Loe raamatut: «Ошибка 95»

По мнению профессора Дельгадо, нейротехнологии вряд ли когда-нибудь достигнут таких высот, как того многие опасаются: для этого необходимо знать, как сложная информация кодируется в мозге, а до этого ещё очень далеко. Более того, изучение квантовой механики или нового языка основано на постепенном изменении уже существующих связей в мозге, – считает Дельгадо. «Можно ли запретить приобретение знаний? – спрашивает Дельгадо. – Нельзя! Можно ли остановить развитие техники? Нельзя! Прогресс будет продолжаться вопреки этике, вопреки вашим личным убеждениям, вопреки всему на свете».

Из интервью профессора физиологии Йельского университета Хосе Мануэля Родригеса Дельгадо для журнала «Scientific American». 22 ноября 1961 года

Разработана технология дистанционного управления и контроля поведения животных, основы которой были заложены в начале 70-х годов XX века профессором Дельгадо. Продемонстрирована высокая эффективность метода и полная биосовместимость устройства с тканями мозга.

Конечная цель исследования – выработать практические системы, подходящие для применения в… (далее – вычеркнуто цензурой).

Из рассекреченного циркуляра ЦРУ, Проект МК-УЛЬТРА-2

Вы собираетесь играть на мне.

Вы приписываете себе знание моих клапанов.

Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны.

Гамлет, принц датский. В. Шекспир

Глава 1

Каждый занимал свой этаж, – это все, что было известно Клифу о размещении отдела, который он возглавлял. Его собственный этаж площадью триста пятьдесят три квадратных метра был устлан белым звукопоглощающим покрытием. Никаких окон. Оборудование состояло главным образом из процессоров и анализаторов и располагалось вдоль стен. Время от времени, вставая из-за компьютера, он расхаживал огромными шагами посреди помещения. Три раза в день Клиф ел то, что привозил робот. Семь часов в сутки спал. Полчаса ежедневно уделял процедурам. И никогда не покидал этаж.

Он не знал, как выглядит лицо той женщины, что быстро (неестественно быстро) отвечает на его вопросы. Он не видел парня из первого бюро, но тот всегда беспрекословно выполнял его указания. За какие ниточки дергали эти женщина и парень, его не касалось. Все было просто: вассал моего вассала – не мой вассал. Впрочем, ему было известно, что кроме них – невидимого ядра отдела, работавшего в Башне, – есть еще сотни и тысячи служащих и контролеров в регионах – людей, которые топчут землю, управляют транспортом, инспектируют полицию и организации. Для него они были только пешками, которые можно передвигать по карте мира. Клиф называл их функциями. Сам он был частью маленькой системы, контролирующей большую. Главная его задача состояла в том, чтобы следить за графиком процентного соотношения «новых людей» и «несистемщиков», а также анализировать программные сбои. График менялся непрерывно, но должен был совпадать с прогнозируемой кривой. Если где-нибудь в восточных регионах наблюдался скачок или застой, Клиф применял силовые методы. Каждый день он анализировал программные сбои и докладывал о ситуации президенту.

Все способности, которыми наделила его Система, Клиф мог использовать только для работы. Ему никогда не хотелось нарушить это правило. Ощущение огромной ответственности, лежавшей на нем, было привычным, и он ни разу не задумался над тем, чтобы попросить президента перевести его на другую работу. Ежедневная пятнадцатиминутная процедура супермотивации служила основой его непоколебимости.

До связи с президентом оставалось девять минут.

