Loe raamatut: «Пёс для миллиардера», lehekülg 2

Клавдия Максимовна: – Заткнитесь, чёрт возьми! Сейчас сюда придёт мой внучек, и если пёс ваш гадкий его укусит, то собаке вашей лично не то что пасть порву, а кобеля я гневно загрызу.

Степан Захарович: – Я понимаю, злы вы и жестоки. Но справиться вам с псиною моей не суждено отныне никогда. И никому! Поверьте, это правда. Он невидимка! Зол и беспощаден. Людей он ненавидит безгранично. Впитал в себя он самое плохое от тех мерзавцев, что нагло обобрали наш народ и в нищету вогнали очень скоро. А многих даже в гроб. А то ли ещё будет!

Клавдия Максимовна: – Но надо объяснить всем добрым людям, что с вами рядом ходит нечисть злая, которую, скажу вам, откровенно вам трудно удержать на поводке.

Пёс недовольно рычит. Клавдия Максимовна смело грозит невидимой собаке пальцем и даже даёт ему затрещину. Демофобик издаёт лай, но больше её не пытается схватить зубами за ногу.

Степан Захарович: – Вот видите, он вас не укусил. Хватило ведь единственного раза моёй собачке славной, Демофобу, чтобы дать понять вам то, что он – собака. Пёс больше вас не цапнет. Всё потому, что вы похожи с ним… характерами, нравом. Вы точно так же ненавидите людей, как бобик Демофобик. Но своё такое неприятье… скрываете усердно. А пёс не может скрыть. Всё потому, что пёс. Собака и не больше. Пускай он запредельный пёс, загробный, но открыт и честен.

Клавдия Максимовна: – А не пойти ли вам, Степан Захарыч, отсюда с вашим псом к едрене-фене! Кто разрешил, в конце концов, спрошу я, бродить по улице со зверем-невидимкой, ходить среди людей… вполне, нормальных?! Вас непременно надо за решётку спрятать, псину – умертвить! (пёс начинает лаять, она обращается к Демофобику). Да, это о тебе я говорю, собака злая. Идите оба к чёрту!

Степан Захарович: – Я с кобелём гуляю, где хочу! И объяснять, кому-то, что-то не намерен. Не все ведь верят в бред, а только вы! А впрочем, я не прав. Зомбирован народ, обманут, жалок… Но вот в собаку-невидимку не поверят. Лишь вам дано, и больше никому.

Клавдия Максимовна: – Конечно, я мудра и понимаю, что всё возможно. Потому и верю. Куда же мне деваться? Быть может, на всю жизнь хромой останусь, укушенная тварью очень странной. Я верю потому, что я умна, интеллигента и всегда культурна. Ведь родилась в самом Санкт-Петербурге, когда он Ленинградом назывался.

Степан Захарович: – Не потому. Вы просто по натуре, как бы сказать, культурней, недалёкий и очёнь даже глупый человек. Таким, как вы, с ума сходить не надо. Я вас, конечно, очень уважаю, но, Клавдия Максимовна, замечу, что дураки с ума почти не сходят. Случается, но очень, очень редко.

Клавдия Максимовна: – Степан Захарыч, жаль, что вы не сдохли (с улыбкой), когда устроил дядька пьяный голод адский, кошмарный, жуткий. Множество народу всех наций, нашей матушки России на грани выживанья находились. Зато родные, близкие его и прочий сброд так жировали, что ни в сказке…

Степан Захарович: – Заткнитесь, наконец, не надо дальше! Всё чётко знают, что вы не патриот родной страны. Досадно, за Отечество обидно! А что касается меня, я ел траву, нуда, в лихие годы. Меня трава спасла, что рядышком с Кремлём, на клумбах пышных. Она ведь там сочней любой капусты, потому я выжил. И скажу…

Клавдия Максимовна: – Довольно! Хватит! Мой внучок идёт сюда.

