Loe raamatut: «К востоку от полночи»
– 1 -
Оленев мыл посуду после завтрака на кухне, Марина с расчёской в руке воевала с Леркиными патлами перед трюмо в зале.
– Господи, когда ты сама будешь следить за своей причёской, десять лет тебе, не маленькая. Вот остригу под мальчика, будешь знать!
– Ура, под мальчика! – обрадовалась дочь вместо того, чтобы убояться, – Мам, когда в парикмахерскую пойдём?
– Ну ничем этого ребёнка не прошибёшь! – Марина бросила расчёску на трюмо, – Беги в школу, а то опоздаешь.
-Милый, застегни мне молнию, – Марина была уже на кухне, поворачиваясь к мужу спиной.
Оленев вытер мокрые руки, застегнул молнию на платье, и жена тотчас убежала.
В раковине завыло, заурчало, захрипело, как будто из неё вытекала вода, раскрученная силами Кориолиса. Юра оглянулся. Раковина была суха. Он заглянул в сливное отверстие. Из него послышалось хихиканье, под раковиной что-то стукнуло. Между ног Оленева прокатился розоватый шарик и скрылся под столом. Юра посмотрел и под стол – пусто. Оленев взял с подоконника электробритву и пошёл в ванную.
– Господи, ужас тихий! – донеслось до него, – Где моя расчёска? Валерия, ты не брала расчёску? Минуту назад была здесь.
– Да вот же расчёска, перед тобой, – сказала дочь, выходя из детской с ранцем за плечами.
Лера потянулась и подняла с трюмо предмет, на расчёску совсем не похожий.
– Это.. расчёска?! – испуганно прошептала Марина.
– Да, это Расчёска для Арбузов, – на полном серъёзе ответила Лера, подавая матери нечто вогнутое, сферическое, напоминающее стекло от будильника, только непрозрачное.
– Зачем.. мне..это? – пятилась от дочери Марина.
– Затем, что всё равно у тебя голова круглая, как арбуз, и звонкая, – Лера бросила Расчёску для Арбузов на трюмо и выскочила из квартиры: – Чао-какао, родители!
– Ужас тихий.. Юра, я боюсь её, это не мой ребёнок. Что с ней?
– Вроде бы ничего, – пожал плечами Оленев.
– Как «ничего»!? – вскипела жена, – По-твоему, это нормально? Ты бы лучше показал её психиатру, реаниматолог несчастный! Ни себе пользы, ни семье!
– Зря ругаешься, вот лежит какая-то расчёска.
Марина ойкнула и присела на пуф.
На месте Расчёски для Арбузов лежал гребень слоновой кости, инкрустированный драгоценными камнями.
– 2 -
Марина осторожно взяла гребень.. и начала расчёсывать волосы, словно гребни слоновой кости всегда были у неё под рукой.
– Милый, ты опоздаешь на работу, – она повернулась к мужу как ни в чём не бывало.
– Неужели началось? – подумал Оленев. Он вставил шнур в розетку и шагнул в ванную, к зеркалу. Поднёс бритву к лицу.. и замер: зеркало не отражало ни его, ни входа в ванную!
Там был виден берег реки. Оленев зажмурился и потряс головой. Зеркало продолжало демонстрировать пейзаж с рекой. Только на берегу появился ещё и мальчик.
Оленев выскочил из ванной и бросился к трюмо. Жены перед ним уже не было, и он встал перед зеркалом. Трюмо тоже не отражало его. Оленев увидел в нём квартиру, какой она была в его детстве двадцать лет назад. В отражении комнаты мелькнула женская фигура в платье покроя пятидесятых годов.
– Мама! – воскликнул Оленев, приникая к зеркалу.
– Чья мама? Какая мама? – Марина появилась из спальни.
Она оттеснила мужа от зеркала, взглянула на своё отражение, поправила причёску, поджала губы, проверяя чёткость линий наложенной помады. Юра тоже посмотрел в зеркало. Рядом с изящной красивой Мариной стоял наполовину лысый очкарик – Юрий Оленев собственной персоной.
– Не опоздай на работу, кучерявенький мой!– Марина послала воздушный поцелуй зеркалу и выпорхнула из квартиры.
Оленев закрыл за ней дверь, постоял, прижимаясь к дерматиновой обивке, прислушался. Вместо городского уличного шума до слуха доносилось журчание реки и крики птиц.
