Шел апрель месяц, вскрылись реки и болота, и положение армии стало практически катастрофическим. В вырытых еще зимой окопах стояла вода, в отдельных местах она доходила до пояса. Как и прежде не хватало продуктов питания и боеприпасов. К середине апреля в армии были съедены все лошади. Солдаты, как тени, слонялись по перелескам в поисках пищи. С каждым днем немцы все сильнее и сильнее стягивали удавку на шее окруженной армии. В этот сложный период решением Ставки командующим армии был назначен генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов.
21 апреля тысяча девятьсот сорок второго года Ставка приняла решение ликвидировать Волховский фронт. Оно было принято по предложению командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина и секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) , члена военного совета, Жданова. Волховский фронт преобразовался в Волховскую оперативную группу Ленинградского фронта. Это была стратегическая ошибка Ставки. Как потом выяснилось, командовать этой группировкой из блокированного немцами Ленинграда оказалось невозможно. Но обо всех этих решениях не знали бойцы окруженной армии и продолжали драться за каждый клочок земли.
Сорокин сидел на пеньке, и грелся под лучами весеннего солнца. Вши не давали покоя ни днем, ни ночью. Он снял с себя гимнастерку и стал трясти ее над небольшим костром. Кровососы сыпались в пламя и с треском погибали в жарком огне. Однако полностью избавиться от паразитов было практически невозможно. Стоило натянуть гимнастерку, как все тело вновь зачесалось и покрылось мелкими красными пятнами от их укусов.
Ужасно хотелось есть. Он уже не помнил, когда ел горячую пищу. Вчера вечером была попытка наших самолетов сбросить на парашютах продукты и боеприпасы, но немецкие истребители, полностью контролировавшие небо над остатками окруженной армии, не позволили им сделать это. Потеряв несколько транспортных машин, они улетели назад.
Услышав за спиной шаги, Сорокин обернулся. Среди деревьев он заметил двух бойцов, которые несли отсеченную топором лошадиную ногу. Заметив его, они сбросили ее с плеч прямо в воду и подняли винтовки.
– Где взяли? – спросил он их, так как это было сродни чуду.
– Какая разница, капитан, где мы ее взяли? Не подходи, не заставляй нас взять грех на душу. Мы тебе отрежем кусок, а остальное мясо – наше.
Солдат достал из ножен финский нож и ловким движением отрезал кусок от лошадиной ноги.
– Вот возьми, – произнес боец и швырнул ему кусок мяса.
Кусок не долетел и упал в воду в метрах пяти от него.
– А как же другие? Они ведь тоже хотят есть?
– Нам что до них, пусть решают эту проблему самостоятельно.
Сорокин встал с пенька и посмотрел по сторонам. Недалеко, в метрах пятидесяти от него, на небольшой полянке солдаты сушили одежду. Пока он отвернулся, эти двое подняли из воды свою ношу и направились дальше. Он подошел к плавающему куску конины и вытащил его из воды. От мяса сильно воняло гнилью, и он отбросил кусок в сторону. Есть мертвечину ему было противно.
Два дня назад он лично расстрелял трех бойцов, застигнутых на месте убийства и расчленения трупа. Во время допроса они признались, что вот уже две недели занимаются тем, что убивают, а затем поедают своих товарищей.
– Товарищ капитан! – услышал он за спиной знакомый голос связного. – Вас вызывает Примаков.
Александр пошел вслед за ним, чувствуя, как его просохшие на солнце сапоги вновь становятся тяжелыми от влаги. Вокруг тропинки, по которой они двигались, в воде разлившихся ручьев и маленьких речушек лежали и плавали трупы погибших солдат. Связной, похоже, был из деревни и поэтому, не постоянно крестился при виде их.
– Верующий? – поинтересовался у него Сорокин.
– А что? Сейчас здесь каждый – верующий, одна надежда на Бога.
Он замолчал. Впервые за все это время Александр не стал переубеждать этого немолодого солдата в том, что Бога нет. Он, как и любой боец, угодивший в этот котел, только и верил в чудо, которое и сводилось к тому, что может быть сегодня или завтра поступит приказ об отходе армии.
