Loe raamatut: «Шеф-повар Александр Красовский 2»

Александр Санфиров

* * *

Говорят, что опытные таможенники могут по выражению лица запросто определить, везет ли пересекающий границу человек что-либо запрещенное.

Видимо, на моем лице было написана полная безмятежность, потому, что таможенник всего лишь лениво заглянул в почти пустой багажник, где кроме инструмента лежала двадцатилитровая канистра с бензином, и сразу его закрыл.

В салоне, он мимолетно осмотрел открытый баул с лежащим в нем блоком Опала, двумя бутылками водки и россыпью банок тушенки и рыбных консервов, и кивнул в сторону границы.

– Проезжайте, счастливого пути.

Я в долгу не остался и тоже пожелал погранцам и таможенникам успехов в их непростой работе.

После нашей таможни, проехать финскую оказалось вообще детским лепетом. Финик глянул документы, попинал протектор на шинах и дал добро на проезд.

Километров двадцать я проехал на автомате, не обращая внимания на окружающее, а затем съехал с шоссе в первый, попавшийся по дороге, карман.

Несколько минут сидел, крепко вцепившись в руль, медленно осознавая, что у меня все получилось, гигантские по нынешним временам деньги благополучно пересекли границу, и теперь главная задача их легализовать с помощью родственников. Ибо самому такой финт можно будет провести, если только попрошу в Финляндии политическое убежище.

С трудом, отцепив побелевшие пальцы от руля, открыл дверь и выбрался на улицу.

Погода сегодня была великолепная, настоящее бабье лето. Посетив туалет, уселся на скамейку, где было сделано место для курения, и зажмурил глаза, подставив лицо неяркому осеннему солнцу.

По шоссе то и дело проносились машины, но в этом заезде, кроме меня никого не было.

– А ведь в той жизни, ты сейчас бы весь сентябрь 1975 года разгружал вагоны с картошкой, – влезли в голову неожиданные воспоминания. – И, приходя, домой, полночи качал люльку с младенцем.

Да, нынче у меня совсем другая жизнь. И началась она лишь три года назад, когда личность вашего покорного слуги, таинственным образом перенеслась пятьдесят лет в прошлое в свое же тело двадцати одного года от роду. Как раз тогда, когда уволенный в запас старший сержант Красовский Александр Владимирович подходил к КПП своей части 185713, чтобы убыть в родной город Петрозаводск.

И с этого момента моя жизнь пошла совсем по-другому. Вместо того чтобы отправиться в Ленинград и там пропить все свои небольшие деньги вместе со школьным приятелем в известном баре Рим на Петроградской стороне, находящимся недалеко от его общаги, я отправился в небольшой вологодский городок Вытегру. Ведь там меня ждала из армии девушка, так и не дождавшаяся моего приезда в той жизни.

На медицинский факультет университета поступать я не стал. Женился на Люде Струниной и начал искать себе другое место в жизни. И тут оказалось, что таинственная сила, забросившая меня в прошлое на пятьдесят лет назад, подбросила мне немалый поварской талант. Закончив торгово-кулинарное училище, я начал работать поваром в ресторане. Благодаря жене, работавшей в бухгалтерии Министерства здравоохранения, мы получили комнату в новом общежитии, вступили в члены жилищного кооператива и, вроде бы все у нас было на мази, когда случился новый поворот в моей судьбе.

Встретил я зимой, совершенно случайно, на рыбалке нашего посла в Финляндии, и тот, не мудрствуя лукаво, предложил мне работу повара в посольстве.

Такое предложение бывает раз в жизни, поэтому я, при полном одобрении родственников отправился в соседнюю страну.

Надо признаться, что на этот момент бедным поваренком я уже не был. Так получилось, что в руки мне попал воровской общак, притом достаточно солидный, огромные деньги по этим временам. К сожалению, тратить эти деньги было нельзя, и явилось бы совершеннейшей глупостью с очень неприятными последствиями. Поэтому денежки спокойно себе лежали в тайнике устроенном в подвале дома, где жила моя мама.

