Loe raamatut: «Иссык»

«Да ты знаешь, сколько народу здесь погибло?» – Димаш указывал рукой на вершину холма, где стоял, поигрывая позолотой в лучах щедрого азиатского солнца, поклонный крест.

Лена, подняв плечи, испуганно помотала головой. Нет мол, откуда мне знать?

«Две тысячи», – ответил не без гордости Димаш.

«Как можно гордиться такими вещами?» – подумала Лена.

– Ну и чему ты радуешься? Стольким смертям? – она бросила на него укоризненный взгляд.

– Нет, конечно, – парень смутился. – Я радуюсь тому, что тебе интересно.

– Ты хотел сказать, страшно?

– Я хотел сказать, – в раскосых глазах Димаша сверкнули лукавые искорки, – и то, и другое.

Лена улыбнулась. Тут Димаш прав: ей было и страшно, и интересно.

Они познакомились ВКонтакте полгода назад. Лена уже и не помнила кто кого лайкнул первым. Нет, на грозного батыра из казахского эпоса он вовсе не походил. «Сладкий мальчик» назвала про себя его Лена. Тонкие, безукоризненно правильные черты лица, изящно очерченная линия губ, небольшой прямой нос, миндалевидные, глубокого шоколадного цвета глаза, в которых всегда сквозилась грустинка, даже на тех снимках, где Димаш улыбался; высокий, как у Ди Каприо лоб, нежно-белая, словно бы девичья кожа, густая смоль упругих волос, длинные пальцы аристократа… Они чатились напролёт все ночи. Эрудированный, деликатный, внимательный, немного застенчивый. Как же нравились Лене, считавшей себя девушкой достаточно боевитой, такие вот парни! По контрасту.

А ещё он слал фотографии. На которых раскинули безбрежные изумрудные покрывала, алеющие маками степи; замерли громадинами причудливых колдовских замков красные скалы на дне каньона; катило шафрановые валы барханов песчаное море пустыни, великой и безучастной, как сама вечность; гляделась в глубокое небо бирюза глаз горных озёр, на фоне седого льда сверкающих острых вершин… Он звал её к себе в гости, в Казахстан, в Алма-Ату.

Закончив этим летом Институт Образования Кемеровского универа, Лена вернулась в родной Новокузнецк. На работу она пойдёт устраиваться только осенью (чем позже, тем лучше). Весь июль красот и экзотики в компании «сладкого мальчика»? Для проформы, поломавшись немного, при этом внутренне пища от восторга, Лена приняла приглашение.

Он спросил её: «Хочешь я отвезу тебя в то место, где время остановилось?»

– А оно действительно существует? – Лена хихикнула.

– Оно существует, – лицо Димаша было серьёзным.

Подержанный «Ниссан», трясясь и подпрыгивая на ухабах, катил по перелатанному шоссе более чем бойко для своего преклонного возраста. Дорога вилась серпантином по левому краю ущелья. По одну её сторону стеною стояли крутые склоны, спуская с высот шершавые каменные языки осыпей прямо к кромке асфальта – по другую разверзлась глубокая пропасть, на дне которой змеилась бурлящая лента могучей горной реки. А там, впереди, вдалеке, прямо по курсу, открывались совсем уж высокие кручи – гранитно-суровые, с остроконечными снежными шапками, они походили на головы степных древних воинов в боевых шлемах. Но за следующим поворотом дорога вдруг ныряла в объятия леса – то берёзового, то елового. Деревья скрывали вершины и пропасти, и Лене казалось, что из страны гор, она мгновенно переместилась домой, в свою сибирскую «лесную республику».

– Можно помедленнее? – попросил Димаш водителя. – Лена, гляди внимательнее.

Она уже и без этого видела. То там, то тут, на откосах, на нависающих над дорогой скалах, на рукотворных постаментах, покрытых битым орнаментом, замерли истрёпанные, но не сломленные временем изваяния. Вот орёл с отбитым клювом. Вот потерявший один рог местный олень – марал. Вот винторогий горный козёл – этому повезло больше – он почти что целёхонек. А двум пионерам на пригорке, где дорога давала крутой поворот – меньше. У одного из них время забрало горн, у другого –голову.