– Стой! Кто идет! – послышался голос солдата из боевого охранения.
– Да я это, Прохоренко. Что спрашиваешь, не узнаешь что ли?
– Теперь узнал, проходите.
Они ступили на сухой островок среди воды и, не останавливаясь, направились к палатке майора.
* * *
Примаков сидел у костра и сушил портянки, развесив их на ветке.
– Что улыбаешься? – спросил он Сорокина. – Впервые видишь начальника особого отдела армии босиком?
Александр промолчал, так как хорошо знал, что окруженная армия так и осталась в зимнем обмундировании и продолжала сражаться в насквозь промокших валенках и ватниках. Днем еще можно было как-то обсушиться, но ночью, когда температура опускалась ниже нуля, многие бойцы просто замерзали лежа, в промокшей одежде на земле. Простудные заболевания косили людей, но помочь им было невозможно: в медсанчастях отсутствовали какие-либо лекарства.
– Есть хочешь? – снова спросил его Примак. – Могу угостить?
От этих слов в пустом животе Сорокина что-то свирепо заурчало, словно страшный зверь, проснувшийся от долгого сна, потребовал у него пищи. Посмотрев на подчиненного, майор улыбнулся.
– Скажи Прохоренко, пусть он тебя накормит.
Александр направился к связному, который сидел на поваленном дереве с закрытыми глазами, подставив под ласковое солнце свое конопатое лицо.
– Прохоренко! Начальник приказал меня накормить. Хватит на солнце дремать, люди с голоду умирают, а ты от сытой жизни щуришься.
Тот поправил пилотку и молча нырнул в палатку. Вскоре он протянул Сорокину котелок с пшенной кашей.
– Откуда у тебя такое богатство? – поинтересовался он у бойца.
– Угостили, – уклончиво ответил тот. – Вы ешьте, товарищ капитан, когда еще придется поесть каши.
Сорокин достал из полевой сумки ложку и стал быстро поедать пшенку. В этот раз мысли о голодных людях почему-то не мучили его совесть. Он быстро съел всю кашу и подошел к подполковнику.
– Сорокин, я вчера был в штабе армии, говорил с генералом Власовым: с его слов армия – на грани гибели. Все попытки прорвать кольцо силами 50-ой армии не увенчались успехом. 376-ая дивизия сама чуть не оказалась отрезанной от основных сил. Сильнейшие бои идут по-прежнему в районе населенного пункта Мясной Бор. И еще, командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин приказал генералу Власову разработать план по выводу армии из окружения.
Он замолчал и потрогал портянки, которые по-прежнему были сырыми.
– Ты знаешь, о чем я подумал? – снова обратился он к Сорокину. – Сейчас конец апреля. Раньше это было самым любимым временем в году, а теперь у меня душа почему-то не испытывает былого восторга.
– Здесь, среди болот, какой может быть восторг, товарищ подполковник. Сейчас все мысли лишь об одном: как выжить в таких условиях?
– Может, ты и прав, капитан. Теперь действительно не до красот апреля. Скорее бы Ставка утвердила план вывода армии из окружения.
Их, окруженная со всех сторон армия до сих пор оттягивала на себя огромные силы немцев, не давая им возможности перебросить их на другие участки фронта.
– О чем задумался, Сорокин? – спросил его Примаков, снова потрогав портянки, от которых уже валил пар.
– Наверное, о том же, о чем думаете и вы, товарищ подполковник. Я, как и все, хочу выжить. Я не хочу думать о том, что наше командование оставит нас умирать здесь. Стоит только посмотреть на все эти трупы, плавающие в воде, и мне становится как-то не по себе. Если убьют, то хотелось бы лежать в земле, а не гнить в болоте.
– Сколько у тебя осталось людей? – с серьезным лицом спросил его Примаков, хотя великолепно знал, что у него уже давно никого нет. – Завтра утром штаб будет передислоцирован ближе к Мясному Бору. Думаю, что там, наверное, и будет прорыв.
