Loe raamatut: «В плену»

Прикованные к жизни на позор,

Не различая больше тьмы и света,

Рисуем свой жизненный узор

На грубом полотне безумия и бреда.

«Я пришёл призвать не праведников,

Но грешников к покаянию».

Евангелие от Марка Гл. 2, стих 17

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Каждый гражданин, имеющий миллион, мечтает иметь два миллиона. А каждый гражданин, имеющий миллиард, мечтает иметь два миллиарда. Для начала. Мечта возрастает по мере её осуществления. А принцип её осуществления выражен в первой половине девиза иезуитов: «Цель оправдывает средства». Поэтому, средства используются любые, и никто за ценой не стоит. О душе речь не идёт вообще.

Миллионеры смотрят на миллиардеров как на господ – с лукавым подобострастием и безмерной чёрной завистью. А миллиардеры смотрят на миллионеров как на холопов – с небрежной снисходительностью и дружеским высокомерием.

Все остальные граждане мира для тех и других существуют лишь для того, чтобы, не щадя сил, здоровья, а то и самой жизни, помогали осуществлению их заветной мечты.

Хотя и здесь всё выглядит в высшей степени благопристойно. Если в социалистическом прошлом советские историки характеризовали капиталистов не иначе, как эксплуататоров и мироедов, то теперь они благодетели, предоставляющие людям рабочие места и средства к существованию.

И всё бы ничего, если бы эти рабочие места оплачивались по совести. Но совесть и капитал – категории противоположные. Количество капитала обратно пропорционально наличию совести. Чем больше первого, тем меньше второго. Хотя про совесть лучше вообще помалкивать. Это то, что не имеет цены, а потому, наверное, и не пользуется спросом.

Но так устроен этот мир, что все не могут быть богатыми. Если бы все были миллионерами, никто не хотел бы работать. Но и все, однако, не могут быть нищими. А это уже радует. Нищий нищему ни хрена не может дать, а богатый нищему, смотришь, что-нибудь и подкинет. Под настроение. Под эмоциональный, так сказать, градус.

Но всех людей люто объединяет то, что все они разные. И не по сословию и состоянию, а и по своему частному менталитету. В том числе, и люди крайне состоятельные.

Когда первоначальный этап бешеной гонки к заветной «крезовской» мечте оказывается позади, вступает в силу индивидуальная харизма капиталиста. Кто-то продолжает давить на газ, лишь иногда притормаживая; кто-то сбавляет обороты, с удивлением наблюдая окружающий ландшафт; а кто-то переходит на «нейтралку», погружаясь в манящие воды утех, наслаждений и необузданных страстей.

И вот эти третьи, чтобы совсем не остановиться и не заглохнуть, должны иметь альтернативные источники питания. Они имеют доли в различных корпорациях и занимаются инвестициями. Доли приносят стабильный доход, а инвестиции зависят от многих факторов. Это уже игра. Но не в рулетку, а, скорее, в карты.

Инвестиции, в обычном понимании этого слова, это спекуляции. Но спекулянт – слово крайне обидное и даже уничижительное. И вполне возможно, что уголовно наказуемое. Инвестор же – слово красивое и в высшей степени благородное.

Но не самое. Самое благородное занятие бомонда – это, конечно же, благотворительность. Её они осуществляют с присущей им прагматичностью, циничностью и дальновидностью.

О их благотворительности должны знать все: и общественность, и госструктуры. Инкогнито кому-то помогать – это деньги на ветер. А деньги на ветер выбрасывать не хочет никто. Даже в самую безветренную погоду.

Дмитрий Михайлович Зерноклюев, среднего роста шатен 54 лет, принадлежал к третьей категории миллиардеров. Он был человек умный, образованный, проницательный, трезво и здравомыслящий, с хорошо развитым инстинктом самосохранения.

Когда его начали вытеснять из активного крупного бизнеса, с ведущих ролей, в первую очередь именно они, здравый смысл и инстинкт самосохранения, категорично заявили: «Мы не желаем иметь с тобой ничего общего, если тебя, остолопа, пристрелят, придушат, придавят или отравят! Лучше жить богато и спокойно, чем богато и беспокойно».

