Как и после Гражданской войны, в советской деревне почти не осталось здоровых мужчин. Немного калек разного возраста на десятки деревенек вокруг. Вот и весь сильный пол на расплод.
На этом ужасающем фоне, возвращенье домой контуженого на «японской» Григория, выглядело, как настоящее чудо. Тем более, что он прибыл в деревню с руками, с ногами и не лишился рассудка.
Весть о таком исключительном случае разнеслась по району. Неожиданно для себя, скромный Григорий стал считаться завиднейшей партией. Он мог взять себе в жёны любую красавицу из окружающих сёл. Многие женщины были готовы пойти на всё, что угодно, лишь бы заманить его к себе в хату на пару часов.
Однако и здесь дела обстояли не так хорошо, как хотелось Григорию и всем окружающим дамам. Он долго ехал домой в холодной «теплушке». По всей Сибири, в то время, стояли большие морозы. Всё это не пошло молодому человеку на пользу.
Через неделю после возвращенья домой, он начал кашлять, а затем, отхаркиаать кровь. Похоже, что затемнение в лёгких, полученное в гамбургском лагере, стало вдруг развиваться.
Глядя на плотную слизь, алеющую на свежем снегу, Григорий с ужасом понял: – Если и дальше так дело пойдёт, то у него очень скоро будет открытая форма туберкулёза.
Заметив все признаки ужасной болезни, мать испугалась и приложила массу усилий, чтобы поднять сына на ноги. Она пешком обошла половину района. Опросила множество женщин, но всё же, нашла адрес известной знахарки.
Старуха жила в дальней деревне. По причине почтенного возраста, древняя лекарша уже не могла добраться к Григорию, своими ногами. Он тоже так обессилил, что едва поднимался с постели.
Мария Фёдоровна вернулась домой и помчалась в правление родного колхоза. Женщина бросилась в ноги своему председателю и со слезами в глазах стала просить сани с лошадью, чтобы везти ворожею в деревню.
Нужно сказать, что в те времена, высокую должность в селе мог занимать только проверенный член ВКП(б). Им мог быть, лишь человек, не запятнавший себя порочными связями.
На ответственный пост его назначал райком коммунистической партии. Мало того, претендент на высокую должность не мог верить в Бога и, тем более, в то «мракобесие», что называлось, «народным целительством».
После войны, мужчин в стране не хватало, даже на то, чтобы заполнить места управления среднего уровня. Поэтому, председателем небольшого колхоза оказалась красивая женщина среднего возраста. Бывшая активистка ВЛКСМ.
Она имела двух малолетних детей, и являлась вдовой погибшего советского воина. К тому же, с ней жила престарелая мать, которая вдруг заболела. Да и симпатичного парня ей стало вдруг жалко. Может быть, ещё пригодится кому-то из девок или молоденьких баб? А то и к ней, вечерком забредёт?
Понимая, что сильно рискует не только карьерой, но возможно, свободой и жизнью, начальница начала колебаться. Глядя на слёзы просительницы, которую знала с младенческих лет, она неожиданно дрогнула.
В конце концов, иредседательша всё же решилась на серьёзный проступок. Она пошла навстречу бедной соседке и дала ей колхозную лошадь и сани сроком на сутки.
К приезду знаменитой знахарки, в избе Марии Фёдоровны собралось почти полдеревни. Когда совершенно стемнело, самой последней, пришла председательша со своей хворой матерью.
Женщина доподлинно знала, что достаточно доноса в райком, и ей будет плохо. Сначала власть её арестует, исключит из рядов коммунистической партии, а затем ушлёт так далеко, где и Макар телят не гонял.
Она долго думала, но всё же решилась на то, чтобы придти к старой знахарке. Ей уже нечего было терять. Она и так натворила достаточно, для открытия уголовного дела по тяжкой статье. Оставалось, надеяться только на то, что никто из сельчан не стукнет туда, куда следует.
Но и пропустить визит известной целительницы она тоже никак не могла. Женщина рассчитывала только на то, что удастся вылечить мать. А та уж присмотрит за малыми детками, если её вдруг посадят.