– Разрешите идти?
– Иди, Сорокин, иди. Кстати, у тебя патроны к автомату есть? Возьми у Прохоренко ящик, думаю, что боеприпасы лишними не будут.
Получив у него патроны, он взвалил на плечо ящик и направился обратно в сторону расположения батальона, за которым был закреплен приказом майора Козуба.
* * *
Прошло еще около двух недель. Группа под командованием Сорокина шла, как всегда, врассыпную. Заметив их передвижение в редком лесочке, немцы открыли с правого фланга сильный пулеметно-минометный огонь, не давая им возможности захватить сброшенный с самолета груз и заставляя их то и дело бросаться в холодную болотную жижу, к которой невозможно было привыкнуть. Гимнастерка Сорокина вскоре намокла и от прилипшей к ней грязи была похожа на изделие из толстой и грубой кожи.
Александр, оторвавшись от земли, сделал небольшую перебежку. Немцы почему-то не стреляли, но привыкшие к постоянным обстрелам бойцы продолжали лежать в воде, опасаясь подняться. Сорокин снова сделал перебежку, и опять немецкие пулеметы молчали. Запыхавшись, он сел под дерево и тыльной стороной ладони вытер вспотевшее лицо. Вскоре около него собралась вся его группа в количестве двадцати человек. Среди молодой зелени можно уже было увидеть белое полотнище парашюта, до которого оставалось не больше ста метров.
– Немцы наверняка что-то придумали, – произнес он. – Просто так они этот груз нам не отдадут. Нужно подойти к нему справа через лесочек. Там и укрыться проще и подобраться намного легче.
Как только они втянулись в лес, прозвучал одиночный выстрел. Боец, замыкающий группу, схватился за простреленную грудь и рухнул на землю. Вслед за выстрелом, почти сразу посыпались мины. Появились убитые и раненые.
– Сержант! Ко мне! – подозвал Сорокин командира отделения. – Возьми трех бойцов, и попытайтесь вынести из-под обстрела раненых.
Где-то сзади прозвучало несколько автоматных очередей. Это были немцы, которые обходили с фланга, стараясь взять их в кольцо и прижать к болоту.
– Сержант! Возьми свое отделение и уничтожь немцев.
Получив отпор, немцы отошли. Группа двинулись дальше. Где-то за их спинами грохнуло несколько взрывов, и началась автоматная стрельба. Опять прозвучал одиночный винтовочный выстрел. Сорокин краем глаза заметил, что трассирующей пулей выстрелили с растущей неподалеку большой ели. Идущий рядом с ним боец повалился на землю: из простреленной каски потекла густая кровь.
– Снайпер на ели, – закричал Александр и, подняв автомат, дал длинную очередь в то место, где сверкнул огонек.
На землю полетели срезанные пулями ветки, а затем что-то большое, которое повисло внизу, не долетев до земли. Держа автомат наизготовку, капитан подошел к дереву. Снайпер висел головой вниз, болтаясь на привязанной к ноге веревке.
– Вот сволочь, – произнес пожилой боец, поднимая с земли снайперскую винтовку. – Сколько убил наших.
Солдат сплюнул себе под ноги и взглянул на Сорокина.
– А ловко вы его, товарищ капитан.
Александр промолчал, так как впереди послышались голоса: люди из его группы тащили большой мешок. Они положили его на землю и стали развязывать веревки, которыми он был стянут. Каково же было их разочарование, когда они обнаружили в мешке не продукты питания и боеприпасы, а сотни экземпляров газеты «Правда».
В этот момент снова ударили немецкие пулеметы и минометы. Бросив мешок с прессой, бойцы стали отходить назад мелкими группами.