Клиф посмотрел на голографическую репродукцию знаменитой картины Алекса Диреля «Восход Терриона» – единственное красочное пятно среди стерильной белизны. Когда выпадала свободная минута, он разглядывал постоянно меняющееся изображение. Особенно Клифу нравилось, если его перерыв совпадал с началом цикла и длился до самого конца. Тогда можно было наблюдать, как на месте болот рождается город: первое, что появилось на осушенной территории – щит с надписью: «Строительство сооружений правительственного комплекса. Строительная корпорация “Терра-3-Регион”». Голограмма некоторое время демонстрировала первозданное запустение, а на следующем полотне посреди Площади Вечного Дня уже кипели строительные работы: этаж за этажом Башня Правительства возносилась в небо, переливаясь в лучах утреннего солнца как драгоценный камень. Ее медленное вращение завораживало. Клиф смотрел на здание то со стороны Платиновой Арены, то из-под великолепной Звездной Арки, то от Белого Дворца, которые возводились одновременно. Всякий раз он мысленно переносился в годы юности, в тот день, когда впервые приехал в столицу.

Башню Клиф увидел издалека, она возвышалась над приземистыми строениями Центра на полторы сотни метров, как гигантская стела, будто бы высеченная из цельного кристалла. Поляризованное стекло и хрусталь создавали ощущение хрупкости и воздушности. Скошенная вершина и грани верхнего утолщения отражали солнечные лучи, окрашивая их, то зеленым, то красным. В трещинах между гранями прятались цепи круглых и овальных окон правительственных музеев, конференцзалов. Ниже, где утолщение превращалось в серебряные, отливающие ледяной синью, спирали были правительственные этажи; они доходили до второго – цокольного – расширения без окон.

Клиф долго стоял на берегу озера Большой Кратер, к которому примыкала Площадь Вечного Дня, – громадный эллипс, накрытый прозрачным светящимся куполом, – и не мог оторвать взгляда от игры света в гранях Башни. Потом он прогуливался по площади, представляя, как однажды приедет на какие-нибудь важные торжества, праздничное шоу, а лучше всего на великий террионский карнавал. Вдоволь помечтав, Клиф отправился на главную улицу столицы: улицу Двенадцати Регионов, где любили прогуливаться и туристы, и жители Терриона. Но его манили не знаменитые торговые ряды, он хотел взглянуть на статуи первых региональных администраторов-патриархов, у подножий которых были разбиты уютные скверы – излюбленные места отдыха для студентов, прибежище художников и влюбленных. Об этом Клиф прочитал в путеводителе по столице. Он посидел на лавочке «под Морштиным», затем «под Кофманом». Ему хотелось быть в свите одного из патриархов и сделать много важного и полезного. Но кто он такой? «Простой паренек из далекого региона, вряд ли сумеет оказаться ближе к великим людям, чем сейчас», – подумал он тогда.

До связи с президентом оставалось три минуты.

Неожиданно в нижнем левом углу монитора замерцал маячок с цифрой тридцать пять: включилась видеокамера в одном из операционных блоков «Киберлайф». Процедура инвазии! Клиф облизнул губы. Рука сама собой дернулась к сенсорной панели, чтобы вывести изображение на монитор. Слева на пол-экрана развернулось окно видеонаблюдения, справа по-прежнему бежали, обгоняя друг друга, столбики цифр: позволить себе полностью оторваться от работы Клиф не мог. Он замер в ожидании. С таким чувством скупой рыцарь отворял сундук, чтобы положить в него очередную монету и насладиться ростом богатства.

Президент вот-вот выйдет на связь, но он пунктуален, и значит, есть две минуты в запасе, а соблазн еще раз увидеть процедуру слишком велик.

Клиф знал процесс от и до, но ему не надоедало следить за действом. Инвазия биосивера была ритуалом, в котором ему отводилась роль верховного жреца-созерцателя. Врачи отработали процедуру до автоматизма и неизменно укладывались в полторы минуты. В этот малый период время начинало течь для Клифа по-другому: сначала невероятно медленно, а затем все более и более ускоряясь – вплоть до апогея, когда вдруг начинали потеть ладони, а дыхание учащалось.

Расческа в руке ассистента отвела волосы на затылке пациентки… Облачко аэрозоля оросило шею… Указательный палец врача нащупал затылочный бугор, чуть ниже анатомер коснулся кожи, на ней жадно распахнулся маленький рот, он был готов проглотить пилюлю…

– Как дела, Клиф? – раздался голос президента.