Он осторожно повернул голову. Прямо перед лицом качалась еловая ветка. Оленев перевёл взгляд вверх. С потолка вершиной вниз свисала новогодняя ёлка, именно новогодняя – с игрушками, гирляндами, серебристым дождём и горящими (вниз пламенем!) свечами.
– Разве Договор вступил в силу? – сказал он сам себе.
– Нет, это всего лишь напоминание, напоминание о нём, – ответила ёлка голосом Философского Камня.
Оленев отвёл ветку руками и вернулся в зал. В зеркале трюмо река играла солнечными бликами, Захрустела береговая шалька под чьими-то ногами. Оленев подался вперёд и заглянул за край зеркала.
По берегу реки навстречу Оленеву шёл мальчик лет тринадцати.
Красивый камешек лежал среди галечника и походил на розовое ядро грецкого ореха. Вернее, он напоминал обнажённый человеческий мозг, но
– 3 -
такое сравнение Юре просто не пришло в голову. Малолетний Оленев опустил камень в карман брюк и поспешил домой.
Дома он долго листал страницы справочника, но так и не определил имя странного минерала. Тогда Юра пододвинул ближе пузырёк с надписью «кислота» и сунул в него пипетку. Крохотная капля жидкости зависла над извилистой поверхностью камня и вывела его из душевного равновесия.
– Издеваешься? – спросил он Юру, излучая сияние.
Вундеркинд отпрянул и пролил серную кислоту на штаны.
– Не трусь – философ дитя не обидит, – ободрил мальчика камень, – А штанам явно пришёл конец.
Ткань на глазах обугливалась и расползалась. Юра скинул штаны и увидел, что бедро покраснело, как лакмусовая бумажка.
– Это открытие, – прошептал он, позабыв о страхе, – Кожный индикатор кислотности!
– Это идиотизм, – фыркнул камень, – Если каждое открытие проверять на своей шкуре, то её надо сначала выдубить. Беги лучше в ванную и смывай водой, а то в ноге будет дырка.
Когда Юра вернулся, оставляя на полу влажные следы, камень по-прежнему лежал на столе, но сияния над ним не было. Мучимый любопытством, Юра слегка постучал согнутым пальцем по камешку и очень вежливо спросил:
– Скажите, пожалуйста, кто вы такой?
А так как ему не ответили, мальчик занёс над камнем пипетку с кислотой и повторил настойчивей:
– Будьте любезны, назовите своё имя!
Очередное открытие Юра испытал на собственном лбу: камень трансмутировался в Пинательную форму и послал импульс такой силы, что Юра и пипетка разлетелись по разным углам.
– А ещё философ, – упрекнул мальчик из угла, потирая лоб.
– Дурные наклонности следует вышибать сызмала. И вообще – не пора ли пить чай? Всё уж пересохло внутри.
Камень быстренько превратил микроскоп, чучело кукушки прожжённые кислотой штаны в чайник, электроплитку и воду.
– Эй, так нечестно! – запротестовал юный Оленев, – Верни всё назад!
– Ерунда, – сказал камень и превратил будильник в чайную чашку, что сразу же наполнилась дымящимся чаем, – обычная перестановка молекул. Была гляделка, стал чайник, не всё ли равно? Масса прежняя, количество молекул осталось то же самое. Если не веришь – можешь пересчитать. Я ничего не украл.
– Кто бы ты ни был, – сказал Юра сквозь слёзы,– верни микроскоп и убирайся, пока цел. Не боюсь я твоих пинков.
– 4 -
– И сдалась тебе эта гляделка, – сопел камень от удовольствия, вися над пустеющей чашкой, – Пошлая штука для подсматривания чужой жизни, а какой великолепный чайник получился! И перестань ныть, а то трансмутирую тебя в Вешалку для Сапог или Термос для Скрипки. Ты музыку, кстати, любишь?
Юра забился подальше в угол и заплакал.
Чай в чашке постепенно исчез, и довольный камень опустился на столешницу.
– Ладно, дитя, – сказал он благодушно, – вытри слёзы и внимай. Знаешь ли ты, что я есть Ван Чхидра Асим, Безграничная Лесная Дыра?
– Ванчхи..,– попытался повторить Юра и хмыкнул, – Ван Ю Ша – это я знаю.