Перед ними появляется счастливый и улыбающийся Аркадий, и даже внимания не обращает на лай бобика Демофобика

Аркадий (радостно): – Бабуля, всё срослось! Я в копы принят!

Клавдия Максимовна (встаёт с места и загораживает внука собой от опасной собаки): – Я рада! Но, Аркаша, будь осторожен очень! Потому что с нами… невидимое зло по кличке бобик Демофобик.

Аркадий: – Я удивлён, признаться, обалдел, что дедушку так этого зовут. Он чем тебя обидел? Ведь если что, у нас, у полицейских…

Демофобик рычит и умудряется укусить Аркадия за руку. Опять очень ловко «сработал» вилкой Степан Захарович. Аркадий со страхом прижимает ладонь к губам

Аркадий (хнычет): – Бабуля, старикан меня обидел. Он чем-то острым ткнул в мою ладонь. Как будто, укусил.

Клавдия Максимовна ни слова не говоря, даёт затрещину Степану Захаровичу, и начинает гневно пинать невидимую собаку, и не безуспешно. Демофобик скулит и старается, как бы, убежать, вырвать поводок из рук хозяина

Степан Захарович (тоже встаёт): – Довольно издеваться над собакой! Иначе не ручаюсь за себя!

Аркадий (в страхе пересаживается на другую скамейку): – Да что же здесь твориться! Объясните! В натуре и конкретно, я не понимаю!

Клавдия Максимовна (успокаивается, садится рядом с ним): – Ты, внучек, не поймешь. Да и не стоит тебе вникать в такие вот дела! Скажу попроще: здесь бардак творится. Всё тайною кошмарною покрыто.

Степан Захарович (встаёт и прохаживается взад и вперёд с невидимым псом, держит его на поводке): – Что тут неясного! Всё очень даже просто. Здесь, вместе с нами, бобик Демофобик. Обычная собачка с того света. Немного злая. Но, вполне, реальна. Невидимая только. Но ведь пёс такой прекрасный!

Аркадий: – А мне плевать! Зачем вникать мне в это, старикан с собакой? Пускай твой Демофобик будет даже принцем даже или депутатом! Но вот зачем кусаться? Правда, одно мне, точно интересно. А чем старик, такую тварь ты кормишь? Ведь жрать-то все хотят. Такое дело. Кто кашу с маслом, кто свинину с хреном… а кто такие блюда, название которых мы совсем не знаем. Такое не дано узнать обычным смертным. Что он жрёт, ответь мне.

Степан Захарович: – Вопросов много. Тут слова юриста, которого учили, скажем прямо, лихие и тупые аферисты. Ну, бог, скажу я, с ними! Вначале доложу, что молоды вы, друг, чтоб так ко мне, по-скотски обращаться. Причём, на «ты». А я – Степан Захарович! Запомнить вы извольте! Скажу ещё, что депутатом Демофобик мой не будет. У нас не выбирают… из народа. Все из сплошных магнатов и чинуш. Причём, их избирает не народ, тут ёжику понятно. Мой Демофобик прост, ведь он – дворняга, и потому не стать ему в России депутатом. Доходов нет, не может он украсть. Обычный пёс. За честность и страдает. Но почему-то невзлюбил народ. Не знаю. Возможно, пёс наслушался речей с телеэкрана, когда был жив и не был невидимкой.

Аркадий (поглаживает укушенную руку): – Ну, хорошо. Я буду к вам на «вы». Хотя, «никто» со мной вы по сравненью и вас зовут «никак»… Вас стоит уважать лишь потому, что вы с такой вот дикою собакой. Так что же пёс ваш жрёт, Степан Захарыч?

Клавдия Максимовна: – Зачем вы тянете кота за хвост, Степан Захарыч? Ответьте же скорей, что жрёт ваш пёс. Вопрос конкретный задан. И заметьте! Мой мальчик с нетерпеньем ждёт ответа!

