Кель

3. Квартира под крышей

Погорельский ждал его на крыльце школы. Небо уже прояснилось, но бетон дышал влагой.

– Ну, что было?

– Обычный бред, – ответил Барсучонок.

Староста помолчал, а потом спросил:

– Тебя вызвали из-за того, что ты выступление губернатора не слушал?

– А что, он что-то новое говорил?

– Ты как на другой планете живешь!

– А вдруг и правда живу?

– Ну ты же понимаешь, где бы ты ни жил, а учишься ты в тринадцатой гимназии.

– Понимаешь, – Барсучонок огляделся по сторонам, словно искал на улицу нужную фразу, – мне нет дела до вашего зоопарка.

***

Путь Барсучонка домой начинается за спортзалом, возле тех самых сарайчиков, где ночами творятся странные вещи. Дальше обходишь дикие заросли, сворачиваешь в переулок и идешь в гору.

Времена тогда стояли самые доисторические. Это был 1997 год, многие вещи просто не успели изобрести.

Достаточно сказать, что фотоаппараты были зеркальные, магнитофоны кассетные, а синяя линия метро ужасно короткой и заканчивалась возле Голгофы. Что касается станции «Тигли», она существовала только на бумаге. Ничего удивительного, что жителям центра район улицы Ланькова казался натуральными задворками, заросшей репьями, пересеченной ручьями и застроенной стародавними хрущевками.

А вот для местных это была уже столица. Только своя, маленькая и уютная.

За школой дорога карабкается на холм. По левую руку – тот самый парк возле реки, который сейчас за станцией метро. А по правую – завод «Электролит-2». Именно благодаря этому заводу Тигли стали частью нашего города.

Завод строили в начале семидесятых по какому-то договору с поляками. А когда закончили, то поставили над проходной огромное панно в тогдашнем футуристическом стиле. И вот уже больше пятнадцати лет местные жители пытались понять, что же там такое нарисовано.

Старушки и сатанисты видели там падение Люцифера. Причем падал Люцифер прямиком на Тигли. Уже постаревшие советские рокеры – обложку несуществующего альбома Pink Floyd. Барсучонок, вслед за Геннадием Петровичем, считал, что там изображен эпизод из «Кибериады» Станислава Лема – Трурль демонстрирует Клапауциусу свою легендарную машину, которая может делать все на букву «Н», а вокруг стоят восхищенные роботы.

За холмом прятались домики старого квартала, разобранного на квадраты дворов. Возле домов – палисадники, там полыхают желтыми звездами астры. И еще продуктовый магазин «Крендель», там все вкусно и дешево.

Барсучонок свернул в арку, увидел знакомый двор…

И мир опрокинулся.

***

Он не успел даже понять, куда его стукнули. Дорога, палисадник, дома, провода и солнце, блеснувшее в луже, закрутились и перепутались, как в соковыжималке, а потом рассыпались на горсточки искр. Виктор зажмурился и сжался. Потом открыл глаза и увидел серое небо, похожее на простыню.

Он лежал на асфальте – той самой узкой полоске, что разделяет дом и палисадник. Асфальт был холодный и влажный и даже сквозь куртку пробирал до костей.

Диана сидела у него на груди, – так ловко, что он не мог даже пошевелиться. Правая рука сжимала подбородок, а левая лежала рядом, наготове.

– Очнулся? – прошептала она.

– Да, – ответил Барсучонок. – А что – нельзя?

– Ты зачем за мной ходишь?

– Я здесь живу.

– Докажи!

Барсучонок хотел разозлиться, но посмотрел на вторую руку девочки и понял: не стоит. Поэтому попытался вспомнить, где мог быть записан его адрес.

– У меня паспорт дома…

– Все так говорят!

– Ты что, из органов?

– Я сейчас ТЕБЯ на органы разберу, понял?

Барсучонок зажмурился и попытался придумать какой-то выход.

И, что примечательно, ему это удалось.

– У меня в кармане брюк, – начал он, – есть билет из городской библиотеки. Там моя фотография, адрес, печать и, кажется, номер паспорта.

– Сейчас проверю. Лежи смирно!

Цепкие пальцы, похожие на железных пауков, обшарили карманы и вернулись с зеленой книжечкой.