–..я есть та самая Панацея Жизни, что довела до смерти Роджера Бэкона! – торжественно продолжал камень, – Знаешь ли ты, что я возлежал на столе у Парацельса и любил перекинуться словечком с Кюри?
– Не-а, не знал.
– Не перебивай! Моё молчание – всего лишь риторическая пауза, – Знаешь ли ты, что я есть тот самый Философский Камень, что запросто превращает всё во всё? Мне ничего не стоит превратить всю эту дрянь на столе в груды чистого золота! Ну как?
Умудрённый опытом, Юра промолчал.
– Что же ты не отвечаешь, юное дарование?
– Слушаю риторическую паузу, – огрызнулся мальчик.
– Это уже не пауза, это вопрос, Отвечай!
–Зачем мне золото?
– Хм.. Действительно, зачем людям золото? Но все сходят от него с ума! Тебе что – в самом деле не нужно золото? Золото, золотце, золотишко. Сокровище!! Все хотят, все любят. Ведь хочешь, а?
– Хочу. Только немного.
– Зуб вставить?
– Зубы у меня здоровые. Но я никогда не видел, как растворяется золото в «царской водке», а мне очень интересно.
– Что? Тебе нужно золото только для опыта? Любопытства ради?! Готовь адскую смесь, я дам тебе золота!
Юра побежал к столу, заставленному колбами, штативами пробирками и ретортами, слил в одну колбу соляную и азотную кислоты, осторожно побулькал и с горящими глазами протянул сосуд:
– Готово, запускай!
Чайник развернулся к колбе, кончик носика начал оплавляться, вытягиваясь в крупную продолговатую каплю, и в колбу с широким горлышком тяжело булькнула золотая монета с чьей-то бородатой физиономией на реверсе. Тут же её поверхность покрылась прозрачными пузырьками, отрывающимися от
– 5 -
самоуверенного профиля позабытого монарха и стремительно летящими вверх по волнистой траектории. Коричневый газ заструился в колбе и ленивыми, тяжёлыми волнами поплыл из горлышка, подобно джинну из бутылки. Оленев зачарованно смотрел на монету. Она истончалась, лицо короля превращалось в газ и бурый осадок на дне колбы.
– Это классно! – восхитился Юра.
– Это великолепно! – вскричал Философский Камень, – Мальчишка нисколько не удивляется превращению чайника в золото, но радуется глупейшей химической реакции! Ты – тот человек, которого я ищу тысячи лет! Ты мне нужен!
– Почему именно я?
– Все остальные не оправдывали надежд. Они жаждали золота или власти. Я теперь понимаю, чего ты хочешь и могу исполнить твои сокровенные желания. Ну, говори!
– Новые брюки.
– Глупышка, – вздохнул Философ, и в руках мальчика появились новенькие джинсы с заклёпками и наклейками.
– Зачем мне такие? Жёсткие, неудобные.. Верни мои, обычные.
– Ах, да! Рабочая одежда американских золотоискателей и ковбоев ещё не вошла в моду. Держи!
И Юра с радостью натянул старые добрые брюки, по моде зауженные книзу, и без дырки от кислоты.
– Ну, а теперь к делу. Я вижу, ты хочешь безграничного знания? Это мне подходит, – торжественно изрёк Философский Камень.
– Просто мне всё интересно, хочется всё на свете знать. Иностранные языки, тайны и загадки природы..
– Ты получишь это. Твоя память станет безграничной, возможности ума беспредельны. Только одно условие: тебе нельзя открывать свои знания людям. Каково второе желание?
– У меня недавно умерла мама, и мне больно здесь, – Юра положил руку на сердце, – И ещё.. У нас в классе есть девочка, и мне так же больно, когда она не смотрит на меня. Всё валится из рук, на душе муторно. Это, наверное, болезнь, да?
– Болезнь, болезнь, да ещё какая! Но я избавлю тебя от этого. Чувства затмевают мысли, это вредно для твоей миссии. Ты обретёшь невозмутимость и душевное равновесие. Ну, и последнее желание. Как принято, их всего три, так что не загадывай глупости. Это последнее, что я выполню.
– Верни маму! – не задумываясь, выпалил Юра.
– Ну вот, – потускнел Философ, именно этого я и не могу сделать: есть силы выше меня… Давай пожелание, что я могу выполнить.
– Лекарство! Лекарство от всех болезней, чтобы люди не умирали!