И Дмитрий Михайлович, вместе со своими капиталами, покинул родину. Он, как и положено странствующему миллиардеру, купил в разных уголках земного шара недвижимость, построил яхту, приобрёл футбольный клуб и, чтобы не слыть снобом, жлобом и хамом, приобщился к искусству, культуре и благотворительности.

Особенно трепетными и почти благоговейными были отношения чуткого магната с церковной властью. Дмитрий финансово спонсировал воссоздание храма, восстановление собора, реставрацию иконостаса, что в итоге вылилось в ответную благодарность. Патриарх лично вручил ему Орден святого преподобного Серафима Саровского.

Расчувствовавшийся олигарх смиренно склонил голову, а в душу проник холодок, выстрелив в мозг кощунственной мыслью о возможном – конечно, в будущем – причислении его к лику святых.

Однако истинным проявлением совей принадлежности к высшему свету, заслуживающим безоговорочного уважения, является коллекционирование шедевров мирового искусства.

Господин Зерноклюев не желал быть изгоем и посмешищем в славной когорте лучших представителей человечества, и к этому эстетическому искусству он приобщился ещё будучи энергичным слугой почитаемого в их среде Мамоны. В частности, это касалось приобретения картин известных мастеров кисти.

Так, вложив порядка 2 миллиардов долларов, за десяток лет он приобрёл значимые работы Пикассо, Родена, Модильяни, Матисса, Гогена и некоторых других прославленных имён. Апофеозом художественной авантюры явилась известная картина гения эпохи Ренессанса, купленная частным образом, а проданная на аукционе за рекордные 450 миллионов.

Вот так и шла обычная жизнь в обычных повседневных заботах обычного миллиардера. С мелкими радостями, но без эйфории. С мелкими неприятностями, но без инфарктов. Даже пиковый период коронавируса не доставил особого беспокойства состоянию Дмитрия Михайловича. Ни телесному, ни финансовому. Разорились миллионы фирм мелкого и среднего бизнеса, но мировые тузы на всех, вместе с Сovid-19, чихнули и… обогатились. Военной промышленности, чтобы иметь хорошую прибыль, нужные военные конфликты, переходящие в полномасштабные войны. Фармацевтической же промышленности для роста (скачка) финансового потока нужны новые массовые болезни – вирусы. Желательно, чтобы в виде эпидемий и пандемий. Получится одновременно финансовый прыжок в высоту и длину.

Но вот весной 2021 года случилось событие, слегка взбудоражившее устойчивый и уравновешенный внутренний мир Дмитрия. Ему поступило одно очень заманчивое, но и крайне рискованное предложение.

Именно по этому поводу он собрал ограниченный контингент доверенных лиц на своей яхте в порту Лимания. И хотя погода была замечательная, хозяин не рискнул проводить встречу на верхней палубе, а увёл гостей в роскошную гостиную.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Потолок и стены, отделанные метеоритными камнями в платиновой оправе, были сливочно-белого цвета. Пол был устлан ковром, сотканным вручную в Тибете.

Гости, а их было трое, вместе с хозяином расположились возле столика из умнини, на котором стояли бокалы и бутылки с разными сортами вин и прохладительными напитками.

– Господа, – обратился к собравшимся Дмитрий с едва заметной ироничной улыбкой. – Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам…

Он нарочито сделал паузу и попеременно посмотрел в глаза каждому сидящему.

Борис Жестков, телохранитель и верный товарищ, поднял бокал с «Петрусом», улыбнулся боссу и залпом выпил.

Алексей Сизов, финансовый консультант и друг, и Арсений Перминов, искусствовед, вызванный из России, старый знакомый Дмитрия, получившие образование ещё в Советском Союзе, понимающе засмеялись и насторожились.

Хозяин продолжил:

– Я вас собрал, друзья мои, в этом уютном и укромном местечке по очень важному делу.

– Та-а-а-к, – протянул Алексей. – Я так понимаю, что грядут непредвиденные расходы?!