В первую очередь, бабка взялась за Григория. Как-никак настоящий герой, только что вернувшийся с фронта. Считай, две войны он прошёл от звонка до звонка – германскую вместе с японской.
К тому же, единственный парень со всеми конечностями на большой территории. Старуха внимательно осмотрела больного. Дала матери подробный наказ, чем и как его нужно лечить. Какие травы заваривать, сколько, чего и когда принимать.
Едва парень ушёл из избы к ближайшим соседям, старуха хмуро взглянула на всех остальных и, к их удивлению, начала с местной начальницы. Никто из селян не сказал старой знахарке, кто эта женщина и что она сделала для всех окружающих.
Ведь ближайший врач находился в райцентре, за двадцать три километра отсюда. Так что, к нему не враз доберёшься. Особливо зимой. Но ведунья сама во всём разобралась. Она поманила к себе председательшу, стоявшую у наружных дверей и, не говоря ни единого слова, занялась её хворой матерью.
Как это ни странно, но после той засекреченной встречи, случилось большое число исцелений. Да и всем остальным она принесла ощутимую пользу. Все люди, присутствующие на лечебном сеансе, избавились от разных болячек, и стали себя ощущать значительно лучше.
Самое главное, что слух о визите известной знахарки не вышёл за пределы деревни. Люди хорошо понимали, чем это грозит председательше. Все крепко держали язык за зубами.
Прописанное знахаркой, питьё пошло парню впрок. Он прекратил харкать кровью, а затем и совсем перестал сильно кашлять. К весне 1946 парень настолько окреп, что стал помогать матери по её небольшому хозяйству, а затем и ближайшим соседкам.
Летом он неожиданно вспомнил о своей давней профессии. Вернулся к отхожему промыслу и начал ходить по ближайшим селеньям. Парень не только ремонтировал печи, как раньше, но стал их целиком перекладывать.
Слух о молодом печнике разошёлся по всей ближайшей округе. На такие услуги образовалась огромная очередь. Каждый день такого умельца был расписан на недели вперед. Нанимали его в основном молодые, одинокие женщины, вдовы и холостячки среднего возраста. Да и юные девушки не обходили драгоценным вниманием.
Сначала, подобная жизнь очень нравилась парню, который стал чувствовать себя абсолютно здоровым. Тем более, что он столько лет пробыл в армии, на жестокой войне, а затем и в плену. Конечно, чего ещё можно было желать? Всегда, как говорится, сыт, пьян и нос в табаке.
Ближе к зиме, Григорий прилично оделся, обулся и подкопил немного деньжат. Однако, он скоро понял, что это вовсе не то, к чему постоянно стремилась душа. Неожиданно для всех окружающих, парень вдруг бросил доходное и «приятное» дело, и стал искать другую работу.
Как нельзя кстати, прилетела повестка из военкомата. Григория пригласили в райцентр, как солдата, пришедшего с фронта. Офицер поговорил с парнем с глазу на глаз и предложил ему должность в местном лесничестве.
Очевидно, и здесь Григорию помогло его «прекрасное» личное дело. В том числе, отличные характеристики, присланные из спецшколы армейской разведки. Той самой, которую он проходил в довоенном Крыму.
По тем временам должность обходчика леса была очень завидной. Государство давало ему дом на кордоне, расположенном недалеко от деревни. Плюс ко всему, карабин, боевые патроны и лошадь с телегой. Так у него появилась возможность охотиться на крупную дичь: волков, кабанов и лосей.
Да и лес, почитай, что твой собственный, весь до последнего кустика. Кому необходимы дрова, кому брёвна для стройки, все люди идут только к тебе. Всё можно оформить, если не зарываться и действовать весьма осторожно. Он так и делал. Брал очень мало, лишь столько, сколько нужно ему и семье старой матери.
Всё это время, Григорий не мог забыть о зазнобе, уехавшей из фашистского Гамбурга назад в Украину. Он регулярно писал ей тёплые письма и получал такие же посланья в ответ. Когда всё решилось с работой и бытом, он тотчас собрался в дорогу.