Степан Захарович: – Он с нетерпеньем ждёт? Тогда отвечу. Ест пёс мой всё подряд. Ест мясо, колбасу… картонную, почти что. Ну, да ладно. Иную для людей не продают, ведь не чиновник пёс мой, не магнат и даже не политик захудалый, и в оппозиции совсем не состоит. Да я про тех, которые законно чего-то там и где-то критикуют. Ведь были же шуты у королей. Разрешено шутам порой, известно, потявкать и на власть. Но строго в рамках… воровских законов. Так что, пёс мой славный всё подряд и ест, и воду пьёт простую. К спиртному он, понятно, равнодушен, не наркоман и сигарет не курит. Он очень положительный во всём.

Аркадий: – Ну, ладно, хватит! Всё! Про пса забыли. Мне Демофобик ваш до фонаря! Он укусил меня, конкретно, ощутимо. Но ладно! Пусть живёт (пёс рычит). А у меня теперь другие планы.

Клавдия Максимовна: – Да-да, Аркаша, с этим псом поганым совсем забыла я о том, что копом ты сегодня стал, мой мальчик. Расскажи подробней! Пускай послушает завистливый сосед, которого Захарычем зовут. Ему уже не быть вовек не только полицейским, но и разносчиком газет. Кому он нужен, старикан с собакой… ненормальной?

Степан Захарович: – Конечно, я согласен с вами, Клава. Тем более полицию, понятно, с милицией никак уж не сравнить. В полиции теперь такие служат парни, которые в обиду экстремистам всяким, бедным, неимущим, в обиду не дадут бояр с купцами. Где деньги – там и власть. Всё у народа взяли.

Клавдия Максимовна: – Вы не на митинге, Степан Захарыч! И не надо всю злость свою на мудрых изливать. Они мудры, ведь жить они умеют… пускай за счёт людей. Но тоже… мудрость. Послушайте-ка, лучше вы о том, как мой Аркаша стал… я с гордостью скажу, российским полицейским.

Аркадий (смущаясь): – Но не совсем, бабуля, полицейским. Мне с самого начала доверили полковнику построить небольшую дачу. В пять этажей. Ну, как бы, сделали ответственным… завхозом. Там дел невпроворот. Чего-то надо подвести, там… разгрузить. Начальников ведь много. Всё путём.

Клавдия Максимовна: – Так по хозяйственной ты части, мой Аркаша? Что ж, это славно. В гору ты пойдёшь.

Степан Захарович: – Вы, Клавдия Максимовна, тупая. Не поняли, не въехали совсем, что кинули Аркашу, как обычно. Теперь он мальчиком на побегушках будет.

Клавдия Максимовна: – Но почему? Скажите!

Степан Захарович: – Да потому, что связей нет и блата. Не сын магната, даже не чинуши, а просто мальчик с бабушкой хромою, укушенной моей собачкой славной. Тужить не стоит. Ведь таких Аркашек в России море. Нет у них карьеры. Всё потому… Да всё тут очень ясно.

Аркадий: – Но стараться буду. Возможно, что потом, когда-нибудь…

Степан Захарович: – …в другой далёкой жизни, в ином рожденье, где-нибудь, на Марсе, тебе дадут возможность отличиться и офицером… полицейским стать. А ты сверчок, который должен знать, про свой шесток, ни на кого не вякать.

Клавдия Максимовна: – В приёмную письмо я напишу… Пусть президент поможет, он обязан…

Степан Захарович: – Нуда, конечно, он сейчас в заботе. Не спит ночами, думает о том, как там Аркаша бедный поживает с дипломом… юридическим своим. Таких Аркаш в России тьма густая. Мохнатой лапы нет – и весь Аркаша! У президента дел других немало. Глобальные дела, скажу я прямо. А что бомжей с бичами стало больше, так тут судьба… Кому-то же ведь надо разутым и раздетым стать во имя…

Аркадий: – Во имя мира на Земле. Я знаю!

Клавдия Максимовна: – Да ну вас, к чёрту! Дураки вы оба! Какого мира? Что вы тут поёте? По-моему, тут не совсем всё чисто.

