Loe raamatut: «Осенние птицы»

Font:

Правда чувств

Соединять прозу и стихотворения под одной обложкой – всегда риск. Но Александр Матвеев писатель зрелый, с врождённым чувством литературной органики. И поэтому книга «Осенние птицы» получилась цельной и гармоничной.

Последний лучик догорает
В небесной выси пепельной,
Последний ржавый лист слетает
С осины нежно-трепетной.

И я уже как лист тот ржавый —
Помилуй мя, Господь наш правый.

Автор – человек зрелый. И эта зрелость даёт его стихотворным опусам благородную мудрость. Он часто обращается к пережитому. Вспоминает, восторгается, анализирует. Это великолепное чувство удавшейся жизни, когда есть что вспомнить.

Два великих слова:
«Рождество Христово», —
В сердце детском радость,
На столе кутья,
В хате нашей благость,
Вся семья и я.

Ценностная основа его творчества – это мир, любовь, не затёртая, светлая патриархальность. Его строки, если сравнивать с музыкой, похожи на жанр «листки из альбома», лирические мгновения, обрамлённые философской неспешностью, впечатляют и проникают прямо в сердце.

Книга объёмная, поначалу, знакомясь со стихами, ощущаешь сильное влияние теософских идей, не страстность, а смирение становится константой поэтического мировоззрения Александра Матвеева. Лирический герой как будто чуть спрятан за своей наблюдательностью. Он виден нам только на фоне философствования, на фоне сердца горестных и не очень горестных замет. Частые обращения к Богу придают тексту надмирность.

Дальше понимаешь, что автор не скрывает свою корневую связь с традиционной русской поэзией. Для него совершенно не чужды нелирические наблюдения, он не бежит социальности, ярких портретов, не только красота его интересует, но и родство как обратная сторона красоты.

Ну а ты, голуба в шубе крашеной,
У тебя свой ум, своя игра,
Пухлы губы, ярко напомажены —
От самой себя куда ушла?
Что сегодня ты опять затеяла,
И зачем ты здесь, на мостовой?
Взгляд больной, худые пальцы веером, —
Кто избранник в этот вечер твой?

Тут есть что-то некрасовское, тут больше сочувствия, нежели осуждения.

Никто не чувствует русскую природу так своеобразно, как Матвеев. Он видит в ней то, чего другие не замечают. Мир для него это не только традиционные измерения. Поэтическое измерение – его точка отсчёта. Где же его рубикон? Там, где лирический накал неумолим. Постепенно, от стихотворения к стихотворению, мы ощущаем эту неумолимость

Она не пела, а колола,
Дрова колола колуном,
Виола, буйная Виола
По жизни мчалась напролом.

Слова-поленья в печь бросала,
Бросала в печь судьбы лихой.
Любовь горела и сгорала,
Сжигать любовь ей не впервой.

Матвеев не поддаётся на соблазн эксперимента, его техника не бросается в глаза, она построена не на ранжире и точности, а на всецелом отсутствии фальши, невозможности её, невосполнимости её никакой виртуозностью. Правда сердца, правда чувства, правда, если угодно, фантазии, вот что интересует автора этой книги.

В этих своих стремлениях автор не ограничивает себя. Спектр его эмоций – да, основанный на лирике, но всё же ищущий, расширяющий границы тона, интонации, меняющий угол зрения. Его метафорические философские обобщения иногда попадают прямо в яблочко. И если образный ряд кажется чересчур прямым, то это только на первый взгляд, в нём тонна подтекста вторых планов и поводов долго над ним потом размышлять.

Волчья стая – сила грозна,
У волков инстинкты правят;
У людской толпы безмозглой
Нет закона, нет и правил.
Рушит жизнь толпа слепая
И себя в ней не жалеет;
То ли дело волчья стая —
От азарта не дуреет.
Здравы, трезвы, хладнокровны
И разулшы звери-волки;
Люди вечно неуёмны,
Тратят жизнь свою без толку.

Восхищает волчья стая,
Огорчает жизнь людская.

Иные поэтические наблюдения таят в себе поразительную, почти детскую наивность. А ведь это прекрасное свойство: в любой момент уметь посмотреть на мир глазами ребёнка.

Ворона каркнула три раза,
Так, словно каркать птице лень.
Вставай, Мареев, ты обязан —
Встречай весенний ясный день.