За миг до этого Клиф (сработала интуиция!) закрыл картинку. Развернувшись к главному головиду, он выпрямился по стойке смирно и, не моргнув глазом, отчеканил:

– Добрый день, господин президент. Докладываю. Шестьдесят три целых восемь десятых процента «новых» против тридцати двух целых двух десятых «несистемщиков». В девятом регионе как прежде застой. Приостановлен скачок в первом и двенадцатом. Среди принятых мер проведено две крупных миграции на восток: в одной пятьсот восемь человек, в другой двести сорок. На сегодняшний день список программных сбоев модели один по-прежнему включает в себя девяносто четыре ошибки. Процент киберпсихозов среди клиентов программы сохраняется на прежнем уровне.

Закончив рапорт, Клиф поклонился.

Президент некоторое время сверлил его взглядом, затем отрывисто произнес:

– Врачи с инженерами считают, что первая модель нерентабельна, девяносто четыре программных ошибки это недопустимое превышение лимита, но доработка второй модели займет семь месяцев. Тем не менее, к юбилею мы должны достигнуть восьмидесяти пяти процентов. Я бы хотел, Клиф, чтобы ты слегка перестроил график. Ускорь процесс.

– Но, господин президент… – Клиф был обескуражен. – Вмешательство приведет к учащению сбоев. Программа не рассчитана…

– С каких пор ты стал говорить «но»? – прервал его президент.

Клиф осекся и медленно отвел взгляд от головида.

– Сделай то, чего требует Система, – внушительным тоном произнес президент. – Государство платит деньги сотням тысяч людей в форме для того, чтобы они выявляли сбои, о которых ты говоришь. И еще есть тысячи врачей и инженеров, готовых в любую минуту устранить любые проблемы. А между этими двумя структурами стоишь ты, Клиф, которого я назначил начальником, для того чтобы мои приказы безоговорочно исполнялись.

– Да, господин президент. Если Система требует, процесс будет ускорен. Все сбои…

– Оставь это, Клиф. Теперь твоя цель – восемьдесят пять процентов. Приказ я уже подписал. Можешь посмотреть во входящих. Сбоями займутся ученые из корпорации. – Президент улыбнулся той улыбкой, которая всегда действовала на Клифа успокаивающе.

– Мы все учимся, добавил он. И должны быть благодарны любым проблемам за то, что они дают нам возможность дальнейшего развития, не так ли?

– Да, господин президент, – ответил Клиф. – Я перестрою график. Процесс будет ускорен. К юбилею мы достигнем восьмидесяти пяти процентов.

* * *

Мила наблюдала из окна кухни за тем, как соседи выбираются из розовой авиетки. Бурцевы переехали сюда недавно, как раз после ее развода с Дэном. Дети – мальчик и девочка лет семи-восьми – выскочили на лужайку. Немного погодя из-за откинутого колпака, заслонявшего салон авиетки, показался полноватый, с залысинами на крупной голове господин Бурцев. На его лице сияла улыбка. В белоснежной рубахе с расстегнутым воротом, закатанными до локтей рукавами и черных брюках он выглядел как жених во время неофициальной части церемонии. Приосанившись, Бурцев проворно обошел, почти обежал, авиетку и с подчеркнутой галантностью протянул руку. Тут же показался заостренный шиньон, и на лужайку выбралась госпожа Бурцева. Она кокетливо тронула прическу, поправила зеленое облегающее платье и рассмеялась в ответ на шутку супруга. Бурцевы поцеловались и стали переносить вещи. В этот момент они выглядели приторно счастливыми, впрочем, как и всегда.

Мила отвернулась от окна. Пасторальная картинка действовала ей на нервы: в отношениях соседей усматривалось что-то неестественное, сродни плохой актерской игре. Как же ей надоели эти сочувственные взгляды Бурцевой, которые она ловила во время всякого разговора с ней! Так и подмывало спросить: по-вашему, одинокие люди ущербны? Если правительство надумало вновь обратиться к семейным ценностям, нельзя воспринимать это буквально. Мила была возмущена тем, что некоторые работодатели при приеме на работу вдруг начали отдавать предпочтение семейным людям. Недоумевала она и по поводу Бурцевой, которая преисполнилась ощущения собственной значимости и важности просто оттого, что статус замужней домохозяйки и матери стал популярен. Чем тут гордиться?