Обернулся Григорий туда и обратно на удивление быстро. Уже через месяц, он привёз на кордон молодую жену. То была Мотя Савченко, с которой он познакомился в немецком концлагере. После приезда, началась их счастливая семейная жизнь.
Целый год Григорий лесничил. Он справлялся с работой так хорошо, насколько это возможно. Начальство его уважало и сильно ценило. Ещё бы, ведь парень не поддался соблазну, как это часто случалось с другими людьми. Он не обнаглел с течением времени, и не транжирил в разные стороны государственный лес.
Если что-то себе и выкраивал, то ровно столько, сколько считалось приемлемым в его положении. Жизнь она штука тяжёлая и, если было возможно, то руководство «не замечало такие огрехи». Но коли придёт на тебя чей-то донос, тут уж дружок, не обессудь. Ответишь по всей строгости советских законов.
Как всегда, ранней весной, Григорий поехал в райцентр доложить «о работе, проделанной за отчётный период». Он быстро добрался до места и пришёл в своё управление.
В лесничестве парня встретили очень тепло. Его долго хвалили, а напоследок сказали, мол, за успехи на службе руководство решило премировать лучший участок.
Поэтому, плюс к имевшейся казённой лошадке, Григорию «выделили» и механический транспорт Все документы недавно оформлены. Так что, нужно заехать в пакгауз и получить, что положено. Ошарашенный молодой человек, взял подписанный ордер и помчался в ближайшую военную часть.
На складе парню кивнули на почти новый, трофейный мотоцикл «БМВ» с пассажирской коляской. Машина Григорию была отлично знакома. В памяти отставного солдата всплыло много событий, так или иначе связанных с ней.
Почему-то именно эта модель сопровождала его все последние годы. Точно такие трехколёсные штуки он изучал в армейской спецшколе. На устройствах этой же фирмы фашисты гнали его по засушливой крымской степи. Да и бравые НКВДешники, сопровождали его на этих же трескучих повозках.
Мгновенье спустя, парень увидел ещё кое-что, от чего захолонула душа. На коляске, как и в прежние годы, стоял снаряженный ручной пулемёт «MG 42». Парень расписался за полученье машины, но оружие брать наотрез отказался. Он твёрдо стоял на своём: – Снимите с неё эту дрянь! У меня есть боевой карабин. Его мне хватает для нормальной работы!
– Мне пулемёт совсем ни к чему! – возразил кладовщик.
– А я куда его дену теперь! – заартачился парень: – Война уже кончилась! С кем я начну воевать? Разве, что с ягодниками да грибниками.
Кладовщик глянул в толстый гросбух и удивлённо сказал: – По накладной, боевой пулемёт нигде отдельно не значится. Здесь ясно написано – мотоцикл с коляской и всё. Если я возьму у тебя это оружие то, как потом объясню, откуда он появился? По бумагам он негде не проходит.
– Раз нигде он не числится, значит, я получил мотоцикл с коляской, а пулемёт и в глаза не видал? – уточнил всё же Григорий.
– Точно! – согласиться с ним кладовщик: – Забирай всё в комплекте и побыстрее проваливай, пока особисты сюда не нагрянули!
Григорий достал из своей телеги рогожу и замотал пулемёт тряпкой так, чтобы нельзя было понять, что же это такое? Он привязал вожжи к коляске своего мотоцикла.
Затем, сел в кожаное удобное седло. Проверил сцепление и движением ноги легко запустил мощный мотор. Отлаженная кем-то машина завелась с пол-оборота и заработала на тихом ходу.
Услышав треск перед носом, кобыла начала волноваться. Она стала ржать и сильно мотать головой. Желая уйти от таинственной штуки, она вместе с телегой отступила назад.
Лесник спрыгнул на землю, удлинил короткую привязь и, как мог, успокоил животное. Парень снова уселся в седло и медленно тронул машину вперёд. Какое-то время лошадь упрямилась, но быстро смирилась и пошла за любимым хозяином.
Скоро Григорий покинул райцентр. Кобыла привыкла к шуму мотора и спокойно топала сзади. Через какое-то время, они добрались до леса. Парень немного подумал. Свернул с пыльной грунтовки и направился к большому болоту.