– По делу, – твёрдо продолжил Дмитрий, глядя на финансового друга, – окончательное решение по которому уже принято. Осталось лишь обсудить некоторые детали.

– Все финансовые детали, – веско заявил Алексей, – с перебоями работают в общем механизме. А запасных частей в наличии не имеется.

– Лёха, – добродушно сказал хозяин, усмехнувшись, – у хорошего механика запчасти всегда имеются в наличии. Если, конечно, он хороший механик?! А финансовый химик всегда изыщет свободные финансовые радикалы, будь они в любом виде: жидком, твёрдом или газообразном.

Финансист недовольно дёрнул плечами:

– Все свободные финансовые радикалы направляются на постройку твоей 120-метровой яхты. – И язвительно спросил. – Может, отрежем метров сорок?

Дмитрий был спокоен и улыбчив:

– Никакого обрезания не будет. Мы люди православные, а не какие-нибудь бусурмане. У других отрезать – да, согласен. Но не у себя.

– Смотри, чтобы другие не отрезали у тебя без твоего ведома, – предостерёг Алексей. – Когда ум под наркозом, бдительность теряется.

– Не стоит хамить работодателю, – без злобы, но жёстко сказал Дмитрий. – Мой ум бодр и бдителен при любой анастезии. Пойми, я должен войти в этот чёртов клуб стометровых жлобов. – И уже более мягким тоном. – Лёха, я знаю твою дотошность в финансовых делах, но не надо со мною юлить. Я не меньше твоего осведомлён, как обстоят дела с моими капиталовложениями. А весь этот ажиотаж с вирусом задуман с одной целью. – Чуть задумался. – Хотя, нет. Всё-таки, он преследовал две цели. Первая, – это нанести удар по мелкому и среднему бизнесу. Что, понятное дело, выгодно крупному. И вторая, – это напугать и разъединить людей. И без того напуганных и разобщённых. И, прикрываясь мерами безопасности, прижать их к ногтю. А, как известно, если кто-то теряет, то кто-то и находит. Крупный капитал лишь укрепляет свои позиции. Правда, не все. Но на это есть субъективные причины. А у нас всё в полном порядке.

Алексей в эту палитру добавил своих красок:

– И у нас не всё так гладко, как хотелось бы. Но хорошо ещё, что нет больших углублений. А о твоих гипотезах в области вирусологии я уже слышал. И ещё раз скажу – это всего лишь твои частные предположения, не обоснованные фактами. В интернете можно найти гипотезы и покруче.

– К сожалению, это так, – как-то грустно согласился хозяин. – До высот таких секретов мне не добраться никогда. Допускаю, что в действительности всё намного страшнее. Они открыли сундук Пандоры, глубину которого никто не знает. И когда и чем всё это закончится, тоже никто не знает. Разве что… эх, жаль, что меня так никогда и не пригласят на форум Бильдербергского клуба. Даже не сам форум, а на закрытое заседание "политбюро" этого форума. Только, думаю, они хоть и мировые тузы, но не джокеры. – Он многозначительно посмотрел на друга, потом на искусствоведа, но эту мысль развивать не стал, а резюмировал о себе любимом горделиво и оптимистично. – Но на своей высоте я хозяин и господин!

Алексей сдался:

– Хорошо. В какую, примерно, сумму может обойтись эта деталь? А точнее, картина. Судя по тому, что с нами многоуважаемый Арсений Викторович, это не может быть палантин из шиншиллы, украшенный "несравненным" бриллиантом?!

– Ты прав, – согласился хозяин, не снимая улыбку с лица. – Я хочу приобрести картину. Картину, являющуюся шедевром мировой живописи.

– У тебя уже был шедевр, который ты продал три года назад. Шедевр, которому цены нет.

– Как видишь, – серьёзно сказал Дмитрий, – всему в этом мире есть цена. Даже такому гению.

Алексей в долгу не остался:

– Даже тому, кто изображён на полотне?

– Даже ему, – зло огрызнулся олигарх. – И не мы самые страшные преступники. Мы всего лишь иногда торгуем искусством, а кто-то торгует его именем. Причём, – массово. Вот где самый циничный бизнес. Мы мелкие грызуны на фоне саблезубых тигров.

