделён высоким забором из ржавой проволоки со стальными шипами.
«Вот и весь тебе лагерь, – уныло подумал Григорий. – Ни тебе производственных мастерских, ни какой-нибудь лесопилки. Скорее всего, раньше здесь размещалась чья-нибудь дача или обычный кордон лесника. Кругом растёт густой старый лес. Скорее всего, нас заставят валить большие деревья и вывозить тяжёлые брёвна к железной дороге».
Просёлок, что привёл пленных к лагерю, там и кончался. По бокам и с другой стороны странной зоны густою стеной стояли высокие корабельные сосны. Прямоугольную территорию окружал довольно высокий, не менее трёх с лишним метров, забор, из всем привычной, ржавой «колючки».
По углам скромной площадки находились деревянные вышки, покрытые дощатым навесом. На каждой из них размещался ручной пулемёт и два солдата, вооружённых винтовками «Маузер».
Оказавшись у зоны, вртухаи тотчас подтянулись и стряхнули с себя всё благодушие. Фрицы взяли оружие наперевес и стали действовать на удивление чётко. Они выстроились с обеих сторон от колонны и без суеты направили пленных вперёд.
Шаркая ногами в разбитых сапогах и ботинках, заключённые устало приблизились к высокой ограде. В ней находились ворота, изготовленные в той же манере, что и забор. Они оказались гостеприимно распахнуты.
Стоящие у входа фашисты спокойно дождались, пока красноармейцы прошли внутрь зоны. Затем навалились на широкие тяжёлые створки, сколоченные из внушительных брусьев. Те заскрипели, неспешно сошлись и с шумом захлопнулись за спиной советских бойцов. Они очутились на половине для зеков.
У Григория даже сердце вдруг защемило. С неожиданно сильной тоской парень внезапно подумал: «Выберусь ли я отсюда живым?»
Из уютного небольшого коттеджа вышел тот же эсесовец, который на маленькой станции встречал пересыльный этап. Не спускаясь с крыльца, он громко крикнул:
– Построиться в одну шеренгу!
Пленные с трудом разобрались между собой и встали, как приказал молодой офицер. Последовала друга команда:
– По порядку номеров – рассчитайсь!
Провели ещё одну перекличку. Как это ни странно, но в лагерь пришли все сто семь человек. Никто не упал по дороге и фашисты никого не убили. Офицер довольно кивнул, развернулся и вальяжной походкой вернулся в свой замечательный дом.
Подбежали охранники и загнали всех узников в длинный барак. Давно обжитое людьми помещение оказалось абсолютно пустым. На грубых двухъярусных нарах почему-то не оказалось ни одного человека. Хотя потёртые доски и засаленные тюфяки из соломы говорили о том, что не очень давно, тут находилось множество других заключённых.
«Наверное, фашист не соврал и это пересылочный лагерь. Иначе здесь жили бы люди!» – с облегчением подумал Григорий. Парень упал на ближайшие нары и мгновенно уснул.
В семь утра, во дворе странного лагеря надрывно завыла сирена воздушной тревоги. В спящий барак плотной гурьбой ворвались фашисты, и резкая немецкая речь разнеслась по всему помещению. Сонные заключённые мгновенно слетели с удивительно жёстких неудобных постелей. Они выскочили в широкий проход и, спотыкаясь, встали между рядами шконок из дерева, высотою в два этажа.
В ход пошли приклады винтовок. Подгоняя пленных ударами, фашисты направили узников к выходу. Они выгнали их на маленький плац, поставили в одну длинную линию и провели перекличку. Как все и думали, за прошедшую ночь никто из бойцов не сбежал и от истощения не умер.
Начальник охраны, высокий фельдфебель, благосклонно кивнул и продолжил свою непростую работу. Он открыл общий список сидельцев и прокричал на ломаном русском:
– Сейчас я стану зачитывать ваши фамилии. Тот, кого я назвал, должен выйти из строя и сделать два шага вперёд. Я сообщу пленному его порядковый номер по списку. Заключённый обязан запомнить данную цифру, громко её повторить и бежать на правый фланг вашей шеренги. Ему нужно встать рядом с предыдущим солдатом. В дальнейшем вы всегда будете строиться в этом порядке!
Шеф вертухаев стал громко выкрикивать фамилии пленных и присваивать им номера. Григорий Степанов оказался в списке сорок третьим по счёту. Он трусцой перебежал в правую сторону и встал в новый строй. Потом повертел головой и запомнил соседей, что стояли поблизости. Рядом оказались такие же истощённые люди, как он.
