Loe raamatut: «Пленники чести»
«Лишь очутившись лицом к лицу с подобным ужасом,
может человек постичь его подлинную сущность».
Брэм Стокер, «Дракула».
Глава I
По пыльной полевой дороге тихо ехала коляска, запряжённая парой сивогривых лошадей. Кучер, сидя на козлах, вполголоса пел заунывную песню. На заднем сиденье дремали двое хорошо одетых господ. Вдруг коляска подпрыгнула, наскочив на кочку, и джентльмены проснулись. Оглядевшись, они увидели красоту того места, мимо которого проезжали. Вокруг них порхала золотая осень. Лес вдалеке предстал в великолепной золочёной ризе, щедро усыпанной драгоценными гроздьями переливчатого янтаря. Крестьяне уже убрали хлеб, и обширные поля обнажили почву, усеянную скошенными стебельками и пробивающимся здесь и там разнотравьем, и горизонт от края до края переливался множеством оттенков жёлтого и бурого цвета.
– Надеюсь, мы не опаздываем, Павел Егорович? – спросил один из джентльменов.
– О, нет, у нас достаточно времени, – отозвался другой.
– И всё же, было бы неплохо поторопиться, – настоял первый.
– Алексей Николаевич, у нас в запасе ещё целых два часа, и, поверьте мне, нам некуда так спешить, – сказал Павел Егорович, широко зевая.
– Любезнейший, – окликнул Алексей Николаевич кучера, – сколько нам ещё ехать до Уилсон Холла?
– Часа полтора будет, барин, – ответил кучер, прервав пение.
– Куда вы всё спешите, кузен? – спросил Павел Егорович.
– А что, если старик помрёт раньше, чем мы приедем? – возразил Алексей Николаевич.
Павел Егорович не стал вступать в дискуссию с братом, ибо и так порядочно устал, устраивая эту поездку. Ведь именно ему приходилось договариваться с кучерами, ругаться со станционными смотрителями, точно нарочно задерживавших всякий раз их отправление, и делать много вещей, которые он совсем не любил и даже терпеть не мог. А двоюродный брат помыкал им без зазрения совести, ведь Павел Егорович не выносил любого разлада между родными, и готов был жертвовать всем, лишь бы не спорить с братом. Да и вообще он был человеком мягким и меланхоличным.
– Письма с приглашениями у вас? – неожиданно спросил Алексей Николаевич.
– А у кого же они ещё могут быть? – мягко ответил Павел Егорович.
– Эх, скорей бы добраться до замка, от этой дороги у меня уже мигрень, – нетерпеливо проговорил Алексей Николаевич.
Надо сказать, это был весьма суетливый человек, маленького роста, толстенький и некрасивый. По характеру беспокойный, мнительный и расчётливый, хотя и крайне суеверный. Несколько лет назад он был преуспевающим банкиром, но из-за своей торопливости и небрежности в делах совершенно обанкротился и был вынужден перейти на казённую службу в качестве советника некоего влиятельного лица.
Между тем, волнение кузена вызвало глубокий вздох у Павла Егоровича, и Алексей Николаевич был вынужден немного унять своё рвение. Мягкие порывы свежего утреннего ветра и пение кучера навеивали сон. Внезапно дубовый листок, принесенный воздушным потоком, упал на колени Павлу Егоровичу. Тот взял его, повертел в руках и положил между страницами книги, какого-то французского сентиментального романа, вызвавшего у него накануне приступ глубокого раздумья.
Вскоре они въехали в деревню, стоявшую прямо на дороге. Кругом было тихо и пустынно, словно всё вымерло. Дома стояли неровно, кое-где кричала скотина, из двух или трёх печных труб валил серый дым. Небо над этим сонным местечком заволокло облаками, и с севера начал дуть сильный холодный ветер. На суку старого дуба у окраины деревни надрывисто каркал ворон. И странное томление охватило в этот момент души заезжих господ.
– Запустил своё хозяйство дядюшка, – заметил Алексей Николаевич, оглядываясь вокруг.
