Loe raamatut: «К чему приводит интерес»
Посвящается учёным, энтузиастам, смелым мечтателям и тем, кто неустанно толкает человеческий прогресс вперёд, не в угоду сиюминутным интересам владельцев мира сего, но в искренней и чистой надежде на светлое и лучшее будущее.
«…технология. Что же это такое? Давайте попытаемся вместе ответить на этот вопрос.
Издревле, начиная с самого начала зарождения известного Вам человеческого общества неизменной тенденцией успеха и качественного развития жизни индивида и общности служили катализаторы в виде технологических инноваций. Начиная от получения первой искры и обработки бронзы для наконечников стрел, до создания искусственного нейрона, используемого в электронно-механической сущности. И тот, кто по интеллектуальному знанию своему и воспроизводя для этого ресурсы, создавал инновацию в определённый момент времени, превосходящую общее окружение, был на острие мирового научно-технического прогресса, награждая себя за это высоким коэффициентом прибыли. Но только ли дело гонке за лидерством, прибылью и выгоде, когда вокруг тебя и над твоей головой, за пределами атмосферы – абсолютно неизведанный мир…»
мысли вслух
Издалека
Швейцария. Цюрих
1900 г. Зима. Поздний вечер
Фамильный трёхэтажны особняк в стиле барокко, принадлежащий ныне молодому наследнику и прогрессивному учёному, расположился в окружении высоких хвойных деревьев, скрывая за ними едва заметно горящие окна с задёрнутыми плотными шторами.
Снег, медленно круживший в воздухе уютным зимним вечером плавно ложился на крышу, каменные дорожки внутреннего дворика, подмерзшую траву и стриженные кусты. На улице царила тишина, и редкий прохожий спешил домой по тротуару, попадаясь под луч тёплого света от высокого фонарного столба.
В особняке, на втором этаже в дальней комнате их окружало мягкое и тёплое свечение, исходившее от многоярусных люстр, свисающих с потолка.
Высокий потолок, как и стены комнаты был оформлен панелями из лакированного темного ореха. Впрочем, вся комната была создана в стиле барокко, с высокими окнами и массивной дверью, ведущий на коридор, а оттуда в другие роскошные залы, кабинеты и спальни.
По стенам, свободным от оконных проёмов были расположены написанные маслом холсты европейских пейзажей и плотно забитые книжные полки от пола до потолка, с приставленными к ним передвижными лестницами.
По просторному залу с высоким пятиметровым потолком были расставлены массивные кресла и барные столики с хрустальными бокалами и наполненными графинами. В дальнем конце расположился огромный, почти с человеческий рост глобус и географические карты, свернутые в трубки и поставленные вертикально в подставку. Рядом с массивной проекцией планеты находился деревянный стол с широкой поверхностью, предназначенный для просмотра карт, а также лампы, линейки, курвиметр и прочие измерительные и начертательные приборы.
От потрескивающего пламенем центрального каменного камина, выложенного искусным мастером в человеческий рост в огромный зал лилось тепло. Согревающий тёплый свет дотягивался до массивного резного стола, где с легкостью могли расположиться более двадцати персон.
Сейчас частые гости особняка сидели молча, каждый думая о том, что им пришлось пережить за те года, которые они посвятили поискам.
Мужчины и женщины, слегка уставшие, учёные средних лет и под шестьдесят молча смотрели друг на друга. Археолог, биолог, пара лингвистов, физик, экономист, астрофизик, палеонтолог, химик, математик, историк, хирург, философ. Их осталось тринадцать. Но было гораздо больше, когда они впервые отправились в экспедицию, длинною в тысячи миль, путешествие, которое отобрало у них не только годы жизни, но их братьев и сестер по крови, делу, духу. А выживших и дошедших до конца эта экспедиция изменила навсегда.
Каждый сейчас, сидя на мягком стуле с удобной высокой спинкой в костюме тройке или платье, что были присущи их времени и европейским нравам моды, ощущал себя иначе. Уже не так легко, как в начале путешествия к месту, которое отрылось им, которое воззвало их, которого они достигли. Оно их изменило. И наложило свой отпечаток.