Он остановил у берега, заросшего густою осокой. Заглушил тарахтящий мотор и осмотрелся вокруг. Поблизости не было ни единой души. Парень открыл багажник коляски, и нашёл небольшую потёртую сумку, сшитую из «чёртовой кожи».
Как он и думал, в ней оказался набор инструментов для ремонта машины. Парень начал искать гаечный ключ нужных размеров. На самом дне саквояжа обнаружился длинный предмет, завёрнутый в плотную ткань. Григорий извлёк находку на свет и, не спеша, развернул.
В руках у него оказался кинжал офицера СС в металлических ножнах. Точно такой же он видел на кожаном поясе коменданта концентрационного лагеря, расположенного на окраине Польши. Там, где на пленных советских солдатах тренировали немецких овчарок.
Парня разобрало любопытство. Он стал дотошно рассматривать боевое оружие. Ножны представляли собой воронёный металл. Сверху и снижу имелись обрамления серебристого цвета. Сбоку висел небольшой ремешок для крепления к поясу. На нём блестел карабин с аккуратной круглой застёжкой.
Рукоять украшалась прямой, стальной крестовиной и таким же навершием. Между ними, на черене, темнела накладка, изготовленная из чёрного морёного дуба. Широкая в центре, она утончалась к обоим краям и плавно сужалась к хвостовику и клинку.
В середину увесистой ручки был врезан орёл с распростёртыми крыльями и с крюковидным крестом в крепко сжатых когтях. Под самым наверщием виднелась сдвоенная германская руна, которая называется «сиг». Она была вписана в кружок чёрной эмали с серебряным ободом.
Григорий медленно вытащил из ножен кинжал. Перед глазами сверкнул широкий клинок, имевший форму копья. Его украшала короткая золотистая надпись, выбитая готическим шрифтом.
Благодаря своей тёте, парень неплохо учился в общеобразовательной школе и отлично освоил немецкий. Он легко перевёл: – «Моя честь именуется верностью». – насколько помнил Григорий, именно так звучал военный девиз фашистских СС.
Указательным пальцем, парень потрогал острие у кинжала, а затем и режущую кромку на лезвии. Заточка оказалась прекрасной. На коже возникли небольшие порезы. Оно и понятно, ведь это было не столько парадное, сколько боевое оружие.
По каким-то неведомым признакам, парень немедленно понял, что кинжал изготовлен из замечательной стали, произведённой в немецком городке Золинген. Такие клинки там ковали ещё в XVI веке.
Положив ножны на сиденье коляски, Григорий ловко крутнул правой кистью. Кинжал привычно улёгся в ладонь. Пальцы сами собой сжали черен у рукояти. Она оказалась очень удобной и хорошо приспособленной для удержания, как прямым, так и обратными хватами.
У парня создалось впечатление, что ему безразлично, как её брать. Хоть голой кистью, хоть в рукавице. Всё равно она будет сидеть в кулаке, как влитая. Оружие не провернётся и останется в том положении, в каком нужно бойцу.
Съехать руке на острое лезвие не даст перекрестье. Развитое навершие позволяло вырвать кинжал из тела противника. Даже в том частом случае, если он прочно завязнет в мышцах бедняги, сжавшихся от ужасающей боли.
Благодаря гарде и заднику выбить его из руки почти невозможно. Клинок обоюдоострый, приспособленный, как к колющему, так и к рубящему виду ударов. Ну, а плюс ко всему, отличная прочная сталь.
Недаром во время войны, наши солдаты, в том числе и разведчики, старались добыть для себя такой вот кинжал. Это оружие было гораздо удобнее советских армейских ножей или фронтовых самоделок. Оно хорошо подходило и для снятия часового в траншее и для боя в тесной землянке.
Как объяснили в армейской спецшколе, эсэсовское оружие представляло собой точную копию средневековых кинжалов. Их применяли швейцарские воины, знаменитые в то время в Европе.
– «Хорошая штука!» – с грустью подумал Григорий: – «Но теперь-то зачем она мне?» – парень сунул клинок в прочные ножны. Широко размахнулся, и хотел было бросить кинжал подальше в болото.