* * *
21 мая 1942 года Сталин согласовал план отвода 2-ой ударной армии из котла. По разработанному плану генерала Власова вывод армии должен быть осуществлен в три этапа. Немецкое командование словно почувствовало, что русские готовятся к выводу армии из котла, и 20 мая на многих участках начали операцию по сужению «волховского» котла. Развернулись ожесточенные бои. 2-ая ударная армия агонизировала, но продолжала упорно сражаться. В отсутствие боеприпасов, продовольствия, техники, части полки отражали все атаки, а на отдельных участках даже потеснили немецкие части. После ожесточенного боя советским войскам удалось прорвать немецкое кольцо в районе деревни Мясной Бор. В образовавшуюся брешь, шириной четыреста-пятьсот метров, устремились войска. Первыми выходили военные госпитали. Они шли под непрерывным огнем немецкой артиллерии и налетами авиации. «Дорога жизни», как ее назвали бойцы, насквозь простреливалась пулеметным огнем и, несмотря на большие потери в личном составе, войска всячески пытались пробиться через этот узкий коридор.
26 мая гитлеровцы усилили преследование отходящих частей. Полки, прикрывающие отход армии, истекая кровью, продолжали отражать атаки немецких войск.
29 мая немцам снова удалось замкнуть кольцо окружения. В котле оставалось еще достаточно много воинских частей, которые не теряли надежды прорвать кольцо и выйти к нашим. Там оставался и штаб армии во главе с генералом Власовым.
По приказу майора Козуба оперативная группа из числа сотрудников особого отдела дивизии, которую возглавлял капитан Сорокин, расположилась в двух километрах от передовой. В их задачу входило не допустить незапланированного отхода войск. В наспех вырытых окопах разместились автоматчики и пулеметчики. Где-то за лесом шел ожесточенный бой, грохотала артиллерия. Над позициями заградительного отряда несколько раз пролетали немецкие истребители, словно изучая занятые ими окопы и ямы. Неожиданно немецкая артиллерия перенесла огонь вглубь обороны, и снаряды с воем стали рваться недалеко от них, заставляя вжиматься в землю. Вскоре показались первые раненые бойцы, которые отходили в сторону заградительного отряда.
– Гробарь! – окликнул Сорокин лежавшего на дне окопа офицера. – Сходи, узнай, как там наши, держатся? Может, начинают отходить? Мне бы не хотелось стрелять по своим.
Молоденький лейтенант выскочил из окопа и, размахивая пистолетом, побежал навстречу раненым, которые то и дело падали на землю при свисте немецких снарядов. Схватив одного из них, он начал что-то у него спрашивать. Тот ответил ему и рукой указал туда, где беспрерывно шла стрельба. Переговорив с ним, офицер побежал обратно к окопам.
– Плохо там, товарищ капитан, немцы постоянно атакуют. У наших солдат заканчиваются боеприпасы, и они уже дважды сходились с немцами в врукопашную.
– А теперь подумай сам, будешь ты стрелять в них, если они начнут отходить? – спросил его Сорокин.
– А что тут думать? Приказ есть приказ, и его никто не отменял.
– А если я его отменю, что тогда?
– Ничего, я вас просто арестую, товарищ капитан. Вы не можете отменить приказ вышестоящего начальника.
Александр промолчал. Он хорошо знал, что этот Гробарь собирает на него компромат. Вчера он вел беседу с его связным: все интересовался, что Сорокин за человек, и почему майор Козуб так хорошо относится к нему. Поэтому он не удивился ответу офицера.
В небе появилась эскадрилья «Ю-87», которые стали утюжить оборону русских. Похоже, это была последняя капля, которая переполнила чашу терпения наших солдат, и они стали покидать окопы. Сначала батальон отходил, отстреливаясь от наседавших на них немецких автоматчиков, а затем отход превратился в бегство.
Гробарь самовольно выскочил из окопа и побежал навстречу бегущему назад батальону.
– Назад! Назад! – выкрикивал он, перебегая от одной группы к другой. – Трусы! Предатели!
Солдаты бежали молча, не обращая на лейтенанта никакого внимания. Он быстро побежал обратно и, оттолкнув пулеметчика, лег за станковый пулемет. Первые пули прошли над головами отходивших бойцов. Лейтенант вскочил на бруствер окопа.