В Финляндии меня разыскала после статьи в газете двоюродная сестра моей бабушки по отцу. Наверно, будь у неё свои дети, вряд ли бы она уделила столько внимания своему весьма дальнему родственнику, но за прошедший год мы неплохо узнали друг друга. Бабушка помогла мне с деньгами на покупку автомашины и даже оформила её на себя, дав мне доверенность на право управления. Иначе, при поездке домой, на мою машину вполне могли покуситься таможенники, потребовав отдать ее в пользу государства, раз она является подарком, или выплатить немалую компенсацию за владение имуществом. Возможно, что никаких проблем бы не случилось, даже если бы машина была оформлена на меня, но я предпочел не рисковать.

Именно на этой машине я и возвращался из отпуска на работу, с припрятанными под обшивкой салона деньгами.

К сожалению, мой первый отпуск в этой жизни прошел совсем не так, как хотелось. Видимо события в этом мире несколько отличаются от моего прошлого. Купив билеты на поездку, на теплоходе Нахимов и зная будущее, я был уверен, что с нами ничего не случится. И ошибся. Вместо 1986 года, катастрофа с теплоходом случилась в августе 1975.

Нам с Людой очень повезло. В отличие от нескольких сотен пассажиров, находившихся на нижних палубах и в каютах, мы стояли на прогулочной палубе, и нам не пришлось прорываться наверх по лестницам тонущего корабля среди обезумевшей толпы. Мы просто спрыгнули за борт, не ожидая того момента, когда люди, как горох посыплются в море с резко накренившегося судна. Поэтому остались в числе живых. Правда, потеряв все вещи и документы.

Одетые и обутые сострадательными жителями Батуми, мы вернулись домой, где постепенно начали приходить в себя.

Понемногу разобравшись с документами, мы еще две недели отдыхали на даче у друзей. А с сентября отправились на работу. Тунеядцев в Советской стране не уважали и с ними боролись.

Стало вдруг прохладней, и я открыл глаза. Небо закрыли небольшие тучи, и солнце скрылось за ними. Глянув на часы, обнаружил, что сижу здесь почти час. Рядом с моей машиной встали две финские фуры, их водители уселись неподалеку и что-то тихо обсуждали. До меня им не было никакого дела.

Мне тоже некуда было спешить, на работу надо выйти с завтрашнего дня, а до Хельсинки осталось всего сто пятьдесят километров. По этому шоссе потрачу на дорогу чуть больше часа.

Нервное напряжение, в котором я пребывал с момента отъезда, понемногу уходило. Конечно, решиться вывезти пятьдесят тысяч рублей за границу, может не каждый. За такое преступление в нашей стране пока еще грозит расстрел.

Сейчас я сидел на скамейке и охреневал от своей наглости. Теперь ведь придется как-то объяснять своей финской бабушке, откуда у меня взялась такие финансы. По финским понятиям я сейчас миллионер. И хотя вряд ли мне в банке обменяют по советскому курсу шестьдесят копеек за один доллар, но даже если обменный курс будет в десять раз выше у меня на счету в банке появится десять тысяч баксов.

Да, кстати, о банке. До сих пор не решил, стоит ли мне идти в банк самому, или доверить это дело Ритте, своей бабуле. И еще, не очень понятно, в какой банк отправиться, в финский или любой иностранный, работающий на территории Финляндии. Конечно, через пятьдесят лет, я бы замучался пыль глотать, как однажды высказался наш президент. Ни один банк не принял бы от меня деньги без подтверждающих документов, что получены они на законных основаниях. Но в эти дни такими мотивами никто не заморачивался. Деньги у меня бы приняли в любом банке, заинтересованном в советских деньгах, только вот известности совсем не хотелось. Ну ладно, мне здесь работать еще год, надеюсь, что за это время что-нибудь придумаю.

С такими мыслями, я встал, потянулся. Уселся в машину и покатил в сторону финской столицы.

