Loe raamatut: «Собрание сочинений в 4 томах. Том 3, книга 2. Американский романтизм и современность»

«Вы – русские, и мы – американцы! Россия – и Америка, такие далекие, такие несхожие с первого взгляда! Ибо так различны социальные и политические условия нашего быта! Такая разница в путях нашего нравственного и материального развития за последние сто лет!

И все же в некоторых чертах, в самом главном, наши страны так схожи, И у вас и у нас – разнообразие племен и наречий, которому во что бы то ни стало предстоит спаяться и сплавиться в единый союз. Не сокрушенное веками сознание, что у наших народов у каждого есть своя историческая, священная миссия, свойственно вам и нам. Пылкая склонность к героической дружбе, вошедшая в народные нравы, нигде не проявляется с такой силой, как у вас и у нас. Огромные просторы земли, широко раздвинутые границы, бесформенность и хаотичность многих явлений жизни, все еще не осуществленных до конца и представляющих собою, по общему убеждению, залог какого‐то неизмеримо более великого будущего, – вот черты, сближающие нас».

У. Уитмен. Письмо к русскому. 1881 г.

© ИНИОН РАН, наследники А.Н. Николюкина, 2025

Введение

Когда в начале XIX в. один из петербургских академиков ехал в Нью-Йорк, Святейший правительствующий синод на всякий случай взял у него подписку в неедении там человеческого мяса, полагая, что город Нью-Йорк населен исключительно каннибалами. Этот случай, о котором вспоминает советский писатель и литературовед И.А. Аксенов, дает живое представление о том, что думали об Америке и ее народе некоторые официальные деятели старой России.

Многое ошибочное в представлениях о Купере, Эдгаре По и других американских писателях-романтиках восходит к прочно укоренившимся старым взглядам, возникшим в эпоху, когда от путешественника в Америку требовали подобной подписки.

«Забытый теперь Купер», – так писал в начале XX в. Алексей Веселовский. И в этом была своя правда. Хотя Купер и не был забыт (скорее напротив – именно на рубеже XIX–XX вв. его книги вошли в золотой фонд детской литературы), понимание его творчества было весьма односторонним и обедненным. Чтобы показать Купера живого, а не мертвого, большого художника и демократа, необходимо проследить жизнь его книг в условиях сегодняшнего мира, разобраться в спорах и разногласиях, которые возникают при оценке наследия великого американского романиста, продолжающего волновать читателей. Наконец, уяснить себе место, которое занимает Купер в истории романтической литературы Соединенных Штатов. То же относится и к творчеству других американских романтиков.

Понятие об американском романтизме как литературном явлении первой половины XIX в. окончательно утвердилось в литературоведении США только в 20-е годы нашего века¹. До тех пор о всем, созданном до Гражданской войны, говорилось как о ранней американской литературе, которая разделялась по региональным признакам (группы писателей Новой Англии, Нью-Йорка, Юга, Запада).

Одним из первых литературоведов, поставившим проблему американского романтизма, был Вернон Луис Паррингтон. Второй том его истории американской литературы, вышедший в 1927 г., носит название «Романтическая революция в Америке». Определяя этот период, Паррингтон, однако, возводит происхождение романтизма в Америке не столько к национальной традиции, сколько к европейской, порожденной французской революцией.

Другой американский литературовед Поль Кауфман, поддерживая точку зрения Паррингтона, писал в 1928 г., что понятие американского романтизма было введено по аналогии с европейскими литературами².

Историки литературы 20-30-х годов начали широкое изучение проблем американского романтизма – не только художественно-стилистических, но и социальных сторон творчества писателей-романтиков. Паррингтон, отмечая исключительные литературные завоевания американских романтиков, писал, что между 1815 и 1870 гг. романтизм стал национальной религией американцев³.