– Назад, трусы! – закричал он осипшим голосом. – Взвод! Слушай мою команду!
Он не успел ее дать. Немецкий автоматчик срезал его длинной очередью.
– Занять оборону! – закричал Сорокин.
Солдаты остановились и стали быстро занимать пустующие окопы и воронки. Минут через пять из леса появились немецкие цепи. Когда до них осталось метров сто, молчавшая оборона русских неожиданно ожила. Первая немецкая цепь была срезана как бритвой. Немцы не ждали такого плотного огня и стали отходить в лес. Минут через десять начался артиллерийский обстрел.
* * *
Весь день, небольшая группа бойцов держала оборону. Это были те самые солдаты, которых предстояло ему или остановить, или расстрелять. Сорокину снова пришлось взять на себя командование, так как живых офицеров не осталось. Александр смотрел на солнце, которое никак хотело заходить за темнеющую кромку леса. Он и еще десятка два бойцов постоянно перемещались из одного окопа в другой, ведя огонь и создавая видимость обороны и активности.
– Русские сдавайтесь! – неслось из репродуктора, установленного на грузовой автомашине. Вслед за призывом к сдаче следовала какая-нибудь русская народная песня.
– Вот сволочи, еще изгаляются, – произнес боец, лежавший рядом с Сорокиным в воронке от бомбы: из репродуктора неслась песня «Есть на Волге утес».
Александр выглянул из воронки и дал короткую очередь из ручного пулемета по автомашине. Песня замолкла, а машина скрылась в лесочке. Вскоре немцы поняли, что перед ними небольшая горстка русских. Обойдя их с фланга, они ударили по обороняющимся из пулеметов.
– Отходим! – выкрикнул Сорокин и, пригнувшись, бросился в сторону ближайшего перелеска.
Вслед за ним устремилось человек двадцать-двадцать пять. Немецкие автоматчики сбились в группу и, указывая на них, громко смеялись. Достигнув спасительных деревьев, Сорокин повалился на землю. Сзади началась стрельба. Гитлеровцы, словно в тире, выбирали бегущих людей и расстреливали их из пулеметов.
– Живые есть? – выкрикнул Александр.
– Есть, – услышал он чей-то простуженный голос.
Около него собрались оставшиеся в живых бойцы. Группа оказалась небольшой: спастись удалось лишь девяти человекам.
– Что будем делать, капитан? – спросил его один из бойцов. – Похоже, кругом немцы.
– Пойдем на Север. Там должны быть наши части, – предложил им Сорокин.
Солнце скрылось за верхушками сосен, но желаемой темноты не принесло. В это время года стояли белые ночи, и это было на руку немецкой авиации, которая круглые сутки висела в воздухе, расстреливая из пулеметов все, что двигалось по земле. Часа через три они вышли к уже оставленным войсками позициям.
– Товарищ капитан! А где наши? Здесь никого нет! – сказал один из солдат.
– Оставайтесь здесь, а я пойду, посмотрю – произнес Александр.
В одном из окопов Сорокин нашел оставленный кем-то автомат. Он вынул диск, в нем еще были патроны. Вскоре появилась группа немцев. Они шли небольшой колонной и несли пулемет, миномет и коробки с боеприпасами. Сорокин вскинул автомат и выпустил все патроны. Несколько фрицев упали, а остальные бросились в разные стороны и быстро исчезли между деревьев. Подобрав брошенные боеприпасы и оружие, Александр направился обратно, где его ждали бойцы. Неожиданно впереди него появились немцы. В этот раз их было около взвода. Они шли цепью и расстреливали кусты, за которыми могли укрываться рассеянные по лесу русские солдаты.
«Зачищают территорию, – подумал Сорокин, продолжая незаметно двигаться вслед за немцами. – Где же мои ребята?»
Вдруг в ответ раздалось несколько выстрелов. Немцы залегли и стали передвигаться короткими перебежками, все ближе и ближе подходя к группе засевших в воронке бойцов. Они забросали воронку гранатами и, убедившись, что в ней никого не осталось в живых, направились дальше.