Атмосфера резко накалилась. Но тут вмешался доселе слушавший и молчавший искусствовед, исполнив роль психолога:

– Господа, надо не спорить о прошлом, а решать настоящее. – И, обратившись к хозяину, деловито спросил. – О какой картине идёт речь?

Дмитрий сделал паузу, посмотрел на Арсения, потом глянул на Алексея и, вернув взгляд на искусствоведа, негромко и обыденно сказал:

– Речь идёт о картине Рембрандта «Христос во время шторма на море Галилейском». Только и всего.

Борис к этому сообщению отнёсся равнодушно. Как, впрочем, и ко всей беседе. Алексей насторожился и напрягся, хотя название картины ему ни о чём не говорило. А вот Арсений Викторович чуть не поперхнулся вином, когда смысл сказанного через ушную раковину достиг его мозга.

– Этого не может быть! – воскликнул он. А через секунду выдал другое восклицание. – Дмитрий, вы с ума сошли! Она же в розыске! Числится похищенной с девяностого года! Если вас не дурачат и не разыгрывают, то…

– То им придётся горько пожалеть, если кто-то вздумает меня дурачить, – хладнокровно сказал хозяин. – Только я так не думаю. К тому же, дорогой Арсений, именно для этого я вас и пригласил. Вы не просто искусствовед, но и крупнейший специалист по Рембрандту.

– Не только по Рембрандту, – самодовольно уточнил профессиональный ценитель прекрасного, – но и по всей голландской живописи. Хотя, скажу без хвастовства, и это не будет преувеличением, что я не хуже знаю всю живопись периода Возрождения. – А потом и вовсе завернул. – А если честно и без ложной скромности, то я большой знаток живописи вообще.

Арсений аж зарделся от стеснения, ожидая похвалы. Но речь пошла не о его персоне.

– Дима, ты точно сошёл с ума, – спокойно, но с грустью сказал Алексей. – На хрена тебе это надо?

Ничуть не обидевшийся седовласый Перминов, с высоты своей пенсионной мудрости, согласился с прозвучавшим вопросом.

– Да, действительно, – сказал он, вновь взяв бокал с вином. – Вы только поймите меня правильно, Дмитрий, но к чему все эти траты и риски? Вы не коллекционер, одержимый фанатик живописи. – На это хозяин снисходительно ухмыльнулся. – Вы нигде этим шедевром не похвастаетесь. А просто хранить в чулане…

– Я верну этот шедевр человечеству, – не меняя позы, спокойно и по-домашнему сказал Дмитрий.

– Вы намерены вернуть его в Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне? – уточнил Арсений. – А как вы намереваетесь объяснить нахождение этой картины в ваших руках?

– Мне, по большому счёту, было бы плевать, куда эту картину возвращать, – грубо и цинично заявил олигарх. – Но, исходя из здравого смысла, возвращать целесообразнее туда, откуда она была похищена. Тем более, её всё равно потребуют вернуть, кому бы я ни предложил. Да и не примет никто! Кому нужен скандал? А так, смотришь, заслужу благодарность не только музея и Соединённых Штатов в частности, но и всего человечества в целом.

– Так как же, всё-таки, ты собираешься это сделать? – более настойчиво повторил вопрос Арсения Алексей. – Придётся иметь дело с полицией. Давать не только объяснения, но и показания. Может, ты скажешь, что, купив у американского президента дом, обнаружил в помещении для хозинвентаря пылившегося Рембрандта? Его, беря инструмент, передвигали с места на место садовники, матерно ругаясь.

На этот раз Дмитрий ответил резко:

– Что я скажу, это моё дело. Сейчас речь идёт не об этом. На повестке времени две проблемы, которые нам предстоит решить. Тебе и мне.

– А мне? – подал голос Борис.

– Тебе потом, – отмахнулся босс.

– А именно? – спросил Алексей.