В американском романтизме было две стороны. Утверждающее начало, возникшее из патриотических устремлений эпохи Войны за независимость, чувства национальной гордости («Растущая слава Америки» Филиппа Френо) и продолжающееся вплоть до таких книг, как «Астория» Ирвинга (1836), «Наша старая родина» Готорна (1863), не оставило сколько-нибудь заметного следа в наследии американского романтизма. Суд истории признал право на память потомков лишь за теми произведениями романтиков, которые несли в себе критический заряд отрицания буржуазной действительности. Даже в таких патриотических книгах, как исторические романы Купера, современного читателя привлекает прежде всего правдивая картина прошлого американского народа, а не прославление молодого государства, созданного Вашингтоном. В этом заключена непреходящая историческая ценность лучших творений писателей-романтиков, сохранивших свое художественное значение и после того, как историческая ситуация со свойственными ей взглядами, интересами и треволнениями, породившими книги романтиков, канула в прошлое.

Многие американские литературоведы считают основополагающим фактором развития романтизма в Америке «фронтир» – постоянно изменявшуюся в своем движении на Запад границу между «освоенными» землями атлантического побережья и «дикими» пространствами за Аппалачскими горами. По мнению этих исследователей, именно фронтир превратил американцев в таких людей, как Джефферсон, Джексон, Линкольн, а среди писателей – Эмерсон, Уитмен, Марк Твен. «Европа простирается до Аллеганских гор, Америка лежит за ними»⁴.

Один из литераторов, обратившийся к изучению роли фронтира в истории литературы США, ссылаясь на авторитет Ван Вик Брукса, утверждал, что американская литература была национальной благодаря «сублимации духа фронтира»⁵. Фронтир был, оказывается, главной, если не единственной причиной американской революции XVIII в., потому что на границе выросли те люди, для которых все английское было чужим. Так родилось национальное самосознание американского народа. Пограничное представление о демократии легло в основу Декларации независимости, в основу рождающейся национальной литературы, утверждают историки и литературоведы США.

Верно подмечая своеобразие фронтира, американские литературоведы абсолютизируют его, забывая, что сам фронтир был порожден условиями жизни в американских колониях, явился лишь следствием, а не причиной коренных преобразований в американском обществе конца XVIII – начала XIX в.

«Американская литература может быть названа порождением фронтира»⁶, – пишет в новейшей работе, посвященной проблеме фронтира, американский литературовед Эдвин Фассел. Отражение американского фронтира автор книги находит даже в глубинах норвежского водоворота (рассказ Э. По «Низвержение в Мальстрем»).

Так из всего многообразия историко-социальных факторов, сказавшихся на формировании национальной литературы, Фассел выбирает в качестве определяющего фронтир и пропускает сквозь эту призму живые явления литературы, отчего приобретают они несколько странные и непривычные очертания.

Безусловно, фронтир сыграл важную роль в литературе США XIX в., особенно в серии романов Купера о Кожаном Чулке. Но, когда американский литературовед столь же старательно отыскивает в сложной символике Эдгара По или Германа Мелвилла прежде всего и главным образом проблематику фронтира, это не может не вызвать возражения.

Литературоведы США создали ряд концепций американского романтизма. В популярном учебном пособии Гая Смита по истории американской литературы утверждается, например, что в Америке романтизм является не порождением социального протеста, а просто первой национальной литературой США. Некоторые критики и историки предпочитают поэтому называть романтический период в литературе США «Американским возрождением», так как термин «романтический» противостоит в европейской литературе понятию «классический».

Г. Смит считает американский романтизм запоздалым подражанием английскому, немецкому и французскому литературным движениям, поскольку Филипп Френо, по его мнению, был в XVIII в. лишь «одиноким романтиком, не породившим романтического направления»⁷.

Пытаясь определить характерные особенности романтизма в литературе США, Г. Смит сравнивает его с европейским и приходит к заключению, что в отличие от английского романтизма, известного своей социально-обличительной тенденцией, порожденной эпохой промышленного переворота в Англии, ростом фабрик и угнетением рабочих, американский романтизм с самого своего возникновения был лишен этих качеств. Поскольку трудно и даже невозможно изобразить романтизм как только утверждающее начало в литературе, Г. Смит стремится усмотреть критическую направленность американского романтизма в нападках на общечеловеческие пороки.