В последний момент, лесник передумал. Не поднялась рука расстаться с замечательной вещью. Он печально вздохнул и положил на сиденье машины: – «Пригодиться в хозяйстве». – успокоил себя молодой человек: – «Свинью там зарезать, или разделать крупного зверя во время охоты».
Открыв инструментальную сумку, он быстро нашёл нужный ключ, подошёл к носу коляски и взглянул на станину. Там было всё, как обычно. Григорий взялся за дело и с ощутимым трудом открутил те болты, что крепили к турели пулемёт «MG 42». Парень немного напрягся и снял с толстого стержня тяжёлый, блестящий от смазки боевой агрегат, предназначенный для убийства людей.
Затем, он отнёс двенадцатикилограммовую железку к болоту и бросил её так далеко, насколько сумел. Вслед полетели три жестяных коробки со снаряжёнными лентами. Болотная жижа отвратительно чавкнула и плотно сомкнулась над приношением парня.
Какое-то время, из мрачных глубин всплывали и лопались пузыри вонючего газа. Потом всё успокоилась. Поверхность трясины подёрнулась слоем зелёно-коричневой ряски.
Григорий завёл мотоцикл. Опустился в седло и поехал на свой кордон, к любимой жене. Гнедая кобыла спокойно трусила за ним.
– «Вот теперь война точно закончилась!» – с улыбкой сказал себе отставной советский солдат.
Зорька
Третьего февраля 1947 года, у Моти Савченко, жены Гриши Степанова, приблизился срок для рождения первенца. Ранним утром, когда было ещё очень темно, она тяжёло поднялась с широкой кровати. Подошла к большой лавке, стоящей у русской печи. Разбудила любимого мужа, спящего на жёсткой доске, и тихо сказала: – Пора ехать в роддом.
Двадцатисемилетний супруг мгновенно, словно на фронте, проснулся. Молодой человек засуетился и заметно занервничал. Он вскочил на холодный, некрашеный пол, и быстро, по-солдатски, оделся.
Влез в подшитые войлоком валенки, стоявшие возле порога. Снял с гвоздя и накинул на плечи поношенный овчинный тулуп. Нахлобучил на голову потёртую солдатскую шапку-ушанку. Быстро открыл прочную дверь и, стараясь не выпустить из комнаты много тепла, выскочил в холодные сени.
Шагнул к наружной стене просторной избы. Сдвинул щеколду и распахнул тяжёлую створку, обитую старой немецкой шинелью. В открытый проём ворвались буйные массы морозного воздуха. Они закружились густым белым облаком и покрыли лёгоньким инеем половицы возле порога.
Парень выбежал из пятистенка и закрыл за собою тяжёлую дверь. Минуя ступени крыльца, спрыгнул на промёрзшую землю. Бегом пересёк пустой двор глухого лесного кордона. Через тридцать шагов, он оказался у большого сарая, темневшего возле забора.
Выпавший за ночь, снежок громко скрипел под подошвами. Выдыхаемый воздух, вырывался большими клубами и превращался в миллионы мельчайших кристалликов, которые тихо шуршали над головой человека.
Заслышав чьи-то шаги, из будки, сбитой из толстых досок, выкатился тёмный лохматый клубок. Это был пёс ростом с барана. Увидев хозяина, зверь радостно взвизгнул и завилял длинным пушистым хвостом.
Не обращая внимания на прыгавшего рядом Полкана, Григорий отпер ворота, сколоченные из горбыля. Вошёл в тёмень конюшни и, не видя со света ни зги, привычно направился к стойлу.
Скоро зрение привыкло к плотному сумраку. Парень дошёл до столба, подпиравшего крышу. Там он, не мешкая, занялся знакомой работой. Взял кожаную уздечку, висевшую на деревянном гвозде, и накинул на голову Зорьки. Взнуздал гнедую кобылу. Повернулся и, держа её в поводу, вывел наружу.