– 6 -
– Эк, опять куда загнул! Те, кто веками искали меня, Философский Камень, искали и моего брата по имени Териак – Абсолютное лекарство. Сам бы хотел знать, где он скрывается. Но если я найду то, что ищу, то рядом отыщется и мой брат Териак! Так что наши желания совпадают, и если ты выполнишь Договор, я помогу тебе.
– Какой договор?
– Ты должен подписать Договор о том, что если я не найду через двадцать лет то, что ищу, то ты и вся твоя семья начнёте искать ЭТО.
– И что же я должен искать?
– Если бы я знал! Но рядом с тобой находится то, что я ищу вот уже тысячи лет. Быть может, ЭТО находится в тебе самом, я чувствую. Именно ты должен искать, если не найду я.
– Но как хоть ЭТО выглядит?
– Не знаю, хоть убей – не знаю. Но там, на реке, возле тебя, я ощутил флюиды своей будущей находки.
– А что будет со мной за эти двадцать лет?
– Ты обретёшь знания всего мира, спокойствие и мудрость. У тебя будет красивая жена и удивительный ребёнок. Главным делом для тебя станет медицина, реаниматология.
– Но я хочу быть химиком! Или геологом. Но уж никак не врачом.
– Так надо мне. Так запрограммировано. А геологом в одном из кругов жизни станет твоя дочь. Ей суждено много раз начинать жизнь сначала.
– Какая ещё дочь, – покраснел Юра, – И почему не сын?
– Она любого пацана за пояс заткнёт. Впрочем, хватит болтать. Если ты раздумал, я поищу другого.
– Нет-нет, я согласен! Я действительно хочу знать всё, хочу, чтобы мне никогда не было больно, чтобы ты нашёл лекарство и.. не забудь про маму.
– Лекарство мы найдём вместе. Маму ты будешь видеть в зеркале через двадцать лет, если вступит в силу наш Договор. Вот он
На столе среди чайных принадлежностей и приборов появился лист пергамента, гусиное перо и ножичек старинной работы.
– А.. нож зачем?
– Так полагается. Наши договоры подписываются только кровью. Ты испугался?
– Нет, что вы! И Юра полоснул лезвием по запястью.
На пергаменте он вывел роспись полным именем: Юрий Петрович Оленев. Пергамент тотчас свернулся в трубочку и исчез. Ослепительно сверкнул, словно взорвался, и пропал
Философский Камень. Только, вроде как, ветерком дунуло, да в комнате на мгновение стало темнее.
– 7 -
Взрослый Оленев поднял взгляд и увидел своё отражение в трюмо. Он погладил стекло – ничего необычного, странного. Даже лёгкий след накопившейся за день пыли остался на пальцах. Юрий Петрович сдвинул манжет рукава – на запястье выделялся старый короткий шрам.
Он прошёл по комнате и остановился возле книжной полки времён детства, что висела в дальнем углу за новой мебельной стенкой. Здесь покоились книги отца и те, что читал он в то давнее, ожившее сейчас в воспоминаниях, время.
Тринадцатилетний Оленев прошёлся по комнате, взял книги со стола, поставил на полку, погладил переплёты и снова вынул одну из них. Это был учебник японского языка.
– А что, если проверить – не обманул ли камень Вань Ю Ша, Ванюшка?
Он открыл учебник.. и начал читать, свободно читать по-японски! Мальчик листал станицу за страницей, и его голос бойко звучал непривычно певучей речью.
Юра закрыл книгу, церемонно поклонился, обращаясь к ней со словами благодарности на родном ей языке, и поставил на полку. Далее он высмотрел толстый том «Органической химии» и погрузился в мир строения материи так же свободно, как будто читал увлекательный роман. Захлопнув книгу, мальчик продолжил лекцию и закончил вслух до логического конца самостоятельно, не заглядывая в текст.
На улице зажглись фонари, всё глуше раздавались автомобильные гудки.