После такой оговорки Смит, уже не стесняясь, заверяет своих учеников, на которых рассчитан учебник, что сущность романтизма в литературе США заключается в прославлении американских общественных порядков, в воспевании молодого государства, возникшего в результате Войны за независимость. «Американские романтики, – пишет Г. Смит, – не находили в истории своего отечества почти ничего достойного идеализации и тем более у них не возникало мысли обращаться к историческому прошлому Европы (как то делали Скотт и другие английские романтики). Поэтому склонность к идеализации обратилась к более современным явлениям американской жизни – индейцам, жителям пограничных поселков и глухим медвежьим углам Запада»⁸. Так, переворачивая с ног на голову смысл и значение индейской тематики и роли фронтира в литературе США, Г. Смит искажает историческую картину развития романтической литературы в Америке.

Тех же взглядов придерживается Р. Хертц, автор работ об английском и американском романтизме. Он характеризует писателей-романтиков Соединенных Штатов как «людей, утверждающих оптимизм и здоровое чувство национальной славы и будущего Америки»⁹.

Интерпретация американского романтизма приобретает у некоторых литературоведов самые причудливые формы. Профессор университета штата Айова Кларк Гриффит, автор ряда работ о писателях-романтиках, утверждает, например, что эстетическая концепция американского романтизма раскрывается в обнаруженном им в книгах Эмерсона, Мелвилла, По, Готорна образе пещеры и пещерных жителей. В своем труде, который так и называется «Пещеры и пещерные жители. Исследование романтической образности», Гриффит в духе Платона обосновывает символическое понимание пещеры как «царства обмана, где нет ничего реального, где все происходящее не заслуживает доверия». И далее он приходит к пессимистическому выводу, что американские романтики с наибольшей полнотой выразили в своем творчестве «предназначение человека – оставаться всегда жителем пещеры, потому что он обречен всю жизнь быть отделенным от действительности глухой стеной как благодаря своей собственной склонности к ошибкам, так и из-за того, что окружающая жизнь постоянно обманывает его»¹⁰.

В.Л. Паррингтон, как уже отмечалось, связывает переход американской общественной мысли на позиции романтизма с усвоением идей французской революции. «В целом романтизм в американской культуре для Паррингтона, – отмечает Р.М. Самарин в предисловии к русскому переводу его трехтомного труда “Основные течения американской мысли”, – явление импортное. Он пишет о “корабле романтики”, который “пересек океан”, чтобы очутиться в Америке. Ученый не учитывает весьма примечательной роли, которую именно американская проблематика сыграла в зарождении и развитии романтизма, – и как течения в экономической и политической жизни, лелеявшего несбыточные мечты о фаланстерах на свободных землях “Нового света”, и в нем ошибочно видевшего страну идеальных свобод, – и как явления чисто литературного, широко использовавшего материал американской действительности для дискуссии о “естественном” человеке и человеке, испорченном “цивилизацией”»¹¹.

Основную направленность американского романтизма, который он ограничивает хронологическими рамками войны 1812 г. и Гражданской войной, Паррингтон усматривает в критике отживающего прошлого, связанного с колониальной Америкой: «Разрушение старого и неподвижного, смелое, дерзновенное открытие новых миров послужило той плодородной почвой, на которой романтизм расцвел пышным цветом. Право же, не нужно обладать какой‐то особой проницательностью, чтобы увидеть в быстрых преобразованиях, происходивших в Америке после второй войны с Англией, источник того пламенного романтизма, который с невыразимым презрением отвернулся от старомодного прошлого как в политике и экономике, так и в богословии и литературе. Америка неожиданно стала превращаться в новую страну, страну неслыханных дотоле возможностей. И эту новую Америку больше не устраивали ограниченные взгляды и образ жизни осторожных предков. Старая Америка колониального периода представляла собой застойный, рационалистический мирок, склонный к пессимизму, боявшийся всего нового и цепко державшийся за обычаи. Она исходила из того, что человек по природе своей дурен и, считая людей неисправимо испорченными, не оставляла места для утопических мечтаний о лучезарном будущем»¹².