Между тем коляска выехала из деревни и опять покатилась через поле. Но на этот раз местность уже не была такой чистой и ровной. Деревья стали попадаться всё чаще и чаще, то с одной стороны, то с другой возникали перелески, появились холмы, косогоры, обрывы и овраги, покрытые золотом и бронзой осени. Вскоре по обеим сторонам дороги встал густой тёмный лес. Ветви сплетались над головами у господ, заслоняя солнце, но оно, всё же, пробивалось кое-где сквозь бреши в огненной листве. Коляска переехала каменный мосток через небольшую мутную речушку, и вскоре взору путешественников предстал величественный замок на холме. Дорога пошла в гору, а лес начал редеть, открывая взору местность необычайной красоты. И лошади, почуяв близость тёплого стойла, пошли быстрее, покрыв всего в четверть часа расстояние до замка.
Около изящных кованых ворот массивной замковой ограды уже стояли ещё три экипажа, нанятых за умеренную плату на ближней станции. Все они только что прибыли один за другим, и кучера и пассажиры расхаживались и разминались после долгой поездки. Алексей Николаевич и Павел Егорович тоже вылезли из коляски, расплатились с кучером и, взяв в руки свой багаж, последовали, как и все прочие господа, в распахнутые ворота, украшенные фамильным гербом владельца.
Вблизи замок оказался не менее впечатляющим, чем путники видели его в призрачном отдалении. Он представлял собой монолитное здание колоссальных размеров. Башни с узкими бойницами, огромные окна залов, готические полуколонны и портики, скульптуры, украшавшие парадную лестницу, и многие другие архитектурные элементы, привнесённые многими поколениями владельцев замка, каждый из которых добавлял что-то новое в его образ, предавали ему неповторимый шарм, загадочность и очарование.
– И дано вы тут не были? – спросил Алексей Николаевич у своего кузена.
– Да, давно, вот уже, наверно, пятнадцать лет, – ответил Павел Егорович, мечтательно разглядывая замок.
– А я никогда не бывал здесь прежде, да и не очень-то хочется мне прозябать в такой глуши, так что, надеюсь, я тут не задержусь, – ответил, потирая руки, Алексей Николаевич.
Между тем, кузены вплотную подошли к четырём господам, которые так же с любопытством разглядывали замок. Среди них все были родственниками, хотя и не самыми близкими. Господа учтиво поздоровались друг с другом. Единственной дамой из всех была госпожа Симпли, прибывшая со своим супругом. Оба они жили на то, что давали деньги в рост, и потратили полжизни в погонях за должниками. Их внешний облик хотя и был приятен и солиден, но характеры обоих, как это часто бывает в деловой среде такого рода, оставляли желать лучшего. Что же касается господина Симпли, он любил весёлую пирушку, деньги и, немного, жену. А вот его благоверной хватало только любви к деньгам. Впрочем, это и поддерживало их брак. Два других джентльмена были весьма молодыми людьми примерно одного возраста. Первый – Карл Феликсович, жгучий брюнет с маленькими усиками и холодным, даже надменным взором, второй – Александр Иванович, был светловолосый, высокий и статный, служил в драгунском полку и уже добился чина поручика, а так же имел несколько знаков отличия в сражениях. Обе эти личности были диаметрально противоположны в характерах. Карл Феликсович был хитрым и изворотливым проходимцем, слыл непревзойдённым дуэлянтом и ловеласом, а так же обожал всякого рода авантюры, пари и карточную игру. Он утверждал порой, что только бог знает, скольких людей он отправил на тот свет, однако ни один суд так и не смог доказать его участия в дуэлях, за которые ему грозило суровое наказание. А молодой же драгунский офицер с самых юных лет служил отечеству и ни в чём порочащем свою честь замечен никогда не был. Его открытое лицо и взгляд больших светлых глаз говорили о необычайной доброте и отзывчивости этого молодого человека.