Быстрая езда хорошо успокаивает, особенно тогда, когда все неприятные моменты остались позади. Так, что в город я въехал уже в отличном настроении.

Естественно, в посольство я не поехал, а направился прямо в квартиру. Надо сказать, когда только начал работать в посольстве, то не видел ничего особенного в том, что мы живем с Петровичем не в учреждении, а в отдельной квартире и имеем возможность свободно ходить по городу.

А мне, к тому же, разрешили выезжать к родственникам. Спустя некоторое время, поговорив с работниками и особенно комендантом, я понял, что такая лафа случается не часто и не везде. В других странах, особенно на Востоке, в посольствах, бывает, живут, как в осажденном лагере.

Ну, я в другие страны не собирался, Мне неплохо жилось и здесь.

Поставив машину на привычное место, я поднялся в квартиру и сразу почувствовал, что Петровичем здесь уже не пахнет.

Мой новый коллега Анатолий Владимирович Семенихин пользовался совсем другим парфюмом и, похоже, это был тройной одеколон.

– Надеюсь, он его не пьет? – подумал я, заходя в свою комнату. В ней за прошедший месяц ничего не изменилось, разве, что на полированной столешнице прикроватной тумбочки лежал приличный слой пыли.

Пройдя на кухню, я обнаружил, что Толян является большим аккуратистом, чем Силантьев, Все вокруг сияло и блестело. Мне стало так стыдно, что я достал из стенного шкафа ведро и швабру и отправился наводить порядок в своей комнате. Ну, заодно протер пол еще и в общем коридоре.

После этого заварил кофе и в одиночестве смаковал его сидя за кухонным столом. Если честно, мне было хорошо. В отпуске шансов побыть наедине с собой практически не имелось. За прошедший год работы заграницей я успел привыкнуть к тому, что живу один, и то, что у меня есть жена, с которой мы находимся рядом и днем и ночью, слегка раздражало и лишало чувства комфорта.

В первые дни после моего приезда это было не так заметно, как в дальнейшем. Поэтому я с удовольствием возился на даче с машиной, а Люда с соседкой ходила собирать грибы и ягоды. Видимо мы, еще слишком мало прожили друг с другом, чтобы все время быть на одной волне.

Конечно, если бы я никуда не уезжал, через некоторое время все пришло в норму, и мы вновь друг к другу притерлись. Кстати Люда испытывала те же эмоции, что и я, только, в отличие от меня не понимала причины дискомфорта. Однако последние три дня перед отъездом мы не выбирались из кровати, как бы пытаясь компенсировать те дни, которые отдыхали друг от друга и в расчете на будущее.

Крепкий кофе моментально стимулировал мыслительные процессы, к тому же, сразу куда-то подевалась сонливость. Все же я улегся на кровать и снова начал обдумывать, как поступить со своим богатством. Самому идти с такими деньжищами в банк не хотелось, я был уверен, что если открытие счета и останется тайной для сотрудников посольства, то для сотрудников иностранных разведок узнать об этом не составит труда.

– Нет, придется привлекать Ритту к этому делу. Возможно, она что-нибудь посоветует, – решил я и попробовал заснуть.

Но сна не получилось. Голодные позывы желудка не дали такой возможности.

Короче, надо было чем-то перекусить, чашка кофе только усилила аппетит. А в магазин идти было не с чем, валюта в карманах отсутствовала, как класс. Её, в общем, и раньше там много не водилось. Наше советское государство рассуждало как? Зачем работникам посольства нужна зарплата в чужой стране? Ни за чем. Гораздо проще начислять ее в Союзе и выдавать по приезду в рублях и чеках Внешторгбанка. И не тратить зря драгоценные валютные резервы. Поэтому в наших карманах финских марок всегда имелось по минимуму, необходимому для существования, но отнюдь не для покупок иностранного дефицита. Оттого и питались многие, привезенными из дома макаронами, рыбными консервами и грузинским чаем, только, чтобы сохранить драгоценную валюту. Кстати, Петрович именно так приобрел свои Жигули, купив их в «Березке» на чеки Внешторгбанка. Не было у него в Финляндии такой родственницы, как у меня.