– Хорошо. Можешь вставать.

– Ты всегда так с одноклассниками поступаешь?

– Мне главное, чтобы проблем не было.

Кель уже была на ногах и вскидывала на плечо новенький портфель с серебристыми застежками. Интересно, там у нее тоже ствол?

До дома они шли молча. Возле четвертого подъезда Диана остановилась.

– Слушай, ты ведь компьютерщик?

– Да.

– Поможешь мне настроить? Мне интернет подключить надо.

– Я попробую.

– Хорошо. Тебя родители ждут на обед?

– Да, ждут.

– Обедай и приходи. Квартира сорок пять. Мне срочно надо.

***

Никогда еще обед Барсучонка не был таким длинным, тарелка с супом – такой бездонной, а чай – таким горячим. Вгрызаясь в пищу, он пытался понять, в какой переплет угодил.

– Ты слышал, что наш губернатор сказал? – спросил отец.

– Меня сегодня об этом уже спрашивали.

Продолжения не было. Родители уже привыкли, что сыну все равно, о чем говорят губернаторы и прочие президенты.

Барсучонок думал о Диане.

Во-первых, девочка была человеком интересным, но и очень опасным. Люди безобидные двери не выбивают. Особенно ногами. Особенно в школе. Особенно если эта школа – гимназия.

Во-вторых, она жила в той самой квартире сорок пять, которую весь двор считал очень подозрительной. Однокомнатная, сырая, прямо под чердаком. Конура для тех, кому не важно, где жить.

Бабушки у подъезда помнили, что в ней обитал некто Толик, а еще Юра. Но даже они не помнили, кто из них раньше, а кто потом.

Когда Барсучонок доучился до седьмого класса, в квартире вдруг обнаружился бандитского вида жилец. Не Толик и не Юра, кто-то третий. Каждый день курил он на лестничной клетке и пугал более законопослушных жильцов. Говорили, что он собирается скупить весь этаж, а в квартире обустроит финскую сауну. Но вместо этого как-то летней ночью из квартиры послышались крики, звон, мяуканье – и больше этого жильца никто не видел.

Восьмой класс квартира пережила спокойно. Разве что неугомонный Эдик Шпляндрик из первого подъезда утверждал, что видел в ее окне какую-то «злую желтую маску» и что якобы эта маска никаких чужаков не потерпит.

И вот новый учебный год приносит очередной сюрприз.

Виктор что-то пробормотал родителям, оделся и побежал. Родители хотели ему что-то сказать. Но он не слушал.

Дверь была все та же, крошечный глазок взирал с презрением. Звонка он не услышал, но вот прошелестели шаги, щелкнул замок и дверь приоткрылась.

Кель стояла на пороге. Теперь она была в спортивных трико с белой полоской и длинной черной майке с огромной алой надписью «KITE» через всю грудь. Надо сказать, этот наряд был ей больше к лицу.

За ее спиной была приоткрытая дверь в комнату, где чернел обшарпанный шкаф с перекосившейся дверкой. Чуть дальше по коридору полоска света из кухни ложилась на древний, еще советских времен палас.

– Зайди потом, – попросила она вполголоса, – завтра, с утра. Успеешь до начала уроков?

– Эй! – крикнули с кухни. – Ты долго там? Потом свои школьные дела решишь, давай сначала с этим разберемся.

– Сейчас-сейчас, подождите. Чайник еще не вскипел! – отозвалась Диана. Потом снова повернулась к Виктору. – Пошел вон! Все потом!

И захлопнула дверь.

Всю дорогу домой Виктор пытался понять, что происходит. Это у него, однако, не получилось.

В любом случае жизнь рядом с Дианой Кель должна была стать беспокойной.

Чего угодно можно ждать от единственного обитателя квартиры, где из окон смотрят злые желтые маски!

4. Пирожки от Дианы

Барсучонку снился центральный городской универмаг. Наш герой шагал мимо музыкального отдела. Вдруг заметил, что вместо дисков и кассет на полках черно-белые ксерокопии их обложек.

– Что случилось? – спросил Барсучонок.