Они долго высказывали друг другу своё почтение и удовольствие видеть родных людей после такой продолжительной разлуки. Однако все эти высокопарные слова были почти всем им противны, ведь каждый знал, что лжёт и лицемерит, получая то же самое в ответ, ибо годами между ними росло взаимное непонимание и обида, поскольку каждый из них жил в своём собственном мире, отдаляясь от семьи. После церемонии обмена любезностями они дружно, но порой стараясь всё же обогнать друг друга, направились ко входу в замок.
Двери открыл дворецкий – худощавый мужчина преклонных лет, но выглядевший ещё довольно свежим и полным сил. Рядом с ним стояли ещё двое слуг, одетых в ливреи и имевших вид чрезвычайно гордый, и в то же время совершенно отстранённый. Все шестеро господ чинно вошли внутрь, поставив на пол свои чемоданы и саквояжи. Гости оказались в большом колонном зале, слабо освещённом несколькими старинными лампами и свечами. Лишь один драгунский офицер поздоровался с дворецким, хотя тот был знаком почти всем. Он был правой рукой хозяина замка, господина Михаила Эдуардовича Уилсона, которому все прибывшие доводились племянниками или родственниками какого-либо иного сорта. Слуги быстро помогли им избавиться от верхней одежды и тяжёлых вещей. Затем дворецкий попросил всех следовать за ним. Точно никто не знал, куда их поведут, однако они догадывались, что именно к покоям самого господина Уилсона.
Проходя нарядные, богато убранные комнаты с дорогими коврами на полу, картинами в позолоченных рамах и гобеленами на стенах и множеством старинной богато украшенной мебели, гости осматривали всё столь тщательно, сколь доктора осматривают обеспеченного больного. Наконец все остановились в приёмной зале перед покоями хозяина замка. Гости начали понемногу переговариваться. Большие напольные часы пробили полдень. Создалось всеобщее напряжение в ожидании новостей.
В самом углу на стуле сидела молоденькая стройная девушка в простом голубом платье. На вид ей было около восемнадцати лет, её темно-русые волосы были аккуратно убраны, на щеках играл едва различимый румянец, взгляд был потуплен, и, казалось, она не замечала пёструю толпу собравшихся в приёмной. На девушку же обратили внимание двое: Алексей Николаевич и Александр Иванович.
– Кто эта юная особа в углу? – шёпотом осведомился Алексей Николаевич, по своей привычке потирая руки.
– Эта сиротка, которую господин Уилсон приютил из жалости, – отвечали ему.
– И как же звать эту бедную сироту? – спрашивал он.
– Наталья Всеволодовна, – говорил кто-то у него над самым ухом.
Юный же офицер стоял тихо, не спрашивая ни о чём, однако очень внимательно слушал, стараясь не упустить ничего. Внезапно все беседы прервал дворецкий, вышедший из покоев господина Уилсона. Вил у него был взволнованный и печальный. Воцарилась гробовая тишина.
– Дамы и господа, – объявил он, – прошу вашего внимания.
В эту минуту дверь покоев снова открылась, и из неё вышел высокий человек в чёрной траурной одежде с объёмной папкой для бумаг в руках. Он неспешно затворил за собою дверь и окинул взглядом присутствующих. Все потупились и замерли в ожидании того, что скажет этот человек. Наталья Всеволодовна встала и хотела было подбежать к нему с расспросами, но он бросил на неё спокойный проницательный взгляд, и она замерла на месте, всё сразу поняв, но не в силах поверить своей догадке.
– Дамы и господа, – произнёс он, – позвольте представиться, Никита Ильич Каингольц, нотариус и личный адвокат господина Уилсона. Я, по долгу службу, сообщаю вам прескорбнейшее известие: Михаил Эдуардович Уилсон скончался. Только что, у меня на руках, после подписания завещания.
Все ахнули в один голос, поднялся гул, точно кто-то выпустил из улья пчелиный рой. Девушка, стоявшая в углу, закрыла лицо руками и пошатнулась. «Боже, нет, только не это», – вскрикнула она и выбежала из приёмной залы. Александру Ивановичу захотелось кинуться вслед за ней, но он чувствовал, что не сможет её утешить, и его долг быть со своими далёкими родственниками. Вслед за девушкой из приёмной вышел со слезами на глазах и дворецкий.