Другие соседи по улице, успевшие побывать у Бурцевых, в один голос твердили, что в их доме отдыхаешь душой. Возможно, так оно и есть. Бурцевы – гостеприимные и доброжелательные люди, но Мила чувствовала себя с ними не в своей тарелке. Ну, не бывает семей «без скелетов в шкафу», такова человеческая природа. Как бы ни стремились муж и жена сохранить мир, рано или поздно число уступок, на которые приходится идти, превышает критическую массу, и конфликт становится неизбежен.

А вдруг это тот самый редкий случай абсолютного счастья и взаимопонимания? Дети послушные, чистенькие, вежливые, никогда чрезмерно не шалят. Идеальная семья. А что, если Бурцевым известна какая-то тайна, скрытая от мира? Хотелось ее разгадать или убедиться, что это мнимое счастье.

«Чем копаться в чужом грязном белье, займись-ка лучше уборкой», – посоветовала себе Мила.

К вечеру, закончив дела по дому, она вынула из морозилки коробку мороженого, вскрыла ее и воткнула ложку в сливочные недра. Это действо и предвкушение приятного времяпровождения на диване перед головидом наполнили ее ощущением гармонии с окружающим миром. Она удобно устроилась, отыскала погребенный среди подушек пульт.

«Славный костюмчик, покрой нестандартный, – отметила Мила, рассмотрев во всех деталях объемный образ телеведущей. – Смело, романтично и главное – угадывается ретро в новом витке моды. Вполне подходит для молодой женщины».

Она пощелкала пультом, переместила скопированное изображение к зеркалу.

«Сейчас прикинем, подойдет ли мне такой фасон», – Мила встала с дивана и вошла внутрь голографического костюма.

«Эпатажно. – Она хитро прищурилась. – Но смотрится на мне хорошо. Только для шатенки цвет нужен другой. Да, пожалуй, вот этот».

Она поменяла цветовую гамму.

Совсем другое дело, даже глаза, кажется, засияли ярче.

Мила подошла ближе к зеркалу. Вспомнился прошлогодний хит Ремо «Твои глаза цвета молочного шоколада», – не иначе как про нее песня. Она приподняла каштановые с янтарным отливом локоны, соорудив высокую прическу, повернулась вместе с изображением, посмотрела на себя сбоку, сзади.

Удовлетворенно кивнув, Мила стерла голограмму, наскоро завязала хвост и вернулась к коробке с мороженым, которое оказалось выше всяких похвал. Она довольно зажмурилась и улыбнулась. Простые удовольствия – самые лучшие.

С экрана лились последние новости двенадцатого региона: разморозка окончательно завершена; интервью у последнего размороженного; реклама Киберлайф; демонтаж холодильников; рейтинг двенадцатого региона; отрывок выступления шеф-оператора Фридриха Ганфа; события в других регионах Терры-три; Новая Система дает начало новой эпохе; достижения биокибернетики.

Мила слушала в пол-уха, ожидая любимый сериал. Мороженое таяло, ложечка медленно снимала верхний слой.

На экране появилась переливающаяся всеми цветами радуги Башня Правительства. На фоне этого буйства красок ведущий в белом костюме смотрелся весьма выигрышно. Он оттарабанил краткое сообщение: «Террион продолжает готовиться к своему трехсотлетнему юбилею. В столице невероятная суета. Число конкурсных проектов по украшению города превысило все ожидания. Комиссия решила подключить к голосованию население, чтобы определить предпочтения террионцев».

«Если бы я жила в Террионе, то обязательно приняла бы участие», – подумала Мила.

До праздника оставалось ровно семь месяцев, но ей было не с кем отправиться на карнавал, а одной лететь не хотелось. И не было надежды, что за это время что-то изменится.