Ну, а в моих карманах в настоящий момент даже пенни не завалялось.

Зато рыбных консервов, тушенки и ванильных сухарей я привез в достаточном количестве. В холодильнике после непродолжительных поисков была обнаружена кастрюлю с остатками макарон.

Так, что через некоторое время я уплетал за обе щеки макароны с тушенкой, поджаренные на сковороде и залитые парой яиц. После испытанных волнений жор на меня напал капитальный.

Ни оставив на сковороде, ни кусочка, я включил телевизор и стал дожидаться своего напарника, который должен был вскоре придти с работы.

Анатолий Владимирович прибыл точно по графику. Заглянув ко мне в комнату, он довольным голосом произнес.

– Привет отпускник! Я, как увидел твою машину во дворе, сразу понял, что ты прибыл, сейчас переоденусь, потом чайку выпьем, да поговорим, расскажешь, как тебе отдыхалось.

– Да, ты что!!! – удивленно воскликнул он, узнав, что мы с женой были в отпуске на теплоходе Адмирал Нахимов, – Ну, вам крупно повезло, что остались в живых. Ладно, давай рассказывай, как там на самом деле все было, в газетах ведь все не напишут.

И как я не отнекивался, но кое-что рассказать все же пришлось. Семенихин и дальше бы продолжал вытаскивать из меня подробности катастрофы, но я категорически отказался, сказав, что очень тяжело вспоминать все эти события.

В посольстве, если верить собеседнику, ничего нового не случилось. Но меня периодически вспоминали, и больше всех вспоминал атташе, привыкший заскакивать на кухню за пирожками.

Собеседник особо не распространялся, но я понял, его пирожки чем-то полковника не устраивали.

Толя намекнул, что было бы неплохо отметить мой приезд, естественно, он имел в виду водку, привезенную мной из Союза, но у меня на эти бутылки имелись совсем другие планы, поэтому его слова я пропустил мимо ушей.

Сосед особо и не настаивал, прекрасно все понимая.

Так, что спать мы легли рано, чай не водка, много не выпьешь.

Утром, проснулся по будильнику и сразу отправился на пробежку. Все делал тихо, чтобы не разбудить соседа. Тот все еще ощутимо похрапывал.

Когда вернулся, надеясь, что душ будет свободен, в квартире пахло не заваренным кофе, а красками.

Дверь в Толину комнату была распахнута настежь, а сам Толя ожесточенно сдирал шпателем краску с холста, натянутого на мольберт.

– Доброе утро, – поздоровался я, разглядывая в его комнате две большие картины в позолоченных рамках, висящие на стене.

Трудно было удержаться, чтобы не разглядывать тот праздник живота изображенный на них. На обоих натюрмортах горами лежали фрукты, колбасы, жареные поросята и фазаны.

Сейчас же Толян отскребал с холста написанную масляными красками симпатичную зажаренную курицу, лежащую на фарфоровом блюде.

– Чего ты ее сдираешь? – поинтересовался я. – Здорово ведь получилось.

– Понимал бы чего, – кряхтя, отозвался напарник. – Нет в ней жизненной силы, экспрессии нет.

Надо сказать, что похвалил я художника, так на всякий случай, ну не высказывать же сразу настоящее мнение о его произведениях. Зачем отбивать у человека желание творить?

Убрав сторону мольберт, тот снял с себя синий халат, стряхнул с него на развернутую газету остатки краски и сказал:

– Ладно, на утро все закончил, пора завтракать. Скоро на работу.

– Понимаешь, Сашок, – оживленно говорил Толик, немного погодя, размахивая кружкой с кофе. – Я с детства рисовать люблю. Ну, если уроки рисования не считать, до всего сам доходил, самоучкой. Видел, картины на стене? Я их уже здесь рисовал, вроде неплохо получились.