– Первая: купить эту картину как можно дешевле и доставить её в Германию. А перед этим там следует купить солидную недвижимость. Желательно, старинную. Скажем, где-то в окрестностях Дрездена, Гамбурга или Мюнхена. «Плевать чего, но чтоб красиво».

– А мне, я так полагаю, – подал голос искусствовед, – предстоит установить подлинность картины?!

– Правильно полагаете, Арсений Викторович, – подтвердил олигарх и широко улыбнулся.

А Алексей, смирившись с неизбежностью, спросил:

– Ну, и кто продавец? И как он на тебя вышел?

– Продавца ты знаешь, но я тебе его не назову. Таково условие: знать должен только я. Я дал слово. А ты знаешь цену моему слову. – Друг, конечно, знал, но при посторонних говорить, а точнее, называть её, не стал. – Переговоры будем вести через его агента, который находится здесь, в Ницце. Он ждёт моего решения.

Алексей покачал головой и сказал:

– Ох, чувствую мягким местом, что имеем дело с соотечественником?! Ох, чувствую, что беды не оберёмся и горя хлебнём?!

– Не каркай. Начинать дело надо с расчётливым воодушевлением и скрытым оптимизмом.

Призыв не возымел действия. Друг продолжал канючить:

– Неужели ты забыл, как тебя надул на миллиард твой арт-дилер? От этого искусства одни убытки!

– Убытки от искусствоведов, которые бывают слишком алчны и бесчестны. Поэтому, я пригласил Арсения Викторовича в качестве эксперта только на разовую сделку.

– Ты вспомни судебную волокиту с тем французом-проходимцем?! Сколько лишней суеты?! Сколько потрачено нервных клеток?! А тут дело с русским… с новым русским.

– Вся наша жизнь – это сплошная суета. А нервы, как и деньги, нужны, чтобы их тратить. Так какая разница, на что?! Думаешь, на семейные скандалы лучше? То-то же. А у алчности и подлости нет национальности и расовых различий. Есть хороший человек, а есть подлец и жулик.

Сделав паузу после абстрактных высказываний, Дмитрий продолжил:

– Я не знаю, откуда он взял эту картину, но на аферу и жульничество со мной он не пойдёт. Не решится. Не посмеет. Когда-то он в разы превосходил меня по состоянию, а теперь дела его плачевны. Он, можно сказать, миллиардер-клошар. – Он брезгливо поморщился. – Но терять бдительность нельзя и готовым надо быть ко всему. Безопаснее довериться гороскопу или гадалке, чем российскому бизнесмену. Ты сам знаешь эту публику.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Самолёт «Фалькон 7х» вылетел из аэропорта «Ницца Кот д Азур» в семь часов утра и взял курс на северо-восток.

На борту, кроме членов экипажа, находилось шесть человек. К четверым, беседовавшим на яхте, присоединились ещё два человека в качестве дополнительной охраны. Бывшие, но ещё молодые спецназовцы, работающие в службе безопасности олигарха Зерноклюева. Оба русские.

Четверо непосредственных участников секретной миссии расположились в обеденной зоне, отослав охранников в спальную часть салона.

Через десять минут полёта пилот-француз сделал сообщение на своём родном языке:

– Месье, мы парим на высоте трёх миль. На земле весна, а здесь, за бортом, зима. Температура воздуха минус 17. При благоприятном стечении обстоятельств, кои, надеюсь, нам будут сопутствовать, в аэропорт «Внуково 3» мы прибудем через три с половиной часа. Надейтесь на Всевышнего и получайте удовольствие.

Арсений Перминов к непонятному сообщению остался безучастным. Дмитрий и Алексей едва заметно усмехнулись. А Борис хмыкнул и крикнул в сторону кабины пилотов:

– Ты лучше крепче держи «баранку» и следи за дорогой!

– Вот именно, – вдруг серьёзно поддержал телохранителя олигарх. – Каркает тут. Шутник.

– Ладно, пусть пока пошутит, – отозвался Борис. – Но если что-то пойдёт не так, я его первым выброшу за борт. Пусть летит эта ворона домой своим ходом. – И, посмотрев на босса, предложил. – Ну что, Михалыч, пора бы подкрепиться?! Одним кофе сыт не будешь.