Наконец, охрана присвоила клички всем пленным. Один из фашистов проскочил в небольшие ворота, отделявшие зону охранников от территории узников. Он подбежал к небольшому коттеджу, стоящему в жилой зоне немцев, взлетел на крыльцо и постучал в деревянную дверь.
Из прекрасного дома появился уже знакомый эсэсовец. Ленивой походкой начальника, он прошёл в зону сидельцев, встал перед строем и громко сказал:
– Я комендант учебно-тренировочного учреждения вермахта! Здесь установлены определённые правила: за невыполнение приказов любого сотрудника лагеря – расстрел на месте! За невыход или опоздание на перекличку – расстрел на месте! За неопрятный вид, грязную и рваную форму – расстрел на месте! Сигналом к сбору на этом плацу служит звук воздушной сирены! Время на сбор тридцать секунд!
Давая пленным впитать и осознать выданную им информацию, офицер чуть помолчал. Затем он продолжил:
– Из Германии, завтра прибудут инструкторы вермахта и их подопечные. Вы будете спарринг-партнерами для этих сотрудников. Послезавтра, с утра начнём тренировки. – Офицер развернулся и вернулся в свой чудесный коттедж.
Начальник охраны вновь взял инициативу в свои крепкие руки:
– Сейчас вы получите новую форму! Потом пройдёте в барак. Умоетесь и переоденетесь. Старое обмундирование приказываю аккуратно сложить на своём спальном месте. Эти вещи вам ещё пригодятся. Затем вернётесь на плац. Номера с первого по десятый – налево! К интенданту, шагом марш! – отдал он короткий приказ:
Названные фашистом, невольники молчком повернулись и двинулись вслед за охранником, стоявшим с правого края шеренги. Немец прошёл через плац, привёл заключенных к скромному зданию и поставил их перед распахнутой дверью. Каждому из бойцов быстро вручили по комплекту солдатского обмундирования РККА. Правда, без знаков различия.
Хоть вещи были и старые, но всё-таки целые и, что самое странное, чистые. Тем, у кого оказалась очень разбитая обувь, дали поношенные кем-то портянки и сапоги. Вместе с одеждой каждый из арестантов получил кусок белой ткани размером с ладонь. На нём был порядковый номер, написанный широким пером, чернилами чёрного цвета.
Едва первый отряд получил «новую» форму, как его отослали в барак и приказали: – Умыться и переодеться.
Его место занял второй десяток, за ним третий и так далее до самого края длинной шеренги.
Как оказалось, в умывальной находились поляки, которые исполняли роль парикмахеров. Всех арестантов подстригли «под ноль» ручной блестящей машинкой и, почти «на сухую», сбрили им трёхнедельные бороды опасною бритвой.
После чего, их отослали к кранам с холодной водой. Закончив «помывку», красноармейцы снова построились на том же плацу. Начальник охраны придирчиво осмотрел всех бойцов и сказал:
– Сейчас вас накормят! Подходить к полевой кухне вы будете в том же порядке, в котором вас называли. Тот, кто нарушит данное правило – будет расстрелян.
После получения пищи вернётесь в шеренгу, а когда я вас отпущу, пойдёте в барак. Позавтракаете и пришьёте на левый карман гимнастерки номер, полученный от интенданта. Потом займётесь своим старым обмундированием.
Стирать будете в отделении для умывания. Заходить туда только по очереди. Сначала первый десяток, потом второй и так далее. Долго там никому не задерживаться. Стирать быстро, воду без дела не лить. Охрана будет строго следить за соблюденьем порядка. Сушить одежду придётся на нарах. Стричь и брить вас всех будут один раз в неделю. А сейчас – все налево!
Бойцы повернулись и направились к дальнему краю пустынного плаца. Там находилась передвижная кухня немецкой пехоты с большими колёсами тележного типа. Она дымила высокой и толстой, закопчённой трубой, и удивительно смахивала на простую арбу.
На подобных повозках ездят узбеки, таджики и прочие жители жарких, среднеазиатских республик. Григорий видел их в занимательной книге о Ходже Насреддине.
Пленные помнили о жуткой расправе, что случилась при получении воды в крымском лагере. Они дисциплинированно встали в длинную очередь, получили по деревянной миске овсяной каши и ложке, вырезанной из обыкновенной баклуши. Не прикасаясь к еде, они снова встали в шеренгу.
Свою пайку бойцы держали перед собой, но не могли к ней ещё прикоснуться. Получив разрешенье фельдфебеля, все вернулись в барак, уселись на нары и принялись жадно глотать скудную пищу. После той голодухи, что они пережили, подобное блюдо показалось Григорию удивительным лакомством, достойным стола королей.