Романтизм как отклик на развитие капитализма в Америке остался не понят Паррингтоном. Отсюда неудача, постигшая его в главах о По и Мелвилле, когда исследователь не смог раскрыть своеобразие и непреходящую ценность наследия этих двух романтических критиков буржуазного образа жизни.

Большим событием в истории изучения американского романтизма было появление в 1941 г. фундаментальной книги Ф.О. Матиссена «Американское Возрождение», в которой дан глубокий анализ творчества Готорна, Мелвилла, Торо и других писателей-романтиков. Однако Матиссену, как и Паррингтону, не удалось показать подлинного значения для американского романтизма творчества Эдгара По.

Американский литературовед Фредерик Карпентер в своей книге «Американская литература и мечта» обосновывает теорию особого пути развития романтизма в США. По его мнению, французская революция, склонная к крайностям и анархии, породила европейский романтизм, отличающийся решительностью своих воззрений, в то время как американская литература, отражая «спокойный», «конституционный» путь развития революции в Америке, прониклась идеями «ограниченного либерализма» и демократии, «присущими американскому общественному опыту»¹³.

Искажая общественно-политическую сущность американской революции, которую он пытается изобразить неким мирным общественным развитием, Карпентер тем самым неверно характеризует и природу романтизма, ею порожденного. Но, как нередко бывает, даже в самом ложном рассуждении есть плодотворная сторона. Карпентер как никто из современных американских критиков четко и правомерно утверждает теснейшую связь американского романтизма с национальными особенностями Войны за независимость, переросшей в социальную революцию. Эта сторона исследования Карпентера о судьбах «американской мечты» представляет, несомненно, наибольший научный интерес.

Во многих американских книгах XX в. отражено крушение мечты об Америке, той мечты, которая вызывала сомнения еще у романтиков, подвергалась критике реалистов и вновь была поднята на щит современными пропагандистами преимуществ американского образа жизни. Одну из своих пьес драматург Эдвард Олби назвал «Американская мечта». Советский критик Г.П. Злобин замечает по этому поводу: «Не призвана ли она, по замыслу, отразить бессодержательность этого, некогда столь высокого понятия, которое теперь, в монополистической Америке, превратилось в пустую фразу?»¹⁴

К чему свелась «американская мечта» в середине XX в.? Журналист Гарри Фримен писал вскоре после выхода романа Нормана Мейлера «Американская мечта», что «“американская мечта”, как ее называют многие наши писатели, – мечта о том, что благодетельный американский капитализм принесет всем американцам изобилие, свободу и полнокровную жизнь, что он показывает пример, которому должен следовать весь остальной мир, – эта мечта быстро рассеивается»¹⁵. В романе Мейлера изображено, во что превратился идеал свободной и процветающей Америки в нынешних Соединенных Штатах. В тщетной погоне за «американским идеалом» герой книги стремится ко все новым и новым горизонтам, ему рисуются сказочные города, где он сможет, наконец, обрести себя. Так иллюзия Америки, «страны свободы и счастья», превращается в бегство из нее. И в этом заключено реальное воплощение «американского идеала» сегодня. Роман Мейлера подводит, таким образом, определенный итог двухвековому поиску «американской мечты», начатому «отцами американской революции» и столь плачевно завершаемому их блудными детьми XX в.

И если Томас Пейн писал в годы американской революции: «Это время – испытание наших сердец», то Норман Мейлер дает не менее точную характеристику сегодняшней Америки: «Это время конформизма и духовного разброда. Зловоние страха исходит из каждой поры американской жизни»¹⁶.

Принято считать, что возникновение романтизма как особого художественного направления в мировом искусстве и литературе связано с французской революцией 1789–1794 гг., уничтожившей «старый порядок» и утвердившей новые общественные отношения. Автор книги «Эстетика романтизма» В.В. Ванслов поясняет: «Романтическое направление распространилось между годами 1794 (когда окончилось восходящее движение французской буржуазной революции) и 1848 (когда вновь вспыхнули буржуазно-демократические революции)»¹⁷.