Что сказать о прозе Матвеева?

Она, бесспорно, автобиографична, но в ней иногда поразительные детали даже важнее, чем собственно перипетии судеб. Матвеев умеет описывать подробно, но без навязчивости, его герои самобытны, с яркими речевыми характеристиками. Его диалоги насыщенны, в них нет ничего лишнего. Проза его объёмна, это проза опытного человека, знающего цену эмоциям. Рассказ не преобладает над показом, монологи его упоительны, в них ни капли искусственности. Вот образчик его письма:

«– Вот так я оказался уроженцем города Ленинград, хотя там только на свет появился и дней пять в роддоме с мамкой находился. Потом рос на заставе. А на Урал наша семья вернулась, когда после известного хрущёвского сокращения армии отца комиссовали, – Сергей Александрович посмотрел на Бориса, отвечая на его ранний вопрос. – На Урале отец своими руками построил дом небольшой, посредине стояла русская печка, а вокруг – лавки да полати. Вот так и жили там – в тесноте, да не в обиде. Мы, детвора, спали на лавках, а отец с матерью – на полатях, только занавеской отделялись, так что всё, что там происходило по ночам, мы порой слышали. Отец работал, мать – дома по хозяйству, а я, самый младший, до школы от матери не отходил ни на шаг, чуть какая опасность – я в складках огромной юбки прятался».

Если кто думает, что сказовая манера больше не актуальна, пусть почитает прозу Матвеева и убедится, что не прав.

Максим Замшев,

главный редактор «Литературной газеты»,

Председатель Правления МГО

Союза писателей России,

член Совета по правам человека

при Президенте РФ

Стихотворения

Под благими небесами…

Детское

Два великих слова:
«Рождество Христово», —
Сельский, тихий вечер…
На столе кутья,
Восковые свечи,
Вся семья и я.

В небе тёмном звезда
Песней жизни горит…
«Коляда, коляда…»
Под окошком звучит:
«Государь-хозяин,
Наш слуга и барин,
Двери отворяй
И гостей встречай
У порога.
Славьте, славьте,
Сына Бога».

Два великих слова:
«Рождество Христово», —
В сердце детском радость,
На столе кутья,
В хате нашей благость,
Вся семья и я.

Сокровенное

Бог есть любовь, и пребывающий в любви
пребывает в Боге, и Бог в нём.
1-е послание Иоанна, 4:16

Я долго шёл в кромешной темноте,
Не знал, куда мой путь ведёт,
Грешил, молился, клялся на кресте,
Потуги были все не в счёт.
Вдали узрели Свет глаза мои,
Иду на тот далёкий Свет.
Зачатки малые святой любви
Познал сейчас, на склоне лет.

Пытаюсь Свет я в сердце сохранить,
В согласии с собой пытаюсь жить.

«Последний лучик догорает…»

Последний лучик догорает
В небесной выси пепельной,
Последний ржавый лист слетает
С осины нежно-трепетной.

И я уже как лист тот ржавый —
Помилуй мя, Господь наш правый.

«…А ночи стали длинные…»

…А ночи стали длинные,
Тревожные, тягучие;
Приходят сны повинные,
Печальные, плакучие.

Мечтания короткие,
Желанья неказистые…
Блаженные и кроткие,
И робкие, и чистые.

Из прошлого, из дальнего
Приходят ночью сверстники,
Молитвы поминальные
Поют и тихо крестятся.

А сердце глухо мается —
И бьётся с перебоями;
Никак ночь не кончается,
Никак не успокоиться.

Ночь каждая, как битва, —
Внезапно просветление —
Иисусова молитва
Приходит во спасение.

«Душа горит и ноет…»

Душа горит и ноет,
И мечется, и плачет;
С душою в разнобое
Безумно сердце скачет.
Покойница слезами
Смягчает укоризну.
Кричу в ночи я: «Мамо,
Спаси меня от тризны».
Живые неживые
Стреляют и хоронят.
Земля гудит от взрывов,
Земля от боли стонет.
Людские судьбы бесы
На кон свирепо ставят,
Увечат мир телесный
И тризну жадно правят.
Но слышу голос мамин:
«Бог есть и будет с нами».