Девушка-продавщица начала объяснять. Это специальные меры, чтобы не воровали. Выбираешь ксерокопии нужного альбома, и тебе приносят его со склада. Удобно!

– Только отпечатан плохо, – заметил Барсучонок. Ксерокопии и правда были на редкость грубые и безобразные. Их словно изрыгнул самый дешевый в мире матричный принтер.

– Они такие же ужасные, как современная музыка, – произнесла девушка. – Зато теперь не воруют. Даже Дину теперь ничего не украсть!

Что бы это значило?

Сон давно уже растаял и забылся, оставив хозяину загадочный набор образов, а Барсучонок продолжал лежать в кровати и пытаться его разгадать. Она упомянула легендарного Дина – это он помнил очень хорошо, а вот к чему все это было, в память уже не влезло.

– А означают они только одно, – наконец решил он. – Тебе надо идти к Диане, а ты боишься и тянешь время.

Лаборант собрал портфель, сложил туда же диски с дистрибутивами и отправился в квартиру сорок пять.

Двор был пуст, словно заброшенные декорации. Холодный ветер теребил волосы, а асфальт дышал сыростью.

Виктор нажал беззвучный звонок.

– Заходи!

При свете дня квартира выглядела еще неприглядней, с бледными выгоревшими обоями и трещинами на дверных косяках. Потолок дышал сыростью.

А Диана казалась несколько сонной.

Да, и что-то было особенно не в порядке. Барсучонок долго не мог сообразить, что именно. Он снял ботинки, повесил куртку, достал диски, шагнул в комнату – и лишь на пороге его осенило.

Из коридора пропал палас. Теперь под ногами скрипели голые доски.

Та же история в комнате. Голые доски пола, и на них – белесый квадрат на том месте, где был ковер.

А обстановка и так была стремная. В углу – безукоризненно заправленная кровать и тот самый обшарпанный шкаф с перекошенной дверкой и глубокой белой царапиной, похожей на шрам. Рядом, на тумбочке, книжка – переводной детский боевик из серии «Квентин Тарантула и Три Беспредельщика».

Возле окна раскладной стол, подвязанный изолентой, а на нем… новенький «Пентиум», как будто вытащенный из рекламного проспекта.

У Барсучонка перехватило дыхание, и он сразу же забыл и про ковры, и про числа, и про весь остальной мир вокруг. С благоговением он провел рукой по системному блоку, прислушался к гудению кулера и понял, что не может бросить этого красавца наедине с неизбежными проблемами. Что бы ни случилось, надо добиться, чтобы машина работала как часы.

– Модем есть?

– Где-то в этих коробках. Только пожалуйста, ничего не поломай. Я тебя… очень прошу. По-хорошему.

Диана отправилась на кухню. А наш герой уселся поудобнее – и приступил.

***

Прошло, наверное, тысяча лет, когда в коридоре вновь заскрипели половицы. Минуту назад лаборант бы просто не обратил на это внимания. Но драйвер ставился медленно, смотреть на синюю полоску было скучно, и Барсучонок прислушался.

– Кто там?

Из подъезда что-то ответили. Щелкнул замок.

– И что Марине от меня надо? – спросил все тот же голос Дианы.

– Марина много рассказала про тебя, – забормотал торопливый мужской голос, – и я понял, что ты – это то, что нам нужно. О, я вижу, ты блины затеяла.

– Да, можно сказать и так.

– Ты, я вижу, очень самостоятельная девочка. Умеешь готовить, умеешь постоять за себя. У тебя есть какие-то любимые блюда?

– Чем проще, тем лучше.

– Это делает честь твоей скромности. Кстати, а чья это куртка висит на вешалке? У тебя в гостях друг?

– Сначала скажите, кто вы такой?

– Я отец Марины…

– Мне кажется, Марине не интересны куртки на моей вешалке.

– Они интересны мне. Я работаю в аналитической газете «Тайны и ужасы». Подписываюсь и как Вьюн, и другими фамилиями. И я хочу подготовить материал о тебе и твоей жизни. Я думаю, он будет очень интересен нашим читателям.

– Мне кажется, что когда в класс приходит новая девочка, в этом нет ничего таинственного или ужасного.

– Да, безо всяких сомнений…

– Если у вас больше ничего, вы можете идти. Меня тесто ждет.