На столе были расставлены чашки из японского фарфора, хрустальные бокалы, чайники, ополовиненные графины. Но больше всего пространство на поверхности роскошного стола занимали скрученные в трубочки карты, испещренные сотнями страниц записи, рисунки, наброски и чертежи, аккуратные каталоги. Каждый держал возле себя свои труды, перенесенные из сознания на бумагу согласно его роду науки.
Мужчина лет за пятьдесят, со аккуратно стриженными и напомаженными усами, француз от рождения, с золотым пенсне, вставленным в правую глазницу, сидящий во главе стола и являвшийся руководителем экспедиции, чудом вернувшейся домой спустя года, поднял руку и сухо заговорил, – дамы и господа. Нам надо решение принять. Здесь и сейчас. Скажу от себя, я долго размышлял над нашим открытием, взвешивал все переменные, обстоятельства, факты, и откровенно говоря думаю о нём даже сейчас. Это место непосильно для человечества. Не здесь. Не сейчас. Не для нынешнего сознания человека, его воли, интеллекта и стремлений.
Женщина средних лет, философ по роду науки и практики подняла руку и выдала мнение, – я соглашусь! Человечество не готово к таким переменам. Как единицы, как совокупность, так и отдельные государства, слои общества, религиозные общины и тайные объединения лидеров, задающие экономическо-политический курс. Церковь и религиозные слои попросту охватит духовная и нравственная истерия. Устои и каноны, создаваемые тысячелетиями, рухнут, в одночасье!
Мужчина-астрофизик качнул голову в несогласии и поднял руку, – тем не менее учёные обретут массу данных для новых исследований и притворства в жизнь, человечество совершит колоссальный рывок.
– В технологиях, в производстве, в выпускаемой продукции, – подхватил мужчина экономист, лет сорока на вид. – При последовательном внедрении достижений общество людей вырвется из клетки собственных низменных предубеждений…
– …или начнётся всеобъемлющий хаос! Общество охватит неистовая борьба за обладание теми технологиями, которые откроются. – Прервала начало положительной ноты женщина–математик лет за пятьдесят пять, допив чай, и также подняв ладошку, – оглянитесь. Мир сотрясают конфликты за территории и сферы влияний во всех аспектах жизнедеятельности человека. Страны на пороге великой войны, которая охватит всю планету, войдёт в каждый дом и отнимет миллионы жизней.
И после женщина-математик обратилась к мужчине историку, самому старшему члену экспедиции среди присутствующих. Тот бегло посмотрев на коллег, кивнул. – История и опыт предыдущих поколений ничему не научили современных людей. Получив инструмент влияния, лидеры начнут подминать слабые страны и колонии под себя, устанавливать шаблонные экономические и политические порядки, создавать непосильные условия существования для отсталых и неугодных стран. Существующий интеллектуальный, экономический и духовный разрыв между обладателями блага и недостойными увеличится на порядки. Нет. Человеческое сознание ещё не готово к столь радикальным переменам. Во всех областях.
– Да! – послышались возгласы оставшихся членов экспедиции, научной ячейки тайного Ордена, основанного на личных началах, выдающимися учёными и гениями. И сейчас, спустя долгие часы обсуждений, все как один склонялись к тому, что их открытие обязательно навредит человечеству.
И только один человек, хозяин фамильного особняка терпеливо промолчал.
Глава экспедиции, оглядев пухлые стопки записей и материалов, которые им всем удалось переложить из памяти после увиденного и пережитого, встал и взял свою аккуратно сложенную кипу трудов.
Он пересек зал, цокая каблуками по наборному лакированному паркету и подошел к обложенному камнем чагу. Стоя у камина, выше его ростом, руководитель экспедиции прищурил глаза и посмотрел в пламя. В тысячный раз взвесив все за и против, человек стал бросать записи в глубь вместилища огня.