За длинную холодную ночь, лошадь немного замёрзла. Медленно тронулась с места и не очень охотно пошла за хозяином. Красноватую шкуру животного покрывала короткая плотная шерсть, отросшая перед самым началом зимы. Сейчас она торчала густым плотным ворсом, и слегка серебрилась от инея.
Парень подвёл кобылу к саням, стоявшим возле сарая. Надел ей на шею хомут и сноровисто впряг в небольшую повозку. Закончив возиться с покладистой Зорькой, он направился к лестнице, приставленной к щелястой стене.
Забрался на сеновал, устроенный над низкой конюшней. Взял охапку пахучего летнего сена. Скинул его на промёрзшую землю и ловко спустился назад. Поднял со свежего снега плотную кипу душистой травы. Притащил к пустым розвальням и уложил ровно столько, сколько в них поместилось.
Всё остальное, отнёс к стойлам животных и бросил перед коровой. Услышав шорох иссохших стеблей, Бурёнка немедля взбодрилась. Сунула морду меж тонких жердей прочной кормушки и стала жевать свежий корм. Ведь ей нужно было не только согреться, но и давать молоко.
Парень взял из сеней огромное одеяло, сшитое из нескольких сыромятных овчин. Вернулся к саням и накрыл подстилку из сена. Проверил, всё ли удобно устроил? Облегчённо вздохнул, что так быстро управился и бегом помчался избу.
Пока муж суетился на улице, Мотя оделась. Села на табуретку и в который раз оглядела просторную, но почти что, пустую гостиную: – «Не забыла ли взять, что-то с собой?» – размышляла она. Наткнулась взглядом на небольшой узелок, что лежал на столе, и тотчас успокоилась. В нём хранилось «приданное» первенца.
Григорий бросился к любимой жене. Опустился перед ней на колени. Снял тёплые домашние тапочки и посмотрел на слегка припухшие щиколотки. С осуждением покачал головой, но ничего не сказал. Взял новые бурки, и аккуратно надел на ноги супруги.
Поднялся во весь немаленький рост и, придержав жену за располневшую талию, осторожно поднял её с табуретки. Она медленно встала и опёрлась ладонями о чисто скоблёные доски столешницы. Лицо у неё слегка побледнело. Дыхание замерло на пару секунд.
Мотя быстро оправилась от дурноты. Собралась силами и с трудом распрямилась. Парень бросился к вешалке. Снял с гвоздей и принёс ворох верхний одежды. Первым делом, накинул на хрупкие плечи жены большой шерстяной платок, связанный из некрашеной шерсти овец.
Жена укрыла полную грудь, сильно набухшую в преддверии родов. Завела концы шали за спину и завязала их под лопатками. Григорий стоял рядом с ней. Он держал длинный, ниже колен, тёплый тулупчик, сшитый из зимних заячьих шкурок.
Когда Мотя справилась с ответственным делом, муж шагнул ближе. Подал ей крытую синей материей шубку и помог попасть в рукава её обеим ладоням. Сам застегнул все деревянные пуговицы. Натянул тёплые варежки на тонкие нежные кисти. Надел на голову будущей мамочке новенький малахай из лисы. Взял под локоток и вывел из дома.
Закрыл дверь сеней на ржавый висячий замок. Поддерживая Мотю под руки, он спуститься с ней со ступеней. Отогнал лохматого пса, чтобы не путался у людей под ногами. Повернулся и пошёл к стоящим поблизости розвальням.
Услышав скрип снега, Зорька повернула длинную морду. Она долгим заинтересованным взглядом смотрела на, неуклюже ступавшую женщину. Кобыла уже жеребилась несколько раз и хорошо понимала, что сейчас чувствует молодая хозяйка.
Григорий подвёл «тяжёлую» даму к саням. Взял под локоток и бережно уложил на, тщательно приготовленное, мягкое ложе. Заботливо обернул её краями овчинного одеяла, лежавшего в сене. Сверху накрыл огромным тулупом, которые обычно носят извозчики. Подоткнул полы одежды под будущую роженицу. Немного помялся и тихо спросил: – Как себя чувствуешь?