– Да, пожалуй, – согласился Михалыч и посмотрел на остальных спутников, расположившихся напротив. – Вы, полагаю, тоже не особо сыты?

Финансист и искусствовед кивнули головами. Первый утвердительно, второй отрицательно. Что в обоих случаях сводилось к общему знаменателю: финансист – да, не особо сыт, искусствовед – нет, не особо сыт.

– Давай, Боря, – скомандовал Дмитрий, – распаковывай сумки. Чего нам там собрала Изабель?!

Спустя несколько минут стол был сервирован. На нём красовались известные французские блюда: касуле, тартифлет, нисуаз и киш. Доводили до гастрономической гармонии этот натюрморт лучшие французские вина: «Шато Лагранж», «Сотерн» и «Шабли».

Хозяин налил себе, Алексею и, задержав руку с бутылкой над бокалом Арсения, вежливо спросил:

– Арсений Викторович, пригубите в такую рань малость?

Искусствовед изобразил на своём лице недоумение и удивление:

– Неужели я выгляжу настолько плохо? – И скромно улыбнулся. – Отменное вино за счёт заведения можно выпить и ночью. – И добавил. – В меру, конечно. Которую выставит заведение.

– Заведение, к сожалению, в данных условиях само ограничено. Но всё что на борту, в вашем полном распоряжении, дорогой Арсений Викторович.

– Большое спасибо, – ответил искусствовед, не рискнув больше шутить.

Когда завтрак подошёл к десерту, Алексей обратился к другу и боссу, вновь выражая сомнение и волнение:

– Дима, ты, конечно, меня извини, но я даже здесь, в самолёте, против этой сделки. Причём, категорически! Хоть это и не совсем моё дело, но…

– Лёха, и ты извини, но это совсем не твоё дело, – резко перебил уже не друг, а босс. – Я уже давно всё решил. И помешать мне в этом могут только невероятные обстоятельства.

Но зануда финансист сделал последнюю попытку:

– Предчувствие у меня! Интуиция, если хочешь!

– Не хочу, – буркнул в ответ Дмитрий.

– Вот помяни моё слово, добром это не кончится, – уже без запала сказал Алексей. – Ты слишком легкомысленно относишься к картинам подобного рода. Прошлого Христа ты купил, а потом продал…

– Заметь, с огромным наваром, – самодовольно, с небрежной улыбкой, дополнил олигарх.

– Да, – согласился Алексей, – с огромным наваром. А теперь опять картина с Христом. Может, не стоит так часто искушать судьбу? Торговать… такими вещами. Ну, так, на всякий случай. Бережёного, как говорится…

– Это суеверие или страх? – вновь бесцеремонно перебил Дмитрий. – А, понял, это суеверный страх. Или страшное суеверие?

– Может быть, – чуть повысив голос, согласился финансист. – Хотя я человек и не религиозный, но к некоторым вещам и сомнительным сделкам отношусь с опаской и предубеждением. – И вдруг почти умоляюще закончил. – Дима, ну давай купим другую картину! Любую! Пусть даже дороже!

Проигнорировав дружеский призыв, олигарх обратился к искусствоведу:

– Арсений Викторович, вы всё необходимое оборудование взяли? Не примите за личное оскорбление, это я так, на всякий случай.

– Я понимаю. Не беспокойтесь, с моей стороны ошибки не будет. Гарантия сто процентов. Даже больше.

– Вот и прекрасно. А теперь, я думаю, самое время перейти в клубную зону и позволить перекусить доблестным преторианцам.

Никто возражать не стал.

– Если позволите, – сказал искусствовед, когда они уселись в мягких и удобных креслах, расположенных по два с каждой стороны столика, – то я выскажу некоторые соображения об искусстве в целом и о картинах в частности?! Хочется немножко поболтать, но больше всего хочется поделиться знаниями и опытом, которые уже совсем не те, которые были в наивную молодость и в не очень зрелую зрелость. Знания без опыта, это корабль без такелажа. Можно находиться на судне, но плыть к цели невозможно.