На экране появился бородатый старик, историк. Он заговорил мягким баритоном, упомянул Страшные Времена с их войнами и кризисами, которые окончательно перестали грозить человечеству с начала эпохи терраформирования. «Очень скоро мы отпразднуем трехсотлетие Терриона, столицы нашей родной планеты Терры-три, – с улыбкой сказал историк. – Вспомним о подвигах первых поселенцев и восславим единство человечества, ведь наша общая колыбель – Земля. Чтобы мы не забывали своих истоков, основоположники терраформирования издали Указ: каждую новую планету называть Террой, а ее главный город Террионом. Это земли обетованные, где осуществилась мечта человечества об Эре благоденствия».

Историк пропал, и телеведущая бодро объявила, что теперь коренными землянами по праву могут считаться только «размороженные». Тут же показали одного из них. Он принимал участие в подготовке к карнавалу и рассказывал о проекте под названием «Икар». Следом зазвучал хит «Я люблю вас больше жизни» в исполнении Ремо.

Мила видела «размороженных» только по головиду. В реальности ни одного из этих пятнадцати тысяч землян, давших согласие на криогенное усыпление, она не встречала. Поговаривали, что где-то на востоке седьмого региона, на берегу Китайского Залива, для них построен город, своего рода резервация – специально для того, чтобы обезопасить прочих террионцев от случайного пробуждения бактерии, которая столетие назад поразила землян. Это было, конечно, неправдой. Мила видела выступление главного санэпидемиолога региона, заявившего, что палочка Топоса уничтожена навсегда.

Предки Милы были в числе первых поселенцев, поэтому она считалась коренной жительницей Терры-три с неплохим состоянием. В прошлом тем, кто покидал перенаселенную Землю, платили приличные премиальные за освоение новых территорий. Мила владела домом в одном из престижных пригородов Никты, – центра двенадцатого региона, – а солидный банковский счет позволял ей не задумываться о хлебе насущном и приносить пользу окружающим, занимаясь тем, что доставляет удовольствие.

В маленьком садике и домашней лаборатории она выводила новые виды декоративных растений, которые пользовались успехом у покупателей. В прошлом году нарасхват шли поющие колокольчики. Изменяя размер бутона и отверстий в его основании, Мила добилась различных музыкальных тональностей. Чтобы легче ориентироваться, она заложила в каждый генотип цвет, который показался ей наиболее подходящим для издаваемого звука. Для исполнения простеньких популярных мелодий пришлось разработать систему ветродуев, замаскировав ее под декоративную решетку клумбы. Цветы располагались в определенном порядке и по желанию хозяев радовали их своим пением. Но наступление сезона ветров доставило немало неприятностей – мирный, тихий пригород двое суток оглашался жуткой какофонией, доносившейся из каждого сада. Однако Мила и тут не растерялась – выдумала колпаки для поющих клумб. Соседи остались довольны.

Мила смаковала мороженое, размышляя, какой же из проектов украшения столицы больше пришелся ей по душе, когда зажужжал звонок. Она вздрогнула: «Странно… Я никого не ждала».

Мила поставила на журнальный столик мороженое и нехотя встала с дивана. Не отрывая взгляд от головида (в эту минуту в сериале показывали как раз лихо закрученный эпизод), она нащупала ногой тапки. Тут к счастью включили пятиминутный блок рекламы.

– Иду, иду, – проворчала она, когда незваные гости позвонили еще раз.

На пороге, сияя невероятно жизнерадостной улыбкой, стояла пухленькая Татьяна Бурцева со свертком. Шиньона у нее на голове уже не было; собранные в два пучка волосы торчали, как беличьи уши. Мила постаралась изобразить столь же искреннюю радость и пригласила гостью войти.

– Камилла, это для вас. – Гостья протянула сверток, пахнущий свежей выпечкой, и пакет с журналами.

– Спасибо. – Мила, взяв гостинец и рекламное чтиво, принялась исподволь разглядывать модный костюм соседки и аккуратные туфельки на высоченной шпильке.