– Надо же, как интересно, – думал я. – Нехилое хобби у моего соседа. У меня профессия повара была, как хобби в прошлой жизни. А у профессионального повара хобби – живопись. Правда, какая-то односторонняя. Еда на блюдах да фрукты на столе и больше ничего.

– Толя, а почему ты рисуешь одни натюрморты? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

Оживление из глаз Семенихина испарилось. Немного помолчав, он признался.

– Саня, таланта мне бы немного не помешало. Не умею людей рисовать, не получаются, и с перспективой беда. Вроде советовался с художниками, а не получается и все.

Зато во всех кабаках, где я работал, мои картины висят, понял? – закончил он на бодрой ноте свое признание.

Пока мы шли к посольству, он все не сходил с этой темы и рассказывал, что в отличие от Москвы, где все от беличьих кистей до хороших красок приходилось доставать по блату, здесь этого добра лежит навалом в магазинах и вроде бы никому не нужно.

Насколько я понял, мой сосед весь тот мизер валюты, который он получил на руки, здесь в Финляндии, успел потратить на свои художественные припасы типа красок, масел, и кистей. Так, что его родне можно будет рассчитывать только на зарплату и чеки, копящиеся на его счете в Союзе.

– Ну, что сказать, молодец, – думал я, шагая рядом с ним. – Такое увлечение стоит уважать.

– Вот ты думаешь, чего это я натюрморты рисую, – перебил мои мысли Толик. – Все очень просто, еще по молодости работал я в одной кондитерской, в Куйбышеве. И там старичок один имелся, делал из крема фигурки на тортах, на работе говорили, что он еще до революции этим делом занимался. Я у него дома побывал, так представляешь, у него карандашных эскизов штук сто на стенах висело, да еще в альбомах сколько, и все фигурки для тортов.

Этот старичок и уговорил меня попробовать самому придумывать эскизы для тортов, а потом дело пошло, я увлекся и начал уже красками рисовать. После его учебы рискнул в Москву податься, у Ирки, жены моей, там тетка жила в пригороде, у нее и поселились. Устроился сначала в ближайшую кулинарию, ну, а затем и на более денежную работу. Настоящий кондитер, Саня, художником должен быть.

– Ого! – мысленно воскликнул я. – Это уже в мой адрес высказывание, мол, сверчок знай свой шесток. Ну, да ладно, я не обидчивый, переживу как-нибудь. Тем более, остался всего год работы в посольстве, в следующем году придется возвращаться в Союз.

В посольстве доложился о выходе на работу коменданту и отправился на кухню.

Зайдя туда, удивленно глянул на столик, за которым мы обычно обедали. На нем стояла ваза с огромным букетом багряных роз.

– Это еще что за сюрприз? – спросил я, подходя ближе и пытаясь уловить запах от полураскрытых бутонов. – Кто тебе такие букеты дарит?

Однако от роз доносился только запах миндаля и карамели и больше ничего.

Толя смотрел на меня с легкой усмешкой.

– Эх, ты, гегемон, – сказал он, наконец. – Понял, как работают профессионалы!? Догадался хоть, что за розы?

– Так ты из марципана их сделал! – восхитился я.

– Хм, дошло, наконец, молодца. Три дня пришлось время выкраивать, чтобы до ума все довести.

Продолжая разглядывать это чудо, я выдохнул:

– Толя, проси что хочешь, только научи, пожалуйста.

Напарник хитро улыбнулся.

– Не переживай, научу, кого другого бы еще подумал, но у тебя должно получиться.

С полчаса мы работали спокойно, а затем к нам началось паломничество водителей и охраны, их всех, конечно, интересовали подробности катастрофы Нахимова и моего чудесного спасения.

И если первому посетителю я кое-что рассказал, то следующих сразу посылал по известному адресу, мотивируя тем, что нужно работать, а не лясы точить.

Однако Никодимова послать не удалось. Тот, заглянув в двери, коротко приказал.

– Красовский, идем со мной.

– Сергей Геннадиевич, дайте, хоть переоденусь, не в этом же прикиде по посольству ходить.