– Конечно, – великодушно позволил Дмитрий. – Лучше послушать профессионала, чем слушать дилетанта об одолевающих суеверных страхах.

Арсений широко улыбнулся.

– Иногда дилетант оказывается прав, а профессионал упорствует в своём заблуждении, – сказал он, поглядывая то на Алексея, то на Дмитрия. – И только потому, что первому намного легче признать свою ошибку, чем второму. Профессиональное честолюбие и горделивая слепота. – И вдруг спросил. – Знаете, кто становится искусствоведом?

– Люди, беззаветно влюблённые в искусство, – ответил Алексей, желая сделать комплимент собеседнику.

Искусствовед, продолжая улыбаться, согласно кивнул головой:

– Да, именно так. Бездарности, влюблённые в искусство. Это, знаете, как говорят про ПВО – сами не летаем и другим не даём. Мы сами ничего не создаём, но зато как строги в своих рецензиях по отношению к другим. Мы считаем, что об искусстве мы знаем абсолютно всё. Даже лучше и больше, чем сами творцы. Они слепы в своей узости мышления, а мы мыслим глобально, но в то же время мелочно и детально. Скрупулёзно. Художник поглощён своим внутренним миром, а мы поглощены миром художников и их творений, проецируя на них свой мир. А ещё мы страшные лодыри и бездельники. Хотя, нет. Бездельник, это человек без дела. А мы всегда при деле. По крайней мере, ваш покорный слуга именно такой субъект. Творческий человек – это колоссальное напряжение духа, мысли и нервов. Даже в творческом простое он не отдыхает. Он в поиске. А поиск, зачастую, процесс более трудоёмкий, чем само созидание. Данное определение, конечно, не касается людей случайных в искусстве и просто сумасбродов. Мы также можем разделяться на добрых и злых. Как полицейские.

– Добрый и злой полицейский, – вставил Алексей, – это всего лишь игра.

– У нас тоже. Нас всех объединяет одно – продажность. Всем хочется не просто жить, а хорошо жить. Вот тогда, оставаясь умной и грамотной бездарью, мы становимся энергичными. Так, этого надо вознести? Вознесём. Этого растоптать? Растопчем. А этого похвалить, но не сильно? Похвалим слабо. Любой каприз за ваши деньги.

– Жёсткая характеристика, – сказал Дмитрий.

Арсений Викторович пояснил:

– Во-первых, я уже в том возрасте, когда могу смело говорить правду. – И в голос засмеялся. – Правда, только в узком кругу и без протокола. А во-вторых, живопись сейчас уже далеко не в том фаворе, что раньше. В смысле – массовости. Так что, мои нападки больше касаются критиков кино и литературы. Это более массовый вид искусства. Хотя и литература уже не то. А живопись, всё-таки, для избранных. Это элита искусства. У настоящих коллекционеров. – После секундной паузы конкретизировал. – Настоящая, конечно, живопись. Живопись, где талант гармонирует с мыслью и духовной зрелостью. – И закончил уже философски. – Так странно устроен наш мир?! Люди талантливые всегда зависят от бездарей, которые на социальной лестнице постоянно находятся выше. А может это неспроста? Может так и надо? Только, интересно, почему и кому?

Арсений натянуто улыбнулся, а олигарх снисходительно засмеялся.

– Правду на хлеб не намажешь и в бокал не нальёшь, – сказал он. – Правду можно знать, но не говорить. А говорить правду, это глупость. А умный человек глупостей не делает.

