Maht 10 lehekülgi
1913 aasta
Анафема
Raamatust
«– Отец дьякон, полно тебе свечи жечь, не напасешься, – сказала дьяконица. – Время вставать.
Эта маленькая, худенькая, желтолицая женщина, бывшая епархиалка, обращалась со своим мужем чрезвычайно строго. Когда она была еще в институте, там господствовало мнение, что мужчины – подлецы, обманщики и тираны, с которыми надо быть жестокими. Но протодьякон вовсе не казался тираном. Он совершенно искренно боялся своей немного истеричной, немного припадочной дьяконицы. Детей у них не было, дьяконица оказалась бесплодной. В дьяконе же было около девяти с половиной пудов чистого веса, грудная клетка – точно корпус автомобиля, страшный голос, и при этом та нежная снисходительность, которая свойственна только чрезвычайно сильным людям по отношению к слабым…»
Žanrid ja sildid
Именно этого рассказа ранее не читала. Мощно. Сильно. Впечатляюще.
Всё-таки, когда читали рассказы Куприна в школе, в 12 лет, они не воспринимались как жизненные и правдивые, герои не виделись такими внутренне наполненными.
А сейчас, когда ребёнку в 6 классе задали рассказы Куприна и я решила сама их перечитать, дабы освежить в памяти, пришло понимание насколько точно, ярко, образно писал Куприн.
Про человека, который умел читать и думать. Про собственное мнение и умение его отстаивать. Про "злобы не приемлю" и "все Бог сделал на радость человеку". Сегодня читается совсем по-особенному, но... совсем так же, как во времена Льва Толстого. Все в мире повторяется, и нет ничего нового под Луной... как это ни удивительно.
Все Бог сделал на радость человеку.
На один момент ему казалось, что он упадет в обморок. Но он справился. И, напрягая всю мощь своего громадного голоса, он начал торжественно:– Земной нашей радости, украшению и цвету жизни, воистину Христа соратнику и слуге, болярину Льву Толстому…Он замолчал на секунду. А в переполненной народом церкви в это время не раздавалось ни кашля, ни шепота, ни шарканья ног. Был тот ужасный момент тишины, когда многосотенная толпа молчит, подчиняясь одной воле, охваченная одним чувством. И вот глаза протодьякона наполнились слезами и сразу покраснели, и лицо его на момент сделалось столь прекрасным, как прекрасным может быть человеческое лицо в экстазе вдохновения. Он еще раз откашлянулся, попробовал мысленно переход в два полутона и вдруг, наполнив своим сверхъестественным голосом громадный собор, заревел:– …Многая ле-е-е-та-а-а-а.И вместо того чтобы по обряду анафемствования опустить свечу вниз, он высоко поднял ее вверх.
Arvustused, 2 arvustust2