«Виноватая улыбка…»

Виноватая улыбка,
Шляпа рваная в руках,
На земле футляр от скрипки,
Грусть-печаль в живых глазах.
Под пальтишком рядом с нищим
Безмятежно спит щенок.
Делят оба кров и пищу —
Доброты людской урок.

Мимо них плывёт толпа,
Безразлична и тупа.

«Смотрит синими глазами…»

Смотрит синими глазами,
Безотрывно смотрит вдаль —
Под благими Небесами
Разлилась в ночи печаль.

«Хату некому оставить.
Захиреет», – гложет мысль.
Не убавить, не прибавить —
Доживает тихо жизнь.

Скошенные васильки

Васильки уже не дышат,
Ничего они не слышат,
Ничего не могут видеть…
Как легко красу обидеть!
Чик коса – и мир оглох,
Дай же разум людям, Бог.

Банальные слова

Ты всех любил, всем помогал,
За всех молился, видит Бог.
И вот случилось – ты упал,
И вот случилось – занемог…
Тебе никто не позвонил,
Не обижался ты, терпел,
И ты любил, ты всех любил
И беспокоить не хотел.

Как важно ближнего любить,
И c Богом жить, и не роптать,
Прогнать обиды и забыть —
Важнее дать, чем просто взять.
Готов банальные слова
Я повторять и вновь, и вновь,
От них светлеет голова,
Светлей становится любовь.

«Купол церкви под луною…»

Купол церкви под луною,
Золочёный крест блестит.
Мир, объятый тишиною, —
Всё живое чутко спит.

Сколько мест таких сакральных
Сохранилось на Руси…

Буду бога за тебя молить…

…Ну а ты, голуба в шубе крашеной,
У тебя свой ум, своя игра,
Пухлы губы, ярко напомажены —
От самой себя куда ушла?
Что сегодня ты опять затеяла,
И зачем ты здесь, на мостовой?
Взгляд больной, худые пальцы веером, —
Кто избранник в этот вечер твой?

Утром ранним тихо рядом с храмом
Будешь хлебом голубей кормить…
Кто-то скажет: «Ветреная дама…», —
Бога буду за тебя молить.

С берегов большой реки…

Стихотворная хроника весны

В том краю дельфиньем…

Там, за горизонтом, за небесной синью,
Лето разгулялось, песни напевая,
Парус тёмно-алый в том краю дельфиньем
Обгоняет ветер, над волной летая.

Там, за горизонтом, парус и дельфины,
Там цветут деревья и дожди грибные,
Вижу сам себя я в мире том невинном,
Слышу песни лета, славные, родные.

Где ты, где ты, где ты затерялось, лето?
Хмурится и злится снежная весна.
К морю полечу я даже на край света —
Вижу чудо-лето ночью из окна.

За штурвалом стою, песню вечную морю пою,
Возвращаюсь назад в забубённую юность мою.

Ухожу от беды

…Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле.
Пс. 108:8

Одинокая птица на кровле
Неподвижно в печали сидит…
Я – улитка, я – просто улитка,
Ухожу от беды в завиток.
Одинокая птица на кровле,
Буду часто тебя вспоминать,
Будет песня неспетая сниться,
Будет новая жизнь на Земле,
По теплу я счастливым проснусь.
Одинокая птица на кровле —
Мой дремотный, болезненный сон.

Прошлой жизни следы…

Облака отражаются в глади воды,
Между ними струится небесная синь,
В отраженье ищу прошлой жизни следы,
Вспоминаю далёких, забытых богинь.

В конопатую Любку был с детства влюблён,
Моряком с Василисой гулял,
Но однажды явил мне звезду небосклон,
Ту, что сам я, не зная, искал.

И к звезде той заветной всю жизнь я бежал
Среди ярких и новых светил…
Увлекался, бросали меня, я бросал —
Жил ли я или вовсе не жил?

Апрельские фантазии

Апрель капризен и коварен:
То снег, то дождь, то небо ярко…
По вечерам в соседнем парке
Стихи читает сам Петрарка —
Какой немыслимый сценарий!

И в глубине аллей холодных
Мелькает женская фигура…
В чужой стране, под небом хмурым
С поэтом встретилась Лаура —
Какой сценарий превосходный!

Апрель и весел, и прекрасен —
Из забытья стремлюсь на волю…
Бреду по лужам в чистом поле,
Я счастлив в этой новой роли —
В плену несбыточных фантазий.