– Дамы и господа, прошу ещё минуту внимания, – сказал нотариус, – завещание может быть прочитано только в присутствии всех прямых наследников.
– Здесь присутствуют все! – выкрикнул Алексей Николаевич.
Тогда Каингольц зачитал список наследников, о которых шла речь, но из всех присутствовавших не было только второй жены умершего – Клары Уилсон. Она рассорилась с мужем и жила в городе, неподалёку от замка.
– А нельзя ли обойтись без тётушки? – холодно спросил Карл Феликсович.
– К сожалению, завещание должно быть прочитано в присутствии всех наследников и этого прядка не изменить. Таково непременное условие обнародования последней воли умершего. К тому же, госпожа Уилсон предупредила меня в своём письме, что к указанной дате приехать никак не сможет. Она задержится на некоторое время, и, как она писала, наследники вольны оставаться в её замке столько, сколько пожелают до самого её прибытия, – громко сказал Каингольц.
– Завещание ещё не оглашено, а замок уже её! – возмутилась госпожа Симпли.
– В любом случае я вынужден отложить чтение завещания до приезда вдовы покойного, – сказал Никита Ильич.
– Безобразие, какая бестактность с её стороны! – воскликнул Алексей Николаевич.
– Да, покойного можно было бы и уважить, в конце концов, это её муж умер, а не посторонний человек, – растерянно добавил Павел Егорович.
– Причём тут покойный, она же прямо оскорбляет нас! Не уважает! Скажите тоже! – возмущался Алексей Николаевич.
И все родственники тотчас заохали, и шум заполнил приёмную. Один только Александр Иванович ничего не говорил, он просто стоял и смотрел в пол, размышляя о человеке, с которым так хотел попрощаться и не успел, который хотел что-то ему сказать перед смертью, но так и не сказал. Грустно и странно ему было выслушивать вульгарные разговоры о человеке, которого он знал с детства и очень любил. Какие-то странные слова летели со всех сторон о почтенном джентльмене, только что скончавшимся за дверью перед ними.
Пришёл врач, представившийся как Модест Сергеевич. Он составил акт о смерти и вручил его Каингольцу. Потом пришёл дворецкий и слуги с носилками. Двое дюжих лакеев вынесли тело господина Уилсона, накрытое одеялом. Дворецкий же остался в зале, но долго глядел вслед своим подчинённым, бережно уносившим хозяина. Александр Иванович хотел было броситься к своему покойному деду, душа рвалась проститься с ним, но господин Симпли удержал молодого человека.
– Не стоит сокрушаться по тому, чего уже не вернёшь, – сказал он ласково, – да и может для нас это к лучшему, мой мальчик.
Александр резко отвернулся от него и отошел в сторону. Скорбь сменилась в нём обидой и злобой по отношению к человеку, который не способен жалеть о чём-либо, кроме денег, и не может понять, каково другому пережить утрату. Если бы он не был офицером, он, пожалуй, за такие слова хорошенько бы побил родственника, хотя тот и был его много старше. Через пару минут все вышли из залы довольно подавленные и мрачные.
– Альфред, – сказал Александр, обращаясь к дворецкому, – куда понесли тело?
– В церковь, разумеется, – ответил он. – Завтра будут похороны. Утром тело вернут, и процессия двинется отсюда прямо на кладбище.
– Значит, я так и не увижу его, – задумчиво произнёс Александр.
– Прошу прощения у вашей милости, но если у вас больше нет ко мне вопросов, я вас оставлю. У меня ещё очень много дел, – сухо сказал Альфред.
– Да, да, – тихо проговорил Александр.