Хотя автор и упоминает перед этим романтизм в Соединенных Штатах Америки, тем не менее его схема явно грешит европоцентризмом. Ибо такие крупнейшие произведения американского романтизма, как романы Мелвилла и Готорна, «Уолден» Торо и «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, появились после 1848 г., не говоря уже о том, что Ирвинг, Купер и По продолжали писать и после этой даты. Иными словами, общеевропейская веха – 1848 год – не имеет решающего значения для литературы США.

Исследование истории американского романтизма вносит уточнение в общепринятую начальную дату романтизма в мировой литературе. В Соединенных Штатах это литературное направление возникло как прямая реакция на американскую революцию и начало бурного капиталистического развития страны. События и идеи французской революции, безусловно, сыграли важную роль в этом процессе, однако корни романтического движения в Америке уходят в предшествующую эпоху Войны за независимость, когда сформировалось творчество первого национального поэта-романтика Филиппа Френо.

Таким образом, начало романтизма в мировой литературе отодвигается, по крайней мере, на десятилетие ранее по сравнению с европейской хронологией. А если вспомним, что свои патриотические и романтические стихи Френо создал еще в 70-е годы, то возникновение романтизма в литературе США следует отнести к эпохе американской революции.

Еще в 1947 г. А.А. Елистратова отмечала эту особенность развития романтизма в США: «…ранний американский романтизм возник в результате общественного развития, исходным пунктом которого была американская революция 70-х годов XVIII в.»¹⁸

Романтизм в Соединенных Штатах – детище американской революции. Более ранние буржуазные революции – нидерландская и английская – не создали романтического направления в литературе этих стран. Мильтон был по своей натуре стихийным романтиком революции, но эпоха пуританства не позволила ему стать Байроном XVII в.

Только восемнадцатый век создал социальные и философско-эстетические предпосылки для возникновения такого литературного явления, как романтизм. Общественно-политическая основа двух революций – американской и французской – имела для романтизма США решающее значение, как и предшествовавшая и сопровождавшая эти всемирно-исторические события идеологическая подготовка – философия, социология и литература XVIII в.

Искусство романтического направления в Соединенных Штатах обязано своим возникновением не только американской революции, но и послереволюционным разочарованиям, которые исподволь, сначала как бы случайно, а с десятилетиями все настойчивее и определеннее сказывались в книгах американских писателей.

Существенное значение для понимания художественной специфики американского романтизма имеет анализ его отношения к идеям Просвещения. Когда послереволюционная действительность потрясла просветительскую веру в разум, в упорядоченность и целесообразность всей общественной жизни, на сцену выступил романтизм с его апологией чувства и критикой существующего порядка как «бесчувственного» и антигуманного порождения разума. Своеобразие американского романтизма состоит как раз в том, что он отразил эпоху ломки старого патриархального уклада в Америке.

Восторг от полной победы над англичанами, одержанной в 1781 г., скоро сменился недоумением, даже растерянностью, когда через пять лет вспыхнуло восстание Шейса и американские фермеры, вчерашние солдаты революции, потребовали не словесных свобод Декларации независимости, а реальной земли и права трудиться на себя.

Дух частнособственнического стяжательства и спекуляций, утвердившийся после Войны за независимость, пришел в столкновение с патриархальным индивидуализмом мелкого фермерства. За процветающей картиной нового общества, начавшего бурно развиваться на земле, где до того мирно произрастала капуста жителей Нью-Йорка и приветливо дымились камельки старой колониальной Америки, любовно описанной Ирвингом, скрывались такие коллизии американского образа жизни, о которых писатели-романтики стали догадываться лишь много лет спустя.

Прошло несколько десятилетий, прежде чем американский романтизм, первым провозвестником которого на американской почве явился Френо, возник вновь – на этот раз уже в период развитого европейского романтизма – в творчестве молодого Ирвинга, а затем Купера и других писателей, приобретших славу не только у себя дома, но и в Европе.

Однако американские историки литературы, даже признавая Френо и Брайента первыми национальными романтиками, начинают эпоху романтизма лишь с 10-х или даже с 20-х годов XIX в. Непосредственные связи романтического направления в литературе с американской революцией отходят, таким образом, на задний план.