Языки пламени проснулись, вспыхнув с новой силой, подобно голодным псам, накинувшимся на сочный мосол, стали жадно поедать бумагу ярким пламенем. Огонь запылал, отдавая тепло в зал фамильного особняка, окруженного зимней европейской стужей.
Каждый учёный, последовав примеру главы экспедиции, встав с собственными письменным интеллектуальным умозаключением подошёл к жаркому камину и забросил труды, оформленные по прошествии нескольких лет, проведённых в главном в их жизни путешествии.
Пламя неистово полыхало, сводя на нет труды, которые пошатнули бы общество, или ускорили его развитие, дав мощный научно-технологический толчок.
Стоя полукругом и наблюдая за тем, как тайные знания превращаются в пепел, все перегнулась. И обернулись к столу.
Там, в дальнем конце стола, перебирая бумаги за стулом сидел хозяин дома, молодой человек в брюках тёмно-серых тонов с едва заметной прострочкой, белой рубашке и жилетке в тон брюкам. На вид ему было лет тридцать пять, не более. Молодой гений своего времени и начинающий научный деятель, обладатель приличного семейного капитала, он внутренне был против, чтобы вот так хоронить их открытие, не дав человечеству шанс изменить свою судьбу. Изменить себя.
Смотря на символы, понятные ему, и уведенные им тогда, в первые, чёткие зарисовки, детальные чертежи механизмов и компонентов, географические координаты и ориентиры тысячемильного маршрута, длинные записи каллиграфическим почерком чёрных чернил, сложные многоэтажные формулы, он, учёный, подвигал челюстью и сощурил карие глаза, сдвинув тёмные густые брови на загорелом худощавом лице.
Внезапно он поймал себя на том, что ощутил, что в огромном зале повисла тишина, лишь треск поленьев и бумагами, гул дымохода и отголоски ветра, врывающиеся в высокие окна вибрацией стёкол, нарушали забвение.
Повернув голову к камину, мужчина увидел, что все члены экспедиции выстроились полукругом у камина, обернулись и смотрят на него одного, сидящего за столом. Понимая, что иного выхода в данный момент нет, он грустно улыбнулся. Взяв принадлежащие ему бумаги, учёный подошел к камину и стиснув зубы стал кидать по одному труды, которые должны были изменить человечество.
Пламя усилилось и на всех дохнуло жаром. Кто-то одобряюще хлопнул его по плечу, подбадривая и отпуская фразы, что мол сейчас, для человечества это единственно правильное решение, и быть может позже, когда оно всецело будет готово, всё откроется само.
Засунув руки в брюки, астрофизик долго стоял и смотрел на то, как его труды, идеи и десятки проектов по интеграции обретённых знаний и технологий в человеческую среду превращаются в пепел. Остальные же члены экспедиции вернулись за стол и принялись вести беседы о том, как им стереть следы своей экспедиции и ориентиры, и сделать так, чтобы их путь не прошли другие. И как спрятать то, чем они возобладали фактически и что может открыть доступ к тайне.
Не отходя от камина и слушая речи коллеги, у мужчины полыхал собственный костер внутренних переживаний и противоречий, который распалялся всё сильней от количества положительных аргументов, которые дали бы толчок человечеству. Но. Он понимал, что сейчас действительно не время, и не место. Может быть через пятьдесят, через сто лет, когда человечество утолит свои притязания на территории, аппетиты до природных и энергетических ресурсов, и перестанет биться за первое место на политическом пьедестале, называя себя великой державой. Может быть тогда найдется человек, группа единомышленников…
– Да, – едва заметно шепнул астрофизик, улыбнувшись, глядя в пламя огня и далеко в будущее. И как это бывает с людьми, чей интеллект способен контролировать сиюминутные эмоции, желания и слабости, чётко расставляя приоритеты и отсеивая лишнее, у него быстро созрел чёткий план. Что и как нужно сделать.
Его мысли, уже убегающие на годы вперёд и рисующие картины достижения новыми достойными тайны людьми, оборвал руководитель экспедиции.