Закусив губу от нахлынувшей боли, Мотя неопределённо кивнула. На её больших серых глазах вдруг выступили обильные крупные слезы. Муж, проглотил плотный комок, нежданно подобравшийся к горлу. Не говоря ни единого слова, он бодро вскочил на облучок.
Повернулся к матёрому псу, готовому увязаться за любимым хозяином, и строго сказал: – Сиди Полкан дома! Карауль двор и хозяйство, пока меня нет! – зверь обиженно взвизгнул, словно малый щенок. Повесил кудлатую голову и уныло направился к будке, засыпанной снегом почти по самую крышу.
Взяв вожжи, задубевшие от ночного мороза, Григорий хлопнул свободным концом по широкому крупу. Кашлянул и с напускною серьезностью крикнул: – Но, Зорька! Помчались, залётная!
Лошадь неохотно переступила копытами. Всем телом навалилась на старый хомут. Шагнула вперёд и кое-как оторвала полозья, примёрзшие к насту. С большим трудом тронулась с места.
Увязая в пороше почти до колен, кобыла вышла в ворота, ведущие со двора лесного кордона. Привычно свернула на узкую просеку и уверенно двинулась к опушке соснового бора.
Как не кричал на неё хмурый хозяин. Сколько не шлёпал по крупу вожжами, кобыла не прибавила шага. Оно и понятно, слишком трудно ей было тащить сани по глубокому рыхлому снегу.
Затем розвали выбрались на неплохо наезженный тракт. Он был укатан чуть лучше, чем узкий просёлок, по которому они выбирались из леса. Зорька тотчас оживилась и побежала немного резвее.
Дорога была очень неблизкой. Григорий часто поворачивал голову и бросал взгляд назад. Смотрел на лежавшую навзничь жену и время от времени спрашивал: – Мотя, ты как?
– Нормально. – едва слышно отвечала она, но почему-то не поднимала опущенных век.
Спустя час с небольшим, сани доехали до районного центра. Добрались до главной площади и остановились возле невзрачного дома. Всё окна в нём были залиты густой чернотой. Горела лишь тусклая лампочка, висевшая над низким крыльцом.
Григорий вскочил с облучка и бросился в тёмное здание местной больницы. Забыв стряхнуть снег с зимней обуви, он сходу прошёл в тесные заиндевелые сени. Вихрем ворвался в небольшой коридор, и глянул по сторонам.
В дальнем конце помещения он заметил фанерную казённую тумбочку. На ней виднелась включённая настольная лампа с облупившимся жестяным абажуром. Рядом темнел маленький стол, сколоченный каким-то нерадивым работником. Возле него на простом табурете сидела полная санитарка и крепко спала. Её круглая голова опиралась на руки, удобно лежавшие на узкой столешнице.
Парень подбежал к безмятежной дежурной. Не чувствуя себя виноватым, Григорий растолкал неподвижную женщину. Глотая слова, он объяснил ей в чём, собственно, дело.
Зевая во всю ширину челюстей, медработница открыла слипшиеся за ночь глаза. Поправила поседевшие волосы и неразборчиво буркнула: – Веди милок, жинку! Веди! В восемь часов явиться фельдшер. Осмотрит красавицу и скажет, что нужно с ней делать?
Взглянув на ручные часы, привезённые из фашистской Германии, Григорий удивлённо вскинул тёмные брови. Стараясь сдержать закипающий гнев, он зашипел на сиделку, как паровоз, спускавший пары: – Так сейчас шесть утра. Что же она ждать его будет?
– Ну, ежели не сможет дождаться, так я и сама у ней роды приму. – беспечно ответила женщина, умудрённая богатым жизненным опытом. По её лицу было видно, что ей это совсем не в диковинку: – Не волнуйся милок. Чай мне не впервой. Веди сюда жинку. Веди.
Слегка обалдевший от таких разговоров, парень бегом вернулся к саням. Поднял супругу и внезапно почувствовал, что она совершенно замёрзла. Едва передвигая тяжёлые ноги, Мотя пошла вместе с мужем. Она поднялась на крыльцо и вошла в небольшую больницу.