Степан Захарович (подходит к ней, гладит её по голове): – Ах, Клавдия Максимовна, родная, оставьте вы свою привычку считать, что демократия вокруг. Вам это не совдепия, мой друг, а рай сплошной для тех, кто взял чужое… Они теперь не просто отдадут всё то, что отобрали у народа. Такие вот дела, поверьте, Клава.

Клавдия Максимовна: – Но есть же, наконец, Гаагский суд и всякое… другое (удивлённо). Я чувствую, что пёс меня лизнул. Мой нос затронул языком шершавым.

Степан Захарович: – Мой Демофобик добрый. Но малость он… собака. Я думаю, что скоро грызть он будет совсем не представителей народа, а тех, кто уничтожить поспешил народ российский. Да, есть Гаагский суд! Но доложу вам. Он благосклонен только лишь к богатым (садится на скамейку). За рубежами дальними, поверьте, народ простой невесело, скажу вам, существует. Но, по сравненью с нашим, кучеряво. Зря верят узурпаторы… от власти, что правильно, по Библии живут…

Аркадий: – Да, бросьте, вы стонать, ведь я доволен! Работа есть. А там я постараюсь…

Степан Захарович: – Конечно, постараешься, я верю. Возможно, что со временем тебя произведут в охранники… без блата. Ты будешь гоблином и славный друг Аркаша, ты станешь терем чей-то охранять, какого-нибудь наглого мерзавца. Таких теперь полно везде, во всём и всюду.

Аркадий (дует на укушенную руку): – Рука, надеюсь, заживёт до свадьбы (улыбается). Я так люблю Оксану. Бабуля, мы решили пожениться!

Клавдия Максимовна: – Я этого совсем не позволяла! Да вы с Оксаной с голоду помрёте. Ведь я скажу вам прямо, откровенно, что мне не очень долго жить осталось. Я – не Кощей Бессмертный. Родители твои по заграницам. Нет, не жируют. Строят для богатых дворцы большие… Только вот копейки от них не получила я пока. Я про твоих мамашу с папой. Да и не знаю, живы ли, однако. Оксана… без родителей совсем. Они исчезли. С голоду подохли. Ещё при том… пятнистом господине, что страну угробил. Не просто так, за доллары, конечно…

Появляется Оксана. Счастливая и улыбчивая. Всё встают с мест

Оксана (машет сумочкой): – Привет мой всем! Я с новостью пришла!

Степан Захарович (предупредительно, очень близко подходит к ней, незаметно достаёт из рукава пиджака спринцовку): – О, девушка, по имени Оксана! Вам нужно осторожней быть сейчас, ведь с нами бобик… бобик Демофобик, невидимый и злой. Нахальный очень. Вас даже очень сильно и внезапно мой песик славный может укусить!

Оксана (удивлённо, отступает на шаг, смотрит на собственные туфли): – Признаться честно, стало жутковато. Какая-то невидимая дрянь к моим коленкам жмётся. Возможно, показалось. Но так явно… Не укусила. Но… какой кошмар! Мне обмочила туфли… капитально. И вонь такая… Левый туфель мой наполнен влагой (снимает его и, как бы, выливает мочу на землю).

Клавдия Максимовна: – Это же моча! Собачья, ни какая-то другая, моча иного мира. Обгадить нас пытаются везде, всё потому, что нет в швейцарских банках у нас счётов и мы – простые люди.

Чувствуется, что Демофобик отбежал в сторону и радостно залаял. Явно, что он в неплохом настроении, облегчился

Степан Захарович (треплет рукой загривок невидимого пса): – Какой ты не хороший, пёсик мой! Зачем Оксану ты мочой обрызгал? Нельзя же так (Демофобик виновато скулит). Оксана, видишь, славная девчушка. Ведь не из тех она, кто в Турции на танцы ездит или же в Корею Южную… Нас подвели под эти вот танцульки сплошные демофобы. Их официально не зовут так, но они достойны таких вот кличек, так же, как и ты.