– Дорогой Роберто! – громко произнёс человек, возглавивший экспедицию в далёкое место, руководитель научной группы, входящий в тайный Орден, – мы надеемся на твою лояльность к общему решению. Я понимаю, что как учёные, мы обязаны поделиться открытием с человечеством, но…
– Не здесь. Не сейчас! – громко ответил Роберто Гейл третий, отвернувшись от камина с красно-оранжевыми языками пламени.
Зашагав к столу, где его коллеги продолжали перекидываться фразами относительно вариантов размещения ключей, он погасил в себе пламя противоречий. Светлая искра зажглась в сознании его. И он подумал невзначай, – моё ли это решение? Или оно было нашептано мне местом, откуда прибыли мы, и которое нас притянуло первыми. И были ли первыми мы?
Уже подходя к столу, астрофизик ещё раз пробежался взглядом по членам экспедиции и выдал для всех, твёрдо сформировав в сознании намерения и план, – всему своё время! Этот секрет найдёт нужный момент. И достойных людей!
15 июня 2010 года.
Швейцария. Район Лутертаннен.
Вечер.
Стоял отличный погожий вечер, и солнце всё ещё в достатке освещало леса и зеленящие поля в холмистой местности, через которую пролегала Швегальпштрассе.
Их любимая дорога, ведущая в романтичное местечко Латернливег, где путь зачинали множество пеших маршрутов, ведущие к местным достопримечательностям и, пожалуй, главой из них – горной вершине Зентис с превосходными панорамными видами, открывающими вид на роскошные природные ареалы уютной Швейцарии с одной стороны, и крохотного Лихтенштейна с юго-восточной стороны.
Там, на вершине находилась станция метеорологической лаборатории, расположенной на двух с половиной тысячах метров над уровнем моря. От подножия горы к этой лаборатории вела канатная дорога, служившая ко всему прочему местной достопримечательностью, позволяющая туристам подняться на смотровую и насладится величием природы.
Именно туда, в исследовательскую лабораторию сейчас спешила пара учёных. Там, на вершине горы, вдалеке от глаз и ушей у них должна состояться встреча с членом их научно-исследовательской группы, закрытой, связанной идеями и обязательствами, берущими начало сотни лет назад. И по заверению их старшего коллеги, у него появилась информация, способная пролить свет на события, при которых их прочие коллеги погибали, один за другим.
И сейчас, в лучах вечернего солнца сидя на пассажирском сиденье тёмно-зеленого открытого кабриолета с логотипом ягуара на решетке радиатора, и наслаждаясь порывами теплого ветра, залетающего в светлый бежевый кожаный салон и треплющего тёмные локоны волос, женщина вдохнула полной грудью. Ощущая предгорный воздух, она посмотрела на любимого мужа, коллегу и друга, и выдала, – любимый, пока есть время, расскажи! Я вижу и чувствую, тебя терзают тяжкие думы и сложные мысли. Это касается Нэт?
Рослый и статный мужчина, одетый в светлую рубашку без галстука с закатанными рукавами и тёмные брюки, с туфлями в тон, возрастом за пятьдесят пять посмотрел на красавицу–жену, которой несмотря на чуть меньший возраст было на вид куда моложе. Её подтянутой спортивной фигуре и ухоженному виду кожи и волос позавидовали бы куда более молодые, чем те, кто думал, что она ровесница им. Годы не брали её. Особенно сейчас, сидя в синих джинсах, ярких кроссовках для бега и облегающей светлой футболке, на вид ей было около сорока, или чуть меньше, а по факту больше на десяток лет.