Актриса

Картошка в мундирах,
Селёдка из бочки
И житного хлеба ломоть…
Гитара и лира,
Кантата в полстрочки,
И страстью наполнена плоть.

Колье изумрудно,
Серебряный крестик,
Нахально смеющийся бюст.
Любовь безрассудна,
Без фальши бесчестья —
Неведомы скука и грусть.

Лежит на коленях
Раскрытая книга,
Актриса сегодня не здесь.
В Париже ли, в Вене,
В Нью-Йорке ли, в Риге —
Безумных фантазий не счесть.

Две жизни, две страсти,
И явь, и химеры —
Истрачен последний сантим.
Две правды отчасти,
Пустые фужеры,
И слава под небом чужим.

Мир смятенный

Каждый день с утра бегу
К поскучневшему окну,
Там знакомый-незнакомый
Мир, который я любил.
Он такой родной и близкий,
Он такой чужой и странный,
Неизвестный и опасный;
Мир студёный и коварный —
Я таким его не знал.
Мир притих и затаился
И скукожился немного…
Небо облачно и стыло,
Воздух влажный и тягучий,
Свет в окне, и тот понурый, —
Как такое может быть?
За соломинку хватаюсь
В мыслях сумрачно-тревожных —
Может, это только сон?
Выпрямляюсь-напрягаюсь
И смотрю во все глаза
В присмиревшее окно.
Даму вижу я с собачкой
На коротком поводке;
Без намордника собака,
Дама с маской на лице;
Вижу дворника с метлою —
Дворник улицу метёт,
Каждый день с утра Анзор,
Как солдатик, на посту.
Вдохновляюсь-улыбаюсь,
Значит, что-то сохранилось,
Хоть остались только крохи
От того, что так ценил.
Вот ещё – идёт парнишка,
Куртка – просто нараспашку,
Шарфик красный не повязан —
Парню вирус нипочём?
Я когда-то был таким же —
Молодым и безрассудным.
Стал теперь я осторожным
И смотрю на мир смятенный
Сквозь оконное стекло.
Осветило солнце крышу,
Светлый луч меня коснулся,
Жмурю радостно глаза.
А напротив, да! напротив
Строят дом жилой неспешно,
Ярко-красные жилеты
Копошатся-копошатся
На девятом этаже…
Каждый день с утра бегу
К посветлевшему окну.

Капризный апрель

Вот какой с утра сегодня
Выпал мне счастливый день!
Солнце брызнуло в окно
Благодатным светом.
И с лазурью небывалой
Забежало в гости лето,
Хоть на улице апрель.
Нынче он такой капризный —
То нахмурится сурово,
То траву посыплет снегом,
То вдруг дождь гнилой нашлёт.
А сегодня, да, сегодня
День и добрый, и весёлый.
По карнизу за окном
Скачет серый воробей
И чирикает, шустряга,
А на ветке, на берёзе,
Чистит пёрышки свои
Воробьиная подружка.
Соком страсти налились
На берёзе почки,
Ах, апрель, родной апрель,
Ну не хмурься больше,
Будь таким, каким сегодня
Поутру ко мне явился,
Иль ещё щедрее будь!
Не жалей, мой друг, тепла,
Ведь поверили тебе
Божьи птички – воробьи.

Деревенька

Деревенька моя подмосковная,
Вновь вернулся в твою тишину.
В захолустье седом живу ровно я
У тебя, деревенька, в плену.

Под лучами апрельскими первая
Распустилась ветла у ручья…
Позади жизнь суетная, нервная,
Да и здесь уже жизнь не моя.

С берегов большой реки…

Я жил и жизнь свою любил,
Был выше обстоятельств;
Грязь отступала от меня,
Не опасался я предательств;
Во мгле исчезли слабаки,
Забыл их даже имена,
Но с берегов большой реки
Чужих предательств цепь видна.
И научился я прощать —
И стало проще жить,
К чему бессмысленно страдать,
Мусолить «быть – не быть»?

Апрельский снег

Ещё вчера светилось небо,
С утра деревья поскучнели —
Едва заметные крупинки
С небес на землю полетели,
И серый снег к полудню
Покрыл зелёную траву…
Ах, этот снег в апреле —
Живу ли я? Иль не живу?