– Хм, я смотрю ты, мастер новые слова, придумывать, прикид, надо же! – Никодимов усмехнулся, и попросил поторопиться.

Когда мы зашли в его кабинет, он нахмурился и сказал:

– Я уже в курсе твоих приключений. Неплохо, что ты держишь язык за зубами и особо не распространяешься на эту тему.

Хотел бы тебя попросить и дальше вести себя подобным образом. Особенно со своими родственниками. Поменьше ужасов рассказывай и больше о том, как хорошо были организованы спасательные работы. Хоть родственники у тебя и престарелые, мало ли где, что ляпнут, а нам в финской прессе плохие комментарии о нашей стране не нужны. Как комсомолец, ты должен понимать, что это вопрос политический.

– Конечно, Сергей Геннадиевич, все ясно, я и так особо не распространялся, очень уж воспоминания тягостные.

– Понятно, понятно, – Никодимов побарабанил пальцами по столу. – Не в службу, а в дружбу, расскажи хоть мне, как там все происходило.

Мысленно вздохнув, я приступил к рассказу.

Надолго Никодимов меня не задержал, получив ответы на интересующие его вопросы, спросил, продолжим ли мы заниматься айкидо, после чего отправил на работу.

Мой новый напарник в отличие от Петровича особым любопытством не страдал, и лишнего, не спрашивал.

Зато по работе, он был намного въедливей. И частенько упрекал меня в криворукости и незнании массы поварских тонкостей.

К вечеру, когда мы, закончив с основной работой, уселись перекусить, он с вздохом сообщил.

– Красовский, ты для меня загадка века. Смотрю на тебя и вижу пацана, недавно надевшего поварской колпак. И никак не возьму в толк, почему при всех этих делах продукт ты зря не переводишь. Хотя ухватки у тебя отработаны.

Скажем, сегодня ты гуляш делал. Дело нехитрое, в любой столовке его приготовят, а я смотрел и думал, что сейчас все это добро у тебя пригорит. Ан, нет, ни фига не пригорело. Вот как это получается? Верил бы в бога, сказал, что тебе он помогает.

Смотря на озадаченное лицо коллеги, я мысленно посмеивался. Ну да, за год учебы и два года работы трудно стать настоящим профессионалом. Но за моими плечами лежала целая жизнь. Надо признаться, что и работа с Петровичем очень помогла. Рядом со специалистом высочайшего класса хочешь, не хочешь, а чему-нибудь научишься. Тем более что он на меня так не наезжал, как Толик.

Но поучиться и у нового напарника было чему. Именно поэтому я полностью взял на себя готовку первых и вторых блюд, оставив ему кулинарию. Если не считать торта птичье молоко, ничем особым в приготовлении сладостей я не блистал.

Ведь знание рецептов, это далеко не всё, что нужно знать для их приготовления. Поэтому я в оба глаза следил, как Анатолий Владимирович священнодействует в своем углу. Из-за чего чуть не пригорел мой гуляш. К счастью, отдельного кулинарного цеха мы позволить себе не могли, и все что творил мой напарник было полностью у меня на виду.

И сейчас вместо роз из марципана, исчезнувших в неизвестном направлении, на его столе красовался круглый кремово-бисквитный торт. Таких красавцев сейчас ни в наших, ни в финских магазинах, днем с огнем было не найти.

Естественно, мне надо было заниматься своими делами, поэтому многие этапы я пропускал, но не без основания надеялся, что за оставшийся год изрядно подниму свое мастерство.

Через пару дней я втянулся в работу, и периодически казалось, что никакого отпуска у меня не было, а все летние приключения просто приснились.

К концу сентября я получил письмо от жены, в котором она с гордостью сообщала, что поступила на заочное отделение Ленинградского финансово-экономического института им. Н. А. Вознесенского.

– Отлично! – удовлетворенно подумал я, читая эти строки. – Не прошли даром мои слова, пусть учится, не всю же жизнь в бухгалтерии зарплату начислять. Хм, а ведь, когда вернусь, она и на меня наедет с требованием учебы. Подобные намеки уже появлялись с её стороны.