– Постойте! Вы не будете отрицать, что не у каждой новенькой девочки есть пистолет! И именно это делает вас очень необычной. Вся школа взбудоражена, а рано или поздно будет взбудоражен весь район. А наше дело – взбудоражить весь город, страну, а может быть, и мир.

– Уважаемый журналист Вьюн, мне очень жаль, но ваш репортаж не получится. Потому что никакого пистолета не было. Меня хотели разыграть и положили в портфель пистолет игрушечный. А когда я стала спрашивать девочек, в чем дело, они стали изображать нечеловеческий ужас. Вот и закрутилась эта глупая история.

– Это все равно очень интересно. Во-первых, шутка довольно жестокая. Во-вторых, нет ли у вас каких-либо подозрений по поводу того, кто из девочек мог так поступить?

Барсучонок почувствовал, что у него отнимаются ноги. Очень хотелось выйти и прогнать этого Вьюна взашей. Но вместо этого он просто поднялся и шагнул к шкафу.

Шкаф взирал на него, как на пигмея. Разводы давно выгорели на солнце, и только петли сверкали, словно хромированный капот новенького «мерседеса». Барсучонок пригляделся и увидел, что они смазаны.

Удержаться было невозможно. Барсучонок взялся за ручку и приоткрыл перекошенную створку. Она двинулась совершенно бесшумно, как тень.

Прямо напротив него, поверх уже знакомого пиджака от школьной формы, висела кобура с тем самым ненастоящим пистолетом. В полумраке слабо светился серебристый край рукоятки.

Барсучонок протянул руку и прикоснулся к кобуре. Вытаскивать игрушку было страшновато, особенно сейчас, когда в коридоре слышен голос ее хозяйки. Поэтому он взял за кобуру и поднес ее поближе к глазам, как кочан капусты на рынке.

И тут ему уже во второй раз не по себе. Холод от голых досок вдруг вскарабкался по ногам и схватил прямо за сердце.

Кобура была тяжеленной.

Конечно, не гиря, но сомнений не было – там, внутри, лежало что-то из цельного металла. Не пластмассовый пистолет. И даже не те пистолетики, что стреляют шариками. Ему случалось держать в руках даже «шариковую» винтовку. По сравнению с этой кобурой она бы показалась детской лопаткой.

Барсучонок отпустил кобуру и прикрыл створку шкафа. Теперь он старался разобрать каждое слово из разговора в коридоре.

– Вы просто незнакомы со спецификой нашей работы, – убеждал журналист. – Часто бывает, что журналиста куда-то не пускают – и получается особенно интересный материал. Вот, например…

– Может быть. Я не слежу за газетами. У меня тесто сохнет, давайте потом.

Барсучонок выглянул в коридор через полуоткрытую дверь.

Диана стояла посередине коридора, непоколебимая, как стена. Поверх привычной одежды сиял белоснежный фартук, а в руках она держала скалку.

В дверях замер и не хотел уходить приземистый человечек в потертых брюках, похожий на сверчка.

– Ладно, благодарю вас за интересный разговор, – произнес он. – Я думаю, что мы снова встретимся и вы найдете, что сообщить нашим читателям.

Вьюн отступил на шаг и сунул руку в карман, словно собираясь достать ключи. Девочка шагнула вперед, готовая закрыть дверь, – и тут ударила белая вспышка.

– Вы отлично получились. – Вьюн сунул фотоаппарат в карман и отступил к лестнице. – В статье пригодится.

– Стой!

– Что такое?

– Я чуть не забыла, – Диана отступила на шаг, освобождая место в коридоре, – у меня есть кое-что, что может вас заинтересовать.

– Это очень любопытно…

Вьюн шагнул в коридор и посмотрел на дверь, примериваясь для нового удачного кадра. Барсучонок отпрянул, чтобы точно не попасть на пленку.

Но тут случилось нечто совсем неожиданное.

Кель шагнула вперед, одновременно замахиваясь, – и одним движением лихо врезала Вьюну ногой в пах.

Журналист взвизгнул и согнулся. Диана с совершенно каменным лицом встала перед ним, ухватила скалку, словно двуручный меч, и с размаху припечатала журналиста по затылку.