Плетусь по снежному покрову,
И птицы… Птицы приумолкли —
Никчёмный снег, какая малость,
Но вот – в душе завыли волки.
И вдруг… из гущи леса,
И не во сне, а наяву
Раздался птичий голос.
О, слава Богу! Я живу.

У апрельской берёзы…

Прижимаюсь к берёзе щекой —
Как пульсирует сок под корой!
Постою у ствола, постою,
Я подобен сейчас муравью —
Беззащитный и маленький я,
Непомерно большая Земля,
Я – один, во всём мире один…
Было сказано: я – господин,
Было сказано: раб – человек,
Но себя не познать мне вовек…
Вновь стою у берёзы моей,
Никого мне сейчас нет милей,
Ближе в жизни мне нет никого.
Как пульсирует сок под корой!
Крепче жмусь я к берёзе щекой.

Ландыши

В песнях воспетые,
С детства любимые —
Ландыши нежные,
Чудные, верные
Встали в тенёчке с утра.
Здравствуйте, милые!
Вы мои тихие,
Вы мои славные,
В песне заглавные —
Тает, уходит хандра.

Словно привиделись
Белые зонтики,
Тонко-душистые,
Чисто-искристые —
Светится радость в саду.
Всё, что не сладилось,
Верю, получится,
Верю, устроится,
Жизнь успокоится —
Ландыш отводит беду.

Завлекаю в сад мой лето

Во всю прыть бежали к речке
Кони златогривые,
Дед родной грозил мне с печки
Жгучею крапивою.
Лето, лето детское
В обрамленье смеха —
Удаль молодецкая,
Радость и потеха.

Почему же припозднилось
Счастье долгожданное?
Прошлой ночью мне приснилось
Лето, лето пьяное;
Как подруги бражные
Пели и плясали,
Карлики бумажные
Честь мне отдавали.

Где ты, где ты задержалось,
Лето ненаглядное?
В белых платьях исстрадались
Яблони нарядные.
Вопреки всему на свете
Я устрою пляски,
Завлекаю в сад мой лето,
Оживляю сказки.

А на крыше…

А на крыше, нашей крыше
Дерзновенная коза!
Как туда ты взобралась?
Я кричу, она не слышит
Или слышать не желает,
Ей на крыше хорошо!
Подойдёт вдруг прямо к краю,
Безмятежно вниз посмотрит
Иль взберётся на трубу
И стоит там истуканом,
Как застывший часовой.
Постоит, затем неспешно
Прогуляется по скату,
Да такому, ох, крутому,
Что я сердцем замираю:
Дура! Вдруг да упадёт?!
Безрассудная коза,
Ну откуда ты взялась
На зелёной нашей крыше?
Как туда ты взобралась,
На такую высоту?
Но коза меня не слышит
Или слышать не желает,
Ей на крыше хорошо!

Танганьика
(Фантазии)

Всё пройдёт, беду я сдюжу,
Все невзгоды побоку.
Слон весёлый пьёт из лужи,
Цедит воду хоботом.
В этом мире – странный путник,
Со слоном я дружен.
Пляшет слон под звуки лютни,
Вместе пьём из лужи.
Танганьика, Танганьика —
Песня хулиганская.
Танганьика, Танганьика —
Лужица гигантская.

* * *

Глохнет мир в слоновьем крике,
Дробь задорных барабанов.
В африканской Танганьике —
Слон и я от счастья пьяны.

Чудесный май

В добровольном заточенье,
Средь рябин и сосен,
Я считаю дни, мгновенья, —
Нынче май несносен.

Друг – скворец на голой ветке —
Рассвистелся, грешный;
Он на воле, я не в клетке —
Нынче май чудесный.

Птица-сойка

Что за птица, птица-сойка!
Дружелюбна, непуглива,
Оперенье – красок семь.
Словно радуга красива —
Делим лес с ней без проблем.

А болтать как любит сойка!
С закадычною подругой
Учиняет тарарам;
Шум и гам в лесной округе
По утрам, по вечерам.

Как люблю я птицу-сойку
За наряд её, за норов,
С ней не страшен карантин…
Но кричит мне грозно ворон:
«Вон из леса, старый боров,
Я – здесь царь и господин!»