Санитарка стряхнула с себя остатки крепкого сна. Оправила несвежий мятый халат и приветливо встретила будущую мамочку. Успокаивающе улыбнулась роженице и отвела в небольшой приёмный покой. Помогла ей раздеться. Дала чистую ночную сорочку с халатом из сильно вытертой байки. Проводила в соседнюю комнату, где уложила на жёсткую солдатскую койку.
Вернулась назад в коридор. Сунула в руки Григория узел с женской одеждой и силком проводила за дверь: – А теперь, иди милок отсюда, иди. Нечего тебе здеся торчать. Чай, тебе на работу надо спешить? Не дай Бог, ещё опоздаешь. А уголовку за подобное дело, пока применяют на полную силу.
Супруг хотел объяснить, что он местный лесник. Постоянно живёт на кордоне, а значит, он всегда на работе. Так что, ему не нужно спешить. Да и начальства, которое его проверяет, почитай что, и нет. Несколько раз в течение года, появляется уполномоченный из районного центра. Поохотится, порыбачит и возвращается в город с богатой добычей.
Однако, он вовремя поймал себя за язык: – «Зачем козырять такой замечательной должностью?» – опомнился парень. Молча взял вещи жены. Вышел во двор и увидел, что забытая в суматохе кобыла, всё также, стоит возле крыльца. Оказывается, Григорий даже забыл её привязать за столбик крыльца.
Зорька чуть опустила длинную голову и замерла, словно тёмная статуя. Тихо падавший, снег лёг на широкую спину. За очень короткое время, он покрыл шкуру пушистым ковром толщиною в два пальца.
Парень взял из саней небольшой пучок сена. Скрутил его в плотный жгут и заботливо обтёр тело гнедой. Ласково потрепал Зорьку по длинной выразительной морде и забрался в повозку. Накрылся извозчичьим овчинным тулупом. Поднял потёртые вожжи и хлопнул ими о воздух.
В этот раз, полозья ещё не успели примёрзнуть к дороге. Лошадь легко тронулась с места. Развернулась на пустой тёмной площади и спокойным размеренным шагом двинулась к далёкому лесу.
Спустя один день, Григорий приехал в больницу в восемь утра. Там он узнал, что ночью у жены родился ребёнок. Взволнованный муж, долго просил санитарку, чтобы его пропустили к новоявленной мамочке. Наконец, он получил разрешение и вошёл в большую палату.
Сияя истинным счастьем, Мотя сидела на железной кровати и держала в руках маленький свёрток. Она увидела дорогого супруга. Широко улыбнулась и показала Григорию на долгожданного сына: – Мальчик. – ласково сказала она: – Я назвала его Женей. Надеюсь, ты против не будешь?
– Конечно же, нет. – смущённо откликнулся парень и тихо спросил: – Когда вас отпустят домой?
– Врач сказал – «дня через три». – ответила Мотя. Заметила, что сын завозился. Выпростала из больничной ночнушки полную грудь и стала кормить беспокойного мальчика.
– Вам нужно, что-то ещё? – поинтересовался супруг. Он с большим с интересом стал разглядывать первенца. Парень видел сопящего человечка со сморщенным красным лицом и крохотным носом, как пуговка. Ни на его красавицу Мотю, ни на него самого, ребёнок, как показалось Григорию, не был похож.
– «И в кого он такой уродился?» – спросил себя муж.
– Если можешь, купи ещё пару пелёнок из толстой фланели. Всё остальное, я давно приготовила. – тихо сказала жена. Она не отрывала умильного взгляда от сына, увлечённо сосущего грудь.
Посидев немного в палате, Григорий простился с семейством, и вернулся домой.
В назначенный срок, все трое вышли из родильного дома. Мама и сын погрузилась в прочные сани. Устроились на толстом слое из душистого сена и укрылись плотным овчинным тулупом. Гордый отец вскочил на облучок.
Зорька тронула с места. Через час, она привезла людей в тёплый дом, построенный в густом сосновом лесу. Там хозяин выпряг её из ярма и оглобель. Отвёл в просторный сарай, где поставил в уютное стойло. Насухо вытер ей спину жгутами из сена и положил перед мордой охапку душистого корма. Неспешная жизнь пошла себе дальше.