«Теперь я один, – подумал Александр. – Нужно срочно выходить к своим».
Он встал с земли и направился на север, но вскоре уперся в болото.
Пока он обходил болото, стало смеркаться. Ужасно хотелось есть. Со вчерашнего вечера он ничего не ел. Где-то впереди послышались голоса. Это были немцы. В какой-то момент его охватило отчаяние. Ему вдруг захотелось бросить оружие и направиться к ним навстречу, лишь бы только не умереть среди этих болотных кочек. Пересилив себя, он свернул в сторону и снова пошел туда, откуда доносился звук канонады.
* * *
Измотанный и обессиленный ночным переходом, Сорокин повалился на землю. Ему хотелось есть и спать. Весеннее солнышко приятно грело, и он не заметил, как задремал. Он открыл глаза, когда услышал выстрел. Недалеко от него стояли два немецких солдата и громко смеялись, наблюдая за своим товарищем, который пинками гнал в их сторону двух русских. Александр поднял автомат и, поймав на мушку одного из немцев, хотел нажать на курок. Неожиданно из соседних кустов выбрался эсэсовец, застегивая на ходу брюки. Он что-то сказал, и немцы громко засмеялись. Один из эсэсовцев подошел к русским и, достав из кобуры пистолет, расстрелял военнопленных. Дав короткую очередь по немцам, Сорокин устремился в ближайшие кусты. Гитлеровцы не стали его преследовать: таких одиночек, как он, среди болот было достаточно много, и у них было на ком отыграться за испытанный страх.
Три дня Александр один бродил по болотам и перелескам, стараясь выйти к линии фронта. Все это время он ничего не ел, и настал момент, когда он упал, не в состоянии двигаться дальше. Он лежал и смотрел в безоблачное голубое небо, в котором, сменяя друг друга, кружились жирные от мертвечины вороны, то немецкие самолеты. Он мысленно простился с жизнью. Где-то рядом затрещала сорока. Он с трудом повернул голову и увидел в воде лягушачью икру. Он с трудом поверил в это чудо и начал слизывать крупные полупрозрачные бусины. В небольшой воронке, наполненной болотной жижей, он нашел трех жирных дождевых червей.
«Вот оно счастье», – подумал он, глотая живых червяков.
Вскоре он почувствовал, что может встать с земли. Чувство голода, которое еще несколько минут назад было нестерпимым, куда-то исчезло. Он прошел метров сто по берегу болота и увидел мятый солдатский котелок. В кармане галифе у него хранилась одна спичка и сломанный спичечный коробок. Заметив сидевшую на берегу лягушку, он убил ее палкой. Набрав в котелок воды, Александр стал варить бульон. Подкрепившись, он направился на гул канонады, которая с каждым часом становилась все громче. Из-за множества небольших речушек и болот сплошной линии обороны ни у той, ни у другой стороны не было, и поэтому можно было вполне спокойно пройти между опорными пунктами обороны и оказаться по другую сторону линии фронта.
Где-то впереди послышались голоса. Сорокин вовремя успел скрыться в кустах. По тропинке шел немецкий дозор из пяти человек. Солдаты что-то громко обсуждали, не обращая внимания на кусты вдоль тропинки. Когда расстояние до них сократилось до пяти метров, Александр нажал на курок автомата: пули, срезав листву и ветки орешника, опрокинули немцев на землю. Выйдя из кустов, он осторожно подошел к лежавшим на траве телам. Он снял с гитлеровца автомат и магазины с патронами. Две гранаты он сунул за пояс и лишь после этого, раскрыл ранец одного из немцев. В нем лежали несколько пачек сухих галет, фляга с водой и небольшая аптечка. Закинув ранец за плечо, он быстро направился в чащу леса. Вечером его остановил до боли знакомый оклик:
– Стой, кто идет!
– Свои, не стреляй, браток. Моя фамилия Сорокин, я из особого отдела 367-ой дивизии.