Оксана (смущённо): – Вообще-то, я скрывать совсем не стану. Я в Турцию моталась, всего на пару лет… Понятно, танцевала. Но иногда… Да, мой Аркаша знает и даже рад, что многое умею…

Аркадий: – Ведь главное не в танцах и не в… этом. У нас любовь.

Степан Захарович: – Ах, бедные вы… дети. Вас с детства лишены обычных прав. Но, слава богу, что пока не наркоманы.

Демофобик жалостливо воет. Ему, явно, жалко не устроенных в этой жизни Аркадия и Оксану

Аркадий: – Мы отвлеклись конкретно от всего. Мы говорим о том, что мне по барабану! (к Оксане). Какая новость у тебя, Оксана?

Оксана: – Прекрасная, я доложу вам, новость. Свободной стала я теперь, как птица!

Степан Захарович: – Вам жить придётся на правах… на птичьих? Уж если птицей стали вы, Оксана, то жизнь вам пёрышки пощиплет. Без сомненья.

Аркадий: – Я, Ксюха, прямо в полных непонятках и прикидках. Что это означает, объясни мне. «Свободная, как птица»? Ты что… вступила в клуб парашютистов?

Клавдия Максимовна (вздыхает): – Чего тут непонятного, Аркаша? Всё ясно, даже слишком. Оксану просто выперли из банка! (Оксане). Недолго ж ты, Оксана наша, в злодейском частном банке просидела, что курица-хохлатка на заборе. Какие-то бумажки заполняла. Забыла? Деньги задарма не платят.

Оксана (возмущённо и обиженно): – Была я референтом и хорошим! Владелец банка, импотент поганый, поспешил меня уволить. Нашёл другую… От меня устал он.

Клавдия Максимовна: – Всё ясно и понятно стало мне! Конечно, ты не так ему… давала. Хотела я сказать, не так давала знать, что ты – трудяга.

Аркадий: – Ну, ничего. Поженимся с тобою, и как-нибудь протянем, проживём. Нам бабушка во всём, всегда поможет. И я почти устроен. Как бы, полицейский. Срок испытательный. Сейчас такое время.

Демофобик жалобно скулит. Он очень сочувствует молодым

Оксана: – Чего мне горевать? Пойду в торговлю. Куда ещё идти? Совсем не знаю. Но радость на душе. Ведь я свободна!

Степан Захарович (задумчиво): – Свободны вы от денег, от свободы. От жизни этой гнусной, суетливой.

Клавдия Максимовна (досадливо): – Степан Захарыч, вы своим нытьём, меня достали. Да меня ли только? Мир радостен! Над ним сияет солнце! Всё хорошо. Фрагментами порою, но наша жизнь, я думаю, прекрасна.

Степан Захарович (с ухмылкой): – Конечно, хорошо. Нас не бомбят пока что, и артобстрела нет и арестов повальных. Всё втихушку. Прекрасно мы живём! Чего тут спорить?

Аркадий: – Мне трудно вас понять, Степан Захарыч, потому, что я совсем не жил в другое время. О нём такое пишется в газетах, что лучше уж… не надо. Страх, конкретный!

Оксана: – Вот именно! А тут у всех свобода!

Клавдия Максимовна (с сарказмом): – Свобода полная и выбор есть великий. Можно пойти в… звезду, а можно – на хрен.

Степан Захарович (с притворным сожаленьем): – Да, Клавдия Максимовна, голубка, культурность ваша просто обалденна! Интеллигентность, как у папуаса, который целый год не ел бананов и потому озлоблен на весь мир. Вы нытик более чем я, замечу. Вы только что сказали: жизнь прекрасна. И тут же утверждаете иное.

Клавдия Максимовна: – Я рада видеть вас, конечно, Стёпа. Но если б вы оставили бы нас, и прочь ушли с нахальною собакой, то возражать бы я не стала. Совсем ничуть! Я говорю серьёзно.