Улыбнувшись белоснежной улыбкой и прищурив орехового цвета глаза, женщина выдала, повысив голос, перебивая шум раскатистого движка, урчащего под капотом, – ну же, Даниель. Ответь! Ближе меня у тебя никого нет. Кроме Изи конечно! Ну и Нэт. Теперь без неё мы никуда. Даниель, бросив взгляд в зеркало заднего вида, заметил вдалеке на минувшем повороте выруливающий за ними серебристый BMW 5 серии. Ему показалось что седан следовал за ними из Лихнетштейна, созвучного с микрогосударством. Вот только в кантоне Санкт-Галлен, они остановились пару часов назад на перекус, заскочив в ресторанчик Бодега Нои, плотно поужинав и прихватит в винном бутике пару бутылок сухого красного вина. Тогда Даниель и заметил медленно катящийся серебристый седан, тронувшийся с парковки, как и они. Он будто бы почувствовал тогда на себе пару глаз, которые рассматривали его из-за тонированного стека.
– Паранойя, – шепнул сам себе Даниель, пытаясь стряхнуть скверные мысли, которые преследовали его, после странной гибели их коллеги астрофизика.
Прокручивая в голове полицейский отчёт о том, что произошло короткое замыкание и скоротечный пожар, а Жак умер во сне, угорев от продуктов горения.
– Ну такое себе… Жак сам проектировал дом, – снова подумал про себя Даниель, – и исключил на этом этапе все слабые инженерные узлы, перезаложив запас прочности всех элементов, и принимал активное участие на этапе строительства. Тело обгорело до костей, и обугленные останки не выдавали ни возможных следов насилия, ни пыток, ни убийства. Нет. Жак не мог так халатно уйти. Ему помогли…
– Даниель! – тронула за коленку мужа жена, – ты тут?
Даниель оторвал взгляд от зеркала заднего вида, посмотрел на треплющиеся на ветру тёмные локоны жены, улыбнулся ей и выдал, – я, я не… знаю… как об этом рассказать!
– Ты начини, – кивнула улыбчивая женщина, – я же ученый, как и ты, я всё пойму… тем более после встречи с Нэт.
– Клаудиа… я…, – начал Даниель, пытаясь подобрать слова, которые репетировал в сознании сотни раз, но которые никогда не шли на язык, и не ложились откровением на бумагу, через перо и клавиатуру. – Это… это очень сложно, и немыслимо… это сложнее… и… перспективнее… опаснее, чем сама Нэт.
– Что может быть сложнее её, и уж тем более опаснее того, с чем мы работаем? Какую перспективу создали мы? – удивилась Клаудиа, недоверчиво посмотрев на мужа, и тем не менее наслаждаясь уютной дорогой, бегущей через леса, холмы, пастбища коров и овец, петляющих ручьёв и трели птиц в вечернем небе.
Конечно, ей уже давно казалось, что Даниель стал другим. В плане скрытным, местами параноиком, его что-то тревожило, и он всегда находил чем разбавить её переживание за его состояние, особенно после того, как начали пространно погибать или умирать их коллеги и друзья, братья по науке.
Да и она сама признавалась себе, что задвигала эти мыли на задворки, понимая, что нужно жить дальше, нужно работать, развивать то, что они создали группой совместно, со временем оставаясь в меньшинстве. Необходимо было оберегать это от человечества. Пока. Но на первом месте для неё конечно же была безопасность их дочери, Изабэль. Именно поэтому они давно приняли верное и как оказалось теперь правильное решение, привив единственной дочери любовь не к точным и сложным физико-математическим наукам, а к экономике и управлению бизнес-процессами, отодвинув и отгородив её от Ордена.
И это дало свои плоды.
Вернувшись к Даниелю, Клаудиа решила поднажать, легонько сжав ладь на бедре мужа, – Даниель, не томи. Я от тебя не отстану. Ты долго откладывал это разговор. Почему же тебе так сложно просто сказать?
Даниель снова вдохнул. В мыслях крутились десятки выстроенных предложений, но на язык срывались лишь обрывки вывернутых фраз, – понимаешь… я не могу… рассказать… всё как есть… Это… ограничивает мои слова… действия… поступки…
– Даниель? – удивленно посмотрела на мужа жена, понимая, что её муж никогда не вел себя так прежде, а говорил чётко, по делу, связанно и грамотно, подкрепляя фразы научными терминами, а порою если ситуация требовала того и крепким словцом, позаимствованным из десятка языков, коими он владел на уровне местного жителя.