У него отобрали оружие и привели к командиру стрелковой бригады. Сорокин кратко доложил о своих приключениях. Выслушав Александра, подполковник попросил офицера связи соединить его с особым отделом армии. Он о чем-то долго говорил, при этом несколько раз произнося его фамилию. Положив трубку, он улыбнулся Александру.
– Ты знаешь, Сорокин, все считали тебя погибшим? Подполковник Примаков даже направил похоронку твоей матери. Вот будет у нее радость, когда она узнает, что ты жив.
– Спасибо, товарищ полковник. Вряд ли моя похоронка может кого-то опечалить. Моя мать умерла полгода назад.
В блиндаже повисла напряженная тишина.
– Ты меня извини, капитан, – произнес подполковник. – Такое бывает, война…
Из разговора с ним Сорокин узнал, что 6 июня была предпринята очередная попытка прорубить «коридор». Снова все это происходило около деревни Мясной Бор. В этот раз коридор, как и прежде, шириной в четыреста метров просуществовал всего несколько часов, и немцы двумя встречными фланговыми ударами закрыли его. Заметив, что у Сорокина непроизвольно закрываются глаза, подполковник отправил его отдыхать.
* * *
Военным советом армии было принято решение прорываться всеми оставшимися силами в ночь с 24 на 25 июня. Люди прекрасно понимали, что их ждет во время прорыва. Немцы тоже все прекрасно видели и понимали. Их воздушная и войсковая разведки целыми сутками вели наблюдение, фиксируя перемещение воинских частей окруженной армии. Генерал Власов хорошо понимал, что эта попытка может быть осуществлена при условии, что командование фронтом окажет им помощь артиллерийским огнем и танками. После непродолжительной артподготовки части армии пошли в атаку. Им удалось пробить коридор, шириной в триста-четыреста метров.
Остатки армии устремились в этот узкий коридор, насквозь простреливаемый из всех видов оружия. Надежды генерала Власова на помощь фронта в расширении коридора с помощью танкового удара, не оправдались. Командование фронта не бросило в прорыв ни одного танка. Зарывшиеся в землю, вооруженные до зубов эсэсовцы в упор расстреливали из пулеметов бойцов Красной Армии, которые не могли оказать им должного сопротивления из-за отсутствия у них боеприпасов, артиллерии и танков.
Сорокин выходил из окружения в составе штаба армии. Накануне Власов разделил членов штаба на три колонны, которые должны были самостоятельно выходить из окружения. По его приказу, была уничтожена вся техника, и колонны двигались пешком. Александр оказался в колонне, которую возглавлял сам командующий армии. В ней, кроме сотрудников особого отдела, находились представители военного совета армии, начальник связи и взвод охраны штаба, в общей сложности около ста двадцати человек. Когда они подошли к горловине, которая, то открывалась, то закрывалась, немцы нанесли артиллерийский, а затем и авиационный удар по ним, тем самым, рассеяв их по ближайшим перелескам. Заметив недалеко от себя командарма, Александр перебежками направился в его сторону. В это время из-за лесочка показались три немецких танка. Хищно поворачивая свои пушки, они искали цели.
– Отходите, товарищ генерал. Мы с взводом охраны постараемся остановить их – прокричал ему Сорокин.
– Чем вы их остановите, капитан? Винтовками? – нервно ответил ему Власов. – Всем рассредоточиться! Отходим к лесу!
Выполняя команду генерала, люди бросились к лесу, спасаясь от снарядов немецких танков.
«Где наши танки? Почему их нет? Ведь согласно разработанному штабом плану, артиллерия и танки должны были поддержать прорыв армии, – подумал Сорокин, перебегая поле под пулеметным огнем противника. – Почему в небе нет авиации?»
Он впервые в жизни испытал чувство обреченности. Немецкие самолеты нагло и безнаказанно вершили свое черное дело. Над головой, на высоте ста пятидесяти метров от земли, промчались два немецких истребителя, выборочно расстреливая бегущих к лесу людей. За ними, последовали и другие самолеты, устроив в небе воздушную карусель. Было страшно оставаться на дороге, на которой горели машины штабной колонны, но страшнее всего были те триста пятьдесят метров, которые отделяли дорогу от леса.