Лёжа в кровати, Юра закрыл другую книгу, на обложке которой было лишь одно слово: «Минералогия». Он отвернулся к стене и про себя повторил: «В эволюции цвета хризоколла возникает как один из самых чистых лучей голубого цвета. Хризоколла – дальнейшее развитие туркузита, проявляющего тёмно-голубой цвет.. он чист, прозрачен или полупрозрачен и сравним по качеству с аквамарином, топазом или кунцитом…»
Мальчик засыпал, а в наступавшей ночи, в чёрных глубинах Вселенной, зажигались крохотные огоньки звёзд, пространство наполняли голоса на разных языках мира. Но вот из хаоса звуков стал выделяться голос, говорящий по-русски, а из провала Космоса приблизилась яркая звезда, превратилась в жёлтый мерцающий круг. Этот круг обрёл резкие очертания и превратился в.. золотую медаль об окончании средней школы. И голос стал звучать не так звонко, более по-земному, по-советски торжественно и пафосно: «..и районного отдела народного образования, от имени районного комитета КПСС и, конечно же, от лица всего педагогического коллектива нашей школы поздравляю и торжественно вручаю эту заслуженную упорным, усидчивым учебным трудом золотую медаль гордости нашей
– 8 -
школы, выпускнику десятого «а» класса Юрию Петровичу Оленеву!».
Клацнул тумблер магнитофона, из стального колокола динамика на рукоплещущих учеников, родителей и учителей обрушился громовой силы туш, на сцену школьного зала поднялся Юрий Петрович Оленев, а директор школы вручил выпускнику «заслуженную упорным и усидчивым трудом» золотую медаль.
– И, наконец, напряжённый пневмоторакс, то есть разрыв лёгкого с обширным повреждением бронхов и трахеи. Разрыв аорты или её крупной ветви – чаще всего как результат удара грудной клетки о рулевую колонку при резком торможении автомобиля..
Несколько повзрослевший Оленев с начатками залысин сдаёт экзамен по хирургии преподавателю Титову. Юноша отвечает прекрасно, однако Титов скользит взглядом по сторонам, клюёт носом и мало обращает внимания на студента.
– .. окончатый перелом рёбер или перелом рёбер и грудины, разрыв диафрагмы. Для подтверждения диагноза необходима обзорная рентгенография грудной клетки.. У меня всё, – докладывает Юра.
Титов вяло протягивает руку за зачёткой, Оленев уверенно подаёт её, но, пока препод пишет, лицо отличника вытягивается: в зачётке стоит «трояк»!
– За что? – классически вопрошает обескураженный Оленев, – Я же всё ответил.
– Молодой человек, зевает Титов, – я сам знаю хирургию на «четвёрку», а уж студенту больше и не полагается. И вообще – читайте побольше.. особенно свежие монографии.
– Я читаю, – Юра вынимает из сумки и кладёт, подобно козырной карте, новёхонькую монографию на немецком языке. Титов мельком смотрит на обложку.
– Эта книга успела устареть. Учите японский. Есть интересные материалы в специальной периодике.
– Я его ещё в детстве выучил, – второй козырь в виде журнала на японском языке появляется перед экзаменатором, – Эти статьи тоже успевают устареть.
Титов брезгливо морщится:
– Пригласите следующего студента.
Мрачного Оленева встречает вся группа – он сдавал первым.
– Ну, как? Что попалось? Дерёт, да?
Кто-то заглядывает в зачётку, и под своды альма-матер возносится сдавленный вопль отчаяния:
– Ой, мамочки – трояк! Оленеву – трояк!! Что?! Юрке – и три балла?!
– Нет, я умру, но не пойду к этому зверю!
– 9 -
Толпа растекается – кто умирать, кто переживать, кто лихорадочно выскребать крупицы знаний из конспектов на подоконниках перед заходом на заклание Титову.
С похоронным видом Оленев бредёт по институту, пока не наталкивается на заведующего кафедрой хирургии, вышедшего из двери кабинета с аналогичным названием.
– Здравствуйте, Оленев! Почему такой скучный?
Юра молча показывает зачётку.
– Три балла? – удивляется заведующий, – Не верю! Ах, да – Титов.. Ну, брат, не удивляйтесь – это не просто преподаватель, а практикующий хирург. У него вся хирургия каждый день на кончиках пальцев. М-да. Вот что – приходите завтра в мой кабинет часам.. к пяти, пересдадите мне. Договорились?
На институтских часах была половина шестого, когда из дверей облегчённой походкой вышел Оленев. В левой руке, в зачётке, досыхала запись о пяти баллах за пересдачу, правой он прижимал к груди два солидных фолианта.