Вьюн обмяк и рухнул, словно мешок с картошкой.

***

Наступила очень особенная тишина. Барсучонок вдруг различил очень много всего: как ворчит вода в канализационных трубах, шелестят листья деревьев под окнами…

А где-то далеко, в соседнем дворе, кто-то лупил гитару и пел на мотив из «Нирваны»:

Сбегай!

Сбегай, мой друг!

За пивом!

Ларек на углу!

Хотя бы один стакан!

О-е, о-е!

Хотя бы один стакан!..

Диана отшвырнула скалку и начала обшаривать карманы Вьюна. Спустя секунду фотоаппарат был у нее в руках. Она схватила его, попыталась разорвать пополам – и пару секунд Барсучонку казалось, что у нее это действительно получится.

– Давай я помогу, – предложил он.

Кель посмотрела с подозрением. Потом протянула мальчику фотоаппарат. С таким лицом протягивают саперу бомбу, которая уже начинает пищать.

Виктор взял камеру. Она оказалась намного легче пистолета. Раз – и достал пленку, два – засветил, три – свернул, четыре – спрятал обратно.

Фотоаппараты тогда были пленочные.

– Все. Твоей фотографии у него больше нет.

– Спасибо.

Фотоаппарат вернулся на место. Диана отступила на шаг, уперла руки в боки и впервые задумалась.

– Я думаю, его можно отпустить, – предложил Барсучонок.

– А если он расскажет об этом в редакции?

– «Пятнадцатилетняя девочка избивает нашего корреспондента»… Знаешь, Диана, мне кажется, такой материал покажется бредом даже в «Тайнах и ужасах»!

– Ладно, в этом я тебе верю.

Кель отправилась на кухню, послышался шум воды. А Виктор смотрел на журналиста и пытался понять – почему сейчас, стоя над избитым телом, он не испытывает ни малейшего страха?

Диана вернулась без скалки и с огромной кружкой холодной воды.

– Отойди в комнату. Пусть думает, что я одна.

Девушка присела на корточки и брызнула журналисту в лицо.

Вьюн застонал и поднял веки.

– Рада была пообщаться с вами. – Диана изобразила улыбку. – Для меня это большая честь. Давайте я помогу вам встать!

На лестничной клетке Вьюн уже был способен двигаться сам. Перевел дыхание и загрохотал вниз по лестнице, даже не оглядываясь.

Диана захлопнула дверь. Замок щелкнул, словно пистолетный затвор.

Барсучонок шагнул из комнаты. Ноги дрожали, как дрожат чашки на откидном столике плацкартного вагона… в поезде, который несётся в никуда.

Диана повернулась к нему лицом. Скалка осталась на кухне, в руке была только кружка. Но девушка все равно казалась была очень опасна.

– Послушай, – сказал лаборант, невольно отступая на шаг. – С компьютером я закончил. Если хочешь, можешь посмотреть… а потом я уйду. И обещаю, что больше не вернусь и никому не расскажу о том, что здесь видел.

– Ты чего?

– Я не хочу, чтобы меня так били.

Диана отшвырнула кружку. Кружка упала и покатилась – где-то далеко-далеко, на самом краю вселенной.

– Я клянусь тебе, – заговорила Кель, глядя прямо в глаза и с поднятой правой рукой, – что никогда и ни при каких обстоятельствах, исключая те случаи, когда это будет необходимо для спасения твоей жизни, я не причиню тебе физическую боль. Если я нарушу эту клятву – можешь меня убить.

– Знаешь, Диана… мне кажется, убить тебя будет непросто.

– Не важно! С сегодняшнего дня – ты мой друг. Я друзей не бросаю.

И они пожали друг другу руки.

***

…Вот так и получилось, что лаборант Виктор Барсучонок влип окончательно.

5. Дьявольский «Ламборджини»

Родители Барсучонка преподавали в нашем университете. И он на собственной барсучьей шкуре убедился, что родители-учителя – это не просто факт биографии, а почти диагноз.

Люди они были неплохие. Любили единственного сына и, как могли, давали ему то, что он просил. К счастью, просил Барсучонок немного. А еще они любили французов, коллег и демократию.