Водитель сбавил ход. Мимо проплыла плоская, выкрашенная в кумачовый цвет скала, с изображением профиля Ильича. На что же это похоже? Ага, вспомнила! На комсомольский значок. Такой был у мамы. Лена игралась с ним в детстве.

По обочинам, с завидной периодичностью, попадались развалины остановок. Но даже эти руины хранили следы былого величия (величия – хотя речь шла всего лишь об автобусных остановках). Заляпанный серо-жёлтыми потёками мрамор стен, украшенных барельефами, славящими труд советского человека, высокие арки, поддерживаемые колоннами, покрытыми ржавой коркой лишайника; испещрённые паутиной трещин, широченные, словно гигантские кувшинки вазы-клумбы…

– Сталинский ампир, – Димаш поднял кверху указательный палец.

– Откуда всё это здесь? Для чего? – с недоумением спросила Лена.

– Курорт всесоюзного значения. Начали строить при Сталине, закончили при Хрущеве, – начал приоткрывать интригу Димаш. – Со всего СССР люди сюда съезжались. Сам Никита Сергеевич здесь отдыхать любил.

– Ну а что же теперь? Почему сейчас…

– Тсс… – Димаш приложил палец к губам. – Скоро ты всё узнаешь.

Шоссе сделало очередной поворот, открыв пересекающую ущелье широкую перемычку, покрытую мелколесьем. У её подножия высилось странное, похожее на каланчу сооружение. «Парашютная вышка, – объяснил Димаш. – Любил народ в те годы такое развлечение».

– Здесь остановите, пожалуйста, – сказал Димаш водителю.

Тот остановил.

– Приехали, Лена. Выгружаемся.

– Как? – удивился таксист. – Не доехали же ещё. Все выше выходят.

– Пешком до озера пройдёмся, – ответил Димаш. – Вы нас завтра в пять вечера заберёте?

Водитель кивнул головой, развернулся и дал по газам.

И Лена сразу почувствовала, как же здесь тихо. Только приглушенный гул потока внизу. Только еле слышное дуновение ветерка, напоённое запахом хвои и неведомых горных трав.

Они надели рюкзаки за спины и, сойдя с шоссе, двинулись вверх по склону по каменной, местами поросшей мхом древней лестнице. По сторонам, внизу и вверху, на выполаживаниях, посереди моря бурьяна, мёртвыми кораблями серели останки строений. «Автостанция, турбаза, кинотеатр, кафе…» – пояснял на манер гида Димаш. Они поднялись к полуразрушенной, поддерживаемой ржавыми столбами ротонде, на крыше которой застыли, сцепивши колючие ветки, жадные до жизни молодые деревья.

– Блин. Как в игре «Тень Чернобыля»… – прошептала Лена.

– Ага, – отозвался Димаш. – Беседка «Воздух». Сядем отдохнём?

Они присели на то, что осталось от идущей по кругу скамьи. Лена читала надписи, которыми был изрезан центральный столб.

Тоня+Витя Ленинград 1957

Валера Пермь 1959

Баходыр 1960

Ей почудилось, что вокруг сделалось ещё тише. Не слышно больше реки. Полностью затих ветерок. И в тоже самое время, мерещилось, будто бы они здесь не одни. Будто бы множество невидимых глаз наблюдают за ними. Лена поёжилась.

– Здесь что-то случилось, так? – она вцепилась взглядом в Димаша.

– Сель.

Он помолчал.

– Над озером Иссык было ещё одно. Жара, июль, интенсивное таянье снега. Верхнее озеро прорвало. Вода, огромные камни, грязь – десять миллионов кубов – всё рухнуло в нижнее озеро. Несколько валов было. Естественная плотина Иссыка также не выдержала. Сель пошёл дальше по реке вниз. Смывал пионерские лагеря, дома отдыха. Ещё ниже стоял городок. После селя от него почти ничего не осталось.

– Когда это было? – Лена чувствовала, как под кожей забегали холодные мураши.

– В шестьдесят третьем.

– Димаш, а здесь не опасно? – в её голосе дрожала тревога.

– Ну что ты! – Димаш улыбнулся краешком губ. – Верхнего озера давно уже нет. Сам Иссык заполнен водой в десять меньше, чем до катастрофы. Вставай-ка! На вышку полезем.

Поднимаясь по ржавым, гнущимися под ногами ступеням лестницы, Лена судорожно цеплялась за иссохшие перила. Они, как и столбы ротонды, были сплошь покрыты надписями горе-курортников.