После того, как дворецкий ушёл, ему стало совсем одиноко и тоскливо, рядом не было надёжных боевых товарищей, с которыми привык поручик разделять любые печали, а сидеть в гостиной с родственниками и слушать, как они делят меж собой всё, что за столькие годы нажил его дед, было невыносимо. Поэтому он при первой же возможности их покинул и отправился гулять по старому замку, где каждый уголок дышал давно забытым детством. Как часто бывает, что человек, вернувшись туда, где некогда был беззаботно счастлив, понимает, насколько изменился сам, и как переменилось то самое место, и отныне все былые радости безвозвратно остались в прошлом. Предаваясь воспоминаниям, он хотел заглушить боль утраты и обиды, нанесённой невежеством и равнодушием родственников.
Между тем, оставшиеся впятером наследники решили не покидать замок до приезда госпожи Уилсон. Нотариус взял подписку со всех господ, что они в его отсутствие не начнут делить наследства, оставив всё имущество в неприкосновенности. После этой процедуры он покинул гостиную. У лестницы он встретил заплаканную Наталью Всеволодовну, которая, подбежав, ухватилась за его рукав и заговорила дрожащим голосом:
– Умоляю, Никита Ильич, скажите мне, как он умер? – шептала она, еле сдерживая слёзы.
– Его сердце остановилось… Ни один врач не смог бы ему помочь… – отвечал он, отводя взгляд в сторону.
– Ах, почему, почему он оставил меня одну без всякой защиты, – всхлипывая, произнесла она. – Но кто же теперь будет моим опекуном до совершеннолетия?
– Возможно, госпожа Клара Уилсон, как старшая в семье, – тихо ответил он.
– Нет, нет, только не она, скажите, что это не так, ведь эта женщина меня ненавидит, – зашептала она с мольбой в голосе, глядя прямо в лицо нотариусу, и из глаз её вот-вот должны были покатиться слёзы.
– Я не могу нарушать установленные законом порядки и обманывать вас, – начал Каингольц, – да и госпожа Уилсон влиятельная и мудрая леди, так что её опека будет для вас наилучшим вариантом…
– Нет, она не успокоится, пока не сведёт меня в могилу, прошу вас, защитите меня, – со слезами в голосе говорила Наталья.
– Я ничем не могу вам в этом деле помочь, сударыня, я бессилен перед законом… – говорил Никита Ильич, по-прежнему глядя куда-то в сторону.
– Но, но… – начала Наталья, затем выпустила из рук рукав нотариуса и убежала прочь, обливаясь горькими слезами отчаянья.
Каингольц постоял немного, глядя на пёструю ковровую дорожку и раздумывая о чём-то тяжёлом, что его томило и рвалось наружу, но о чём говорить ему было нельзя, и тяжело вдохнул. Он повернулся и увидел прямо перед собой Александра Ивановича, который всё это время стоял за углом, являясь невольным свидетелем этого разговора.
– Неужели и вправду ничего нельзя сделать? – спросил Александр у нотариуса, который слегка вздрогнул от неожиданности.
– Простите, но тут уже решит суд, если в нём будет необходимость, а пока что опекой над Натальей Всеволодовной должна заниматься жена покойного.
– Но вы же знаете, что такая опека для неё будет невыносима.
– Знаю, но ничего лучшего, к сожалению, предложить не могу, – резко ответил Каингольц, краснея. – Единственная возможность избавиться от опеки для неё – это выйти замуж, но брак возможен только при согласии опекуна. Ну, или сама госпожа Уилсон передаст опеку кому-либо другому.
– Но вы же нотариус, я прошу вас сделать всё возможное, чтобы эта девушка получила лучшую долю… – начал Александр.
– Знаете что, – вскрикнул нотариус, совершенно покраснев, – это уже не ваше дело, я искренне желаю блага этой девочке, но закон в данном случае предельно ясен, больше никаких обсуждений быть не может! Я попрошу вас подписать бумаги, и далее мне надо покинуть этот дом. Меня ждут безотлагательные дела, молодой человек!
Не ожидавший такого ответа, Александр Иванович подписал ту же бумагу, что и все его родственники, и учтиво раскланялся с нотариусом.
– Всего хорошего, – буркнул Никита Ильич и торопливо спустился по лестнице к выходу, бормоча что-то невнятное.