Тона вживленной колористики на лице Татьяны идеально сочетались с ее сегодняшним цветом волос и гармонировали с одеждой. Визажист ей попался талантливый – так разработал программу, что чрезмерная округлость лица удачно скрадывалась.

Мила икоса глянула на собственное отражение в зеркале и, естественно, осталась недовольна. В самом деле, когда она в последний раз подходила к макияжнице? Ну, ясное дело, это было неделю назад в день поездки за продуктами. Нельзя сказать, что без макияжа на нее было больно смотреть, просто в нынешнее время это стало чем-то сродни одежде. Колористику вживляли всем девушкам, достигшим шестнадцатилетнего возраста. И не только девушкам. Заметив синяки у себя под глазами и выбившуюся из прически прядь волос, Мила поморщилась. Она заправила прядь за ухо и натянуто улыбнулась соседке.

– Я зашла буквально на минуточку, – сказала Бурцева. – Мы обеспокоены тем, что вы вот уже третий день не выходите из дома.

– Вы следите за мной? – осведомилась Мила.

– Какая вы шутница! – Татьяну это предположение искренне позабавило. – Мы беспокоились, вдруг вы заболели, но стесняетесь попросить о помощи. Я принесла вам угощение и кое-что почитать.

Мила почувствовала, что краснеет.

– Спасибо, – сказала она. – У меня все в порядке, просто домашних дел много накопилось, вот я и решила покончить с ними разом.

Бурцева собралась уходить и Мила, еще раз поблагодарив соседку, заперла за ней дверь. Рекламный блок уже подходил к концу. Мила уселась на диван и со вздохом развернула гостинец. Вкусности выпятились и защекотали нос аппетитными ароматами. Сама-то она могла удержаться от покупки нежелательных продуктов, но когда их вкладывали прямо в руки, да еще с наилучшими пожеланиями и совершенно безвозмездно… Мила поджала губы – всегда любила выпечку, но два-три лишних килограмма уже застолбили участки на ее теле. Она взяла пирожок с фиолетином и, надкусив это яблоко раздора между желудком и разумом, уставилась в головид, где снова тонули в невероятных перипетиях сериальные герои. Конечно, утонуть окончательно за оставшиеся несколько минут они так и не успели.

Мила прошлась по каналам и, не найдя ничего интересного, начала пролистывать яркие рекламные проспекты, принесенные Бурцевой. Новый звонок в дверь оторвал ее от журналов. Мила встала и поплелась в прихожую. На пороге стоял бывший муж.

«Вот и провела мирный вечерок с уютными посиделками перед головидом», – подумала Мила и криво улыбнулась. Спохватившись, как бы эта улыбка не была истолкована превратно, она изобразила полнейшее безразличие.

– Войти можно? – поинтересовался Дэн, нахмурив рыжие брови.

Мила посторонилась.

– Зачем пришел? – спросила она.

– Взять кое-что, – буркнул Дэн, топая в грязной обуви по недавно вымытому полу. Бывший муж в свою бытность мужем настоящим имел пренеприятную и, как выяснилось, совершенно неистребимую привычку: срезая путь, проходить к дому через сад.

Выскочил маленький робот-уборщик и нервно засуетился, наводя порядок. Устаревший механизм не справлялся. Мила давно собиралась его заменить, но все как-то руки не доходили. Она бы никогда не созналась в том, что привязана к механическому малышу, который сновал по дому в ее бытность девочкой. Иной раз она с ним даже разговаривала, как в детстве, ведь он был свидетелем стольких событий и знал дорогих ее сердцу людей.

Мила закусила губу, сдержав порыв высказать все, что думает по поводу наносимого ее порядку ущерба. Эту битву она проиграла, Дэн так и продолжал, несмотря на ее многочисленные увещевания, ходить по дому в уличной обуви. Мила сделала долгий выдох сквозь сложенные трубочкой губы, словно выпуская пар. Дэн оглянулся.

– Ах, да. Извини. – Он вернулся к входной двери и снял обувь.