Ненавидели они губернатора Адамковского. Барсучонок слышал о нем, кажется, с момента рождения. А может быть, и с момента зачатья.

И тут скрывалась тайна.

Виктору казалось, что губернатор был всегда. И что он правил областью еще с тех времен, когда большой страной правили Горбачев, Черненко и другие люди со смутно знакомыми фамилиями. И будут продолжать править несколько столетий, как библейские патриархи.

Но совсем недавно выяснилось, что Адамковский стал губернатором всего лишь пять лет назад. Это никак не тянуло на древность. В том году Виктор ходил в четвертый класс. Но он был почему-то уверен, что родители уже тогда ругали губернатора на чем свет стоит. В чем же дело? Может, они ругали всех губернаторов, по очереди?

Видимо, тут была замешана какая-то пространственно-временная аномалия.

Утром, за завтраком, он видел, что Адамковский опять выступает по телевизору. Даже в пиджаке и с галстуком губернатор все равно был похож на типичного дачника, который едет в пригородном автобусе с граблями и пакетом рассады.

Губернатор Адамковский, как всегда, собирался чего-то не допустить.

– Удивительный человек. Коммунистов с регионалами помирил, – заметил отец.

– Это где? В нашем областном совете? – Барсучонок попытался изобразить осведомленность. Он точно помнил, что давно, еще в детстве, кто-то из регионалов очень громко ругал губернатора.

– Я о том, что его теперь все ненавидят. Даже коммунисты.

– Вот оно как.

Камера показала стол с более дальнего ракурса. Теперь можно было увидеть и других участников заседания. Два десятка пожилых людей в серых пиджаках усердно перебирали бумаги.

– Вся банда собралась, – заметила мать. – Вон, Пацуков сидит. Бывший почетный свиновод РСФСР, совсем в люди выбился.

Управляющий делами губернатора Самсон Иванович Пацуков был в черном пиджаке. Когда камера переключалась на ближний план, можно было разглядеть его здоровенные наручные часы с полудюжиной циферблатов.

– Зарецкого видно? – спросил отец.

– Не показывают, – процедила мать сквозь зубы. – Зачем ему светиться? Он и так всех знает.

Барсучонок покопался в памяти. О Зарецком он помнил только фамилию.

– А кто такой этот Зарецкий? – спросил он. – Министр какой-нибудь?

– Зарецкий отвечает за деликатные дела, – ответил отец. – У него нет даже официальной должности. Он просто самый главный.

Барсучонок пошел в коридор и стал надевать ботинки.

– Ты на митинг пойдешь? – спросил отец.

– А что, будет митинг?

– Губернатор запретил. Но он все равно состоится. У вас в школе не говорят об этом?

– Если и говорят, я не помню.

– Учителя, скорее всего, будут вас запугивать. Слушать их не надо. Вот увидишь, будет что-то грандиозное. – Отец понизил голос. – Самди вернулся.

– И его арестовали? – с надеждой спросил Барсучонок.

– Они даже с этим не справились. Ян Иосифович прячется, конечно. Но на митинге будет. Нам надо идти. Сегодня все решается. Если мы допустим это в нашей области – то это расползется по всей стране.

– Я не могу пойти. Мне надо помочь другу настроить Интернет.

– Да как ты не понимаешь…

Барсучонок и правда не понимал. Он был весь в своих мыслях.

Конечно, Интернет у Дианы и так работал. Но вдруг он сломается? Компьютерная техника в женских руках ломается часто.

Было бы хорошо, если бы он сломался!

***

Барсучонок тоже не любил губернатора. Впрочем, для нас это нормально. Губернаторов не любят почти везде.

Но главного регионала, Яна Иосифовича Самди, он не любил еще больше.

Причина была где-то в физиологии. При виде этого пожилого, высохшего дурака в Викторе просыпался зверь. Зверь был совсем небольшим, вроде молодого барсука. Но этот зверь жаждал крови.

Ян Иосифович происходил из теперешней Белоруссии. Он родился на Пограничье с Литвой, в чистенькой католической деревне Гольшаны. Помимо Яна Иосифовича, эта деревня интересна костелом Иоанна Крестителя, что похож на желтый сундук. А если выйти за околицу, то можно отыскать основательно обглоданные временем руины Гольшанского замка. Там даже водится одно привидение. А вокруг руин растут вековые деревья.