– Сбор на поляне! – послышался чей-то зычный голос. – Все туда!
Оставшиеся в живых люди стали собираться в указанном месте.
– Все направляемся к штабу 46-ой дивизии! – громко произнес генерал Власов. – Попробуем вместе с ними перейти линию фронта.
Остатки штабной колонны двинулись на запад, где должен был находиться штаб дивизии. Шагая неподалеку от генерала Власова, Александр заметил, как из леса вышла небольшая группа немецких разведчиков. Это произошло так неожиданно, что все застыли на месте. Первым пришел в себя Сорокин. Он вскинул автомат и нажал на курок. Тишину леса вспорола длинная автоматная очередь. Несколько немцев повалились на землю, а другие стали, отстреливаясь, отходить в лес. Александр хотел организовать преследование, но Власов жестом остановил его.
– Отходим, капитан! – крикнул генерал и ускорил шаг. – Преследование врага ничего нам не даст.
Сорокин шагал по лесной тропе, в который раз испытывая чувство обреченности. Он внимательно смотрел на бойцов взвода охраны генерала, на офицеров штаба, на лицах которых явно читалось то же самое чувство. Все они хорошо понимали, что пробиться через линию фронта им не удастся, и сейчас каждый из них думал не я об армии, а о себе.
Накануне прорыва, Ставка направила за командующим армии самолет, но Власов отказался покидать гибнущую в окружении армию. Этот поступок воодушевил многих офицеров штаба, заставив их поверить в возможность с боем выйти из окружения. Однако, глядя на боевого командарма, любимца Сталина, Александр не верил своим глазам. Власов менялся в лице: от прежней решимости и уверенности не осталось и следа. Неожиданно для всех с генералом Власовым случился психологический шок: он потерял ориентировку во времени и пространстве, перестал правильно реагировать на происходящие вокруг него события. В связи с этим командование группой принял на себя начальник штаба армии.
* * *
Отряд двинулся на север и перешел небольшую речку Кересть. При выходе на берег он был внезапно атакован группой немецких автоматчиков. Отбив атаку, они углубились в лес. У всех, в том числе и у Сорокина, создалось впечатление, что отряд окружен, и с каждой минутой кольцо вокруг них сжималось все плотнее и плотнее.
– Такой большой группой нам не выйти к своим, – произнес начальник штаба и посмотрел на Власова, ожидая от него решения. – А вы как считаете, Андрей Андреевич?
– Я тоже так думаю, – ответил Власов, – необходимо разбиться на более мелкие группы и попытаться просочиться через их порядки. Плотной обороны здесь нет, и это дает людям хоть какой-то шанс.
По приказу начальника штаба люди стали разбиваться на группы по десять-пятнадцать человек. Группа командарма Власова оказалась самой малочисленной.
– Товарищ генерал? Разрешите сопровождать вашу группу, – обратился к командарму Сорокин. – Вы же совсем без охраны.
– Спасибо, капитан. Со мной идут самые проверенные люди, которых я знаю давно и которым верю. Со мной пойдут Котов и медсестра Воронова.
Сорокин сел под дерево и стал внимательно смотреть на бойцов, стараясь понять, по какому принципу они выбирают, с какой группой им двигаться.
– Капитан! А ты что, еще не определился? – спросил его Власов.
– Пока нет, товарищ генерал, – тихо ответил он. – Не исключено, что я могу пойти и один. Я уже сутками мотался по этим лесам, так что опыт у меня есть.
– Может, ты и прав, капитан. Кто знает, что сейчас лучше: идти в группе или пробираться в одиночку, – ответил генерал.
– Товарищ капитан! – обратились к нему несколько бойцов из взвода охраны штаба армии, – можно мы пойдем с вами?
Сорокин посмотрел на них и молча кивнул. Через полчаса лес поглотил идущие в разных направлениях группы советских бойцов.