Зато второе письмо от нее, пришедшее всего через три дня было полно восторгов. Строительство нашего кооперативного дома, шедшее целый год ни шатко, ни валко, и находящееся на стадии фундамента, вдруг резко ускорилось.

И строители клятвенно обещают осенью следующего года сдать его приемной комиссии.

У меня, в отличие от Люды, эта новость восторгов не вызвала. Цену обещаниям строителей я хорошо знал. Но с другой стороны, будет совсем неплохо, если, вернувшись в Союз, мы переедем в новую квартиру.

Ритта тоже позвонила почти сразу после приезда, в гости не приглашала, но обещала сама приехать в октябре.

Ну, в октябре, так в октябре. И мои пятьдесят тысяч рублей пока продолжали лежать за обшивкой салона автомашины.

Мой напарник с удовольствием вернул мне обязанность закупать продукты для посольства. И вообще, он приказом коменданта был назначен старшим поваром. А я и не спорил, чего спорить, мой коллега был два раза старше и намного опытней. Ему и с документацией возиться. К примеру, калькуляцию блюд он делал за пятнадцать минут, когда мне приходилось для этого тратить не меньше часа. В принципе, закуп продуктов входил в обязанность коменданта, но он спокойно переложил ее на наши плечи. Не забывая при этом методично проверять все чеки и закупленные продукты.

Действительно, какой смысл, кататься по магазинам, не имея возможности что-либо купить для себя, только нервы портить.

Мне, честно говоря, тоже не особо хотелось этим заниматься. Ездили мы, как правило, вдвоем с водителем хозчасти, очень деловым и въедливым товарищем. От такого скрыть визит в банк вряд ли удастся.

Вскоре все вошло в привычную колею. Работа, вечером тренировка с Никодимовым. Отдыхали мы с Семенихиным через воскресенье. В городе в выходной делать было абсолютно нечего. А дома только смотреть телевизор.

Очень раздражала возросшая активность комсомола. У нас появился новый комсорг из дипломатов. Парень был с амбициями и видимо хотел ускорить карьерный рост благодаря новой должности.

Обслуживающему персоналу посольства увеличивающееся количество комсомольских собраний не нравилось, а уж как не нравились еженедельные политинформации, просто не передать.

Вообще, проведение политинформации это была еще та картинка.

Для этого собирался весь наличный обслуживающий персонал, подходящий по возрасту, охранники, повара, сантехник, и прочие. У членов партии была своя свадьба. Собирались, как правило, на втором этаже в так называемом музыкальном зале. Приходил наш комсорг советник посольства Вадим Александрович Крапивин, насколько я знаю, ему скоро должно было исполниться двадцать восемь лет, после чего он покидал комсомол и переходил в кандидаты в члены КПСС.

И вот очередной бедолага, охранник, потея, раскрывал газету «Правда» и начинал оттуда зачитывать передовицы, о событиях в нашей стране, а затем, запинаясь, читал, как плохо живется рабочему классу в капиталистических странах. Редкие статью, касающиеся Финляндии, в этом случае пропускали, потому, что мы все видели, как «тяжело» живут рабочие и крестьяне в этой стране.

Сам Крапивин, с брезгливой миной выслушав очередного докладчика, завершал политинформацию словами о том, что мы находимся в капиталистическом окружении, в связи, с чем всем комсомольцам необходима бдительность и уверенность в правоте своего дела.

Все было бы ничего, но он решил еще больше усложнить нашу жизнь и вспомнил о Ленинском зачете. Эта бодяга началась со столетнего юбилея Ленина в 1970 году и до сих пор была актуальна. В прошлом году наш комсорг, начальник охраны Павел Еремин, полностью забил на этот зачет, зная, что его контракт заканчивается, а комсомольской работой в Союзе он заниматься не собирался.

Не понимаю, зачем этот зачет понадобился Крапивину, но активность он развил большую, как он успевал совмещать ее со своей основной дипломатической работой, не представляю.