Видимо, именно костел и руины пробудили в молодом Яне Самди интерес к истории.

В Белоруссии местных католиков обычно называют поляками, а католицизм – польской верой. Поэтому Яна Иосифовича до сих пор иногда называют поляком, как будто это что-то ругательное.

Самди выучился на археолога и взялся за диссертацию о кладбищенской культуре Великого Княжества Литовского. Но с ней случилась заминка. Уже в аспирантуре он то ли написал, то ли размножил статью о том, что коммунизм не развивает культуру малых наций, а напротив, превращает ее в популярную мишуру. Началось давление, его вызывали в комсомол, так что пришлось переводиться к нам и защитить кандидатскую диссертацию уже в нашем городе.

Потом Самди долго ездил в археологические экспедиции и что-то выкапывал. Если он и выкопал что-то интересное, то описание этих находок так и осталось в рукописи. Он по-прежнему не любил советскую власть. Впрочем, на раскопе, среди глины и грунтовых вод, это мало кого волновало. Если за ним и вели наблюдение, то очень быстро решили, что Ян Иосифович советской власти не опасен. Что толку ссылать на каторжные работы человека, который и так ими добровольно занимается?

Наконец пришел Горбачев, и началась Перестройка. С каждым днем разрешали все больше и больше. А люди, которые считали себя образованными, тут же начинали этим пользоваться.

Сложно сказать, почему беглый археолог вдруг оказался так популярен. Может, потому что впервые на митингах в нашем городе пустили к микрофону человека, который мог рассказать о чем-то, кроме передовицы газеты «Правда»?

Во времена Древней Руси наша область была отдельным княжеством и даже вела дела с Ливонским орденом. Ян Иосифович знал всех его князей, союзы и битвы. И он обещал, что мы придем к миру, пониманию и счастью – как только подвесим за ноги коммунистическую сволочь!

В те времена многие пытались открыть бизнес. Кто-то торговал компьютерами, кто-то выступал на митингах. Некоторые из них становились первыми, еще перестроечными миллионерами и демократическими политиками. Потом они начинали понимать, что денег и власти никогда не бывает достаточно. А еще – что денег и власти на всех не хватит.

Но тогда, в конце восьмидесятых, деньги и власть казались бесконечными. Никто и не думал, что дойдет до стрельбы. Конечно, в Карабахе уже дошло. Но все были уверены, что это дикая окраина, и мы туда просто никогда не попадем.

Оказалось, наоборот. Дикие окраины поползли все глубже к сердцу страны, словно раковые метастазы. И когда советская власть отменила сама себя, то весь бывший Советский Союз стал одной большой и дикой окраиной. Новоявленные миллионеры и политики сменили калькулятора и микрофоны на верный пистолет или автомат Калашникова. И начали передел денег и власти более быстрыми способами.

Но Ян Иосифович продолжал выступать, уже с трибуны нашего областного совета. Он требовал суда над Лениным, в 1993 чуть-чуть не поехал штурмовать Белый Дом с гранатометом, а еще призывал к бдительности. Видимо, он считал себя настоящим европейским политиком. И в чем-то был прав. Ведь наша область – размером с Бельгию, только дикая.

Но эти подробности годились для биографических заметок. Самое главное о Самди вы узнавали, когда видели его вживую. И это зрелище Барсучонок запомнил отлично.

Сухой как щепка, с лысым черепом и остановившимися глазами, Ян Иосифович монотонно вещал о бесконечных кознях коммунистов и недобитом КГБ.

– Он старый диссидент. Иногда заговаривается, – говорил отец. – Ему нужен хороший политтехнолог. Если поработать, за Самди могут пойти миллионы.

Виктор, напротив, считал, что Яну Иосифовичу политтехнолог не нужен. Все равно Самди все будет делать по-своему. Где это видано, чтобы вождь слушался специалистов по рекламе?

А по-настоящему Яну Иосифовичу нужен экзорцист. Хороший экзорцист, католический. Будет совсем замечательно, если из ордена иезуитов. Чтобы ни один демон не уцелел.