Степан Захарович: – Да ну вас в задницу, строптивая старушка! Вы что, купили этот сквер прекрасный? Пусть выгул тут собак не разрешён, но кто докажет, что я здесь с собакой? А вы мне, честно, все до фонаря! Тут у меня большая будет встреча, великая и важная… притом.

Демофобик угрожающе рычит. Степан Захарович с трудом удерживает поводок. Его правая рука вытянута, напряжена

Клавдия Максимовна: – Определённо, ваш безумный пёс, Степан Захарыч, решил сожрать присутствующих здесь.

Степан Захарович: – Нет, вы не правы. Всех вас полюбил он. Мой бобик Демоофобик – славный пёс. Пусть с того света он, но пёс пока на этом. (Как бы, поглаживает Демофобика). Он добрый, если пса не оскорблять.

Аркадий: – Тогда же почему рычит он нагло, об наши ноги трётся? Да он, конкретно, забуревший тип!

Оксана: – Я чувствую опять, что поливает мои он туфли тёплою мочой.

Степан Захарович: – А чем ещё вас поливать, Оксана? Ведь он обычный пёс, не парфюмер. Не носит он с собой духов французских и даже наших, изготовленных в подвалах ветхих зданий подмосковных, но с этикеткой «Сделано в Париже».

Аркадий: – Пора линять отсюда! К чёрту, пёс ваш дикий, Степан Захарыч! В задницу целуйте потустороннюю собаку вашу! Надеюсь, вы способны распознать, где задница у пса, а где – и морда.

Степан Захарович: – Да, курсы я закончил, чтоб всегда суметь найти, где разум у молокососов, есть ли есть он (прикладывает палец к носу). Сюда идут! Поэтому мой пёс волнуется и чем-то не доволен. Он что-то видит и весьма напуган.

Демофобик повизгивает. И есть, отчего испугаться даже страшному загробному созданию. На сцене появляется Толян Толяныч… верхом на палочке, как бы, на коне. Верхний конец палки украшен большой конской рожей, сделанной из плотного картона. Она чёрного цвета, а гривы – белая. Толян Толяныч, понятно даже первому встречному, активно изображает Наполеона. На нём такой же сюртук, как Бонапарта, на голове – треугольная шляпа, сдвинутая на бок. Лицо у маленького толстяка круглое, улыбчивое. Правой рукой скачущий держит конец палочки с лошадиной мордой, пальцами левой вцепился в край отворота сюртука. Почти что, истинный Наполеон, но с большими возможностями, чем обитатели многочисленных психушек, объявивших себя великими полководцами

Толян Толяныч (с презрительной ухмылкой): – Приветствую я всех! И прочь с дороги! Ведь я – Наполеон большой России, владелец множества заводов и… Довольно! Вы, по сравнению со мною, просто блошки. Ну, я гуманен. Здравствуйте, вы, блошки!

Степан Захарович (почёсывая затылок): – Нет, без базара, вас мы все узнали! Московский вы магнат – Качурин Толя. Спасибо одному из бывших мэров, которого теперь с поста убрали. Ведь он подзаработал очень много, и родичей своих пригрел, как надо.

Оксана: – Довольно вам, Захарыч, дразнить магнатов разных и глумиться над явно не здоровым человеком. Уж лучше бы вы денег попросили у Бонапарта нашего… чуть-чуть. Совсем немного. Вы видите, Толян Толяныч, болен, поэтому последнее отдаст.

Толян Толяныч: – Я, между прочим, слышу оскорбленья (приостанавливается, прекращая прыгать на палочке)! Но я Наполеона уважаю. Люблю за то, что он… великий очень. Почти, как я. Мы круто с ним похожи. Я неспроста, не по замутке странной, вошёл в великий данный образ очень чётко. Кому-то, я понятно приплатил, чтобы купить на острове Елены кое-какие вещи Бонапарта. Но денег никому я не даю. Ведь если капитал свой разбазарю, тогда какой же я Наполеон?