Александру показалось странным поведения нотариуса, словно бы тот был чем-то особенно обеспокоен, чем-то, что было его тайной. Он побрёл по коридору сам не свой, вспоминая каждое услышанное в замке слово. Роскошь и великолепие не вдохновляли его – пышность старинных покоев казалась неуместной в такой день. Кроме того, что случилось в столь короткое время, он думал ещё и о Наталье Всеволодовне, убитой горем. Порой предмет наших мыслей склонен являться нам неожиданно, и отворив дверь в маленькую проходную комнату, молодой офицер вдруг увидел её сидевшей на софе и тихо плакавшей наедине с собой.
– Примите мои глубочайшие соболезнования, – негромко произнёс он, подойдя ближе.
– Ваши слова ничего не значат, – сквозь слёзы ответила она. – Вы так же, как и все эти стервятники, хотите оторвать себе кусочек побольше. Вам нужны только деньги…
– О нет, я нахожусь на государственной службе, и, поверьте, ни в чём не нуждаюсь, – ответил Александр, смутившись.
– Вам он дед, другим он дядя, третьим ещё кто-то, все вы хотите получить его состояние. Ведь резвее вы не примчались сюда, оставив службу, из-за письма, в котором он упоминал о завещании? Ведь, насколько я знаю, такие письма получили все, – говорила она, стараясь казаться как можно смелее и независимей, хотя раньше она ни с кем так не заговаривала.
– Мой дедушка писал мне, что хочет сказать что-то важное перед смертью, – начал Александр.
– И вы решили, что бедный дедушка перед смертью наделит вас жирным состоянием, которое можно будет спустить в первом же игорном доме? – воскликнула она.
– Никак нет, дедушка просил только…
– Что, только? Вы всё лжёте!
– Позаботиться о вас, – тихо сказал Александр Иванович.
Наталья отвернулась, и плечи её задрожали. Она тихо всхлипывала, и Александру было безумно жаль её.
– Вот письмо, – продолжил он.
– Оставьте же меня, – проговорила слабым голосом Наталья, встала и вышла прочь.
Молодой поручик остался стоять неподвижно с письмом в руках, слыша удаляющиеся тихие шаги. Трудно вообразить, сколь неловко он чувствовал себя в эту минуту. На душе у него было так тяжело и совестно, словно бы это он был виноват во всех случившихся несчастьях. Так простоял он минут пятнадцать, потом повернулся, спрятал письмо в карман и тихо пошёл, сам не разбирая, куда. В своей жизни он видел много крови и беспощадной жестокости, бесстрашно, почти безрассудно ходил в атаки, и чуть не был убит, но этот короткий разговор поразил молодого человека сильнее всех прошлых переживаний. Александра не смутили упрёки и обвинения в его адрес, наоборот, он ещё больше жалел несчастную сироту, искренне желая ей только блага, самого высшего, из всех, что были возможны, и он готов был бы совершить любой подвиг для Натальи Всеволодовны, если бы она только попросила его об этом.
В одном из длинных коридоров Александр Иванович встретил своих родственников, которые гурьбой следовали за дворецким, показывавшим им их комнаты.
– Что-то вы уж больно бледны, – заметил Карл Феликсович, – уж ли не дедушкиного призрака встретили?
Александр вспыхнул неутолимой злобой, услышав такие слова. Однако он понимал, что не в силах исправить невежество кузена. Он был готов сурово ответить ему и вразумить наглеца, но в этот момент его отвлекла госпожа Симпли.
– Я продам любой замок, в котором будет хоть одно приведение, – сказала она.
Драгунский офицер бросил на неё огненный взор, полный негодования и отвернулся. Вступать в словесную дуэль с дамой было ниже его достоинства, да и время было неподходящее. К тому же он, как военный понимал, что находится в меньшинстве, а значит, обречён на поражение.
– Скорее бы наша старая вдовушка приехала, – сказал Алексей Николаевич, – а то меня казённая служба ждёт.
– На что вам эта казённая служба, кузен? Скоро заживёте как настоящий помещик, на балах целые дни проводить будите, – с улыбкой заметил Павел Егорович.