– Очень своевременно, – пробурчала Мила, и ушла на кухню, прихватив пакет с выпечкой.

Экс-муж долго рылся в гостиной, наверняка разыскивая что-то архиважное, без чего просто не мог заснуть сегодня ночью. Устав прислушиваться и удержав себя от попытки подсмотреть, Мила заварила зеленый чай с жасмином и подогрела выпечку. Через некоторое время появился Дэн.

– Пришел на запах, – сказал он и улыбнулся немного виновато.

Мила поставила еще одну чашку и налила чай. Мельком она взглянула на коротко стриженные волосы бывшего мужа. Он оставался предан стилю прошлого десятилетия; единственное, что иногда менялось в его прическе – форма баков. Трехдневная щетина, поджатые губы, нагловатый прищур зеленых глаз – все как у его любимого исполнителя астроника. «Ну, хоть чему-то он верен», – мысленно усмехнулась она.

Дэн присел за стол; он долго помешивал чай, ожидая, когда напиток остынет, исподлобья поглядывая на бывшую жену.

– Слыхала, последнего «размороженного» вылечили.

Мила промолчала.

– Это значит, что Терра-три наконец выполнила свою дурацкую вековую миссию. Теперь не мы будем работать на отморозков, а они на нас. Знаешь, какие суммы государство тратило на эти холодильные установки?

Мила прикинулась безучастной. Ей были не по душе разговоры о политике с экономикой, даже не столько из-за невежественности ее в подобных вопросах, а потому что Дэн всякий раз неуемно распалялся, когда начинал рассуждать об этом. Он всегда был чем-то недоволен, возмущен, искал виноватых. Разве эти несчастные люди, что пролежали больше столетия в ледяных камерах, что-то ему должны?

– Мила, тебе не одиноко? – завел Дэн старую песню. – Может, забудем нашу размолвку…

– Так ее звали Размолвка?! – Накатила волна раздражения. – Мы уже все обсудили и решили, Дэн. Все твои Размолвки, Недоразумения, Случайности и Сверхурочные меня больше не касаются.

– Я же говорил, что все это несерьезно, я не собирался уходить от тебя и…

– Все, Дэн, хватит! Для меня ты уже история.

Его лицо побагровело, стало почти одного оттенка с ярко-рыжими волосами. Дэн вскочил, опрокинув чай, и понесся к выходу, яростно ругаясь. Было время, когда Милу пугали вспышки его гнева, и тогда ей хотелось спрятаться где-нибудь в доме и не попадаться мужу на глаза. Но всему в этом мире однажды приходит конец, как хорошему, так и плохому. Она многое готова была терпеть и прощать, однако бесконечные измены и постоянная ложь в этот список не входили.

Дэн, хлопнув дверью, выскочил в ночь, в моросящий дождь прямо в носках, затем, чертыхаясь, вернулся, схватил кроссовки и снова хлопнул дверью, крикнув напоследок:

– Ну и сиди в одиночестве до конца своих дней, жри сдобу, пока не превратишься в жирную свинью!

Еще три месяца назад она бы разрыдалась, но та прошлая Мила все более и более растворялась в нынешней.

– Отлично, – процедила она сквозь зубы, вытирая чайную лужу и отгоняя механического малыша, от которого было мало толку. – Только почувствуешь себя вполне счастливым человеком, как непременно явится тот, кто сделает все, чтобы твоя жизнь раем не казалась.

Зажужжал звонок.

Мила в сердцах шарахнула кружкой Дэна об пол и пошла открывать, дав роботу возможность прибрать осколки и хоть как-то оправдать свое пребывание в доме.

– Милочка, вы в порядке? Я случайно из окна кухни увидела…

Татьяна Бурцева вызвала у Милы желание совершить преступление. От нервного напряжения предательски задергалось веко, но ответ прозвучал спокойно:

– Все в порядке, спасибо, что беспокоитесь обо мне.

– Хотите, посижу с вами? Поговорим, пожалуемся друг другу на жизнь, – предложила Бурцева.