Розу от меня увёл…

Май проходит, розы спят,
Не распустятся никак
Красные, лиловые,
Белые, бордовые,
Осторожные мои…
Я и сам схожу с ума
От погодной аритмии:
То жара, то страшный холод,
То светло, то жуткий морок;
Но скажу как на духу,
Пандемии опасаясь,
За забором я спасаюсь,
Но вас, розы, ах! жалею…
Я вас, розы, обогрею:
Шарф большой из кашемира,
Свитер из бухарской шерсти,
Одеяло с подогревом —
Всё для вас и ради вас!
Но одну, всего одну
Я безудержно люблю,
Буду ночью розу греть,
Буду песни тихо петь,
Прогоню прочь пандемию,
Посвящу родной стихи я…

Лил пока я воду,
Сочиняя оду,
Розу от меня увёл
Предприимчивый козёл.

Рыжая кошка

Грациозна и вальяжна
Кошка рыжая моя.
Что скажу, ей всё неважно, —
У неё свои друзья.
Белый что-то ей мурлычет,
Пегий – хилый, не в расчёт.
Чёрный всюду мордой тычет
И как резаный орёт.
Почему коты чужие
Ближе кошечке, чем я?
Вечно гульбища ночные!
Словно кошка не моя.
Я купил ей домик новый,
Мячик красный прикупил,
Даже в рюшках панталоны
Ей, дурёхе, подарил.
К лету барышня исчезла
(Как жестоко я страдал!),
В тени тощей и облезлой
Вскоре рыжую узнал.
Привела с собой ораву
Новорожденных котят.
Мне гулянки не по нраву,
Но приплод не виноват.
У меня теперь команда
Всех оттенков и цветов —
Обаятельная банда
Милых, резвых шалунов.

Пара уток

На пруду вдруг в центре сада
Приводнилась пара уток.
Бабка рада, кошка рада,
Дед, не ведающий шуток,
Молвил: «Селезень – холера,
Ишь, красавец – хоть куда!
Ну а утка в платье сером —
Стыдоба, не для пруда».

Дождь ли, ветер, – утки вместе,
Для чего слова им деда?
Лет ему уже под двести,
И любовь, как песня, спета.
Молода, ретива кряква,
Тем и селезня влечёт…
Мало ль что дедуля брякнул —
Он давно уж не поёт.

Когда черёмуха цветёт…

Средина мая… Почему,
Но почему так холодно?
А потому, да потому,
Что зацвела черёмуха.
А я просил любимую:
Не надо больше холода.
А я молил родимую:
Не надо больше голода,
В любви не надо голода.

* * *

Цветёт черёмуха, качается,
Опять с тобой мы будем маяться.

Не удержал тебя в узде…

Она не пела, а колола,
Дрова колола колуном,
Виола, буйная Виола
По жизни мчалась напролом.
Слова-поленья в печь бросала,
Бросала в печь судьбы лихой.
Любовь горела и сгорала,
Сжигать любовь ей не впервой.
Дрова сгорели, песнь сгорела,
В печи осталась лишь зола…
Как жаль, что песню не допела,
Мою любовь сожгла дотла.

* * *

С тобой не справился, Виола,
Не удержал тебя в узде.
Ты пополам жизнь расколола —
Колун кто в руки дал тебе?

За забором за зелёным

За забором за зелёным
Целый месяц я сидел…
Да не только я один,
Все спасались от заразы:
Кто в квартире, кто в селе,
Кто в больнице выживал.
Опасенье, страх, надежда
И терпенье… Я терпенья
За всю жизнь скопил немало.
Престарелой черепахой
Полз во времени апрель.
Май весёлый незаметно
Вторгся вдруг в мои границы…
Появились чудо-пчёлы,
Птицы утром ликовали,
И кульбабы – солнца дети —
В шляпах жёлтых шаловливых
Разметались на траве.
Две молоденькие жабы
У пруда на солнце грелись.
Отражала жизнь вода:
Ивы две склонили ветви,
На воде резвились утки,
Им, любовью окрылённым,
Вирус страшный не опасен.
Клёну старому сродни,
Я к рябинушке нарядной,
Как к невесте, прислоняюсь,
Я – один, она – одна…
Вот и радуемся вместе
Жизни, солнцу и теплу…
Уберу с души остуду —
Вирус липкий позабуду.