На остановке его внимание привлекла красивая девушка, к которой он пристроился, удивляясь собственной смелости. Они вместе протиснулись в троллейбус и поехали, плотно прижатые друг к другу. Юрины книги находились прямо перед глазами девушки, и она волей-неволей смотрела на заголовок. Смотрела и хмурилась: прочитать его не удавалось. Она переводила взгляд с книги на Юру, затем любопытство пересилило стереотипы правил приличия, и она спросила:
– Это что за книга?
– Махабхарата.
По всему было видно, что девушке это ничего не навеяло в памяти.
– На каком языке напечатано?
– На хинди.
– И ты это читаешь?
– Да, читаю.
– Ужас тихий!
Вместе они вывалились из лопнувшего дверьми чрева троллейбуса на остановке, вместе и пошли, оживлённо болтая.
– Ты где учишься – на инъязе?
– Нет, в медицинском.
– В медицинском?! Зачем тогда тебе эта мура?
– Просто интересно. А вы где учитесь?
– А.. в финансовом техникуме. Ну, я пришла.
– 10 -
– И я пришёл. Вы в этом доме живёте?
– Да, на пятом этаже.
– А я – напротив. Вон балкон на третьем этаже справа.
– Ужас. Интересно как!
– Может, пойдём сегодня в кино?
– Пойдём. Как тебя зовут?
– Юра.
– Марина. В восемь у подъезда, ладно?
Шестого ноября была свадьба. Небольшой, но весёлый круг однокурсников с той и другой стороны дружно гаркнули «Горько!!» – и понеслось веселье с танцами и тостами за здоровье молодых и их родителей.
Молодые чинно восседали во главе стола, как и положено, родители Марины и отец Юры притулились во время танцев в дальнем уголке на стульях. Юра, слегка побледневший, чувствовал себя скованно в роли молодого супруга, Марина наоборот – раскраснелась, расцвела – новая роль ей очень нравилась. Расцеловавшись с очередной подружкой, подошедшей поздравить новобрачных, Марина дёрнула Юру за рукав:
– Любимый, тут, кажется, уже и без нас обойдутся. Не пора ли нам?
– Куда, солнышко?
– Куда-куда.. Домой.. В своё гнёздышко.
– А… как же гости.., родители. Неудобно.
– Неудобно на потолке спать. А у нас там диван широченный. Ну?
Юра колебался, не зная, что делать. Но Марина уже полностью взяла бразды семейного правления в свои нежные ручки.
– Ты муж мне или всё ещё жених?
– М-муж.
– Ну так в чём дело? Короче – я пошла, будто бы в туалет. А ты подойди к предкам и скажи, мол, я жутко устала, голова болит, в общем, отдыхать пора. Ключи с собой?
– Да..
– Тогда вперёд!
Сама первой встала и потянула юного супруга за собой.
Юра присел возле родителей, сложил ладошки вместе – извинился и попрощался. Мама Марины приложила платочек к глазам, папа поправил усы и шмыгнул носом, а Пётр Васильевич встал было, чтобы проводить сына, но его остановили жестами и сын, и тесть.
Утром Юра проснулся первым. Молодая жена спала, повернувшись к мужу спиной. Обнажённое плечико выглядывало из-под одеяла. Юра хотел было поцеловать его, но постеснялся, потихоньку выбрался из постели, включил телевизор и снова забрался под одеяло. Юноша поцеловал-таки плечико
– 11 -
супруги, и телевизор одобрительно закричал хором «ура!». Марина с готовностью повернулась к мужу.
– Я люблю тебя, Мариночка! – прошептал он.
Марина потянулась, вздохнула и сморщила носик.
– Тебе плохо, солнышко? Я сделал тебе больно? Прости, любимая.Спи, отдыхай, – и стал осторожно отодвигаться.
– Ты куда? – Марина широко открыла глаза и схватила мужа за руку.
– Я подумал..
– Ещё чего – думать в постели с молодой женой. Твой папа дома?
– Он у твоих ночует, как договаривались.
Последнее слово Юра договаривал уже на лету – Марина рывком поднялась, обняла мужа и увлекла назад. Одеяло полетело к окну.
На голубом экране серый Леонид Ильич в шляпе одобрительно кивал и приветственно шевелил приподнятой ладошкой.