– Вот я вижу, Алексей Николаевич, что у нас с вами телосложение особенно бальное, – вмешался господин Симпли, который был мужчиной весьма внушительных размеров. – А вот, сударь вы мой, добрый пир – это как раз по нам!
– Деньги нужны, чтобы делать деньги! – упрямо возразил Алексей Николаевич.
– Совершенно с вами согласна, – поддержала госпожа Симпли, – если бы не я, то мой бездарный муж уже прокутил бы всё на свете! Уж в моих руках деньги не пропадут!
– Да вы, душенька, уморили бы и меня и себя голодом, кабы могли, – обиженно сказал господин Симпли.
– Состояние нужно, чтобы жить, ни в чём себе не отказывая, – заметил Карл Феликсович.
С такими разговорами дворецкий водил гостей по комнатам, которые по каким-либо таинственным причинам не нравились им. То стены были не того цвета, то кровать стояла не в том месте, то вид из окна был слишком мрачен. Первым комнату себе выбрал Карл Феликсович, потом, не желавший ни в чём отставать, Алексей Николаевич, Павел Егорович поселился в соседней комнате, хотя она и совершенно ему не понравилась. Дольше всех комнату выбирали супруги Симпли, словно бы вся привередливость мира скопилась исключительно в них, но, наконец, и они устроились, выбрав шикарные апартаменты в левом крыле замка.
Александр Иванович же ходил рядом со всеми. Он говорил, что просто гуляет, но на самом деле пытался найти хоть одного порядочного на его взгляд человека и понять, насколько он похож на своих родственников. Как ни странно, самым порядочным он выбрал Павла Егоровича, хотя тот и показался слишком мягкотелым. Когда они остались вдвоём с дворецким, то Альфред спросил:
– Какую комнату вы предпочтёте, Александр Иванович?
– Мне всё равно, какую, – с грустью ответил он.
– Позвольте спросить, ваша милость, отчего вы так смущены, я, признаюсь, смел полагать, что для вас смерть – дело обычное, – сказал Альфред.
– Смерть на поле боя и вправду случается чаще, чем хотелось бы, но на этот раз умер мой дедушка, умер, так и не сказав мне чего-то важного. Кроме того, я разговаривал с Натальей Всеволодовной… Она считает меня охотником за наследством, бездушным эгоистом, помышляющим лишь о богатстве, – ответил молодой человек.
– Разве столь юное и кроткое создание могло смутить боевого офицера? Я помню её с того момента, как Михаил Эдуардович, светлая ему память, привёл эту сироту в наш дом маленькой девочкой, она была, и, поверьте мне, осталась сущим ангелом, – сказал дворецкий.
– Конечно, конечно она ангел, – задумчиво ответил Александр. – Однако скажи, Альфред, ты ведь знаешь меня всю мою жизнь, я помню, как мы вместе с тобой играли в солдатиков, в этом замке прошло моё детство, так неужели я так сильно изменился за эти годы, что стал чужим? Я помню, как вы с Натальей, тогда ещё совсем крошкой, провожали меня, когда я уезжал десятилетним мальчишкой в кадетский корпус, разве я уже не тот, что прежде? – горячо говорил Александр Иванович.
– Много воды утекло с тех пор, – сказал Альфред.
– Неужели ты думаешь, что я за эти годы стал лицемерным лжецом, ищущим лёгкие деньги?
– Время портит хороших людей…
– Нет, Альфред, время показывает недостатки плохих. Что ж, думай, как хочешь, мне ничего не надо. Я приехал выполнить просьбу дедушки позаботиться о… Неважно, я уеду, но боюсь, что не смогу жить с чувством невыполненного долга, прости, – с горечью произнёс Александр.
– Нет, нет, простите, я верю вам, ваша милость. Простите, я ошибся насчёт вас, вы и в самом деле не такой, как ваши родные, – смущённо проговорил Альфред. Голос его дрогнул.
– Я не смею винить тебя, Альфред, среди всей этой кутерьмы и вправду сложно разобраться, кто есть кто, – ласково ответил Александр. – Но раз уж мы примирились, расскажите мне о Наталье Всеволодовне, как она выросла и изменилась за столько лет!