Решив помочь мужу, и развеять напряжение, Клаудиа начала, – давай так. Это связано с Нэт? И с прототипом передатчика, который она унесла и установила по нашей просьбе?
– Нет, – отрицательно мотнул головой учёный, притормозив и войдя в очередной поворот, дорога которого медленно уходила вверх.
– Это связано с проектом МЭиД? – улыбнулась Клаудиа, любуясь живописной сочной природой и пышными деревьями, уходящими кронами ввысь.
– Нет… – снова мотнул головой учёный, глядя на зеркало заднего вида. Вдруг серебристый седан, ранее державшийся поодаль седан начал их нагонять.
– С проектом Сигнал, в котором нам помогает Нэт? – перечисляла Клаудиа.
Даниель снова отрицательно мотнул головой, возвращаясь взглядом к зеркалу заднего вида.
– Изабэль? – уточнила Клаудиа, видя, что Даниель всё чаще стреляет глаза в зеркало заднего вида.
– Нет, – ответил учёный, сжав рулевое колесо чуть сильней.
Клаудиа вывернулась на сиденье и посмотрела на догоняющий их автомобиль. Тот пронёсся мимо них и посигналил аварийными знаками. И скрылся за очередным поворотом.
Женщина вернулась к мужу, иронично посмотрела на него и выдала, намеренно разделяя слова, – это. Просто. Туристы. Или местные. Даниель. Не пугай меня. Это касается наших будущих проектов?
– Нет, – выдал учёный, на мгновение расслабившись, когда серебристый баварский седан скрылся из вида.
– Так…, – протянула женщина, понимая, что эта игра может стать бесконечной, потому что их научные сферы открытых интересов и то, чем они занимались за стенками лабораторий, тайно, охватывали столько областей науки и смежных процессов, что в шараду можно было играть годами.
Решив срезать время, жена спросила мужа, – ты не можешь открыто сказать, не потому что не хочешь, а потому что тебе запретили, и это угрожает нашей безопасности?
– И да, и нет. – Ответил Даниель, пытаясь выговорить истину, но она не шла из уст, как он ни пытался. Его теория относительно его открытия, и последствий после, сложилась в полную картинку. И это его угнетало.
– Ещё лучше…, – недовольно покачала головой жена. – Тот, кто тебе это запрещает… я их знаю? Это Орден? Спецслужбы?
– Нет, – едва заметно улыбнулся Даниель, – продолжай!
– Уже не смешно Даниель! – насупилась женщина, сдвинув тёмные густые брови, доставшиеся от родителей итальянцев.
– Только так я могу… попытаться… навести… на описание… этого. – Снова мямлил учёный, в сотый раз убеждаясь, что оно его контролирует.
– Будь прокляты те годы, когда я мотался как Гретель и Гензель! – быстро выпалил вслух Даниель, подумав просто о книге.
Клаудиа посмотрела недоверчиво на него. И тут она вспомнила все разы, когда Даниель в срочном порядке уезжал в очередную экспедицию на к черту на кулички, иногда брав её, иногда брав только дочь Изабэль, но зачастую мотаясь один. Шестеренки в её голове закрутились.
Даниель, читая реакцию жены по насупившемуся лицу, которую выучил за долгие годы супружеской жизни и ранее, с университетских лет, улыбнулся и кивнул. Он улыбнулся более сам себе, ему удалось обмануть сознание. И это.
– Ты что-то искал, – выдала жена, смотря теперь только на профиль мужа, его решительные волевые черты, – и ты это нашёл?
Даниель кивнул. Но это далось ему силой.
– Чёрт Даниель! – выпалила Клаудиа уже откровенно, – тебе что-то вкололи? Блокаду? Гипноз? Запрограммировали сознание, и теперь ты не можешь просто так излагать мысли о том, что ты обнаружил?