– Нет, спасибо. Я собираюсь лечь спать.

– Поверьте, лучше выговориться, чтобы, не дай бог, не наделать каких-нибудь глупостей.

– Ну, какие глупости! – взорвалась Мила.

– Вот видите, вы перевозбуждены и очень расстроены. Однажды, когда у нас с мужем возникли серьезные проблемы, я чуть было не отравилась, – заговорщическим шепотом произнесла Татьяна.

Неужели проблемы в раю?! Мила уступила напору и посторонилась, пропуская гостью. Они расположились на кухне, и чаепитие продолжилось.

– У нас был семейный кризис, – вещала Татьяна. – Видите ли, я не могу иметь детей, а для Руслана полноценная семья очень важна. Он говорил, что воспитывать детей – наш гражданский долг. Дело шло к расставанию, но потом мы обратились в центр «Счастливая семья» и все наладилось.

– Так дети у вас приемные?

– Да, чудесные ребятишки! Может быть, и вам стоит туда обратиться? Время от времени мы посещаем занятия, если решитесь, можем поехать вместе.

Мила осторожно убрала со стола руку, которую Бурцева ласково похлопывала.

– Спасибо, я предпочитаю двигаться дальше.

– В проспектах, которые я принесла, есть реклама нашего центра, – спохватилась Татьяна. – Кстати, там помогают разыскать свою половинку. Они используют новейшие технологии тестирования и у них обширнейшая база данных. Возможно, ваша половинка где-то совсем рядом, а может и на другой Терре. Не сомневайтесь – они разыщут.

Выпроводив, наконец, соседку, Мила вздохнула с облегчением. Порывшись в кучке ярких проспектов, она отыскала тот, о котором упоминала Бурцева. Мила и не думала обращаться в этот центр, просто было любопытно, что за технологии улучшения весьма сложных, как оказалось, семейных отношений, там предлагают. К тому же, в памяти неприятным рефреном звучали брошенные Дэном слова: «Ну и сиди в одиночестве до конца своих дней…» Что б тебя!.. Она прихватила с кухни пакет с оставшимися пирожками, мысленно махнув рукой на последствия, и пристроилась на диване.

Мила не боялась одиночества, пожалуй, даже испытывала к нему самые нежные чувства. Но как быть с комплексом неполноценности, который так старательно и небезуспешно взращивался? Да, сама виновата, что позволила, что допустила, что начала сомневаться в собственной привлекательности.

Мила уплетала пирожки с фиолетином и шуршала глянцевыми страницами, исполненная праведного негодования.

– Ерунда, – проворчала она, пробежав глазами вступительную часть статьи. – А вот это уже интересно. – Мила наткнулась на рекламу одного из индустриальных гигантов и принялась зачитывать вслух:

– Корпорация «Киберлайф». Вживление биосивера со сценарием идеальной жизни. Обалдеть! Никаких конфликтов, ссор, выяснения отношений, измен, только бесконечная любовь и взаимопонимание. Счастливые дети счастливых родителей и т. д. и т. п. Возрастные ограничения для детей… Так, так. А здесь для весьма богатых клиентов программирование образца по выбору заказчика. Ух, ты! Вот уж воистину, «поматросил и бросил!» без всяких последствий, снесли девушке программу, и помнить – не помню, знать – не знаю. – Мила повздыхала и пролистнула еще несколько страниц. О подобных технологиях давно говорили, рекламировали, но она никогда не придавала этому серьезного значения, все это было где-то в запредельных для нее областях. Слишком дорого и не по-человечески как-то.

– До чего же надо дострадаться, чтобы согласиться на такое. О! А вот это вполне приемлемо: клуб знакомств… И зачем мне все это нужно?!

Мила захлопнула журнал и зашвырнула его за диван. Просмотр телепрограмм уже не привлекал, мороженое окончательно растаяло, а глаза усердно слипались. Она отправилась в домашнюю баню, хоть так и тянуло завалиться в постель, даже не раздеваясь.