Американская революция естественным образом вела к провозглашению литературной независимости США от Англии. Поэты и публицисты ставили задачу создания художественных ценностей американских по самой своей природе, призывали к выражению в искусстве нравов и обычаев американского общества. Но даже это литературное движение (начавшееся в годы революции и охватившее собой весь XIX в.), самым непосредственным образом связанное с возникновением романтизма в США, отвергается некоторыми литературоведами, отказывающимися усматривать в нем почву, на которой родился американский романтизм. «Литературный национализм ни в коем случае нельзя считать силой, содействовавшей появлению романтизма, хотя критики и делают обычно подобные заявления»¹⁹, – пишет М. Хейзер, профессор американской литературы в университете штата Айова, полемизируя с «Литературной историей Соединенных Штатов» под редакцией Роберта Спиллера и др.

Романтизм расцветает в США в 20–50-х годах как подражание европейскому романтизму, считает академическое литературоведение США. Оксфордский словарь по американской литературе перечисляет признаки и приметы романтизма в Соединенных Штатах в соответствии с разработанными нормами европейского романтизма: «сентиментализм (“Шарлотта Темпл” Сусанны Роусон, “Книга эскизов” Ирвинга), примитивизм и культ благородного дикаря (“Гайавата”), политический либерализм (Джефферсон, Пейн, Барло), прославление красоты природы и простой жизни (Купер, Эмерсон, Торо), самоанализ (По, Торо), идеализация простого человека, не испорченного цивилизацией (Уиттьер, Купер), интерес к живописному прошлому (Ирвинг, Готорн), интерес к далеким странам (Мелвилл, Байард Тейлор), увлечение Средневековьем (Лонгфелло), увлечение древностями, ведущее к воскрешению жанра народной баллады (Лонгфелло, Уиттьер), готический роман (Браун), обращение к сумеречному миру таинственного (По, Чиверс), индивидуализм (Эмерсон, Торо, Уитмен), художественное новаторство (просодия Уитмена), гуманность (“Записки Бигло” Лоуэлла и “Хижина дяди Тома”), болезненная меланхолия (По), местные предания (“Эванджелина” Лонгфелло) и исторические романы (Симмс, Купер)»²⁰.

Уже сам порядок этих признаков – от «сентиментализма» до «исторических романов» – смешение категорий жанра, метода, психологии творчества, идеологии, тематики и просто общих положений (в каком литературном направлении не было, например, «художественного новаторства»?) свидетельствует об эклектически беспомощном соединении воедино всевозможных критериев при попытке определить специфику американского романтизма.

В истории романтизма в Соединенных Штатах можно выделить несколько этапов. В первый период, связанный с творчеством Френо и Брокдена Брауна и относящийся к последней четверти XVIII в., зародились многие характерные черты, получившие дальнейшее развитие в XIX в. После почти двадцатилетнего перерыва в начале 20-х годов XIX в. наблюдается как бы второе рождение романтизма на американской почве. Европейский и прежде всего английский романтизм сыграли при этом существенную роль. Новое литературное направление в Америке развивается как часть романтического движения во всемирной литературе и по сравнению с рядом европейских стран может рассматриваться, – если сбросить со счетов первый этап его существования, – как запоздалое проявление общеромантических тенденций в мировой литературе. Однако при таком подходе к истории американского романтизма будет утрачена его национальная специфика и историческая связь с идеями Войны за независимость. Поэтому справедливее будет говорить о литературе 20-х годов как о втором периоде в истории американского романтизма, когда писатели Соединенных Штатов уже могли воспользоваться опытом европейского романтизма, а затем и критического реализма.

На основе героических устремлений эпохи первых поселенцев и особенно американской революции в США зарождается исторический роман. Его черты обнаруживаются уже у Брокдена Брауна и Ирвинга. Купер, опираясь на героическую традицию американского прошлого и на исторический роман Вальтера Скотта, создает первый американский исторический роман. Однако, как подчеркивает Ю.В. Ковалев, «среди первых исторических романов в Америке мы найдем немало произведений чисто подражательного характера, в которых с большой точностью воспроизводятся характеры, сюжетное движение, ситуации тех или иных романов Скотта. Даже Купер в первом романе (“Шпион”) не уберегся от заимствований»²¹. Начинается сложный и длительный процесс взаимодействия американского и европейского романтизма, история которого еще ждет своего исследователя.