Даниель и кивнул, и слега отрицательно мотнул головой.
– Это сделали какие-то люди? Не спецслужбы? Не Орден, не гражданские? – сыпала варианты Клаудиа, понимая, что она может увести свои вопросы от правильного пути.
– Не люди, – скрепя зубами выдал Даниель, – …а…
Пытаясь сказать синонимами, он понимал, что и они не сходят с языка. Каждая его мысль, пытавшаяся перейти в речь, в шепот, в моргание азбукой Морзе, рисунки, записи на любом языке – всё блокировалось. Но он помнил финал пройденного пути. Это его бесконечно радовало, восхищало и ужасало одновременно до дрожи. Когда по возвращению он захотел сразу же поделиться открытием с любимой женой и дочерью, он столкнулся с неконтролируемой им преградой. Он не мог просто так рассказать об этом. Даже Нэт не смогла его раскусить и понять, что он что-то скрывает, с её то, казалось бы, особенностями. Он страдал долго, но не так давно сумел-таки прорвать блокаду, и сейчас он, кажется, он понял, что ему помогло там, но почему не получается сейчас.
В сознании Даниеля вспыхнули мысли и идеи, факты, и он быстро сложил мозаику. Вдохнув, учёный подумал про себя, – понятно, почему это происходит здесь, и везде, где бы я ни был. И ясно, почему это получилось рядом с ней! Если это так, и она является ко всему прочему… противопоставлением… ему… то по возвращению в лабораторию надо будет провести эксперимент! Да, у меня получится рассказать ещё и Клаудии, и Нэт! Удивительно, что и она не смогла меня понять. Значит он превосходит её сущность? Невероятно! Черт побери, надо было собрать всех вместе и сделать это сразу!
– Не люди…, – тем временем прошептала Клаудиа, напрягая всё сознание, – подобные Нэт?
– Нет, – ответил Даниель, облизнув губу и понимая, что может стоит повернуть обратно, домчать до лаборатории, и если он прав, рассказать не затягивая более, обойдя… его… ограничения, – гораздо сложней!
– Чёрт! – выругалась Клаудиа, понимая, что повторяется.
Даниель, стрельнув взглядом в зеркало заднего вида увидел на дороге серебристый седан, точно такой же, который обошёл их недавно, и скрылся за лесным массивом, укрывающим поворот.
– Странно, – проговорил Даниель, заиграв желваками и крепче сжав рулевое колесо, – машина сзади…
Клаудиа снова извернулась, посмотрела назад и вернувшись на место выдала, – сбавь скорость. Если они нас обойдут, то мы подумаем вместе, как справиться с твоей гиперподозрительностью.
Они проносились мимо полей и пастбищ, плавно переходящих в лесные массивы. То тут, то там на обочине, за колючей проволокой паслись мычащие коровы, неспешно щипая траву, вдалеке были разбросаны уютные домики. Но с новым километром их становилось всё меньше, дорога уходила выше и открытая местность, некогда чередуясь с деревнями уступила место гуще лесов.
Серебристый седан держал дистанцию, даже когда Даниель откровенно притормозил. Затем он нажал педаль газа и бросил английский кабриолет вперед, взревев раскатистым движком.
Клаудиа, вцепившись одной рукой в дверную карту, а другой в бедро мужа выдала, – думаешь нас преследуют те, кто не дает тебе говорить?
– Нет! – выдал Даниель, – возможно это те, кто устранил Жака, Клода, Винченсо, Франсуазу и остальных.
– Даниель! – уже крикнула Клаудиа, не то от злости за паранойю мужа, не то от испуга за то, как муж резко вошёл в поворот.