– Да, у неё были лучшие гувернёры, мой хозяин не жалел денег на её образование, она была отрадой его сердца. Его гордостью, настоящей юной леди! Сама она только вчера возвратилась из пансиона, даже второй год обучения не успела начать. Господин Уилсон был для неё всем, и я не знаю, как она сможет перенести такую утрату, – с грустью сказал Альфред.
– Что с ней теперь будет? – произнёс Александр, чувствуя нарастающее волнение.
– Бедная девочка, она слишком хрупка для такой потери, – прошептал дворецкий. – Однако я прошу меня извинить, скоро обед, мне надо проследить, чтобы стол был накрыт вовремя и как подобает, – добавил он, опустив глаза.
– Да, да, не стану тебя задерживать, – сказал Александр Иванович и тихо пошёл по коридору.
– Вы помните вашу прежнюю комнату? – спросил дворецкий.
Молодой человек лишь кивнул головой в ответ. Альфред учтиво поклонился и отправился по своим делам. Драгунский же поручик дошёл до угла коридора и остановился около одной из дверей. Он достал из кармана старый ключ, который всегда носил с собой, и отпер её. Дверь, которую давно никто не открывал, со скрипом распахнулась. В комнате всё было чинно, хотя повсюду скопился изрядный слой пыли. Александр сам когда-то очень просил, чтобы, пока его нет в замке, комнату никто не трогал. Как ни странно, просьба была выполнена буквально, и за много лет ничего не изменилось. Пол покрывал изящный ковёр, на стенах висели батальные полотна, у стены стоял пузатый комод, а рядом с ним письменный стол, к которому были придвинуты два стула с резными ножками, на столе возвышался старинный глобус, а рядом лежали пожелтевшие листы бумаги, кровать была аккуратно застелена бордовым покрывалом. Александр Иванович прошёлся по комнате, оставляя следы на слое скопившейся пыли. Он вспомнил своё счастливое детство, дедушку и всех милых ему людей, и ему стало горько от мысли, что всё, к чему он испытывал привязанность, исчезнет для него навсегда, перейдя в чужие руки. Так в раздумье просидел он более часа. Потом горничная сообщила, что обед подан. Есть он не хотел, не смотря на то, что последняя трапеза была только вчера утром, но пошёл, так как считал своим долгом присутствовать на этом обеде.
В большой столовой был накрыт длинный дубовый стол, за которым уже сидели недавно прибывшие господа. Альфред уже подавал вторые блюда. Всё в этой комнате говорило о солидности её прежнего хозяина, любившего окружить себя самыми прекрасными вещами. Так время отсчитывали в ней гигантские часы с боем работы одного известного немецкого мастера, на стенах висели зеркала в рамах ажурного литья, а в больших ореховых витринах стоял китайский фарфор. Много лет назад в большом резном кресле сидел здесь сам господин Уилсон, и Александр, будучи совсем ребёнком, вбегал в высокие распахнутые двери с криком «Я рыцарь круглого стола», и всех это забавляло. А теперь здесь сидели чужие люди, чужие не по крови, а по духу. Все зеркала были плотно занавешены, и столовая казалась тесной и мрачной. Александру стало совсем грустно, он сел поодаль на стул у стены и задумался.
– Почему вы не идёте к нам? – спросил господин Симпли. – Жаркое нынче удалось на славу!
– Благодарю, но я не голоден, – ответил он.
Господа не возражали и продолжили есть с немалым аппетитом, ведь они проделали долгий путь и изрядно устали от переживаний первой половины дня. Супруги Симпли, Павел Егорович, Алексей Николаевич и Карл Феликсович сидели на одном конце стола, на другом же конце сидела бледная Наталья Всеволодовна. Альфред и ещё двое слуг подавали на стол новые и новые кушанья, исчезавшие с завидной скоростью. Пара графинов испанского вина из господского погреба была уже почти пуста. После того, как всё было съедено, подали чай, и началась беседа.