– Выводы не новы в своей циничности и в своей логичности, – грустно ответил искусствовед. А потом вдруг опять широко улыбнулся. – К сожалению, это так. Я не считаю вас полными профанами в искусстве, а просто людьми менее в нём осведомлёнными, чем люди, погружённые в искусство. Должен вам сказать, что до периода Возрождения художник считался обычным мастеровым. Ремесленником, как, например, каменщик, гончар или плотник. А живопись, естественно, считалась ремеслом. Художники спокойно жили не тужили, не догадываясь о своём величии и превосходстве над другими, творили под заказ и для души, как совершенно неожиданно на заре Ренессанса их начали восхвалять и возносить всё выше и выше. И начало этому положили теперь известные всему миру имена – Данте, Петрарка и Боккаччо. Так поэты и писатели вознесли художников, и те в один момент стали в один ряд с полководцами и государственными деятелями. А уже к шестнадцатому веку меняется и внешняя жизнь художников. Когда были простыми ремесленниками, они жили скромно и умеренно, а когда стали законными и признанными живописцами, то обросли роскошью, заимев дворцы и многочисленную челядь. Как, например, признанные гении кисти Рафаэль и Микеланджело. Только остаётся до конца не выясненным, творческая личность, продавая дар, данный ему свыше, продаёт только дар или вместе с ним ещё кое-что, более значимое?! Ценная пища для размышлений. Хотя для многих несъедобная и неудобоваримая. Однако, господа, вернёмся к сегодняшней реальности. В ней мою бездарность, как художника, и лень, как искусствоведа, радует и оправдывает бездарность, а то и откровенное разгильдяйство многих маститых художников,.

Все вопросительно на него посмотрели.

– Повальная одержимость живописью привела в своё время к полному крену этого искусства, – сказал Арсений с каким-то душевным разочарованием. – Многие художники, совершенно не имея склонности к элементарному рисованию, стали знамениты, а некоторые и богаты. Это тот случай, когда посредственность полностью затмевает талант. Нечто подобное сейчас происходит в литературе. И я думаю, что всё это тоже происходит неспроста. Значит, кому-то это надо?! Возможно, даже выгодно?!

Все трое согласно кивнули головами, а Алексей сказал:

– «Киса, скажите мне, как художник художнику, вы рисовать умеете?

– Беда Остапа Бендера в том, что он нарисовал своего «Сеятеля» в советской России. Художник становится знаменитым тогда, когда за дело берутся могущественные силы. Только они в силах сделать даже бездарность «гением», а его мазню выдать за шедевр. А потом на художественной химере здорово заработать. Таков мир искусства.

– Таков весь мир, – не улыбаясь, сказал Арсений. – И с миром это началось давно, а вот с живописью только с девятнадцатого века. До этого все живописцы рисовать умели и отличались друга от друга жанровой направленностью и степенью таланта.

Хозяин высказал свою точку зрения:

– Думаю, и там всё не так просто и однозначно. Однако, ладно, вернёмся от общего к частному. От живописи вообще к данной картине в частности.

Арсений опять улыбнулся:

– В чём ценность любой картины? Правильно, в имени художника. В первую очередь. А уже потом вступают в силу достоинства картины. Детали. Их много, а если не хватает, то искусствовед ещё найдёт. Мы не только очень наблюдательны, но ещё и чертовски изобретательны. Так вот, картина, за которой мы летим, это не просто Рембрандт. Это единственная его картина на морскую тему. Но и это не самое важное.

– А что же самое важное тогда? – спросил Борис.

– А самое важное то, что движет художником при создании полотна. Восхищение, неизгладимое впечатление, плод каких-либо философских раздумий, а может просто амбиции, тщеславие или безумие. Там, где творчество, это всё имеет место быть. А картины такого рода, как та, которую вы собираетесь приобрести – это почти всегда мощный духовный порыв! Когда кисть водит не рука, а душа.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Беседа ещё длилась с полчаса, когда хозяин, заметив, что друг Лёха опять впадает в тягостное расположение духа, предложил перекинуться в картишки.

Борис, не дожидаясь общего согласия, достал из внутреннего кармана запечатанную колоду карт, сорвал обёртку, вытряхнул карты, перетасовал с ловкостью карточного шулера и вопросительно посмотрел на босса.

– Арсений Викторович, вы в покер играете? – спросил тот.

Искусствовед смутился, стушевался, а потом откровенно признался, что всегда хотел научиться, но не представлялось подходящего случая.

– Сейчас мы эту оплошность исправим, – бодро сказал Боря и принялся показывать разные покерные комбинации, терпеливо объясняя иерархию позиций.