Впереди на обочине показался знак, извещающий об опасном участке дороги, но Даниель, глядя в зеркала на быстро догоняющий их баварский седан выдал, – прости меня, любовь моя! Ты для меня всё в этой жизни, и Изабэль. Я так люблю вас…
– …Даниель, – было начала Клаудиа, но услышал рёв движка сзади, обернулась назад и видя, как серебристый седан начал их обходить на высокой скорости, извернулась, посмотрела в профиль Даниеля и хотела пошутить, но…
…в следующие секунды её сердце замерло, как и его. Последнее что женщина успела воспринять, это красивые глаза мужа, его суровые черты лица, удар серебристой машины, юз их собственной, обочину, отчаянный крик, стремительное изменение пространства, деревья, хлопок, удар и боль…
…и темнота.
18 июля 2010 года.
Филиппинское море. Яхта «Peregrinus»
Около полудня.
Яркая вспышка, выброшенная корональной массой, трансформировалась в поток фотонов. Минуя тёмные и холодные пучины космоса спустя восемь минут поток света вошёл в плотные слои атмосферы, оставляя в ней радиацию.
С невидимой силой солнечный свет врезался в резной хрустальный бокал с вековой историей, заполненный сейчас свежевыжатым соком из манго, приготовленным несколько минут назад. Вязкая жидкость уже как три минуты напитывалась энергией солнца, разогревая вкусную вязкую субстанцию.
Возле запотевшего бокала на круглом стеклянном столике лежала раскрытая записная тетрадь в твёрдой обложке. Чёрный карандаш разделял прямоугольные страницы, заполненные зарисовками и красивым почерком на смеси разных языках.
Рядом с большой записной тетрадью покоились солнечные очки в тёмно-синей оправе и кепка такого же цвета с логотипом английской футбольной команды, за которую болел человек, носивший её.
Другие столики пустовали, и солнечные лучи шарили везде и в частности поигрывали на их начищенной стеклянной поверхности и хромированных деталях экстерьера яхты. На верхней открытой палубе на полированном до блеска светлом дереве пустовало несколько белых матерчатых шезлонгов, расположенных возле двух столов по паре на каждый.
Стеклянные бронированные тонированные двери, ведущие внутрь комфортабельного центрального холла с диванчиками, журнальными и обеденными столиками, современным пианино внезапно раскрылись.
На открытую палубу вышла высокая стройная брюнетка в тёмно-синем купальнике, подчёркивающем её ровный загар. Волосы её поддались дуновению влажного ветра и слегка затрепались, спутываясь и увлажняясь от бриза.
Подойдя к столику, девушка окинула тёмно-синим довольным взглядом большой пальмовый остров. Побережье маячило за носом яхты, которая дрейфовала посреди бирюзовых вод в полукилометре от острова. Странник преспокойно стоял на якоре поодаль кораллового рифа, насыщенного подводной жизнью и буйством красок и красот.
Редкие крупные чайки срывались с далёкого песчаного пляжа и подлетали к белоснежной вытянутой красавице яхте, длина которой равнялась ста метрам, шириной порядка восемнадцати метров и водоизмещением коло десяти тысячи тонн. Да и без скучных технических характеристик, одним только внешним видом Странник претендовал на класс мега яхты.
Птицы так и кружили над огромной яхтой. Там, с самого раннего утра, после того как последняя капля дождя упала на палубу и выглянуло солнце, от вытянутой футуристических форм судна расходилась приятными звуковыми колебаниями испанская музыка.
Взяв хрустальный бокал с соком, и осушив его до дна, девушка облизнула губы и вдохнула тёплый влажный воздух, почти не ощущая качку под ногами. Сейчас на небе не было ни облачка, которые с раннего утра извергли из себя добрую порцию дождя. День после полудня обещал быть насыщенным активной работой.
Вспомнив про требуемые приготовления, и посмотрев в сторону разъехавшихся дверей, девушка пошла внутрь.
Очутившись посреди низко посаженных кожаных диванов, стоя босиком на полу из отполированного и лакированного светлого паркетного дерева, юная особа окинула желанным взглядом мирно стоящее раскрытое пианино и низкий журнальный столик, расположившийся возле бежевого углового дивана.
Девушка поправила тёмные волосы и подошла к тому, кто сидел на диване и внимательно изучал ветхую на вид вазу, стоящую на поверхности стола.