После 20-х годов, когда американский романтизм вышел на международную литературную арену, наступили трагические коллизии 30-40-х годов, заставившие многих в Америке и Европе пересмотреть свое отношение к «республике Вашингтона».

Грубоватый джексоновский индивидуализм 30-х годов окончательно подготовил почву для расцвета капитализма в США. Неудивительно, что, когда в 1833 г. Купер вернулся на родину после семилетнего пребывания в Европе, он не узнал своей страны. Дух стяжательства стал характерной чертой Нового Света. Плоды буржуазной революции созрели. Промышленники и торговцы снимали богатый урожай. Финансовый кризис 1837 г. лишь подтвердил общие закономерности капиталистического развития США.

Вступивший в завершающую фазу своего развития американский романтизм приобретает все более трагическую окраску. По и Мелвилл с наибольшей силой выразили трагизм существования человека в буржуазной Америке. Великий мечтатель Генри Торо попытался найти выход в романтическом бегстве от законов буржуазного общества на дикие берега Уолденского пруда. В поисках ответов на волнующие американское общество вопросы писатели обращаются к жанру социальной утопии.

В 50-е годы романтизм стал своеобразной художественной и идеологической подготовкой к Гражданской войне. Страна была накануне грозных 60-х годов, и литература, как чуткий барометр, показывала бурю. «Мы израсходовали всю наследованную нами свободу. Если мы хотим спасти себя, нам надо бороться», – писал в эти годы Торо.

Аболиционизм Уиттьера и поэзия Уитмена были дальнейшим шагом по пути создания демократического искусства, начатого в годы американской революции «отцом американской поэзии» Филиппом Френо. В аболиционистской литературе вызревали реалистические тенденции. Вместе с тем в стихах Уиттьера и Лоуэлла, в антирабовладельческих романах Бичер-Стоу, в книге Ричарда Хилдрета «Белый раб» проявились и романтические мотивы. Однако проблематика аболиционистской литературы представляет самостоятельный интерес и не является предметом нашего исследования.

За почти что вековую историю своего существования романтическое искусство в США претерпело сложную эволюцию от патриотических деклараций восставших против английского гнета колонистов до программы революционно-демократического искусства наиболее последовательных сторонников аболиционизма и бескомпромиссной критики американской буржуазной системы.

Однако этапы романтической литературы в США не представляют собой простого и стройного возрастания социально-критических или специфически художественных черт. Противоречивость творчества отдельных представителей американского романтизма бросается в глаза при первом же знакомстве с их книгами.

Уже в самом романтизме возникали живые корни критического реализма. Купер, а позднее Готорн, Мелвилл и Торо были теми писателями, в творчестве которых разнообразные реалистические тенденции возникали одновременно с общей романтической направленностью. Однако как романтики они, безусловно, были интереснее и художественно плодотворнее. Для них романтическое искусство представляло большие возможности, открывало более широкие эстетические перспективы, чем какой-либо иной творческий метод. В этом прежде всего заключается историческое своеобразие их как художников. В этом и ключ к пониманию их творчества. В концентрированной форме и как новое качество реалистическое начало проявилось в стихах У. Уитмена. «Величие Уитмена, – отмечает советский исследователь его творчества М.О. Мендельсон, – это во многом величие романтика. Однако в основном поэзия Уитмена реалистична»²².

При всем разнообразии художественных стилей и различиях в отношении к американской общественной жизни романтики, и каждый по-своему, обращались к критике отталкивающих, античеловеческих сторон буржуазного миропорядка, утвердившегося в результате победы американской революции. Антибуржуазность американских романтиков, далеко не всегда осознаваемая ими так, как теперь ощущаем ее мы, проявлялась в разных социально-исторических условиях по-разному.