Другое дело, что когда демоны покинут это тело, к политике оно будет уже непригодно. Останется оболочка. Сморщенный, забывчивый и больше никому не нужный старый археолог.

***

День прошел весело. В нашей оккультной гимназии почти все дни веселые. Но Диана легла на этот пестрый фон яркой черной полоской.

На биологии Надежда Викторовна попыталась выяснить, до какой темы дошла Диана в прошлой школе.

Диана сказала, что из простейших организмов ее интересуют только чума, холера, сибирская язва и ботулизм. А так ей ближе большие, настоящие животные. Например, медведь или волк.

– Кстати, вы знаете, что делать, если встретите медведя или волка в каких-нибудь диких местах? Это зависит, – Диана повернулась к классу, – от того, какое у вас с собой оружие…

Ее выслушали с интересом.

На перемене вокруг Дианы как-то сам по себе образовался круг из пустых стульев. Барсучонок не выдержал и подсел.

– Мне проводить тебя сегодня? – спросил он.

– Я помню дорогу, – ответила Диана. – Но проводи. У меня есть вопросы.

***

В следующий раз Диана нарушила молчание уже на пустыре.

– Здесь есть поблизости лес? – спросила Кель. – Мы вроде бы на окраине, но леса не видно. Похоже, я плохо понимаю этот город. Раньше я думала, что все города одинаковые.

Барсучонок задумался.

– Есть парки. Не такие, как этот, – Барсучонок кивнул на чахлые деревья и панораму завода, – а большие. В Любанке, например.

– А там стрелять можно?

– Ты хочешь кого-нибудь застрелить?

– Мне нужно поохотиться на дикую птицу.

Барсучонок снова задумался. Он всю жизнь прожил в городе и с трудом представлял, сохранились ли в нашей области дикие звери. Наверное, сохранились. У нас тут порядочная глушь.

Он попытался представить, где в окрестностях города может скрываться лес, полный диких зверей. Вот Казанский проспект, мы проезжаем последний микрорайон с новенькими многоэтажками морковного цвета. Дальше – горы песка, пруды, какие-нибудь гаражи. Знак сообщает, что город закончился.

А что потом? Трасса идет на Белоруссию. Вдоль нее – лесополоса. За деревьями виднеются бывшие колхозные поля. Эти поля поросли непролазным бурьяном с пахучими розовыми цветочками.

А где же лес? Где же звери? Наверное, их придется на карте искать.

– У нас есть леса. Но туда ехать надо, – сказал Барсучонок.

– Покажешь, как доехать.

– Ты уже хочешь отдохнуть от нашей гимназии?

– Нет, хочу поохотиться.

– У тебя интересные увлечения.

Кель нахмурилась.

– Я не могу сказать, что люблю охоту, – сказала она, – но я люблю дичь. Уже четвертый год я не пробовала хорошей дичи. У болотной птицы очень интересный вкус. Если можно добраться до духовки, птицу запекают в брусничном варенье и подают с черным перцем. Я, как настреляю, обязательно тебя угощу. Тебе понравится.

– Диана, пощади. Я на обед только чай брал!

Барсучонок хоть и оголодал, но зато немного успокоился. Значит, Диана на кухне умеет не только лупить людей скалкой и орудовать ножом.

Если человек любит вкусно поесть, он не потерян для этого мира.

Они вошли в арку.

– Стоп! – сказала Диана.

– Что такое?

– Нас поджидают. – Девушка вжалась в щербатую кирпичную стену и сделала знак рукой. Барсучонок последовал ее примеру.

– Кто? – прошептал он.

– Видишь, те двое. На лавочке.

На лавочке, под цветочной стеной палисадника, сидели двое. Если бы не подсказка Дианы, Барсучонок прошел бы мимо и никого не заметил.

Один был в стильно потертой куртке, клетчатой рубашке и с ухоженной небритостью на молодом лице. На колено он положил стильный желтый блокнот.

Напротив него – отяжелевший усач с печальной морщиной на лбу. Несмотря на жару, усач был в пальто и свитере, которые купил, кажется, еще в восьмидесятых.

Они разговаривали. О чем – было не разобрать.