Хотя чего не представлять, надо всего лишь найти помощников в этом нелегком деле. И он их нашел.

– Слушай, Красовский, – как-то раз обратился он ко мне, зайдя к нам на кухню. Я тут личные дела комсомольцев смотрел. Так ты, оказывается, старших классах комсоргом работал. И с комсомольской работой неплохо знаком.

– Ну что вы говорите, Вадим Александрович, какая комсомольская работа, – привычно заныл я, собираясь отмазаться от лишней нагрузки. – Вы сами подумайте, уже семь лет прошло с того времени, да и что я там тогда делал? Только взносы по две копейки собирал.

И тут Крапивин нанес добивающий удар. Сощурившись, он глянул мне в глаза и сказал:

– А еще я читал вашу характеристику из рядов Вооруженных Сил, подписанную заместителем командира роты по политической работе.

Тут он вынул из кармана сложенную бумажку, развернул ее и громко зачитал:

– За время службы в рядах Советской армии старший сержант Красовский Александр Владимирович проявил себя грамотным, знающим военнослужащим, строго выполняющим требования уставов и приказы вышестоящих начальников. Пользовался заслуженным уважением командиров и рядового состава. Достойно исполнял свои обязанности на должности заместителя командира взвода. Был избран комсоргом роты и успешно работал на этом посту до увольнения в запас.

Своей добросовестной службой и примерным поведением старший сержант Красовский Александр Владимирович доказал, что делу Коммунистической партии и Родины предан.

– Блин! – мысленно воскликнул я. – Кагебэшники даже до характеристики армии докопались. Ну, спасибо тебе лейтенант Табаков за отличные рекомендации, чувствует моя задница, что в скором времени быть мне комсоргом нашего посольства.

Мои предчувствия оправдались.

– Понимаешь, Александр, – фамильярно продолжил Крапивин. – Мне через три месяца исполняется двадцать восемь лет, я в комсомоле формально нахожусь, так, как уже полгода являюсь кандидатом в члены партии, поэтому вам комсомольцам надо задуматься о выборе нового комсорга. Мне кажется, что у тебя есть шансы занять это место.

Кстати, при таком раскладе, возможно, что посольство продлит твой контракт еще на один год. – С легкой улыбкой на губах закончил он свою речь, поманив, по его мнению, меня вкусным кусочком сыра.

– Вадим Александрович, – доверительно обратился я к дипломату. – Вы, наверно, не полностью просмотрели мою анкету. Хотя, вполне возможно, что в неё не успели добавить новые данные. К сожалению, у меня имеются родственники в Финляндии, дальние, правда. Поэтому я сильно сомневаюсь, что ваше предложение пройдет.

Всю вальяжность моментально сдуло с лица собеседника, и даже появилась некоторая суетливость в движении.

– Как же так? – растерянно пробормотал он. – Мне же Никодимов давал твое дело на ознакомление. – Странно, он ничего о твоих родственниках не сказал.

Тут собеседник резко замолчал и осторожно глянул в мою сторону.

– Ну, ладно, Красовский, мы еще с тобой поговорим, а сейчас готовься, как и все комсомольцы к Ленинскому зачету.

– Конечно, – заверил я. – Готовимся, вон видите, на стене новые социалистические обязательства висят в честь двадцать пятого съезда КПСС, надеюсь их утвердить на комсомольском собрании.

– Молодец, – похвалил Крапивин и быстро покинул наше общество.

– Сейчас начнет вычислять, кто ему такую свинью подложил, – улыбаясь, сообщил Толик, занимающийся ватрушками с творогом и ни слова не пропустивший в нашей беседе.

– В смысле? – осторожно поинтересовался я, хотя все понял сам.

– Ну, как же, Крапивин рекомендует тебя на должность комсорга, человека с родственниками в капстране. И подставляется по полной программе. Во-первых, не знает анкет своих комсомольцев, а во-вторых, если знает, то что-то замышляет. Вот такие дела, – глубокомысленно закончил мой напарник.