Вася Москва 1961

Иванов 1962

Толик Куйбышев 1963

– Смотри, – Лена позвала Димаша, – вот эта надпись, – показала она на последнюю, – как будто вчера сделана. А ведь почти шестьдесят лет прошло.

– Угу, – кивнул Димаш. – спустимся, я тебе ещё кое-что покажу.

Спустившись, Димаш пробрался к раскинувшейся неподалёку россыпи мусора, выдернул из неё бутылку – обычную на вид бутылку, как из-под напитка «Байкал», оглядел её и подошёл к Лене.

– Глянь.

На донышке бутылки, среди прочих цифр и аббревиатур, значилось: 1963.

– Как? – поразилась Лена. – Это она столько лет здесь лежит?

– Это что, – Димаш забрал у Лены сосуд, и покрутив в руке, метнул его восвояси. – Бутылка-то и тысячу лет пролежать может. Я тут обёртки от мороженного находил. Бумажные. От шестьдесят третьего года. Вот как они сохранились, этого я объяснить не могу.

Тишина сделалась оглушительной. Замерли лапы елей, ветви осин и берёз. Будто окаменел каждый стебелёк, каждая травинка на малахитовых гребнях. Димаш не шутил. Время в этом месте и вправду остановилось. Оцепенело на роковой отметке 7 июля 1963-го. Вместе со временем оцепенела и Лена.

– Эй! – Димаш потянул её за руку. – Пойдём на крест поглядим.

– Какой крест? – сознание Лены медленно выбиралось из летаргии.

– Поклонный. – Димаш продолжал тянуть Лену за руку.

– Зачем крест? Для чего?

– Да ты знаешь, сколько народу здесь погибло?

*

На чисто выметенной, выложенной плиткой площадке, раскинул позолоченные руки в стороны громадина-крест. Рядом плита из чёрного мрамора. На ней бесхитростная эпитафия.

Трагедия ваша

История наша.

Сель вас унёс.

Бог в вечность принёс.

В водах потока вы полегли.

За муки свои покой обрели.

Лене стало неловко, будто бы она пришла на могилу к близкому человеку не взяв цветов.

– Надо бы цветочков нарвать.

Благо вокруг недостатка в них не было. Среди сочной альпийской травы пестрели лимонно-жёлтые лютики, нежно-голубая дикушка-герань, и какие-то насыщено синие, похожие на колокольчики.

Димаш протянул ей букетик, от которого веяло пряной свежестью. Лена не смогла удержаться, поднесла букет к носу, жадно втянула воздух. И закашлялась. С хрипом, со свистом. Димаш побледнел.

– Что с тобой? Ты в порядке?

– Баллончик… в рюкзаке… – Лена выдавливала слова, борясь со спазмами, – в левом кармашке… достань.

Через пару минут, к великому облегчению Димаша, всё закончилось. Лена запаковывала баллончик с сальбутамолом обратно в рюкзак.

– У тебя астма что ли?

– Да. Но это не страшно. Такие приступы редко бывают. Только когда цветёт что-нибудь этакое. Хорошо, что баллончик взяла.

– Да уж, – выдохнул Димаш.

– Ладно. Не грузись. Всё нормально будет, – она подмигнула и опять поглядела на крест. О чём-то задумалась.

– Ты чего?

– Христианский крест на мусульманской земле. Неожиданно.

– Хм, – Димаш почесал нос. – Мусульманской-то мусульманской, только вот… в душе каждого казаха, на глубоком архетипическом уровне, укоренён степной дух тенгрианства.

– Вот ты завернул! – Лена рассмеялась. – Пафосно как!

– Да это не я завернул, – Димаш грустно улыбнулся, – это дед мой. Он историк. Всю жизнь тенгрианство своё изучает.

– А что за вера такая?

– В верховного бога Тенгри. Это бог неба. В злого подземного бога Эрлика. В кучу других богов и богинь. Но главное – в души предков, с которыми мы якобы связаны навсегда. Муть, короче, языческая. Ты точно в порядке?

– Абсолютно.

– Ну тогда под рюкзаки, и вперёд!

*

Они поднимались, по уже потерявшей весь свой асфальт дороге, на огромную, перегородившую ущелье перемычку.