Серые демонстранты от души орали «ура», радостно взирая с экрана на красивую супружескую пару, и выше поднимали транспарант с надписью: «Тебе, Родина, наш труд и вдохновение!». Ура! Марина тоже не выдержала и поддержала всеобщий восторг:
– А-а-а! А-а-ай!
За окном первый снег неторопливо, но уверенно гримировал серость осенних улиц.
А когда аллеи больничного парка усыпал бело-розовый цвет опавших лепестков яблонь, молодой специалист Юрий Петрович Оленев с бумажкой в руке искал нужную дверь в коридоре одного из корпусов городской клинической больницы. Первым встречным оказался молодой врач, Юра остановил его.
– Здравствуйте. Вы, кажется, в прошлом году наш институт закончили?
– Точно. То-то, я смотрю, мало-мальски знакомая личность по коридору стесняется. И куда направление?
– Реанимационное отделение.
– Ба! Нашего полку прибыло. Володя, – он протянул руку.
– Я помню. Володя Веселов. А я Оленев Юра.
– Откуда, старик? А я, вот, почти не помню тебя, извини, хотя год разницы всего.
– Да я так, как-то..
Они вошли в кабинет заведующего отделением.
– Можно? Матвей Степанович, к нам молодой специалист. Наш институт закончил.
– 12 -
– Приветствую, приветствую. Очень хорошо. Грачёв. Это Мария Николаевна, – он показал на женщину неопределённого возраста, сохранившую, однако, следы былой красоты, – Мой заместитель.
Грачёв поднялся и направился к выходу.
– Оформлением займётесь с Марией Николаевной. Я побежал к главному. Нам опять аппаратуру зарезали по смете.
– Подождите немного, сказала Мария Николаевна, продолжая писать, – Минут через пять я освобожусь и мы поговорим.
– Пошли пока на балкон, – Веселов потянул Юру за рукав.
Они устроились в углу балкона в тени.
– Ну, с шефом ты малость познакомился, – показал Володя на летящего по двору к главному корпусу Грачёва, – Нянчиться он с тобой не будет: умеешь работать – будешь нашим, не умеешь – гуд бай, Америка. Кстати, он кандидат наук, не чужд новых веяний в науке и сам в неё кое-что вкладывает. Питает слабость к восточной и тибетской медицине.. Смотри-смотри – главная достопримечательность клиники: хирург-кроликовод широкого профиля! Всю траву в больнице скашивает и кроликов откармливает.
– Да это же Титов, – ахнул Юра, – Это он мне на экзамене единственный трояк в жизни вкатил. Ох, и зверь!
– Он и с коллегами такой же. Но хирург классный, божией милостью.
Хирург Титов, грузный мужчина в тренировочных штанах с пузырями на коленях, вышел из глубины парка. В одной руке он держал косу, второй волок по земле мешок, набитый свежескошенной травой. Веселов снова дёрнул Юру за рукав:
– Пойдём, Машка приглашает, рукой машет.
Падали с деревьев перезревшие плоды полукультурок в больничном парке.
Грузовики на телеэкранах везли кумачовые транспаранты с надписями «Хлеб – Родине!», а бойкие репортёры с хреновинами микрофонов в руках наговаривали сводки очередной битвы с урожаем.
Юра Оленев тупо внимал стараниям журналистов убедить его в важности происходящего, меряя шагами закуток холла в родильном отделении.
В родовой палате на столе стонала и потела некогда прекрасная Марина. Врач-акушер призывала роженицу потужиться ещё, ещё сильнее.. Всё хорошо, всё пока идет прекрасно, молодец.. Ну, отдохни секундочку..
Две женщины с большими животами сидели на продавленном диване и с интересом наблюдали, как молодой врач расхаживал по холлу, аж подол халата заворачивался.
– Вроде бы, врач, – шептала одна другой, – а мечется как простой мужик.
– Жена рожает, не иначе. Им-то что – всегда в белом халате. Раз – и пришёл. Не то, что нашим..
– 13 -
– Ага! Вот только наших охламонов здесь и не хватало!
Марина рожала, Мария Николаевна обезболивала роды, время от времени прикладывая маску к лицу женщины.
Юра выскакивал из холла в коридор на любые звуки шагов. Проходили здесь многие. Бегом семенили симпатичные, улыбающиеся Оленеву сестрички, здоровались врачи, едва кивнул слоноподобный Титов. Переваливаясь с ноги на ногу, держась за стенки, ползали по своим делам роженицы.
– Тужься ещё, ещё.. Мариночка, совсем немножко осталось, детка. Молодец. Отсасывайте, отсасывайте! – уже командовала коллегам врач.
Стон, глухой шлепок, словно кусок мяса плюхнули на стол.. и слабый детский писк.
– Девочку родили! – сестра с улыбкой приняла от врача красный, шевелящийся комочек, весь в белой пене.
– Бракодел.. лысый, – Марина сдувала с верхней губы капельки пота, не открывая глаз. И тут же повернулась на детский крик:
– Эй, что там такое? Где моя доченька, покажите скорее солнышко моё!
Когда на экране телевизора был забит очередной костыль в железнодорожную магистраль века, в коридоре показалась Мария Николаевна.
– Поздравляю вас, Юра, с дочкой. Три семьсот, крепышка.
– Спасибо.
– Вы что – не рады? Мальчика хотели?
– Да нет, в принципе, мне всё равно.
– Нет, вы посмотрите, что за равнодушный молодой человек!
– Я не равнодушный, я уравновешенный, Мария Николаевна.
Работал Титов неторопливо, занудливо, заставлял ассистентов потеть, молча злиться и переминаться с ноги на ногу. Сегодня Титов оперировал как-то особенно вяло, обильно потел, и сестра постоянно промокала ему лоб салфеткой.
– Отойди! Держи.. Ровнее держи, иссекаю, мать вашу! Суши. Еще суши. Суши лучше! – и пока ассистент промокал операционную рану, быстро и ловко перехватывая подаваемые тампоны, сердитый Титов швырнул окровавленный скальпель на столик посмотрел по сторонам , заметил Оленева, сидящего у своей аппаратуры и сказал почти пренебрежительно, лениво растягивая слова:
– Э-э, как вас там.. позовите кого-нибудь из врачей-анестезиологов. Наркоз ни к чёрту.
– 14 -
-Анестезиолог я. Наркоз глубокий, параметры стабильные. Продолжайте, пожалуйста, – так же без эмоций, но подчёркнуто вежливо ответил Юра
Пустыми рыбьими глазами Титов смотрел на непокорного мальчишку, но, убедившись, что всё в порядке, продолжал работу.
Летним днём Оленев с пятилетней дочерью шёл по солнечному бульвару, и Лерочка на ходу сочиняла очередную сказку:
– Жил да был на свете человек по имени Оленев. Внизу у него росли ноги, а наверху голова. Как у всех людей, там вили гнёзда малиновки. Поэтому Оленев осторожно обращался с головой и спал стоя, чтобы не раздавить маленьких птенчиков. А Падший Ангел никогда не был Ангелом. По характеру. Но по внешности – хоть куда. Только намного лучше. И Печальный Мышонок ничего общего с мышами не имел. Это его так звали иногда. А имя у него такое – Великая Лесная Дыра, а прозвище у него – Ванюшка.
Оленев остановился, поражённый.
– Валерия! Вот такой сказки я от тебя ещё ни разу не слыхал. Я тоже считался вундеркиндом, но не до такой степени! Я понимаю: Оленев – это я. Падший Ангел – ты. Кто такой Печальный Мышонок – я догадываюсь. Но откуда ты можешь знать про всё остальное?!
– Ангелы знают всё, – загадочно ответила дочь, – даже если они – Падшие.
Но Оленев уже не слушал Леру. Он увидел Титова. Тот сидел на скамейке, развалясь и выпятив живот, а к его руке были привязаны поводки. Сдерживаемые ошейниками с медными бляхами, на газоне паслись кролики.
Лерочка, завидев пушистых зверушек, забыла про свою загадочность и многозначительность сказки, и как обычный ребёнок бросилась к ним:
– Ой, какие красивые! А можно их погладить? А они не кусаются?
Титов не отозвался ни одним движением. Оленев оставил дочь на газоне и с независимым видом уселся рядом с хирургом.
– Пересядьте, пожалуйста. Место занято.
– Кем, астральным телом?
– А-а, это вы, коллега, – Титов приоткрыл один глаз.
– Как поживают ваши кролики?
– Неплохо. А как вы?
– Гораздо лучше. Меня не держат на поводке.
– Это вам только кажется. Вы на поводке у жены, у дочери, у работы..
– Вы их сами едите, или продаёте? – нескромно перебил Оленев.
